ть начала может  увести
далеко от благополучного конца, как расхождение линий угла.
   Стомадор бросил игру и открыл дверь.
   - Вернувшись на рассвете, - сказал Галеран, - я так устал, что сразу  лег
спать. Ничего дельного не дала эта поездка. Нет даже скважины, которую можно
было бы расширить, все наглухо закрыто со всех сторон. Гостиница  на  замке,
люди Гравелота обокрали его и исчезли. Баркет с  дочерью  отказались  -  они
твердят, что не были в "Суше и море". Имеете ли вы сведения?
   - Никаких, кроме того, что ноге  Гравелота  легче.  Гравелот,  Тергенс  и
другие ждут со дня на день обвинительного акта. Я  вынул  из  камня  деньги.
Бедный Джемс! Даже слуги общипали его. Что  касается  меня,  я  обыскал  все
камни. Их  было  одиннадцать,  таких,  которые  подходили  к  описанию.  Уже
смеркалось, зловеще шумел прибой... И вдруг  моя  рука  нащупала  в  глубине
боковой трещины самого большого камня нечто острое!  Я  вытащил  серебряного
оленя. Буря и выстрел! Остальное было там же. Вот оно, все тут, считайте.
   Внимательно посмотрев на Стомадора, Галеран сдержал улыбку  и  рассмотрел
находку лавочника.  Пересчитав  деньги,  он  отдал  половину  их  Стомадору,
говоря:
   - В дальнейшем у вас будут  расходы.  Они  могут  быть  значительными,  а
потому спрячьте деньги эти у себя.
   Серебряный  олень  стоял  возле  руки  Галерана.  Взяв  вещицу,  Стомадор
повертел ее:
   - Да, это что такое, по вашему мнению? Я, признаюсь, долго  ломал  голову
над вопросом - зачем Джемс таскал эту штуку с собой? Стоит она немного.
   - Вероятно, память о чем-то или подарок, - ответил Галеран,  рассматривая
оленя. - Олень, видимо, дорог ему. Тогда сохраним его и мы. Спрячьте  оленя,
он, может быть, стоит дороже денег.
   Лавочник убрал деньги и фигурку в стенной шкаф, откуда,  кстати,  вытащил
бутылку портвейна.
   - О нет! - сказал Галеран, видя его гостеприимные движения с стаканчиками
и темной бутылкой.
   Забрав счета Давенанта,  квитанции  и  записную  книжку  в  свой  карман,
Галеран продолжал:
   - Я выпью с вами, но только по окончании важного разговора. Голова должна
быть свежа.
   - А! Хорошо... Но бутылка может стоять на столе, я думаю,  -  осведомился
Стомадор. - Так как-то живописнее. Мы все-таки сидим "за бутылкой".
   - Безусловно. Итак, сядьте, Стомадор. Может ли кто-нибудь нам помешать?
   - Нет, я никого не жду и никому не назначил прийти в этот вечер. Я  знаю,
о чем хотите вы говорить.
   - Если так, ваша проницательность окажется вообще полезной.
   - Бегство?
   - Да.
   Достаточно  помолчав,  чтобы  ожидаемое  мнение  прозвучало  авторитетно,
Стомадор пожал плечами и начал катать ладонью на столе круглые палочки.
   - Это невозможно, - сказал  он  медленно  и  уныло,  как  человек  вполне
убежденный. - Два года назад бежали через стену, обращенную к пустырю, шесть
воров. Они проломали стену нижнего этажа и вылезли из  двора  по  веревочной
лестнице, которую закинули им снаружи их доброхоты. После этого - а это  был
пятый случай в году, хотя все случаи разного рода, - гребень  стены  обведен
тройным рядом проволоки электрической сигнализации; вокруг тюрьмы, с трех ее
сторон,  значит  -  по  пустырю  и  двум  переулкам,  дежурит   надзиратель,
расхаживающий от конца до конца  своего  маршрута.  Что  касается  четвертой
стены - там наблюдает дежурный у ворот; ему хорошо видно влево и  вправо.  А
так как стены освещены электричеством, как это вы видели, пробираясь ко мне,
то побег возможен двумя способами: отбить арестанта у конвоиров  автомобиля,
когда увозят в суд, или научить арестанта перелетать стену наподобие петуха.
Но и петуху не взлететь, потому что стена будет ему не по зубам:  она  шести
метров высоты, как хотите, так и думайте. А от вооруженного нападения нам, я
думаю лучше воздержаться.
   - Да, я тоже так думаю. Однако ваши слова меня не обескуражили.
   Стомадор, наморщив лоб и выпятив  губы,  размышлял.  Ничего  дельного  он
придумать не мог.
