сь  на  лед.
Навстречу нам вышли женщина и трое ребятишек.  Они  испуганно  прятались  за
свою мать. Пропустив нас, женщина тоже вошла в юрту, села на корточки у огня
и закурила трубку, а дети остались на улице и принялись  укладывать  рыбу  в
амбар. В юрте было множество щелей. В них свистел ветер. Посредине помещения
горел огонь. Время от времени ребятишки забегали в юрту и грели у огня  свои
озябшие ручонки. Я удивлялся, как легко они были одеты: с  открытой  грудью,
без рукавиц и без головного убора,  они  работали  и,  казалось,  нимало  не
страдали от стужи. Если который-нибудь из них дольше  других  засиживался  у
огня, отец прикрикивал на него и выгонял вон.
   - Он озяб, - сказал я Дерсу и просил его перевести слова мои удэгейцу.
   - Пусть привыкает, - отвечал тот, - иначе умрет с голоду.
   С этим нельзя было не согласиться. Кому приходится иметь дело с  природой
и пользоваться дарами ее в сыром виде, надо быть в общении с ней даже тогда,
когда она не ласкает.
   Я принялся расспрашивать удэгейца об Имане и узнал, что в верхнем течении
река имеет направление течения параллельно Сихотэ-Алиню,  причем  истоки  ее
находятся на  высоте  истоков  Тютихе.  Странное  явление!  Вода  сбегает  с
водораздела в каких-нибудь 60 километрах от моря, течет на запад,  совершает
длинный кружной путь для того, чтобы в конце концов попасть в то же море.
   Верховья Имана покрыты густым смешанными лесами. Трудно себе  представить
местность более пустынную и дикую. Только в начале зимы она немного оживает.
Сюда  перекочевывают  прибрежные  китайцы  для  соболевания,  но  долго   не
остаются: они боятся быть  застигнутыми  глубокими  снегами  и  потому  рано
уходят обратно.
   Расспросив удэгейцев о дороге, мы отправились дальше и очень скоро  дошли
до того места, где Иман поворачивает на северо-запад.
   Здесь в углу с левой стороны примыкает к реке большая поляна. Она  длиной
пять километров и шириной около двух километров. В конце ее находятся четыре
фанзы.
   Это и есть китайский охотничий поселок Сидатун. На другой  стороне  Имана
живут удэгейцы (пять семейств) в трех юртах. У них я и остановился.
   На Сидатуне мы простояли с 27  по  30  октября.  За  это  время  я  успел
осмотреть поселок и ознакомиться со всеми его обитателями. Это были  большею
частью различные преступники,  беглые,  уклоняющиеся  от  суда,  и  искатели
приключений, бурные страсти которых не знали пределов. Они ничего не делали,
курили опий, пили водку, играли в кости, ссорились и ругались  между  собой.
Обитатели  каждой  фанзы  делились  на  три  группы:  хозяев,  работников  и
бездельников,  живущих  на  средства,  добытые  грабежами  и  убийствами.  Я
вспомнил Чжан Бао. Он предупреждал меня не доверяться китайцам на Сидатуне.
   Как и везде, местное туземное население находилось в полном  порабощении.
Не имея никакого понятия о письменности, удэгейцы совершенно не  знали,  кто
из них сколько должен китайцам. Тут можно было видеть рабство  в  буквальном
смысле этого слова. Так, например, удэгеец Си Ба-юн за то, что к  указанному
сроку не доставил определенного числа соболей, был так избит палками, что на
всю жизнь остался калекой. Жену и дочь у него отобрали, а самого его продали
за 400 рублей в качестве бесплатного работника другому китайцу.
   Наблюдая  все  это,  я  горел  негодованием.  Но  что  могли  сделать  мы
вшестером,  находясь  среди  хорошо  вооруженных  людей?  Я  обещал   помочь
удэгейцам тотчас, как только возвращусь в Хабаровск.
   Тридцать первого числа  морозы  заметно  усилились,  по  реке  плыл  лед.
Несмотря на это, удэгейцы решили везти  нас  на  лодке,  сколько  это  будет
возможно.
 
 
 
 
   Глава 28
 
   Тяжелое положение
 
   Плаванье по Иману. - Пороги. - Ледоход. - Крушение лодки. - Река Арму.  -
Река Синанца. - Голодовка. - Остатки медвежьей трапезы. - Лапша из  кожи.  -
Утомление. - Ли Тан-куй. - Ночное приключение  в  Сянь-ши-хеза.  -  Волнение
удэгейцев. - Стойбище Вагунбе. - Восстание инородцев. - Пение шамана
 
 
   Первого ноября рано утром мы покинули Сидатун и поплыли вниз по Иману.
