никакой  цены  не
имела. Но для дикаря, живущего в лесу, она составляла большую ценность.
   По мере того как он вынимал свои вещи из котомки, я все больше  и  больше
изумлялся. Чего  тут  только  не  было:  порожний  мешок  из-под  муки,  две
старенькие рубашки, свиток тонких ремней, пучок веревок, старые унты, гильзы
от ружья, пороховница, свинец, коробочка  с  капсулями,  полотнище  палатки,
козья шкура, кусок кирпичного чая вместе с листовым  табаком,  банка  из-под
консервов, шило,  маленький  топор,  жестяная  коробочка,  спички,  кремень,
огниво, трут, смолье для растопок, береста, еще  какая-то  баночка,  кружка,
маленький котелок, туземный кривой ножик, жильные нитки, две иголки,  пустая
катушка, какая-то сухая трава, кабанья желчь, зубы и когти медведя,  копытца
кабарги и рысьи  кости,  нанизанные  на  веревочку  две  медные  пуговицы  и
множество разного хлама. Среди этих вещей я узнал такие,  которые  я  раньше
бросал по дороге. Очевидно, все это он подбирал и нес с собой.
   Осматривая его вещи, я рассортировал их на две части  и  добрую  половину
посоветовал выбросить. Дерсу  взмолился.  Он  просил  ничего  не  трогать  и
доказывал, что потом все может пригодиться. Я не  стал  настаивать  и  решил
впредь ничего не бросать, прежде чем не спрошу на это его согласия.
   Точно боясь, чтобы у него не отняли чего-нибудь, Дерсу спешно собрал свою
котомку и особенно старательно спрятал бутылку.
   Около Черных скал тропа разделилась. Одна (правая) пошла в горы  в  обход
опасного места, а другая  направилась  куда-то  через  реку.  Дерсу,  хорошо
знающий эти места, указал на правую тропу. Левая, по его словам, идет только
до зверовой фанзы Цу-жун-гоу и там кончается.
   Сразу с привала начинается подъем, но до самой вершины тропа не доходит.
   С километр она идет косогором, а затем опять спускается в долину.
   К вечеру небо снова заволокло тучами. Я опасался дождя, но Дерсу  сказал,
что это не туча, а туман и что завтра будет день солнечный, даже  жаркий.  Я
знал, что  его  предсказания  всегда  сбываются,  и  потому  спросил  его  о
приметах.
   - Моя так посмотри, думай - воздух легкий, тяжело нету, - гольд  вздохнул
и показал себе на грудь.
   Он так сжился с  природой,  что  органически  всем  своим  существом  мог
предчувствовать перемену погоды. Как будто для этого у него было еще  шестое
чувство.
   Дерсу удивительно приспособился к жизни в тайге. Место для своего ночлега
он выбирал где-нибудь  под  деревом  между  двумя  корнями,  так  что  дупло
защищало его от ветра; под себя он  подстилал  кору  пробкового  дерева,  на
сучок где-нибудь вешал унты так, чтобы их не спалило  огнем.  Винтовка  тоже
была - рядом с ним,  но  она  лежала  не  на  земле,  а  покоилась  на  двух
коротеньких сошках. Дрова у него всегда горели лучше,  чем  у  нас.  Они  не
бросали искр, и дым  от  костра  относило  в  сторону.  Если  ветер  начинал
меняться, он с подветренной стороны ставил заслон. Все у него было к месту и
под рукой.
   По отношению к человеку природа безжалостна.  После  короткой  ласки  она
вдруг нападает и как будто нарочно старается подчеркнуть его  беспомощность.
Путешественнику постоянно приходится иметь дело со стихиями:  дождь,  ветер,
наводнение, гнус, болота, холод, снег и т. д. Далее самый  лес  представляет
собой  стихию.  Дерсу  больше  нас  был  в  соответствии  с  окружающей  его
обстановкой.
   Следующий день -  7  августа.  Как  только  взошло  солнце,  туман  начал
рассеиваться, и через  какие-нибудь  полчаса  на  небе  не  было  ни  одного
облачка. Роса перед рассветом обильно смочила траву, кусты и деревья.  Дерсу
не было на биваке. Он ходил на охоту, но неудачно, и возвратился обратно как
раз ко времени выступления. Мы сейчас же тронулись в путь.
   По дороге Дерсу рассказал мне, что исстари к западу от Сихотэ-Али-ня жили
гольды,  а  с  восточной  стороны  -  удэгейцы,  но  потом   там   появились
охотники-китайцы. Действительно, манзовские охотничьи шалаши встречались  во
множестве. Можно было так соразмерить свой путь, чтобы каждый раз ночевать в
балагане.
