лоринов за луковицу тюльпана. Город не пожелал отстать от него  и
ассигновал такую же сумму для организации празднества в честь  присужде-
ния премии.
   И вот, воскресенье, назначенное для этой церемонии, стало днем народ-
ного ликования Необыкновенный энтузиазм охватил горожан.  Даже  те,  кто
обладал насмешливым характером французов, привыкших  вышучивать  всех  и
вся, не могли не восхищаться этими славными голландцами, готовыми с оди-
наковой легкостью тратить деньги на сооружение корабля для борьбы с вра-
гами, то есть для поддержания национальной чести, и на вознаграждение за
открытие нового цветка, которому суждено было блистать один день и разв-
лекать в течение этого дня женщин, ученых и любопытных.
   Во главе представителей города и комитета садоводов блистал  господин
ван Систенс, одетый в самое лучшее свое платье. Этот  достойный  человек
употребил все усилия, чтобы походить изяществом темного и строгого одея-
ния на свой любимый цветок, и поторопимся добавить, что он успешно  дос-
тиг этого. Черный стеклярус, синий бархат, темнофиолетовый шелк, в соче-
тании с ослепительной чистоты бельем - вот что входило в  церемониальный
костюм председателя, который шел во главе комитета с огромным букетом  в
руках.
   Позади комитета, пестрого, как лужайка, ароматного, как весна, шли по
порядку ученые общества  города,  магистратура,  военные,  представители
дворянства и крестьянства. Что же касается народной  массы,  то  даже  у
господ республиканцев Семи провинций она не имела своего  места  в  этой
процессии: ей предоставлялось глазеть на нее, теснясь по бокам.
   Впрочем, это лучшее место и для созерцания и для действия. Это  место
народных толп, которые ждут, пока пройдет  триумфальное  шествие,  чтобы
знать, что надо в связи с ним сделать.
   На этот раз не было речи о триумфе Помпея а, или Цезаря. На этот  раз
не праздновали ни поражения Митридата, ни  покорения  Галлии.  Процессия
была спокойная, как шествие стада овец по земле, безобидная,  как  полет
птиц в воздухе.
   В Гаарлеме победителями были только садовники Обожая  цветы,  Гаарлем
обожествлял цветоводов.
   Посреди мирного, раздушенного шествия, возвышался черный тюльпан, ко-
торый несли на носилках, покрытых белым бархатом с золотой бахромой. Че-
тыре человека, время от времени сменяясь, несли носилки,  подобно  тому,
как в свое время в Риме сменялись те, кто несли изображение Великой  ма-
тери Кибелы, когда ее доставили из Этрурии и она торжественно под  звуки
труб и при общем поклонении вступала в вечный город.
   Было условленно, что принц-штатгальтер сам вручит премию в сто  тысяч
флоринов, - на что всем вообще интересно было поглядеть, - и что он, мо-
жет быть, произнесет речь, а это особенно интересовало его  и  друзей  и
врагов. Известно, что в самых незначительных речах политических деятелей
их друзья или враги всегда пытаются обнаружить и так или иначе  истолко-
вать какие-либо важные намеки.
   Наконец наступил столь долгожданный великий день - 15 мая 1673  года;
и весь Гаарлем, да к тому же еще и со своими  окрестностями,  выстроился
вдоль прекрасных аллей с твердым намерением рукоплескать на этот раз  не
военным и не великим ученым, а просто победителям природы, которые  зас-
тавили эту неистощимую мать породить считавшееся  дотоле  невозможным  -
черный тюльпан.
   Но намерение толпы что-либо или кого-либо приветствовать часто бывает
неустойчиво. И когда город готовится рукоплескать или свистать,  он  ни-
когда не знает, на чем он остановится.
   Итак, сначала рукоплескали ван Систенсу и  его  букету,  рукоплескали
своим корпорациям, рукоплескали самим себе. И, наконец, вполне заслужен-
но на этот раз, рукоплескали прекрасной музыке, которая  усердно  играла
при каждой остановке.
   Но после первого героя торжества, черного тюльпана, все глаза  искали
героя празднества, который был творцом этого тюльпана.
   Если бы герой появился  после  столь  тщательно  подготовленной  речи
славного ван Систенса, он, конечно, произвел бы большее впечатление, чем
сам штатгальтер. Но для нас интерес дня заключается не в почтенной  речи
нашего друга ван Систенса, как бы красноречива она ни была, и не в моло-
дых разряженных аристократах, жующих свои сдобные пироги, и не в  бедных
полуголых плебеях, грызущих копченых угрей, похожих на  палочки  ванили.
