ского тела не вредили растениям, заставил себя спать на чердаке.
   Итак, стена в стену, дверь в дверь, у Бокстеля будет соперник, сорев-
нователь, быть может победитель. Этот соперник  -  не  какой-нибудь  ма-
ленький, безвестный садовод, а крестник Корнеля де Витта, человек знаме-
нитый.
   Как видно, Бокстель был менее рассудителен, чем индийский  царь  Пор,
который, потерпев поражение от Александра  Македонского,  утешался  тем,
что его победитель - великая знаменитость.
   Действительно, что будет, если ван Берле откроет  когда-нибудь  новый
вид тюльпана и назовет его Яном де Виттом, после того, как первый вид он
назвал Корнелем? Ведь тогда можно будет задохнуться от злобы.
   Таким образом, в своем завистливом предвидении Бокстель,  как  пророк
собственного несчастья, угадывал то, что должно произойти.
   И вот, сделав это открытие,  он  провел  самую  ужасную  ночь,  какую
только можно себе представить.


   VI
   Ненависть любителя тюльпанов

   С этого момента Бокстелем овладела уже не забота, а страх. Когда  че-
ловек трудится над осуществлением какой-то заветной мысли,  это  придает
усилиям его духа и тела мощь и благородство. Их-то Бокстель  и  утратил,
думая только о вреде, который причинит ему идея соседа.
   Ван Берле, как можно было предполагать, применил к делу все свои изу-
мительные природные дарования и добился превосходных результатов, взрас-
тив самые красивые тюльпаны.
   Корнелиус успешнее кого бы то ни было в Гаарлеме и Лейдене (городах с
самой благоприятной почвой и климатом) достиг  большого  разнообразия  в
окраске и в форме тюльпанов и увеличил количество разновидностей.
   Он принадлежал к той талантливой и наивной школе, которая с  седьмого
века взяла своим девизом изречение:
   "Пренебрегать цветами, - значит оскорблять бога".
   Посылка, на которой любители тюльпанов построили в 1653 году  следую-
щий силлогизм:
   "Пренебрегать цветами, - значит оскорблять бога. Тюльпаны  прекраснее
всех цветов. Поэтому тот, кто пренебрегает тюльпанами, безмерно  оскорб-
ляет бога".
   На основании подобного заключения четыре или  пять  тысяч  цветоводов
Голландии, Франции и Португалии (мы не говорим уже о цветоводах Цейлона,
Индии и Китая) могли бы, при наличии злой воли, поставить весь  мир  вне
закона и объявить раскольниками, еретиками  и  достойными  смерти  сотни
миллионов людей, равнодушных к тюльпанам. И не следует сомневаться,  что
Бокстель, хотя и был смертельным врагом ван Берле, стал бы во имя  этого
действовать с ним рука об руку.
   Итак, ван Берле достиг больших успехов, и о нем стали  всюду  столько
говорить, что Бокстель навсегда исчез  из  списка  известных  цветоводов
Голландии, и представителем Дордрехтского садоводства  стал  скромный  и
безобидный ученый Корнелиус. Так из черенка  маленькой  ветки  вырастают
прекрасные отростки и от четырехлепесткового бесцветного шиповника ведет
свое начало гигантская благоухающая роза. Так иногда корни  королевского
рода выходили из хижины дровосека или из лачуги рыбака.
   Ван Берле, весь ушедший в свои работы по выращиванию и сбору  цветов,
ван Берле, которого прославляли все садоводства Европы, даже и не подоз-
ревал, что рядом с ним живет несчастный развенчанный  король,  престолом
которого он завладел. Он успешно продолжал опыты и в  течение  двух  лет
покрыл свои гряды чудеснейшими творениями, равных которым никогда  никто
не создавал, за исключением разве только Шекспира и Рубенса.