   - Так близко от нас Гравелот, - сказал Галеран, указывая рукой к  тюрьме,
- что, если идти к нему  по  прямой  линии,  надо  будет  сделать  не  более
тридцати шагов.
   - Да. А между тем все равно, что от Земли до Луны.
   - Так и не так, - ответил Галеран. - Скорее - не так, чем так. Вам  очень
дорога ваша лавка?
   - Что вы задумали? Моя лавка ... - Стомадор прикинул в уме. - За передачу
ее мне я уплатил четыре месяца назад прежнему хозяину  сто  фунтов.  Годовая
прибыль составила  бы  триста  фунтов,  а  наличный  товар  оцениваю  в  сто
пятьдесят  фунтов.   Однако   тюремная   администрация   хлопочет   устроить
собственную лавку, и, если это случится, я брошу  дело.  Прибыль  дает  одна
тюрьма. Сторонних покупателей мало.
   - Полторы тысячи фунтов, - сказал Галеран. - Они ваши, лавка моя. Хотите?
   - Или я поглупел, или вы сказали неясно, понять не могу.
   - Было бы несправедливо, - объяснил Галеран, -  требовать  от  вас  такой
жертвы,  как  отдать  лавку  бесплатно  для  устройства  подкопа.  Подкоп  -
единственный путь спасения. Я покупаю лавку и устраиваю подкоп. Ту же  ночь,
как все будет сделано, вы уедете, чтобы не занять место Гравелота. Хотите ли
вы поступить так? Мои соображения...
   - Остановитесь, дайте подумать! - закричал Сто-мадор,  ухватив  Гравелота
за пальцы лежащей на столе руки и крепко зажмуриваясь. - Не говорите ничего.
Дайте сосредоточиться. Один момент. Я, должно быть, сам хочу  чего-нибудь  в
этом роде. Лавка в вашем  распоряжении.  Берите  ее.  Также  хороши  полторы
тысячи. Я говорю это не из корысти. О них сказано  к  месту,  -Увы!  -  Я  -
необразованный человек, - заключил он, открывая глаза и колыхаясь  на  стуле
от разгоревшейся в нем страсти к подкопу. - Я не могу выразить... но то, как
мы сидим... и о чем говорим ..., свет лампы, тени... и бутылка вина! Да,  вы
- министр! Министр заговора!
   Уже  рука  лавочника  тянулась  к  бутылке,  чему   Галеран   теперь   не
препятствовал.  Возбужденные  замыслом,  они   должны   были   утишить   его
пленительный гул, обаяние первых его минут  действием  и  вином.  За  первой
бутылкой скоро последовала другая, но  вино  не  опьянило  ни  Галерана,  ни
Стомадора, лишь увереннее стал их азарт, требующий начать.
   - Вполне возможное дело,  -  сказал  Галеран,  кончая  курить.  -  Теперь
выйдем, осмотрим поле  битвы;  хотя  вам  давно  известна  топография  этого
участка города, я должен согласовать свои впечатления с вашими и кое  о  чем
столковаться.
   Они вышли, но не в калитку лавочного двора, а в узкий проход между лавкой
от ворот тюрьмы стеной  двора.  Этот  закоулок  был  почти  доверху  завален
пустыми бочонками. Встав на них  так,  что  видна  была  мостовая,  Стомадор
указал Галерану часть тюремной стены против себя.
   - Там лазарет, - сказал Стомадор. - Однако его  точное  расположение  мне
неизвестно. Пока это и не требуется, я думаю. Но он тут, за стеной, я  знаю,
потому что однажды помогал надзирателю тащить корзины с  провизией  и  видел
внутри двора, направо от ворот, узкий одноэтажный корпус.  Ботредж  сидел  в
тюрьме, он знает, что это здание -  лазарет.  Теперь  надо  его  расспросить
подробно.
   - Мы расспросим Ботреджа.
   Галеран переводил взгляд от ограды лавки к противоположной стене  тюрьмы,
определяя на глаз длину  подземного  хода.  Для  этого  он  употребил  прием
некоторых  охотников,  когда  им  сомнительно,  достигнет  ли  заряд   дроби
определенную  цель.  Он  представил   ширину   улицы   ощутительно   большей
действительности - двадцать метров, а  затем  также  ощутительно  меньшей  -
десять   метров;   двадцать   плюс   десять,   деленные   пополам,   указали
приблизительную  длину  подкопа  от  лавки  до  тюремной  стены.   Следовало
установить толщину этой стены, прикинув треть метра для выходного отверстия,
и толщину ограды лавки, за которой думал он начать  рыть  внутренний  ход  к
Давенанту.