Нам интересны даже не эти прекрасные голландки с розовыми щечками и  бе-
лой грудью, и не толстые и приземистые мингеры, никогда раньше не  поки-
давшие своих домов, и не худые и  желтые  путешественники,  прибывшие  с
Цейлона и Явы, и не возбужденный простой народ, поедавший для  освежения
соленые огурцы. Нет, для нас весь интерес положения, главный, подлинный,
драматический интерес сосредоточился не тут.
   Для нас интерес заключается в некой личности, сияющей  и  оживленной,
шествующей среди членов комитета садоводов; интерес заключается  в  этой
личности, разряженной, причесанной, напомаженной, одетой во все красное,
- цвет, особенно оттеняющий ее черные волосы и желтый цвет лица.
   Этот ликующий, опьяненный восторгом триумфатор, этот герой дня, кото-
рому суждена великая честь затмить собою и  речь  ван  Систенса  и  при-
сутствие штатгальтера - Исаак Бокстель. И он видит, как перед ним, спра-
ва, несут на бархатной подушке черный тюльпан, его мнимое детище, а сле-
ва - большой мешок со ста тысячами флоринов, прекрасными, блестящими зо-
лотыми монетами, и он готов совершенно скосить глаза, чтобы не  потерять
из виду ни того, ни другого.
   Время от времени Бокстель ускоряет шаги, чтобы коснуться локтем локтя
ван Систенса. Бокстель старается заимствовать у каждого частицу его дос-
тоинства, чтобы придать себе цену, так  же,  как  он  украл  у  Розы  ее
тюльпан, чтобы приобрести себе славу и деньги.
   Пройдет еще только четверть часа, и  прибудет  принц.  Кортеж  должен
сделать последнюю остановку. Когда тюльпан будет вознесен на свой  трон,
то принц, уступающий место в сердце народа своему сопернику, возьмет ве-
ликолепно разрисованный пергамент, на  котором  написано  имя  создателя
тюльпана, и громким ясным голосом объявит,  что  совершилось  чудо,  что
Голландия в лице его, Бокстеля, заставила природу создать черный  цветок
и что этот цветок будет впредь называться Tulipa nigra Boxtellea.
   Время от времени Бокстель отрывает на момент свой взгляд от  тюльпана
и мешка с деньгами и робко смотрит в толпу, так  как  опасается  увидеть
там бледное лицо прекрасной фрисландки.
   Вполне понятно, что этот призрак нарушил бы его праздник, так же  как
призрак Банко нарушил праздник Макбета.
   И поспешим добавить, этот  презренный  человек,  перебравшийся  через
стену, и притом не через собственную стену, влезший в окно, чтобы  войти
в квартиру своего соседа, забравшийся при  помощи  поддельного  ключа  в
комнату Розы, - этот человек, который украл славу у мужчины и приданое -
у женщины, этот человек не считал себя вором.
   Он столько волновался из-за тюльпана, он так тщательно следил за  ним
от ящика в сушильне Корнелиуса до Бюйтенгофского эшафота, от Бюйтенгофс-
кого эшафота до тюрьмы в Левештейнской крепости, он  так  хорошо  видел,
как тюльпан родился и вырос на окне Розы, он столько раз разогревал сво-
им дыханием воздух вокруг него, что никто не мог быть владельцем тюльпа-
на с большим правом, чем он Если бы у него сейчас отняли черный тюльпан,
это, безусловно, было бы кражей.
   Но он нигде не замечал Розы. И, таким образом,  радость  Бокстеля  не
была омрачена.
   Кортеж остановился в центре круглой  площадки,  великолепные  деревья
которой были разукрашены гирляндами и надписями. Кортеж остановился  под
звуки громкой музыки, и молодые девушки  Гаарлема  вышли  вперед,  чтобы
проводить тюльпан до высокого пьедестала, на котором он должен был  кра-
соваться рядом с золотым креслом его высочества штатгальтера.
   И гордый тюльпан, возвышающийся на своем пьедестале,  вскоре  овладел
всем собранием, которое захлопало в ладоши, и громкие рукоплескания раз-
дались по всему Гаарлему.