   Километров через десять нам пришлось еще раз переправляться  через  реку,
которая разбилась на множество  проток,  образуя  низкие  острова,  заросшие
лесом. Слои ила, бурелом, рытвины и пригнутый к земле кустарник  -  все  это
указывало на недавнее большое наводнение.
   Вдруг лес сразу кончился, и мы вышли к полянам, которые китайцы  называют
Сяень-Лаза. Их три: первая - длиной в 2 километра, вторая - метров в  500  и
третья - самая большая, занимающая площадь в 6 квадратных километров. Поляны
эти отделены друг от друга небольшими перелесками. Здесь происходит  слияние
Ли-Фудзина  с  рекой  Синанцей,  по  которой  мы  прошли  первый  раз  через
Сихотэ-Алинь к посту Ольги. Выйдя из леса, река отклоняется сначала влево, а
затем около большой поляны снова пересекает долину  и  подходит  к  горам  с
правой стороны. Дальше мы не пошли и стали биваком  на  берегу  реки,  среди
дубового редколесья.
   Возвратившиеся с разведок казаки  сообщили,  что  видели  много  звериных
следов, и стали проситься на охоту.
   Днем четвероногие обитатели тайги забиваются в чащу, но  перед  сумерками
начинают подыматься со своих лежек. Сначала они бродят по  опушкам  леса,  а
когда ночная мгла окутает землю, выходят пастись на поляны. Казаки не  стали
дожидаться сумерек и пошли тотчас, как только развьючили  лошадей  и  убрали
седла. На биваке остались мы вдвоем с Дерсу.
   Сегодня я заметил, что он весь день был как-то особенно  рассеян.  Иногда
он садился в стороне и о чем-то напряженно думал. Он опускал руки и  смотрел
куда-то вдаль. На вопрос, не болен ли он, старик отрицательно качал головой,
хватался за топор и, видимо, всячески старался  отогнать  от  себя  какие-то
тяжелые мысли.
   Прошло два с половиной часа. Удлинившиеся до невероятных размеров тени на
земле указывали, что солнце уже дошло до горизонта. Пора было идти на охоту.
Я окликнул Дерсу. Он точно чего-то испугался.
   - Капитан, - сказал он мне, и в голосе его зазвучали просительные ноты, -
моя не могу сегодня охота ходи. Там, - он указал рукой в лес, - помирай есть
моя жена и мои дети.
   Потом он стал говорить, что по их  обычаю  на  могилы  покойников  нельзя
ходить, нельзя вблизи стрелять, рубить лес, собирать ягоды и  мять  траву  -
нельзя нарушать покой усопших.
   Я понял причину его тоски, и мне жаль стало старика. Я  сказал  ему,  что
совсем не пойду на охоту и останусь с ним на биваке.
   В сумерки я услышал три  выстрела  -  и  обрадовался.  Охотники  стреляли
далеко в стороне от того места, где находились могилы.
   Когда совсем смерклось, возвратились казаки и принесли  с  собой  козулю.
После ужина мы рано легли спать. Два раза я просыпался ночью и видел  Дерсу,
сидящего у огня в одиночестве.
   Утром мне доложили, что Дерсу куда-то исчез. Вещи его и ружье остались на
месте. Это означало, что он вернется. В ожидании его я  пошел  побродить  по
поляне и незаметно подошел к реке. На  берегу  ее  около  большого  камня  я
застал гольда. Он неподвижно сидел на земле и смотрел  в  воду.  Я  окликнул
его. Он повернул ко мне свое лицо. Видно было, что он провел бессонную ночь.
   - Пойдем, Дерсу! - обратился я к нему.
   - Тут раньше моя живи, раньше здесь юрта была  и  амбар.  Давно  сгорели.
Отец, мать тоже здесь раньше жили...
   Он не докончил фразы, встал и, махнув рукой, молча пошел  на  бивак.  Там
все уже было готово к выступлению; казаки ждали только нашего возвращения.
   От места слияния Ли-Фудзина с Синанцей начинается Фудзин.  Горы  с  левой
стороны состоят из выветрелого туфа и кварцевого порфира.
   Прилегающая  часть  долины  покрыта  лесом,  заболоченным  и   заваленным
колодником. Поэтому тропа здесь идет косогорами в полгоры, а километра через
два опять спускается в долину.