   К плаванию по горным рекам  туземцы  привыкают  с  детства.  Надо  далеко
смотреть вперед, надо знать, где следует придержать лодку, где повернуть  ее
носом против воды или,  наоборот,  разогнать  елико  возможно  и  проскочить
опасное место. Все это надо учитывать  и  быстро  принимать  соответствующие
меры. Малейший промах - и лодка, подхваченная быстрым течением, в  один  миг
будет разбита о камни. На порогах вода находится в волнении, лодка качается,
и потому сохранять равновесие в ней еще труднее. Для нас трудность  плавания
увеличилась еще тем, что  по  реке  плыл  лед  и  фарватер  ее  был  стеснен
заберегами. Льды заставляли плыть не там, где нам хотелось, а там,  где  это
было возможно.  Особенно  это  было  заметно  в  тех  случаях,  когда  порог
находился на месте поворота. Чем больше увеличивались забереги, тем  быстрее
становилось течение посредине реки.
   От Сидатуна долина Имана носит резко выраженный  денудационный  характер.
Из мелких притоков ее в этом месте замечательны: с правой  стороны  Дандагоу
(с перевалом на Арму), потом - Хуангзегоу и Юпигоу,  далее  -  Могеудзгоу  и
Туфангоу.
   Немного ниже  Сидатуна  можно  наблюдать  высокие  древнеречные  террасы,
слагающиеся из сильно перемятых глинистых сланцев, среди которых  попадаются
слои  красновато-бурых  песчаников  с  прожилками   кварца.   За   террасами
километрах в десяти от реки высится гора Яммудинзцы. По рассказам удэгейцев,
китайцы тайком моют там золото.
   По пути около устьев рек Мацангоу, Сыфангоу  и  Гадала  виднелись  пустые
удэгейские летники.  В  некоторых  местах  рыба  еще  не  была  убрана.  Для
укарауливания ее от ворон туземцы оставили собак. Последние несли сторожевую
службу очень исправно. Каждый раз, как только показывались пернатые воровки,
они бросались на них с лаем и отгоняли прочь.
   Леса, растущие по Иману, превосходного качества. В горах  преимущественно
кедровики и пихтачи, в долине преобладают лиственные породы.
   На Имане, как на всех горных речках, много  порогов.  Один  из  них,  тот
самый, который находится на половине пути между Сидатуном и Арму,  считается
самым опасным. Здесь шум воды слышен еще  издали,  уклон  дна  реки  заметен
прямо на глаз. С противоположного берега нависла скала. Вода  с  пеной  бьет
под нее. От брызг она вся обмерзла.
   Удэгейцы задержали лодку и посоветовались между собой, затем поставили ее
поперек воды и тихонько стали спускать  по  течению.  В  тот  момент,  когда
сильная струя воды понесла лодку к скале, они ловким  толчком  вывели  ее  в
новом направлении. По глазам удэгейцев я увидел, что мы подверглись  большой
опасности. Спокойнее всех был Дерсу. Я поделился с ним своими впечатлениями.
   - Ничего, капитан, - отвечал он мне.  -  Удэгей  все  равно  рыба.  Шибко
хорошо понимай в лодке ходи. Наша так не могу.
   Чем дальше, тем плыть было труднее. Льдов  становилось  больше,  забереги
делались шире.
   Вся  эта  часть  Имана  покрыта  хвойно-смешанным  лесом,   на   островах
преобладают лиственные породы с примесью строевого кедра, а по берегам  реки
и по галечниковым отмелям - заросли тальника, дающего неисчерпаемый материал
туземцам для лыж, юрт, острог, нарт и т. д.
   На лодках нам удалось проехать немного. Начавшая с утра хмуриться  погода
опять разразилась пургой. Удэгейцы очень искусно  лавировали  между  льдами,
отталкивая их в сторону шестами.
   За рекой  Гадала  Иман  делает  крутой  поворот.  Здесь  скопилось  много
плавучего льда.  Посередине  шел  узкий  проход.  Был  ли  он  сквозной  или
замыкался - этого не знали  наши  проводники.  Удэгейцы  задержали  лодку  и
обратились ко мне с вопросом, рисковать или нет. Путешествие с  котомкой  на
плечах до того надоело, что я решил попытать счастья. Дерсу начал было  меня
отговаривать, но я не согласился с ним, думая, что в случае неудачи нам  все
же удастся выбраться на берег. Стоять на одном месте долго было  нельзя.  Мы
тронулись вперед, но не успели сделать и 40 метров, как увидели, что  проход
был закрыт. Дальше шел сплошной лед. Подходить к нему вплотную было  опасно.