   XXXII
   Последняя просьба

   В этот торжественный момент, когда раздавались громкие рукоплескания,
по дороге вдоль парка ехала карета. Она  продвигалась  вперед  медленно,
так как спешившие женщины и мужчины вытесняли из аллеи на  дорогу  много
детей.
   В этой запыленной, потрепанной, скрипящей на осях  карете  ехал  нес-
частный ван Берле. Он смотрел в открытую дверцу кареты, и перед ним ста-
ло развертываться зрелище, которое мы пытались весьма несовершенно обри-
совать нашему читателю.
   Толпа, шум, эта пышность роскошно одетых  людей  и  природы  ослепили
заключенного, словно молния, ударившая в его камеру.
   Несмотря на нежелание спутника отвечать на вопросы Корнелиуса об ожи-
дающей его участи, Корнелиус все же попробовал в последний раз  спросить
его, что значит все это шумное зрелище, которое, как ему  сразу  показа-
лось, совсем не касается его лично.
   - Что все это значит, господин полковник? - спросил он сопровождавше-
го его офицера.
   - Как вы можете сами видеть, сударь, это празднество.
   - А, празднество, - сказал Корнелиус мрачным, безразличным тоном  че-
ловека, для которого в этом мире уже давно не существовало  никакой  ра-
дости.
   Через несколько секунд, когда карета продвинулась немного вперед,  он
добавил:
   - Престольный праздник города Гаарлема, по всей вероятности?  Я  вижу
много цветов.
   - Да, действительно, сударь, это праздник, на  котором  цветы  играют
главную роль.
   - О, какой нежный аромат, о, какие дивные краски! - воскликнул Корне-
лиус.
   Офицер, подчиняясь внезапному приступу жалости, приказал солдату, за-
менявшему кучера:
   - Остановитесь, чтобы господин мог посмотреть!
   - О, благодарю вас, сударь, за любезность, - сказал печально ван Бер-
ле, - но в моем положении очень тяжело смотреть на  чужую  радость.  Из-
бавьте меня от этого, я вас очень прошу.
   - К вашим услугам, сударь. Тогда едем дальше.
   Я приказал остановиться потому, что вы меня об этом просили, и  затем
вы считались большим любителем цветов и в особенности тех, в честь кото-
рых устроено сегодня празднество.
   - А в честь каких цветов сегодня празднество, сударь?
   - В честь тюльпанов.
   - В честь тюльпанов! -  воскликнул  ван  Берле.  -  Сегодня  праздник
тюльпанов?
   - Да, сударь, но раз это зрелище вам неприятно, поедем дальше.
   И офицер хотел дать распоряжение продолжать путь.
   Но Корнелиус остановил его. Мучительное сомнение промелькнуло  в  его
голове.
   - Сударь, - спросил он дрожащим голосом, - не сегодня ли выдают  пре-
мию?
   - Да, премию за черный тюльпан.
   Щеки Корнелиуса покрылись краской, по его телу  пробежала  дрожь,  на
лбу выступил пот. Затем, подумав о том, что  без  него  и  без  тюльпана
праздник, конечно, не удастся, он заметил:
   - Увы, все эти славные люди будут так же огорчены, как и я,  ибо  они
не увидят того зрелища, на которое были приглашены, или, во всяком  слу-
чае, они увидят его неполным.
   - Что вы этим хотите сказать, сударь?
   - Я хочу сказать, - ответил Корнелиус, откинувшись в глубину  кареты,
- я хочу сказать, что никогда никем, за исключением только одного  чело-
века, которого я знаю, не будет открыта тайна черного тюльпана.
   - В таком случае, сударь, тот, кого вы знаете, открыл уже эту  тайну.
Гаарлем созерцает сейчас тот цветок, который, по вашему мнению,  еще  не
взращен.
   - Черный тюльпан! - воскликнул, высунувшись наполовину из кареты, ван
Берле. - Где он? Где он?
   - Вон там на пьедестале, вы видите?
   - Я вижу.
   - Теперь, сударь, надо ехать дальше.
   - О, сжальтесь, смилуйтесь, сударь, - сказал ван Берле, - не  увозите
меня. Позвольте мне еще посмотреть на него. Как, неужели то, что я  вижу
там, это и есть черный тюльпан? Совершенно черный...  возможно  ли?  Су-
дарь, вы видели его? На нем, по всей вероятности, пятна, он, по всей ве-
роятности, не совершенный; он, быть может, только слегка окрашен в  чер-
ный цвет. О, если бы я был поближе к нему, я смог бы определить, я  смог
бы сказать это, сударь! Разрешите мне сойти, сударь, разрешите мне  пос-
мотреть его поближе. Я вас очень прошу.