   - Не лучше ли, - возразил на  его  объяснения  Стомадор,  -  снять  часть
кирпичного пола в моей комнате и выйти к лазарету под лавкой?
   - При такой нелегкой задаче четыре-пять лишних метров - страшное дело.
   - Жаль, что вы правы моя комната - самое скрытое место для работы.
   - Чем вы закроете вертикальную шахту? Не кирпичами, конечно, а деревянный
щит  может  быть  замечен  нежелательным  посетителем.  Тогда  будут  ходить
справляться из тюремной канцелярии, как  двигается  наша  затея.  Нет  лучше
этого  закоулка.  Ночью  безлюдно.  Когда  мы  пройдем   метра   полтора-два
горизонтального направления на достаточной глубине, - сверху не будет ничего
слышно. К утру над вертикальной шахтой невинно лежат ящики и  солома.  Землю
будем убирать в сарай. Он пуст?
   - Там есть товар, но его можно перетащить под брезент  в  угол  двора.  -
Стомадор прыгнул с бочонка и поддержал Галерана, оставившего  наблюдательный
пункт. - Ну, я вам скажу, что если эта штука пройдет, начальник тюрьмы сядет
в яму и, как Иов древний какой-нибудь, высыплет себе на  голову  тонну  золы
или песку, не знаю точно, что употребляется в таких  случаях.  Вы  допустили
ошибку на треть метра. Нет нужды проходить за тюремную стену даже на дюйм  -
рыть прямо под фундамент. Как упремся - чуть в строну, и ход сделан.
   - Это верно, - согласился, подумав, Галеран. - И вот почему хорошо  такие
вещи  обсуждать  вместе.  Верно;  однако  при  условии,  что   не   ошибемся
расстоянием, когда начнем копать выход вверх.
   - Место, где будем находиться, мы определим очень точно: просверлим  свод
катакомбы длинным сверлом. Вышедший наружу конец укажет, надо  ли  двигаться
еще дальше или все уже сделано.
   Так они совещались вполголоса перед дверью лавки и увидели длинную фигуру
Ботреджа, спотыкающегося в темноте об ящики.
   - Кстати, кстати, Ботредж. За перцовой? Вы не уйдете, так как обсудите  с
нами одно важное дело.
   - Стоит сюда  зайти,  как  задержишься,  -  сказал  Ботредж  простуженным
голосом, стараясь рассмотреть Галерана.
   - Надо вам познакомиться, - обратился Стомадор к  Галерану,  который,  со
своей стороны, наблюдал, - каков Ботредж и можно ли ему верить.
   Из осторожности Галеран сказал вымышленное имя - Орт Сидней, - а  Ботредж
так и остался Ботреджем.
   Заговорщики вошли в комнату. Недоумевая, о каком  важном  деле  предстоит
разговор, и жалуясь, что всю прошлую ночь дрожал от холода на шлюпке, далеко
от берега, в  ожидании  судна  с  кокаином,  не  явившегося  по  неизвестной
причине, а потому простудился, Ботредж сел против Галерана. Стомадор вытащил
из шкафа литровую бутыль перцовки и банку с консервами. После того  лавочник
сел на свое место за середину стола.
   - Не бойтесь, Ботредж, - сказал Стомадор. - Господин Сидней  не  наш,  но
свой", вот видите - вышел каламбур.
   - Я не боюсь, - быстро ответил контрабандист, взглядывая  на  Галерана  с
вежливой улыбкой, при этом  в  его  лице  сверкнула  бессознательная  смелая
черта, и Галеран поверил в него.
   - Что  же,  будем  пить?  -  осведомился  Стомадор  у  Галерана,  который
утвердительно кивнул, пояснив:
   - Теперь можно пить, главное решено.
   - Ботредж, - начал Стомадор, - если я появлюсь за тюремной стеной как раз
против моей лавки, что очутится передо мной? Какого рода картина?
   - Так надо знать, куда вы гнете и к  чему.  Ясно,  что  можно  попасть  в
несколько разных мест.
   - Вы правы, - сказал Галеран. - Дело в том, что предстоит рыть подкоп  из
двора этой лавки  к  лазарету  и  освободить  Гравелота.  Иным  образом  ему
спастись невозможно. Надо знать, в каком месте  за  стеной  тюрьмы  выгоднее
рыть выходное отверстие.
   Ботредж ничем не выдал своего изумления, но хитро поглядел на Стомадора.
   - Вы уже пили перцовку? - спросил он,  не  зная  -  шутить  или  отвечать
серьезно.
   - Когда шутили в моем доме такими вещами?
