восставшими войсками Франко. Это вызвало ожесточенную критику со
стороны старых фалангистов, называвших себя "camisas viejas", что  буквально
означает  "старые  рубашки".  Выразителем  этого  протеста  "старых  борцов"
фаланги стал преемник Примо де Ривера - Эдилья. Франко распорядился сместить
его  и  приговорить  к  смертной  казни.  Но  вследствие  вмешательства  уже
упомянутого германского посла Фаупеля приговор не был приведен в исполнение.
Отсюда можно видеть, что при поддержке армии и церкви, уже  и  раньше  резко
отвергавших антиклерикальные требования СНСН, Франко  сумел  в  значительной
степени подчинить себе фалангу32.
     В этом отношении события в Испании развивались  вовсе  не  так,  как  в
Германии, где Гитлер и НСДАП, напротив,  в  значительной  степени  подчинили
себе церковь и военных.  Но  антифашисты  в  Испании  и  других  странах  не
заметили этих структурных  различий.  Беспощадный  террор  фаланги  и  армии
Франко во время военных действий и после их окончания,  направленный  против
коммунистической, социалистической и демократических партий, а также  партий
национальных меньшинств - басков  и  каталонцев,-  по-видимому,  укрепил  их
убеждение в том, что режим Франко был фашистской диктатурой. И в самом деле,
в гражданской войне погибло 500 000 человек  из  общего  населения  Испании,
составлявшего  около  25  миллионов,  и  многие   из   них   были   жертвами
контрреволюционного террора фалангистов. Но  при  этом  нельзя  упускать  из
виду, что и революционный террор вызвал  немалые  жертвы.  Это  касается  не
только членов буржуазных партий, но  и  многих  анархистов  и  членов  ОМРП,
подвергшихся столь же беспощадному преследованию со  стороны  верных  Москве
коммунистов и советской тайной полиции. Впрочем, характеристика франкистской
Испании как фашистского государства опирается не только на  описание  крайне
жестокого и чрезмерного применения террора, но  и  на  внутреннюю  структуру
этого режима.
     Фаланга осталась официальной государственной партией, в  то  время  как
все другие партии были  запрещены;  ее  руководителем  был  Франко,  который
назывался теперь "каудильо", что равносильно немецкому званию "фюрер". Сверх
того,  он  остался  в  должности  "генералиссимуса",  то   есть   верховного
главнокомандующего испанских вооруженных сил. В качестве  главы  государства
он не только ввел по фашистскому образцу "корпоративную систему", но 17 июня
1942 года установил, что "депутаты" испанского парламента (кортесов)  больше
не будут выбираться, а  будут  назначаться  им  самим,  а  также  отдельными
синдикатами,  общинами,  торговыми   палатами   и   научными   учреждениями.
Одновременно с полным устранением парламента были отменены гражданские права
и  введена  цензура  печати  -  в  первое  время  очень  строгая.  Режим   с
непреклонной суровостью подавлял социалистические и демократические силы,  а
также сепаратистские стремления национальных меньшинств Бискайи и Каталонии.
Первоначальные  антикапиталистические  пункты  программы  СНСН   все   более
ограничивались, несмотря на критику  старых  фалангистов;  но  антисемитские
установки отсутствовали. Впрочем, после  изгнания  евреев  инквизицией  лишь
незначительное число их вновь поселилось в Испании. Франко не выполнил и без
того достаточно сдержанных  националистических  и  реваншистских  требований
фаланги, хотя после германской победы над Францией вполне мог это сделать. В
апреле
     1939 года Испания вступила в Антикоминтерновский пакт; но в  1940  году
на встрече с Гитлером в Андэ  Франко  отверг  его  ультимативные  требования
вступить во Вторую мировую войну на  стороне  Германии.  Отправка  на  фронт
одной  дивизии,  названной  по  цвету   мундиров   "голубой",   имела   лишь
символический характер. Для германской военной экономики очень  важны  были,
впрочем, поставки разных видов сырья. Немецкое самолетостроение нуждалось  в
испанском вольфраме. Столь же важен был экспорт в  Германию  нефти,  которую
сама Испания импортировала из США.