   - Да вы с ума сошли, сударь, - разве я могу?
   - Я умоляю вас!
   - Но вы забываете, что вы арестант.
   - Я арестант, это правда, но я человек чести. Клянусь вам честью, су-
дарь, что я не сбегу; я не окажу никакой попытки  к  бегству;  разрешите
мне только посмотреть на цветок, умоляю вас.
   - А мои предписания, сударь?
   И офицер снова сделал движение, чтобы приказать солдату  тронуться  в
путь.
   Корнелиус снова остановил его.
   - О, подождите, будьте великодушны. Вся моя жизнь зависит  теперь  от
вашего сострадания. Увы, мне теперь, сударь, по-видимому,  осталось  не-
долго жить. О, сударь, вы себе не представляете, как я страдаю! Вы  себе
не представляете, сударь, что творится в моей голове и моем сердце! Ведь
это, быть может, - сказал с отчаянием  Корнелиус,  -  мой  тюльпан,  тот
тюльпан, который украли у Розы. О, сударь, понимаете ли вы,  что  значит
вырастить черный тюльпан, видеть его только одну минуту, найти  его  со-
вершенным, найти, что это одновременно шедевр искусства и природы, и по-
терять его, потерять навсегда! О, я должен, сударь, выйти из  кареты,  я
должен пойти посмотреть на него! Если хотите, убейте меня  потом,  но  я
его увижу, я его увижу.
   - Замолчите, несчастный, и спрячьтесь скорее в  карету;  приближается
эскорт его высочества штатгальтера, и если принц заметит скандал,  услы-
шит шум, то нам с вами не сдобровать.
   Ван Берле, испугавшись больше за своего спутника, чем за самого себя,
откинулся вглубь кареты, но он не мог остаться там и полминуты; не успе-
ли еще первые двадцать кавалеристов проехать, как он  снова  бросился  к
дверцам кареты, жестикулируя и умоляя штатгальтера, который  как  раз  в
этот момент проезжал мимо.
   Вильгельм, как всегда, спокойный и  невозмутимый,  ехал  на  площадь,
чтобы выполнить долг председателя. В руках он держал свиток  пергамента,
который в этот день празднества служил ему командорским жезлом.
   Увидев человека, который жестикулирует и о чем-то умоляет,  и  узнав,
быть может, также и сопровождавшего его офицера, принц-штатгальтер  при-
казал остановиться.
   В тот же миг его лошади, дрожа на своих стальных ногах, остановились,
как вкопанные, в шести шагах от ван Берле.
   - В чем дело? - спросил принц офицера, который при  первом  же  слове
штатгальтера выпрыгнул из кареты и почтительно подошел к нему.
   - Монсеньер, - ответил офицер, - это тот государственный заключенный,
за которым я ездил по вашему приказу в Левештейн и которого я  привез  в
Гаарлем, как того пожелали ваше высочество.
   - Чего он хочет?
   - Он настоятельно просит, чтобы ему разрешили  остановиться  на  нес-
колько минут...
   - Чтобы посмотреть на черный тюльпан, монсеньер, - закричал  Корнели-
ус, умоляюще сложив руки; - когда я его увижу, когда я узнаю то, что мне
нужно узнать, я умру, если это потребуется, но, умирая, я буду благосло-
влять ваше высочество, ибо тем самым вы позволите, чтобы дело моей жизни
получило свое завершение.
   Эти двое людей, каждый в своей карете, окруженные своей стражей,  яв-
ляли любопытное зрелище; один - всесильный, другой - несчастный  и  жал-
кий, один - по дороге к трону, другой, как он думал, по дороге  на  эша-
фот.
   Вильгельм холодно посмотрел  на  Корнелиуса  и  выслушал  его  пылкую
просьбу. Затем обратился к офицеру:
   - Это тот взбунтовавшийся заключенный, который покушался на  убийство
своего тюремщика в Левештейне?
   Корнелиус вздохнул и опустил голову,  его  нежное,  благородное  лицо
покраснело и сразу же побледнело. Слова всемогущего, всеведущего принца,
который каким-то неведомым путем уже знал о его преступлении, предсказы-
вали ему не только несомненную смерть, но и отказ в его просьбе.