   - Ну, дядя Стомадор, это я так. Судите  сами,  а  я  расскажу  устройство
двора за той стеной, которая против нас, с воротами. Налево от прохода между
воротами примыкают к нему квартиры начальника и его помощника, а направо, то
есть в нашу сторону, к проходу примыкает  цейхгауз.  Его  продолжение  вдоль
стены есть тот самый лазарет. На правом его крыле садик из кустов, куда днем
водят больных, если разрешает доктор.  Только  в  этот  садик  вы  и  можете
попасть. Я выпью, - сказал Ботредж, помолчав, - и потом буду вместе  с  вами
соображать. Дело дерзкое, что говорить, однако возможное.
   - Почему  же  это  ты  выпьешь?  Мы  тоже  выпьем.  -  Стомадор  наполнил
стаканчики и подвинул каждому вилку - брать из жестянки мясо. Сам  он  выпил
последним и, голодный, начал основательно есть.
   - Кто стряпает вам? - захотел узнать Галеран.
   - Никто, представьте. Я питаюсь своими товарами, так привык, от  горячего
я сонлив.
   - Вот только как выйти из лазарета? - сказал Ботредж. - Дверь  хотя  и  с
правого крыла на конце здания,  но  она  расположена  по  фасаду,  ее  видит
часовой внутренних ворот. Он сидит там на скамье, у своей будки,  или  ходит
взад-вперед.
   Все призадумались.
   - Вот видите,  -  сказал  Стомадор  Галерану,  -  обстоятельство  это  не
пустяковое.
   - Эта дверь куда открывается? - Галеран пояснил свою мысль движением руки
от себя и к себе. - Иначе говоря, если человек выходит из лазарета, то дверь
распахивается налево, к воротам, или направо?
   - На... лево, - сказал, подумав, с уверенностью Бот-редж. -  Да,  налево,
так как я работал в садике и видел ее. А мой  глаз,  как  -  положительно  -
фотография.
   - Это очень важно,  чтобы  дверь,  открываясь,  закрывала  собой  идущего
человека со стороны часового. - Галеран снова принялся думать. - Ну,  теперь
скажите, можете вы помочь рыть?
   - Пожалуйста, я могу.
   - Он силен, - сказал Стомадор, - только на вид костляв.
   Тогда Ботредж поинтересовался общим составом плана, и  Галеран  рассказал
ему все предположения, какие были обсуждены уже с лавочником. Все  это  было
только начало. Более важные вопросы - о распределении дежурств в решительную
ночь побега, о том, кто будет работать, куда складывать выбранную из подкопа
землю, - возникли сами собой. Без Факрегеда ночью в лазарете не  обойтись  -
таково было общее мнение, переданное для разведки и разработки Ботреджу, при
помощи  Катрин  Рыжей  и  Кра-вара,  начавшего  под  ее  влиянием  оказывать
контрабандистам все более важные услуги. Галеран хотел еще измерить  емкость
сарая, пустых ящиков и бочек, загромождавших маленький  двор  лавки.  Сделав
бумажный метр из старой газеты, Галеран удалился, сказав:
   - Чем больше мы разузнаем за эту ночь, тем легче будет потом.
   Когда Галеран вышел, Стомадор и Ботредж опорожнили по  стакану  перцовки.
Увидев навощенные палочки, Ботредж собрал их  в  кулак,  поставил  снопом  и
сразу разжал руку. Палочки упали друг на друга, как горсть макарон.
   - Отец? - спросил он, давая знак начинать игру.
   - Такой же, как я.
   Стомадор низко нагнулся над столом, высматривая свободно лежавшую палочку
или упавшую так, чтобы снять ее можно было, не шевельнув  ни  одной  другой.
Если палочка, прикасающаяся к снимаемой, хотя чуть трогалась, игрок  уступал
очередь, а выигравшим считался  тот,  кто  больше  снял  палочек.  Это  была
больная, воровская игра, требующая совершенного расчета движений.
   Вначале Стомадор убрал из кучки, где откатывая, где нажимая  один  конец,
чтобы  вскинулся  вверх  другой,  пять  штук,  затем  ему  предстала  задача
разделить две палочки, прильнувшие параллельно одна  к  другой.  Он  потянул
ближайшую к себе за середину концом пальца, но не сумел резко отдернуть  ее,
и вторая палочка шевельнулась.
   - Играй ты. Слушай, нам нужен третий, двое  не  могут  рыть  и  поднимать
грунт вверх. Переговори с Даном Тергенсом.
   - Лучшего работника не сыскать, - ответил, таща палочку,  Ботредж.  -  Но
только Дану будет обидно, что его брата повесят.