     Хотя франкистская Испания избежала военной оккупации  союзников,  после
1945 года  она  однозначно  характеризовалась  и  Востоком,  и  Западом  как
фашистское государство и подвергалась систематическому бойкоту.  12  декабря
1946 года Генеральная Ассамблея Организации Объединенных  Наций  потребовала
от своих членов не признавать режим  Франко  и  отозвать  из  Испании  своих
послов. Но в ходе "холодной войны" произошло сближение. В 1950 году был снят
объявленный ООН бойкот. США заключили с Испанией  военное  соглашение.  Были
начаты переговоры с Ватиканом о заключении конкордата, успешно завершившиеся
в 1953 году. В 1952 году Испания была принята в ЮНЕСКО, а в 1955  году  -  в
Организацию  Объединенных  Наций.  После   этих   военных   и   политических
соглашений, имевших целью включение  Испании  в  антикоммунистический  фронт
"свободного мира", в середине 50-х  годов  началось  все  более  интенсивное
экономическое сотрудничество с Западом. Оно  весьма  содействовало  развитию
Испании, которая была теперь в состоянии  не  только  восполнить  потери  от
гражданской войны, но и развить  процесс  индустриализации  и  модернизации,
стимулируемой вмешательством государства.
     Рука  об  руку   с   экономическим   подъемом   происходила   некоторая
либерализация внутриполитической  жизни.  Границы  были  открыты  и  цензура
печати  смягчена.  Эту  ситуацию  использовали  действовавшая   в   подполье
коммунистическая   и   социалистическая   оппозиция,   а   также   некоторые
сепаратистские группировки. Хотя франкистский режим подавлял с  чрезвычайной
жестокостью  террористические  акты  баскской  организации  ЭТА  (ETА),   он
применял более гибкую тактику по  отношению  к  вновь  возникшим  подпольным
профсоюзам ("comisiones obreras" {Рабочие комиссии (исп.).- Прим.  перев.}),
тем  более  что  эти  оппозиционные  силы  получали  все  большую  поддержку
некоторой части католической церкви. Это была, впрочем,  лишь  относительная
уступчивость, поскольку члены и руководители нелегального рабочего  движения
в ряде  случаев  по-прежнему  подвергались  преследованию  и  осуждались  на
длительное тюремное заключение. Причиной такой  уступчивости  было,  главным
образом, понимание, что слишком жестокие и террористические меры нанесли  бы
вред  экономическому  росту,  выгодному  не  только  промышленникам,  но   и
политической элите страны.  По-видимому,  церковь,  поддержка  которой  была
необходима режиму Франко,  также  высказывалась  за  определенное  смягчение
внутриполитического курса, а руководящие военные круги не решались применять
слишком  решительные  и  жестокие  меры   против   оппозиционных   движений,
поддерживаемых отдельными представителями духовенства.
     Этот относительно сдержанный внутриполитический курс резко  критиковали
старые фалангисты,  видевшие,  как  их  миллионная  государственная  партия,
известная под названием "movimiento" ("движение"), все  больше  теряет  свое
влияние, а власть  военных  и  церкви,  всегда  вызывавшая  у  них  зависть,
остается неизменной. Вся слабость этой партии,  хотя  и  многочисленной,  но
весьма  разнородной  и  отнюдь  не  состоявшей  из  одних  только   подлинно
фашистских элементов, обнаружилась после смерти Франко 20 ноября 1975  года.
Принц Хуан Карлос, провозглашенный через  два  дня  после  этого  королем  и
главнокомандующим  вооруженными  силами,  смог  опять  разрешить  партии   и
приступить к политике постепенной демократизации без помех со стороны бывшей
государственной  партии.  В  начале  1977   года   Хуан   Карлос   распустил
"movimiento" без серьезного сопротивления руководства и миллиона членов этой
некогда столь сильной на вид государственной партии.
     Хотя в это время политик Мануэль Фрага Ирибарне сумел снова  объединить
различные праворадикальные и фашистские силы, его партия  "Народный  альянс"
("Alianza Popular") до сих пор не смогла  преодолеть  внутренние  раздоры  и
образовать ядро новой фашистской партии с массовой базой. С другой  стороны,
неровное  и  непредсказуемое  развитие  испанской  внутренней   политики   в
последнее время показывает, как трудно, даже  невозможно  высказать  в  этом
отношении какие-либо прогнозы. Ведь перед военным путчем 1936  года  фаланга
тоже была небольшой, относительно слабой фашистской сектантской партией.