   Он не пытался больше бороться, он не пытался  больше  защищаться;  он
являл принцу трогательное зрелище наивного отчаяния, которое было хорошо
понятно и могло взволновать сердце и ум того, кто смотрел в этот миг  на
Корнелиуса.
   - Разрешите заключенному выйти из кареты,  -  сказал  штатгальтер:  -
пусть он пойдет и посмотрит черный тюльпан, достойный  того,  чтобы  его
видели хотя бы один раз.
   - О, - воскликнул Корнелиус, чуть не теряя сознание от радости и  по-
шатываясь на подножке кареты, - о монсеньер!
   Он задыхался, и если бы его не поддержал офицер, то бедный  Корнелиус
на коленях, лицом в пыли, благодарил бы его высочество.
   Дав это разрешение, принц продолжал свой путь по парку среди  востор-
женных приветствий толпы.
   Вскоре он достиг эстрады, и тотчас же загремели пушечные выстрелы.


   Заключение

   Ван Берле в сопровождении четырех  стражников,  пробивавших  в  толпе
путь, направился наискось к черному тюльпану. Глаза его так  и  пожирали
цветок по мере того, как он к нему приближался.
   Наконец-то он увидел этот исключительный цветок, который в силу неиз-
вестных комбинаций холода и тепла, света и  тени,  появился  однажды  на
свет, чтобы исчезнуть навсегда.
   Он увидел его на расстоянии шести шагов; он  наслаждался  его  совер-
шенством и изяществом; он видел его позади молодых девушек, которые нес-
ли почетный караул перед этим образцом благородства и чистоты. И,  одна-
коже, чем больше он наслаждался совершенством цветка, тем сильнее разры-
валось его сердце. Он искал вокруг себя кого-нибудь, кому бы он мог  за-
дать вопрос, одинединственный вопрос, но всюду были чужие лица, внимание
всех было обращено на трон, на который сел штатгальтер.
   Вильгельм, привлекавший всеобщее  внимание,  встал,  обвел  спокойным
взглядом возбужденную толпу, по очереди остановился своим проницательным
взглядом на трех лицах, чьи столь разные интересы и столь различные  пе-
реживания образовали перед ним как бы живой треугольник.
   В одном углу стоял Бокстель, дрожавший от нетерпения и буквально  по-
жиравший глазами принца, флорины, черный тюльпан и всех собравшихся.
   В другом - задыхающийся, безмолвный  Корнелиус,  устремлявшийся  всем
своим существом, всеми силами сердца и души к черному  тюльпану,  своему
детищу.
   Наконец, в третьем углу, на одной из ступенек эстрады, среди  девушек
Гаарлема,  стояла  прекрасная  фрисландка  в  тонком  красном  шерстяном
платье, вышитом серебром, и в золотом чепчике, с которого волнами  спус-
кались кружева. То была Роза, почти в полуобморочном состоянии, с  зату-
маненным взором, она опиралась на руку одного из офицеров Вильгельма.
   Принц медленно развернул пергамент и произнес спокойным, ясным,  хотя
и негромким голосом, ни одна нота которого, однако, не затерялась,  бла-
годаря благоговейной тишине, воцарившейся над пятьюдесятью тысячами зри-
телей, затаивших дыхание.
   - Вы знаете, - сказал он, - с какой целью вы  собрались  сюда?  Тому,
кто вырастит черный тюльпан, была обещана премия в сто тысяч флоринов.
   Черный тюльпан! И это чудо Голландии стоит перед вашими глазами. Чер-
ный тюльпан выращен и выращен при условиях, поставленных программой  об-
щества цветоводов города Гаарлема.
   Его история и имя того, кто его вырастил,  будут  внесены  в  золотую
книгу города.
   Подведите то лицо, которое является владельцем черного тюльпана.
   И, произнося эти слова, принц, чтобы посмотреть, какое они производят
впечатление, обвел ясным взором три угла живого треугольника.
   Он видел, как Бокстель бросился со своей скамьи.
   Он видел, как Корнелиус сделал невольное движение.
   Он видел, наконец, как офицер, которому было поручено оберегать Розу,
вел или, вернее, толкал ее к трону.
   Двойной крик одновременно раздался и справа, и слева от принца.
   Как громом пораженный, Бокстель и обезумевший Корнелиус  одновременно
воскликнули:
   - Роза! Роза!
   - Этот тюльпан принадлежит вам, молодая девушка, не правда ли? - ска-
зал принц.
   - Да, монсеньер, - прош