Если нашу тяжело нагруженную лодку течение прижало бы  ко  льду,  она  сразу
наполнилась бы водой. Надо было спешно выходить назад, но это  оказалось  не
так просто. Повернуть лодку в  узком  проходе  тоже  было  нельзя.  Пришлось
двигаться кормой против воды. Как на грех, мы находились на самом фарватере,
и шесты едва доставали дно. С большими усилиями мы  прошли  половину.  Вдруг
один удэгеец что-то закричал. По тревожному тону его голоса я понял, что нам
грозит опасность, и оглянулся назад. Навстречу нам неслась огромная  льдина.
Она должна была закупорить проход раньше,  чем  мы  успеем  из  него  выйти.
Удэгейцы напрягли все свои силы, но льдина не ждала. Она с  шумом  ударилась
об один край прохода и затем о другой. В это время случилось  еще  худшее  -
то, чего мы вовсе не ожидали. От сильных толчков все льды пришли в движение.
Проход начал суживаться.
   - Лед скоро лодку ломай! - закричал Дерсу не своим голосом. - Скорей надо
ходи!
   Он выскочил из лодки и по плавучему льду побежал к берегу, таща за  собой
веревку. Раза два он проваливался,  но  скоро  опять  взбирался  на  лед.  К
счастью, до берега было недалеко. Следуя его примеру,  выскочили  и  казаки.
Кожевников и Бочкарев достигли берега благополучно, но Мурзин провалился. Он
начал карабкаться на льдину, но она перевернулась. Чем больше он карабкался,
тем глубже погружался в воду. Еще минута, и он опустился бы на дно. Тогда на
выручку ему бросился Дерсу. Был момент, когда он сам мог  погибнуть.  В  это
время я вместе с орочами перебирался с одной льдины  на  другую.  Мы  тащили
лодку и в то же время держались за нее. К счастью, нос лодки скоро  оказался
вблизи Дерсу и Мурзина, и это спасло их обоих.  Лодка  опять  загрузла.  Она
стала поперек реки, и ее повлекло по течению вместе со льдом. Тогда мы стали
бросать на берег наши котомки и затем вылезли сами.  Через  несколько  минут
лодку прижало к утесу.  Словно  живое  существо,  она  некоторое  время  еще
сопротивлялась  льдам  и  вздрагивала,  потом  вдруг  треснула  и  сломалась
пополам. Раздался еще один хруст, из воды показался один  обломок,  и  затем
все исчезло.
   Выбравшись на берег, первое, что мы сделали,  -  разложили  костер.  Надо
было обсушиться. Кто-то подал мысль,  что  следует  согреть  чай  и  поесть.
Начали искать мешок с продовольствием, но его не оказалось.  Не  досчитались
также одной винтовки. Нечего делать, мы закусили тем, что было у  каждого  в
кармане, и пошли дальше. Удэгейцы говорили, что к вечеру мы дойдем до  фанзы
Сехозегоуза. Там в амбаре они надеялись найти мороженую рыбу.
   В сумерки мы действительно дошли до фанзы. Она оказалась пустой. В амбаре
ее казаки нашли две сухие рыбины.  Пришлось  довольствоваться  этим  скудным
ужином.
   От горного ключа Таухомиору Иман поворачивает на  северо-запад  и  делает
большую петлю. Здесь он принимает в себя с  правой  стороны  один  из  самых
больших своих притоков - Арму. Река эта длиной более 160  километров,  имеет
истоки в горах Сихотэ-Алиня, на широте мыса Арак. В верховьях она  слагается
из трех речек, каждая длиной километров по тридцать.  От  места  слияния  их
Арму направляется  на  запад,  потом  круто  поворачивает  на  север,  затем
склоняется к юго-западу и наконец в нижнем течении снова принимает  широтное
направление. Уже из этой схемы  видно,  что  долина  Арму  состоит  из  ряда
продольных и поперечных  долин.  Последние  являются  наиболее  извилистыми.
Некоторые извилины описывают почти полную окружность. При  знании  местности
зимой можно пользоваться перешейками и значительно сокращать дорогу.