   Вскоре после полудня мы дошли до знакомой нам  фанзы  Иолайзы.  Когда  мы
проходили мимо тазовских фанз, Дерсу зашел к туземцам. К вечеру он  прибежал
испуганный и сообщил страшную новость:  два  дня  тому  назад  по  приговору
китайского суда заживо были похоронены в земле китаец и молодой  таз.  Такое
жестокое наказание они понесли за то, что из мести убили  своего  кредитора.
Погребение состоялось в лесу, в расстоянии  одного  километра  от  последних
фанз. Мы бегали с Дерсу на одно место и увидели там  два  невысоких  холмика
земли. Над каждой могилой была  поставлена  доска,  на  которой  тушью  были
написаны фамилии погребенных. Усопшие уже не нуждались в нашей помощи, да  и
что могли сделать мы вчетвером среди хорошо вооруженных китайских охотников?
   Я полагал провести в фанзе Иолайза два дня, но теперь это место мне стало
противным. Мы решили уйти подальше  и  где-нибудь  в  лесу  остановиться  на
дневку.
   Вместе с Дерсу мы выработали такой план: с реки Фудзина  пойти  на  Ното,
подняться до ее истоков, перевалить через  Сихотэ-Алинь  и  по  реке  Вангоу
снова выйти  на  Тадушу.  Дерсу  знал  эти  места  очень  хорошо,  и  потому
расспрашивать китайцев о дороге не было надобности.
   Утром 8 августа мы оставили Фудзин - это ужасное место. От фанзы  Иолайза
мы вернулись сначала к горам Сяень-Лаза, а оттуда пошли прямо  на  север  по
небольшой речке Поутоу,  что  в  переводе  на  русский  язык  значит  "козья
долина". Проводить нас немного вызвался один пожилой таз. Он все время шел с
Дерсу и что-то рассказывал ему вполголоса. Впоследствии  я  узнал,  что  они
были  старые  знакомые  и  таз  собирался  тайно  переселиться   с   Фудзина
куда-нибудь на побережье моря.
   Расставаясь с ним, Дерсу в знак дружбы  подарил  ему  ту  самую  бутылку,
которую я бросил на Ли-Фудзине. Надо было видеть, с какой довольной  улыбкой
таз принял от него этот подарок.
   Долина  реки  Поугоу  представляет  собой  довольно   широкий   распадок.
Множество горных ключей впадает в него с той и  с  другой  стороны.  Пологие
холмы и высокие реки, вдающиеся в долину с боков, покрыты редким  лиственным
лесом и кустарниковой порослью. Это и есть самые любимые места диких козуль.
   После полудня Дерсу нашел маленькую тропку, которая вела нас к  перевалу,
покрытому густым лесом. Здесь было много барсучьих нор.  Одни  из  них  были
старые, другие - совсем свежие. В некоторых  норах  поселились  лисицы,  что
можно было узнать по следам на песке.
   Отряд наш несколько отстал, а мы с Дерсу шли  впереди  и  говорили  между
собой. Вдруг шагах в тридцати от  себя  я  увидел,  что  в  зарослях  кто-то
шевелится. Это оказался барсук (Meles amurensis Schrenski; по Бихнеру  -  М.
anacuma amurensis), близкородственный японскому барсуку  и  распространенный
по всему  краю.  Окраска  его  буро-серая  с  черным,  морда  белесоватая  с
продольными темными полосами около глаз. Барсук - животное всеядное, ведущее
одиночную жизнь. Китайцы и инородцы специально за ним не охотятся, но  бьют,
если  попадается  под  выстрелы.  Шкура  его,  покрытая  жесткими  волосами,
употребляется ими на чехлы к ружьям и оторочку сумок.
   Замеченный мною барсук часто подымался на задние ноги и  старался  что-то
достать, но что именно - я рассмотреть никак не мог. Он так был занят  своим
делом, что совершенно не замечал нас. Долго мы следили за ним,  наконец  мне
наскучило это занятие, и я пошел вперед.
   Испуганный шумом, барсук бросился в сторону и быстро исчез из виду. Придя
на то место, где было животное, я остановился и стал осматриваться. Вдруг  я
услышал крики Дерсу. Он махал руками и давал  мне  понять,  чтобы  я  скорее
отходил назад. В это время я почувствовал  сильную  боль  в  плече.  Схватив
рукой больное место, я поймал какое-то крупное насекомое. Оно тотчас ужалило
меня в руку. Тут только я заметил на  кусте  бузины  совсем  рядом  с  собой
большое гнездо  шершней.  Я  бросился  бежать  и  стал  ругаться.  Несколько
насекомых погнались за мной следом.