   И вот, чтобы получить представление о страдальце, которого Данте  за-
был поместить в своем "Аде", нужно было только посмотреть на Бокстеля. В
то время как ван Берле полол, удобрял и орошал грядки, в  то  время  как
он, стоя на коленях, на краю грядки, выложенной дерном, занимался обсле-
дованием каждой жилки на цветущем тюльпане, раздумывая о том, какие  но-
вые видоизменения можно было бы в них  внести,  какие  сочетания  цветов
можно было бы еще испробовать, - в это время  Бокстель,  спрятавшись  за
небольшим кленом, который он посадил у стены и из которого устроил  себе
как бы ширму, следил с воспаленными глазами, с пеной у рта за каждым ша-
гом, за каждым движением своего соседа. И, когда тот казался ему радост-
ным, когда он улавливал на  его  лице  улыбку  или  в  глазах  проблески
счастья, он посылал ему столько проклятий, столько свирепых  угроз,  что
непонятно даже, как это ядовитое дыхание зависти и злобы не  проникло  в
стебли цветов и не внесло туда зачатков разрушения и смерти.
   Вскоре, - так быстро разрастается зло, овладевшее человеческой душой,
- вскоре Бокстель уж не довольствовался тем, что наблюдал только за Кор-
нелиусом. Он хотел видеть также и его цветы; ведь он был в душе художни-
ком и достижения соперника хватали его за живое.
   Он купил подзорную трубу, при помощи которой мог следить не хуже  са-
мого хозяина за всеми изменениями растения с  момента  его  прорастания,
когда на первом году показывается из-под земли бледный росток, и  вплоть
до момента, когда, по прошествии пяти лет, начинает  округляться  благо-
родный и изящный бутон, а на нем проступают неопределенные тона будущего
цвета и когда затем распускаются лепестки  цветка,  раскрывая,  наконец,
тайное сокровище чашечки.
   О, сколько раз несчастный завистник взобравшись на лестницу,  замечал
на грядках ван Берле такие тюльпаны, которые ослепляли его своей  изуми-
тельной красотой и подавляли его своим совершенством!
   И тогда, после периода восхищения, которое он не мог побороть в себе,
им овладевала  лихорадочная  зависть,  разъедавшая  грудь,  превращавшая
сердце в источник мучительных страданий.
   Сколько раз во время этих терзаний, описание которых не поддается пе-
ру, Бокстеля охватывало искушение спрыгнуть ночью в сад, переломать рас-
тения, изгрызть зубами луковицы тюльпанов и даже принести в жертву безг-
раничному гневу самого владельца, если бы  он  осмелился  защищать  свои
цветы.
   Но убить тюльпан - это в глазах настоящего садовода преступление ужа-
сающее.
   - Убить человека, - еще куда ни шло.
   Однакоже непрерывные, ежедневные достижения ван Берле, которых он до-
бивался как бы инстинктом, довели Бокстеля до такого пароксизма озлобле-
ния, что он замышлял забросать палками и камнями гряды тюльпанов  своего
соседа.
   Но он соображал, что на другое утро, при виде этого  разрушения,  ван
Берле произведет дознание и установит, что дом расположен далеко от ули-
цы, что в семнадцатом веке камни и палки не падают больше с неба, как во
времена амалекитян, и что виновник преступления, хотя бы он и действовал
ночью, будет разоблачен и не только на казан правосудием, но и обесчещен
на всю жизнь в глазах всех европейских садоводов. Тогда  Бокстель  решил
прибегнуть к хитрости и применить способ, который не скомпрометировал бы
его.
   Правда, он долго искал его, но, наконец, нашел.
   Однажды ночью он привязал двух кошек друг к другу за задние лапы  бе-
чевкой в десять футов длины и бросил их со стены на середину самой глав-
ной гряды, можно сказать, - королевской гряды, где находились не  только
"Корнель де Витт", но также "Брабантец" молочно-белый  и  пурпурно-крас-
ный, "Мраморный" - сероватый, красный и яркоалый, "Чудо",  выведенный  в
Гаарлеме. а так же тюльпан "Коломбин темный" и "Коломбин светлый".
   Обезумевшие от падения с высокой стены животные бросились сначала  по
грядке, пытаясь бежать каждое в свою сторону, пока не натянулась  связы-
вающая их бечевка. Но затем, чувствуя невозможность бежать  дальше,  они
заметались с диким мяуканьем во все стороны, ломая своей бечевкой цветы.
После пятнадцатиминутной яростной борьбы им, наконец, удалось  разорвать
связывавшую их бечевку, и они исчезли.
   Бокстель, спрятавшись за кленом, ничего не видел в ночной тьме, но по
бешеному крику двух кошек он представил себе картину разрушения,  сердце
его, освобождаясь от желчи, наполнялось радостью.