     Все еще вызывает вопросы поведение армии, которая, по  всей  видимости,
не хочет отказаться от своей традиционной роли "фактора  порядка",  так  что
прочность   вновь   установленной   демократической   системы   в    Испании
представляется проблематичной. Но с другой стороны, поразительно  быстрый  и
не вызвавший почти никаких трудностей распад франкистской системы  указывает
на то, что этот режим с самого начала занимал промежуточное положение  между
авторитаризмом и фашизмом. В ретроспективном плане многое говорит  в  пользу
предположения, что в этом случае  несомненно  фашистские  черты  всего  лишь
прикрывали авторитарные по своему  характеру  структуры.  Верно,  что  режим
Франко  в  первых  своих  фазах  проводил  крайне   антисоциалистическую   и
антидемократическую  политику,  а  в   отношении   национальных   меньшинств
преследовал также националистические цели Но  с  течением  времени  эти  его
черты ослабели, точно  так  же  как  встречавшиеся  и  в  других  фашистских
диктатурах   антикапиталистические   части   программы,   между   тем    как
антисемитские тенденции никогда не выдвигались. Франкистская государственная
партия, возникшая из объединения политических сил, отчасти не фашистских  по
своему характеру, не только была подчинена воле Франко, но никогда не  могла
противостоять господству армии и церкви. Когда часть духовенства  отказалась
поддерживать авторитарный курс режима, а  военные  большей  частью  остались
пассивными,  эта  правящая  партия,  казавшаяся  столь  мощной   и   нередко
считавшаяся третьей опорой  режима,  оказалась  неспособной  обеспечить  ему
необходимое   плебисцитарное   одобрение.   Эта   столь   сильная   на   вид
многочисленная партия даже ни разу не  пыталась  защитить  созданные  Франко
авторитарные структуры и связанную с его именем  систему.  По-видимому,  все
говорит в пользу, может быть, слишком смелого тезиса,  что  "полуфашистская"
диктатура Франко снова превратилась путем обратного развития в  авторитарный
режим, который затем, шаг за шагом и  без  революционных  переворотов,  смог
превратиться в демократический строй.
     Случай Испании еще раз напоминает, насколько необходимо - по научным  и
политическим мотивам - проводить различие между фашизмом  (в  его  различных
формах) и авторитаризмом. При этом важное значение имеет фактор времени,  то
есть то обстоятельство,  что  и  фашистские,  и  авторитарные  режимы  могут
развиваться в  обоих  направлениях.  Но  если  франкистский  режим,  вопреки
некоторым его тенденциям, не развился в фашистскую  диктатуру,  а  напротив,
его  фашистские  и  даже  авторитарные  черты  все  более  ослабевали,   это
объясняется  также  и  общей  ситуацией  в  мировой  политике,   существенно
изменившейся после 1945 года. Эта ситуация, как  мы  подробнее  расскажем  в
главе о так называемом неофашизме, затрудняла  образование  и  существование
фашистских диктатур.

       Французские фашистские движения

     Со времени захвата власти Муссолини социалистические и коммунистические
теоретики фашизма неоднократно пытались объяснить возникновение и  структуру
фашизма с помощью критериев, извлеченных  Марксом  и  Энгельсом  из  анализа
бонапартистского режима Наполеона III  во  Франции33.  Они  доказывали,  что
фашизм,  подобно  бонапартизму,  пришел  к  власти  в  ситуации   равновесия
классовых сил, когда буржуазия была уже неспособна, а  пролетариат  оказался
еще неспособным взять и удержать власть. В этой  ситуации  партии  и  круги,
связанные с буржуазией, отказались  от  политического  управления  в  пользу
исполнительной власти, чтобы надежнее закрепить  свою  социальную  власть  -
власть над средствами производства. Осуществляя это политическое управление,
контролируемая фашистами исполнительная власть  стала  в  значительной  мере
независимой и поднялась над всеми классами.
     Мы не можем входить здесь в подробности  такой  интерпретации  фашизма,
ориентирующейся на теорию бонапартизма.  Мы  решительно  отклоняем  даже  во
многом реалистическую попытку  Августа  Тальгеймера  отождествить  фашизм  с
бонапартизмом; но все же следует  отметить  некоторые  прямо  бросающиеся  в
глаза параллели и черты сходства между фашистским и бонапартистским режимом.
Во всяком случае, первая французская империя, и в особенности  вторая,  были
попытками  сдержать  и  преодолеть  революцию   революционными   средствами.
Бонапартистской системе Наполеона I и Наполеона  III  удалось  интегрировать
большие,  главным  образом  крестьянские,  массы   и   противопоставить   их
революционному движению,  а  это  движение,  в  свою  очередь,  умиротворить
репрессиями  и  также  методами  интеграции.  Например,  Наполеон  III  умел
добиваться плебисцитарного  согласия,  проводя  социальные  улучшения,  а  в
первое время стремился отвлечь внимание от внутренних  общественных  проблем
видимостью внешних  успехов.  В  целом,  таким  образом  был  подготовлен  и
проведен переход от аграрного общества к массовому индустриальному обществу,
проходивший во  Франции  медленно  и  с  запозданием,  но  без  значительных
общественных  беспорядков.  Более  поздний  фашизм  принял  за  образец  эти
амбивалентные  репрессивно-интеграционные  методы  господства,  выработанные
бонапартизмом. Хотя контрреволюции, прошедшие под знаком бонапартизма, снова
и снова устранялись революциями снизу (1830,  1848,  1870),  бонапартистская
традиция во Франции уцелела, дополнив и отчасти заменив собой  революционную
традицию.