   Ширина Арму в нижнем течении около 80 метров, глубина от 2 до  3  метров,
быстрота течения 10 километров в час. В долине Арму  сильно  развиты  речные
террасы. Особенно их много в среднем течении реки, преимущественно  с  левой
стороны. Террасы эти высотой до 10 метров; основание их массивное и  состоит
из плотных глинистых сланцев, поверх которых  лежит  мощный  слой  наносного
обломочного материала.
   В двух километрах от устья ее с правой стороны  издавна  живут  удэгейцы.
Стойбище их состоит из четырех фанз. В 1906  году  их  тут  было  только  15
человек обоего пола. В одном переходе от Арму, ниже по  Иману,  есть  другое
удэгейское  стойбище,  Лаолю,  с  населением   в   восемь   человек.   Лаолю
представляет собой поляну с правой стороны реки длиной 4 километра и шириной
1,5 километра.
   После принятия в себя Арму Иман вдруг суживается и течет без  протоков  в
виде одного русла шириной от 80 до 100 метров, отчего быстрота  течения  его
значительно увеличивается. Здесь горы подходят вплотную к реке и  теснят  ее
то с одной, то с другой  стороны.  На  всем  этом  протяжении  преобладающая
горная порода - все те же глинистые сланцы.
   От места нашей стоянки до Арму, по словам проводников, было три дня хода.
Но можно сократить расстояние, если пересечь иманскую петлю напрямик горами.
Тогда можно выйти прямо к местности Сянь-ши-хеза, находящейся низке Арму  по
течению километров на пятьдесят. Ввиду недостатка продовольствия  сокращение
пути теперь было особенно важно. Удэгейцы  обещали  проводить  нас  до  того
места, где нужно было свернуть с Имана.
   На следующий день к полудню, 2 ноября, мы дошли до реки Хутадо текущей по
кривой от запада к югу. По ней нам надлежало  подняться  до  перевала  через
горный хребет,  являющийся  причиной  петли  Имана.  Эта  речка  длиной  3,5
километра.  Подъем  на  хребет  и  спуск   с   него   одинаковой   крутизны,
приблизительно в 30 градусов, а высота перевала относительно Имана равна 350
метрам.
   Теперь перед нами было два ключа: один шел к северу,  другой_  к  западу.
Нам, вероятно, следовало идти по правому,  но  я  по  ошибке  взял  северное
направление. Сейчас же за перевалом мы стали на  биваке,  как  только  нашли
дрова и более или менее ровное место.
   Утром 3 ноября мы  съели  последнюю  юколу  и  пошли  в  путь  с  легкими
котомками. Теперь единственная  надежда  осталась  на  охоту.  Поэтому  было
решено, что Дерсу пойдет вперед, а мы, чтобы не пугать зверя,  пойдем  сзади
шагах в трехстах от него. Наш путь лежал по неизвестной нам речке,  которая,
насколько это можно было видеть с перевала, текла на запад.
   Мы все надеялись, что Дерсу убьет что-нибудь, но напрасно.  Выстрелов  не
было слышно. После полудня долина расширилась.  Здесь  мы  нашли  маленькую,
едва заметную тропинку. Она шла влево на север, пересекая кочковатое болото.
Голод давал себя чувствовать. Все шли молча, никто не  хотел  разговаривать.
Вдруг я увидел Дерсу: он тихонько переходил с места на  место,  нагибался  и
что-то подбирал с земли. Я окликнул его. Он махнул мне рукой.
   - Ты что нашел? - спросил его Г. И. Гранатман.
   - Медведь кушай рыбу, - отвечал он, - голова бросай, моя подбирай.
   В самом деле, на снегу валялось  много  рыбьих  голов.  Видно  было,  что
медведи приходили сюда уже после того, как выпал снег.
   "На  безрыбье  и  рак  рыба".  Во  время  голодухи  можно  покормиться  и
медвежьими объедками. Все дружно принялись за работу, и через четверть  часа
у людей все карманы были набиты рыбьими головами.
   Увлеченные работой, мы не заметили, что маленькая долина  привела  нас  к
довольно большой реке.  Это  была  Синанца  с  притоками  Даягоу,  Маягоу  и
Пилигоу. Если верить удэгейцам, то завтра к полудню мы должны будем дойти до
Имана.
   Перейдя на другую сторону реки, мы устроили бивак в густом хвойном  лесу.
Какими вкусными нам показались рыбьи головы! Около некоторых голов было  еще
много мяса, такие головы были счастливыми находками. Мы разделили их поровну
между собой и поужинали вкусно, но несытно.
   Ночью температура  сильно  понизилась,  но  так  как  в  дровах  не  было
недостатка, то мы спали хорошо.