   У Бокстеля было так велико желание убедиться в причиненных им повреж-
дениях, что он оставался до утра, чтобы собственными глазами посмотреть,
в какое состояние пришли грядки его соседа после кошачьей драки.
   Он окоченел от предрассветного тумана, но не  чувствовал  холода.  Он
согревался надеждой на месть. Горе  соперника  вознаградит  его  за  все
страдания.
   При первых лучах солнца дверь белого дома  открылась.  Показался  ван
Берле и направился к грядкам с улыбкой человека, проведшего ночь в своей
постели и видевшего приятные сны.
   Вдруг он замечает на земле, которая еще накануне была выровнена,  как
зеркало, борозды и бугры; вдруг он замечает, что симметричные гряды  его
тюльпанов в полном беспорядке, подобно солдатам батальона, среди которо-
го разорвалась бомба.
   Побледнев, как полотно, он бросился к грядам.
   Бокстель задрожал от радости. Пятнадцать или двадцать тюльпанов,  ра-
зодранных и помятых, лежали на земле, одни согнутые, другие совсем поло-
манные и уже увядшие. Из их ран вытекал сок - драгоценная кровь, которую
ван Берле согласился бы сохранить ценой своей собственной крови.
   О неожиданность, о радость ван Берле! О неизъяснимая  боль  Бокстеля!
Ни один из четырех знаменитых тюльпанов, на которые покушался завистник,
не был поврежден. Они гордо поднимали  прекрасные  головки  над  трупами
своих сотоварищей. Этого было достаточно, чтобы утешить ван Берле. Этого
было достаточно, чтобы повергнуть в отчаяние убийцу. Он рвал на себе во-
лосы при виде совершенного им преступления и совершенного при  том  нап-
расно.
   Ван Берле, оплакивая постигшее его несчастье, которое, в  конце  кон-
цов, волею судеб оказалось менее значительным, чем оно могло бы быть, не
понимал причины случившегося. Он только навел справки и узнал, что ночью
слышалось ужасающее мяуканье. Впрочем, он и сам убедился в том, что  тут
побывали кошки - по следам их когтей, по клочкам шерсти, оставленной ими
на поле битвы, шерсти, на которой, так же как и на листьях раздавленного
цветка, дрожали равнодушные капли росы. Желая избегнуть в будущем подоб-
ного несчастья, он распорядился, чтобы впредь в саду, в сторожке у  гряд
ночевал садовник.
   Бокстель слышал, как он делал это распоряжение. Он видел, как  в  тот
же день принялись строить сторожку, и довольный, что остался вне  подоз-
рений, но возбужденный больше, чем когда-либо, против счастливого цвето-
вода, стал ждать более подходящего случая.
   Это происходило приблизительно в то время, когда  общество  любителей
тюльпанов города Гаарлема назначило премию тому, кто вырастит, мы не ре-
шаемся сказать сфабрикует, большой черный тюльпан без одного пятнышка, -
задача еще не разрешенная и считавшаяся неразрешимой, так как в эту эпо-
ху в природе не существовало даже темнокоричневых тюльпанов.
   И все с полным основанием говорили, что учредители конкурса могли  бы
с тем же успехом назначить премию в два миллиона  флоринов,  вместо  ста
тысяч, так как все равно добиться разрешения задачи невозможно.
   Тем не менее весь мир тюльпановодов переживал величайшее волнение.
   Некоторые любители увлеклись этой идеей, хотя и не верили  в  возмож-
ность ее осуществления; но такова уж сила воображения цветоводов: считая
заранее свою задачу неразрешимой, они все же только  и  думали  об  этом
большом черном тюльпане, который считался такой же химерой,  как  черный
лебедь Горация или белый дрозд французских легенд.
   Ван Берле был в числе тех цветоводов, которые увлеклись  этой  идеей;
Бокстель был в числе тех, кто подумал, как ее использовать.
   Как только эта мысль засела в проницательной и изобретательной голове
ван Берле, он сейчас же спокойно принялся за посевы  и  все  необходимые
работы, для того чтобы превратить красный цвет тюльпанов, которые он уже
культивировал, в коричневый и коричневый в темчокоричневый.
   На следующий же год ван Берле вывел тюльпаны темнокоричневой окраски,
и Бокстель видел их на его грядах, в то время как он  сам  добился  лишь
светлокоричневого тона.