   - Погоди, капитан, - сказал  Дерсу,  вынимая  топор  из  котомки.  Выбрав
тонкое дерево, он срубил его и очистил от  веток.  Потом  набрал  бересты  и
привязал ее к концу жерди. Когда шершни  успокоились,  он  зажег  бересту  и
поднес ее под самое гнездо. Оно вспыхнуло, как бумага.  Подпаливая  шершней,
Дерсу приговаривал:
   - Что, будешь нашего капитана кусать?
   Покончив с шершнями, он побежал опять в лес, нарвал  какой-то  травы,  и,
растерев ее на лезвии топора,  приложил  мне  на  больные  места,  а  сверху
прикрыл кусочками мягкой бересты и обвязал  тряпицами.  Минут  через  десять
боль стала утихать. Я просил его показать мне эту траву. Он опять  сходил  в
лес и принес растение, которое оказалось  маньчжурским  ломоносом  (Clematis
manshurica Rupr.). Дерсу сообщил мне, что трава  эта  также  помогает  и  от
укусов змей, что эту-то именно траву и едят собаки.  Она  вызывает  обильное
выделение слюны; слюна, смешанная с соком травы, при зализывании  укушенного
места  является  спасительной  и  парализует  действие   яда.   Покончив   с
перевязкой, мы пошли дальше. Разговор наш теперь вертелся  около  шершней  и
ос. Дерсу считал их самыми "вредными людьми" и говорил:
   - Его постоянно сам кусай. Теперь моя всегда его берестой пали. Дня через
два мы достигли водораздела.  И  подъем  на  хребет  и  спуск  с  него  были
одинаково крутыми. По ту сторону  перевала  мы  сразу  попали  на  тропинку,
которая привела нас к фанзе соболевщика-китайца. Осмотрев ее, Дерсу  сказал,
что хозяин ее жил здесь  несколько  дней  подряд  и  ушел  только  вчера.  Я
высказал сомнение. В фанзе мог быть и не хозяин, а  работник  или  случайный
прохожий. Вместо ответа Дерсу указал мне  на  старые  вещи,  выброшенные  из
фанзы и замененные новыми. Это  мог  сделать  только  сам  хозяин.  С  этими
доводами нельзя было не согласиться.
 
 
 
 
   Глава 20
 
   Искатель женьшеня
 
   Енотовидная собака. - Охота на кабанов. - Лес в истоках реки  Дананцы.  -
Привидения. - Перевал Забытый. - Гора Ту-динза. - Птицы. -  Река  Вангоу.  -
Страшный выстрел. - Дер-су ранен. - Солонцы. - Брошенная лудева. - Встреча с
Гранатманом и Мерзляковым. - Река Динзахе. - Птицы. - Искатель женьшеня
 
 
   К вечеру в этот день нам удалось дойти до реки Ното. Истоки ее  находятся
приблизительно там, где пересекаются 45-я параллель  и  135-й  меридиан  (от
Гринвича). Отсюда берут начало река Ваку и все верхние левые притоки Имана.
   Река Ното (по-удэгейски Ньшту) длиной около  120  километров.  В  верхней
половине она состоит из двух рек одинаковой  величины:  Дабэицы  и  Дананцы.
Названия эти китайские и указывают направление их течений.  Первая  течет  с
севера, вторая - с юга. Место слияния их определяет границу,  где  кончаются
леса и начинаются открытые места и земледельческие фанзы. Если идти вверх по
реке Дабэйце, то можно выйти в верховья Ваку и далее к  охотничьему  поселку
Сидатун на Имане.
   Верховья  Ното  по  справедливости  считаются  самыми   глухими   местами
Уссурийского края. Китайские фанзы, разбросанные по тайге, нельзя назвать ни
охотничьими, ни земледельческими. Сюда стекается весь беспокойный манзовский
элемент, падкий до легкой наживы, способный на грабежи и убийства.
   Долина нижнего Ното является как  бы  продолжением  долины  Дананцы.  Она
принимает в себя справа  реку  Себучар  и,  согласуясь  с  ее  направлением,
поворачивает к юту. Недалеко от впадения своего в Улахе она снова склоняется
на  юго-запад.  Таким  образом,  бассейн  реки  Ното  со  своими   притоками
составляет систему тектонических долин, сходящихся почти под прямыми  углами
с денудационными долинами прорыва. Первые представляют собой прямые  долины,
узкие в вершинах и постепенно расширяющиеся книзу,  вторые  -  изломанные  и
состоящие из  целого  ряда  котловин,  замыкаемых  горами,  так  что  вперед
сказать, куда повернет река, - невозможно. Котловины между  собой  соединены
узкими проходами. Обыкновенно в этих местах река делает поворот.  Вследствие
этого  очень  часто  притоки  легко  принять  за  главную   долину;   ошибка
разъясняется только тогда, когда подходишь к ним вплотную.