   Утром 4 ноября мы встали голодными.
   Теперь путь наш  лежал  вниз  по  реке  Синанце.  Она  течет  по  широкой
межскладчатой долине в меридиональном направлении с некоторым склонением  на
восток. Река эта  очень  извилиста.  Она  часто  разбивается  на  протоки  и
образует многочисленные острова, поросшие тальниками.  Ширина  ее  40  -  50
метров и глубина 3,6 - 4,5 метра. Леса, растущие  по  обеим  сторонам  реки,
смешанные, со значительным преобладанием хвои.
   Я заметил, что в этих местах снега  было  гораздо  больше,  чем  на  реке
Кулумбе. Глубина его местами доходила почти до колен. Идти по  такому  снегу
было трудно. В течение часа удавалось сделать километра два, не больше.
   Расчет на охоту не оправдался, не оправдались также надежды  найти  опять
рыбьи головы. Казак Кожевников один раз видел кабаргу и стрелял  в  нее,  но
промахнулся.
   Судя по времени, мы уже должны были дойти до Имана. За каждым поворотом я
рассчитывал увидеть устье Синанцы, но дальше шел лес, потом  опять  поворот,
опять лес и т. д.
   В сумерки  мы  достигли  маленького  балагана,  сложенного  из  корья.  Я
обрадовался этой находке, но Дерсу остался  ею  недоволен.  Он  обратил  мое
внимание на то, что вокруг балагана были следы костров. Эти костры и  полное
отсутствие каких бы то ни было предметов таежного обихода  свидетельствовали
о  том,  что  балаган  этот  служит  путникам  только  местом   ночевок   и,
следовательно, до реки Имана было еще не менее перехода.
   Голод сильно мучил людей. Тоскливо сидели казаки у огня, вздыхали и  мало
говорили между собой. Я несколько раз принимался расспрашивать Дерсу о  том,
не заблудились ли мы, правильно ли мы идем. Но он  сам  был  в  этих  местах
первый раз, и все его  соображения  основывались  лишь  на  догадках.  Чтобы
как-нибудь утолить голод, казаки легли раньше спать. Я тоже лег, но  мне  не
спалось. Беспокойство и сомнения мучили меня всю ночь.
   Утром Дерсу проснулся  раньше  всех  и  разбудил  меня.  Снова  появились
опасения за предстоящий путь. Надо идти, пока еще есть возможность, пока еще
двигаются ноги. Но едва мы тронулись в путь, как я  почувствовал,  что  силы
уже не те: котомка показалась мне вдвое тяжелее,  чем  вчера,  через  каждые
полкилометра мы садились и отдыхали. Хотелось лежать  и  ничего  не  делать.
Плохой признак. Так пробились мы до полудня и прошли  очень  мало.  Не  было
сомнения, что при таких условиях дойти до Имана нам не удастся и сегодня. По
пути мы раза два стреляли мелких птиц и убили трех поползней и одного дятла,
но что значили эти птицы для пяти человек!
   Между тем погода начала хмуриться, небо опять  заволокло  тучами.  Резкие
порывы ветра подымали снег с земли. Воздух был наполнен  снежной  пылью,  по
реке кружились вихри. В одних местах ветром совершенно сдуло снег со льда, в
других, наоборот, намело большие сугробы. За день все сильно прозябли.  Наша
одежда износилась и уже не защищала от холода.
   С левой стороны высилась скалистая сопка. К реке она подходила  отвесными
обрывами. Здесь мы нашли небольшое углубление вроде пещеры и развели  в  нем
костер. Дерсу повесил над огнем котелок и вскипятил воду. Затем он достал из
своей котомки кусок изюбровой кожи, опалил ее на огне  и  стал  ножом  мелко
крошить, как лапшу. Когда кожа была изрезана, он  высыпал  ее  в  котелок  и
долго варил. Затем он обратился ко всем со следующими словами:
   - Каждый люди надо кушай. Брюхо обмани. Силы мало-мало  прибавляй.  Потом
надо скоро ходи. Отдыхать не могу. Тогда сегодня, солнце кончай,  наша  Иман
найди есть.
   Уговаривать никого не нужно  было.  Каждый  готов  был  глотать  все  что
угодно. Хотя кожа варилась долго, но она была все же настолько  тверда,  что
не поддавалась зубам. Дерсу не советовал есть много и  останавливал  жадных,
говоря:
   - Не надо много есть - худо!
   Через полчаса мы снялись с привала. Действительно, съеде