   Быть может, было бы полезно изложить читателям замечательные  теории,
которые доказывают, что тюльпаны приобретают окраску  под  влиянием  сил
природы; быть может, нам были бы благодарны, если б мы  установили,  что
нет ничего невозможного для цветовода, который благодаря своему  таланту
и терпению использует тепло солнечных лучей, мягкость воды, соки земли и
движение РОЭдуха. Но мы не собираемся писать трактата о тюльпанах  вооб-
ще, мы решили написать историю одного определенного тюльпана, и этим  мы
ограничимся, как бы ни соблазняла нас другая тема.
   Бокстель, снова побежденный  превосходством  своего  противника,  по-
чувствовал полное отвращение к цветоводству и, дойдя почти до  состояния
безумия, целиком предался наблюдению за работой ван Берле.
   Дом его соперника стоял на открытом месте.  Освещенный  солнцем  сад,
комнаты с большими окнами, сквозь которые снаружи видны были ящики, шка-
фы, коробки и этикетки, - подзорная труба улавливала все мельчайшие под-
робности. У Бокстеля в земле сгнивали луковицы, в ящиках высыхала расса-
да, на грядах увядали тюльпаны, но он отныне, не жалея ни себя, ни свое-
го зрения, интересовался лишь тем, что делалось у ван  Берле.  Казалось,
он дышал только через стебли его тюльпанов, утолял жажду водой,  которой
их орошали, и утолял голод мягкой и хорошо измельченной землей,  которой
сосед посыпал свои драгоценные луковицы Но, однако, наиболее  интересная
работа производилась не в саду.
   Когда часы били час, час ночи, ван Берле поднимался в свою  лаборато-
рию, в остекленную комнату, в которую так легко проникала подзорная тру-
ба Бокстеля; и там, едва только огни ученого,  сменившие  дневной  свет,
освещали окна и стены, Бокстель видел, как работает гениальная изобрета-
тельность его соперника.
   Он видел, как тот просеивает семена, как поливает их жидкостями, что-
бы вызвать в них те или иные изменения. Бокстель видел, как он  подогре-
вал некоторые ее мена, потом смачивал их, потом соединял с другими,  пу-
тем своеобразной, чрезвычайно тщательной и искусной прививки. Он  прятал
в темном помещении те семена, которые должны были дать черный цвет, выс-
тавлял на солнце или на свет лампы те, которые должны были дать красный,
ставил под отраженный от воды свет те, из которых  должны  были  вырасти
белые тюльпаны.
   Эта невинная магия, плод соединившихся друг с Другом детских  грез  и
мужественного гения, этот терпеливый, упорный труд, на который  Бокстель
считал себя неспособным, вся эта жизнь, все эти мысли, все надежды - все
улавливалось подзорной трубой завистника.
   Странное дело - такой интерес и такая любовь к искусству не  погасили
все же в Исааке его дикую зависть и жажду мщения. Иногда,  направляя  на
ван Берле свой телескоп, он воображал, что целится в него из мушкета, не
дающего промаха, и он искал пальцем собачку, чтобы произвести выстрел  и
убить ван Берле.
   Но, однако, пора установить связь этих дней, когда  один  работал,  а
другой подглядывал, с приездом Корнеля  де  Витта,  главного  инспектора
плотин, в свой родной город.


   VII
   Счастливый человек знакомится с несчастьем

   Корнель, покончив с семейными делами, отправился в январе 1672 года к
своему крестнику Корнелиусу ван Берле.
   Наступал вечер.
   Хотя Корнель и не был большим знатоком садоводства, хотя он и не осо-
бенно увлекался искусством, все же он осмотрел весь дом,  от  мастерской
до оранжереи, от картин до тюльпанов. Он поблагодарил крестника  за  то,
что тот назвал его именем такой великолепный тюльпан. Он говорил  с  ним
приветливым, благодушным отеческим тоном, и в то время, как он  рассмат-
ривал сокровища ван Берле, у двери счастливого человека с любопытством и
даже с почтением стояла толпа.
   Весь этот шум возбудил внимание Бокстеля, который закусывал у  своего
очага.
   Он справился, в чем дело, и, выяснив, тотчас же за брался в свою  об-
серваторию. И, несмотря на холод, он примостился там со своей  подзорной
трубой.
   С осени 1671 года эта подзорная труба не приносила ему больше пользы.