   Река Ното порожистая, и плавание  по  ней  считается  опасным.  В  нижнем
течении она около 60 метров ширины, 1 метра глубины и имеет быстроту течения
до 8 километров в час в малую воду. В дождливый период года вода,  сбегающая
с гор, переполняет реку и производит внизу большие опустошения.
   Тут мы нашли брошенные инородческие юрты и старые развалившиеся  летники.
Дерсу мне сообщил, что раньше на реке Ното жили удэгейцы (четверо  мужчин  и
две женщины с тремя детьми),  но  китайцы  вытеснили  их  на  реку  Ваку.  В
настоящее время по всей долине Ното охотничают и соболюют одни манзы.
   На другой день мы пошли вверх  по  реке  Дананце.  Она  длиной  около  50
километров.
   Здесь в лесах растет много тиса (Taxus cuspidata  S.  et  Z.).  Некоторые
деревья достигают 10 метров высоты и метра в обхвате на грудной высоте.
   Не доходя километров десяти до перевала, тропа делится на две. Одна  идет
на восток, другая поворачивает к югу. Если идти по первой, то можно выйти на
реку Динзахе,  вторая  приведет  на  Вангоу  (притоки  Тадушу).  Мы  выбрали
последнюю. Тропа эта пешеходная, много кружит и  часто  переходит  с  одного
берега на другой.
   В походе Дерсу всегда внимательно смотрел себе под  ноги;  он  ничего  не
искал, но делал это просто так, по привычке. Один раз он нагнулся и поднял с
земли палочку. На ней были следы удэгейского ножа.  Место  среза  давно  уже
почернело.
   Разрушенные юрты, порубки на деревьях,  пни,  на  которых  раньше  стояли
амбары, и эта строганая палочка свидетельствовали о том, что  удэгейцы  были
здесь год тому назад.
   В сумерки мы встали биваком на гальке в надежде, что около  воды  нас  не
так будут допекать комары.
   Козулятина приходила к концу, надо было достать еще мяса. Мы  сговорились
с Дерсу и пошли на охоту. Было решено, что от рассошины  я  пойду  вверх  по
реке, а он по ручейку в горы.
   Уссурийская тайга оживает два раза в сутки: утром, перед восходом солнца,
и вечером, во время заката.
   Когда мы  вышли  с  бивака,  солнце  стояло  уже  низко  над  горизонтом.
Золотистые лучи его пробивались между стволами деревьев  в  самые  затаенные
уголки тайги. Лес был удивительно красив в эту минуту. Величественные  кедры
своей темной хвоей как будто  хотели  прикрыть  молодняк.  Огромные  тополи,
насчитывающие около трехсот лет, казалось,  спорили  в  силе  и  мощности  с
вековыми  дубами.  Рядом  с  ними  в  сообществе  росли  гигантские  липы  и
высокоствольные ильмы. Позади них виднелся коренастый ствол  осокоря,  потом
черная береза, за ней - ель и пихта, граб, пробковое дерево, желтый  клен  и
т. д. Дальше за ними уже ничего не было видно. Там все скрывалось в зарослях
крушины, бузины и черемушника.
   Время шло. Трудовой день кончился; в лесу сделалось  сумрачно.  Солнечные
лучи освещали теперь только вершины гор и облака на небе.  Свет,  отраженный
от них, еще  некоторое  время  освещал  землю,  но  мало-помалу  и  он  стал
блекнуть.
   Жизнь пернатых начала замирать, зато стала  просыпаться  другая  жизнь  -
жизнь крупных четвероногих.
   До слуха моего донесся шорох. Скоро я увидел и виновника шума - это  была
енотовидная собака (Nyctereutes procyonoides Grau)  -  животное,  занимающее
среднее место между собаками, куницами и енотами. Тело ее, длиною  около  80
сантиметров, поддерживается  короткими  ногами,  голова  заостренная,  хвост
длинный, общая окраска серая с темными  и  белесоватыми  просветами,  шерсть
длинная, отчего животное кажется больше, чем есть на самом деле.
   Енотовидная  собака   обитает   почти   по   всему   Уссурийскому   краю,
преимущественно же в западной и южной его частях, и держится главным образом
по долинам около рек Животное это трусливое, ведущее большей  частью  ночной
образ жизни, и  весьма  прожорливое  Его  можно  назвать  всеядным,  оно  не
отказывается от раст