   - Вы, Ботредж, должны знать, - возразил Стомадор, для которого смена "ты"
на "вы" заменяла интонацию, -  что,  если  Гравелот  убежит,  будет  поднято
скандальное дело против Ван-Конета, и  тогда  всех  пощадят.  Сидней  богат,
адвокаты и газетчики начнут ему помогать. Теперь же ничего  сделать  нельзя,
ходы заперты.
   - Я поговорю, - Ботредж снял восьмую палочку, а на девятой ошибся.  -  Но
главное все-таки не в том, - вздохнул он. - Стоп, вы тронули!
   - Ничего не двинулось, что ты врешь!
   - Я не слепой.
   - Играйте, если вы так упрямы, - сказал с досадой лавочник. - Это  у  вас
глаза качаются. На что мы играем?
   - На пачку папирос, дядя Том. Главное, я говорю, заключается в Факрегеде.
Единственно, если он будет дежурным по лазарету.
   - Придется подумать.
   - Думать должен он, а вы хлопочите теперь, чтобы как-нибудь поспать днем.
Днем рыть не придется.
   Галеран вернулся  очень  довольный  исчислениями.  Хотя  это  был  расчет
грубый, он все-таки убедился, что сарай легко  вместит  двадцать  кубических
метров разрыхленного  грунта.  Считая  горизонтальные  и  вертикальные  ходы
подкопа общей длиной девятнадцать, даже двадцать метров, при высоте  один  с
четвертью  метр  на  один  метр  ширины,  получалось  около  двадцати   пяти
кубических метров плотной массы; разрыхленная, она увеличивалась  в  объеме.
Эти тридцать пять - сорок кубических метров отработанной  почвы  можно  было
уложить в сарай, а излишек разместить по бочкам и ящикам.
   Таким образом, план подкопа начал принимать  реальные  очертания,  и  его
основные линии проступили довольно явственно. Рассказав о своих вычислениях,
Галеран поднял вопрос о приобретении инструментов. Как только заговорили  об
инструментах, Галерану и Ботреджу одновременно  пришла  весьма  существенная
мысль - обстоятельство, о котором, странным образом,  не  подумали  вначале,
хотя, не решив его, трудно было надеяться на успех: что  представляет  собою
почва между тюрьмой и лавкой?
   - Дядя Стомадор, - воскликнул Ботредж, - мы  собираемся  долбить  камень.
Неужели вы и я забыли об этом? Под нами известняк.
   - Быть не может! - сказал Галеран, вопрос которого о свойствах почвы  так
неожиданно предупредил Ботредж.
   Стомадор, значительно поведя глазами, поднялся  и  вышел,  захватив  нож.
Галеран, сцепив пальцы, тревожно  молчал.  Ботредж,  широко  раскрыв  глаза,
смотрел на него и, сильно затягиваясь, курил.
   Подрыв ножом небольшое углубление, Стомадор возвратился и бросил на  стол
беловато-желтый кусок.
   - Рыхлый травертин, - облегченно заявил он,  вытирая  вспотевший  лоб.  -
Можно резать ножом.
   Галеран внимательно осмотрел  камень.  Действительно,  это  был  пористый
раковинный известняк  мягкой  формации,  неправильно  именуемый  каменщиками
"травертин", плотностью чуть крепче штукатурки.
   Щели ставен начали бледнеть;  приближался  рассвет  первого  дня  упорной
борьбы за жизнь Тиррея. Ботредж ушел, а Галеран сел  писать  заключенному  о
надеждах и затруднениях. Это была его первая записка узнику.
   Из осторожности он подписался "Г", а все тайное просил Стомадора передать
на словах через Факрегеда, когда тому представится случай.



   Глава XI

   Никогда Давенант не думал, что его судьба обезобразится  одним  из  самых
тяжких мучений - лишением свободы. Он старался, как мог,  твердо  переносить
тройное свое несчастье: заключение, болезнь  и  угрозу  сурового  наказания,
совершенно  неизбежного,  если  не   произойдет   какого-нибудь   внезапного
спасительного события. Даже его мысль не могла быть свободна, так как, о чем
ни думал он, стены камеры и порядок дня были неразлучно при нем, от  них  он
не мог уйти, не мог забыть о них. Сон, единственная отрада  пленника,  часто
напоминал о тюрьме видениями чудесного бегства; тогда пробуждение ночью  при
свете затененной электрической лампы над дверью было  еще  мучительнее.  Сон
повторялся, бегство разнообразилось и, счастливо оканчиваясь, уводило его  в
сады, соединяющие над водой прекрасные острова, или Давенанта ловили. Он  во
с