Зябкие, как истые дети востока, тюльпаны не выращиваются зимой  в  земле
под открытым небом. Им нужны комнаты, мягкие постели в ящиках  и  нежное
тепло печей. Поэтому зиму Корнелиус проводил в своей  лаборатории  среди
книг и картин Он очень редко входил в комнату, где  хранились  луковицы,
разве только для того, чтобы согреть ее случайными лучами изредка  появ-
лявшегося в небе солнца, которые он заставлял волей-неволей проникать  к
себе в комнату через стеклянный люк в потолке.
   В тот вечер, о котором мы говорим, после осмотра в сопровождении слуг
всего дома, Корнель тихо сказал ван Берле:
   - Сын мой, удалите слуг и постарайтесь, чтобы мы на  некоторое  время
остались одни.
   Корнелиус поклонился в знак согласия.
   Затем громко произнес:
   - Не хотите ли, сударь, теперь осмотреть сушильню для тюльпанов?
   Сушильня! Этот pandaemonium  цветоводства,  это  дарохранилище,  этот
sanctum sanctorum был недоступен непосвященным, как некогда Дельфы.
   Никогда слуга не переступал его порога своей дерзкой ногой, как  ска-
зал бы великий Расин, процветавший в ту эпоху. Корнелиус  позволял  про-
никнуть туда только безобидной метле старой служанки,  своей  кормилицы,
которая с тех пор, как Корнелиус посвятил себя выращиванию тюльпанов, не
решалась больше класть в рагу луковиц из боязни, как бы не очистить и не
поджарить божество своего питомца.
   Итак, только при одном слове "сушильня"  слуги,  несшие  светильники,
почтительно удалились. Корнелиус взял из рук ближайшего из них  свечу  и
повел своего крестного отца в комнату.
   Добавим к уже сказанному нами, что сушильней являлась та  самая  зас-
текленная комната, на которую Бокстель беспрерывно наводил свою  подзор-
ную трубу.
   Завистник был, конечно, на своем посту. Сперва он увидел, как освети-
лись стены и стекла. Затем появились две тени. Одна из них, большая, ве-
личественная, строгая, села за стол, на который Корнелиус поставил  све-
тильник. И в ней Бокстель узнал бледное лицо Корнеля де Витта,  длинные,
на пробор расчесанные волосы, спадавшие ему на плечи.
   Главный инспектор плотин, сказав Корнелиусу несколько слов,  содержа-
ния которых завистник не мог угадать по движению губ, вынул из  внутрен-
него кармана и передал ему тщательно запечатанный белый пакет. По  тому,
с каким видом Корнелиус взял этот пакет и положил в один из  своих  шка-
фов, Бокстель заподозрил, что это были очень важные бумаги.
   Сначала он подумал, что драгоценный пакет содержит какие-нибудь луко-
вицы, только что прибывшие из Бенгалии или с Цейлона; но тут же  сообра-
зил, что Корнель не разводил тюльпаны и занимался только людьми,  расте-
нием, на вид менее приятным и от которого гораздо труднее добиться  цве-
тения.
   И он пришел к мысли, что пакет содержит просто-напросто бумаги и  что
бумаги эти политического характера.
   Но зачем Корнелиусу бумаги, касавшиеся политики? Ведь ученый Корнели-
ус не только чуждался этой науки, но даже хвастал этим, считая ее  более
темной, чем химия и даже алхимия?
   Без сомнения, Корнель, которому уже угрожала  утрата  популярности  у
своих соотечественников, конечно, передал своему крестнику ван Берле  на
хранение пакет с какими-то бумагами. И это было тем более хитро со  сто-
роны Корнеля, что, конечно, не у Корнелиуса, чуждого всяких политических
интриг, станут искать эти бумаги.
   К тому же, если бы пакет содержал луковички, - а Бокстель хорошо знал
своего соседа, - Корнелиус не выдержал бы и тотчас стал бы рассматривать
их, как знаток, чтобы по достоинству оценить сделанный ему подарок.
   Корнелиус же, наоборот, почтительно взял пакет из рук инспектора пло-
тин и так же почтительно положил его в ящик, засунув в  самую  глубь,  с
одной стороны, вероятно, для того, чтобы его не было видно, а с другой -
чтобы он не занимал слишком много места, предназначенного для луковиц.
   Когда пакет был положен в ящик, Корнель де Витт поднялся, пожал