     Это проявилось в 1887-1888  годах,  когда  во  время  экономического  и
политического    кризиса    республики    генерал    Буланже,    применивший
антипарламентские и плебисцитарные методы, сумел выиграть выборы как раз  во
многих промышленно развитых местностях Франции34. Хотя "кризис  Буланже",  в
котором Фридрих Энгельс усматривал уже новый, "третий период  бонапартизма",
не привел к гибели республики,  он  показал  правым  и  монархическим  силам
Франции,  как  можно  успешно  бороться  с  ненавистными  им  революционными
традициями Франции с помощью идеологий, особенно действующих  на  массы  как
раз  вследствие  их  революционного  происхождения.  Таковы  были  идеологии
национализма, обращенного в прошлое реакционного антикапитализма и  особенно
антисемитизма, проявившего во время "дела Дрейфуса" в  конце  19  века  свою
способность к мобилизации масс и вместе с тем свою поляризующую силу.
     В 1899 году, на вершине "дела  Дрейфуса",  эти  идеологические  течения
были восприняты  и  использованы  организацией,  ставившей  себе,  наряду  с
националистическими и антисемитскими, также некоторые  антикапиталистические
и  даже  синдикалистские  цели.  Это  была  "Аксьон  Франсэз"  ("Французское
действие", "Action Francaise"), имевшая в  лице  Шарля  Морраса  выдающегося
идеолога, а в качестве партийной силы - "Королевских молодчиков"  ("Camelots
du Roi"), готовых  добиваться  политических  целей  также  и  насильственным
путем. В организационном и идеологическом отношении  "Аксьон  Франсэз"  была
предшественницей многих черт  будущего  итальянского  фашизма35.  Фашистские
движения, возникавшие во Франции с 20-х годов,  были  не  только  родственны
"Аксьон  Франсэз"  и  составляли  в  идеологическом  отношении   ее   прямое
продолжение - они были связаны с ней также в конкретно-историческом смысле и
даже персонально, так что "Аксьон Франсэз" была не  просто  предшественницей
фашизма. Но хотя вследствие этого во Франции можно было ожидать  быстрого  и
успешного развиаия фашизма, ничего подобного не произошло.  Это  объясняется
экономическими,  социальными  и  политическими  условиями,  сложившимися  во
Франции после 1918 года.
     Ввиду  роста  мировой  экономики  и   благодаря   немецким   репарациям
французская  промышленность  смогла  быстро  восполнить  военные  потери   и
преодолеть трудности перехода от военного хозяйства к мирному36. Если в 1920
году промышленное производство достигало лишь 67% довоенного  уровня,  то  в
1924 году этот показатель поднялся до 114%, а в 1930 году до 133%. В тот  же
период происходили модернизация методов производства и процесс  концентрации
в экономике. Впрочем, сельскохозяйственное  производство  росло  значительно
медленнее. В областях к югу от  Луары  трудно  было  не  заметить  признаков
медленно нараставшего аграрного кризиса. Послевоенная  инфляция,  с  которой
удалось справиться лишь в 1926 году, также указывала на кризисную  структуру
французской экономической системы.  Поскольку  немецкие  репарации  пришлось
использовать главным образом для оплаты французских военных долгов Англии  и
США,  их  нельзя  было  употребить  на  весьма  необходимую  фундаментальную
модернизацию французской промышленности и сельского хозяйства.
     Общественные отношения во Франции сначала проявляли лишь  потенциальные
кризисные тенденции. Это касалось еще не затронутой, а тем более не решенной
проблемы перенаселенности деревни в южных  и  средних  регионах.  Но  больше
всего это относилось к социальному положению промышленных рабочих. Хотя  еще
в 1918 году они получили коллективные договоры и восьмичасовой рабочий день,
закон о социальном страховании не соблюдался, не  было  также  удовлетворено
требование рабочих об оплате отпусков.
     Относительное отставание французского социального  законодательства  по
сравнению с германским объяснялось  тем,  что  левые  были  здесь  ослаблены
внутренними  конфликтами,  тогда  как   правые   партии,   соединившиеся   в
"Национальный блок" ("Bloc National"), получили на  выборах  в  ноябре  1918
года 137 мест из 613.
     Социалистическая партия, получившая на этих  выборах  лишь  68  мест  в
парламенте, на своем конгрессе в Туре в 1920 году  раскололась37.  Ее  левое
крыло, имевшее на этом конгрессе большинство в 3 000 делегатов против 1 000,
представлявших внутрипартийную оппозицию, образовало новую  Коммунистическую
партию   Франции   ("Parti   Communiste   Francais"),   присоединившуюся   к
коммунистическому   Третьему   Интернационалу.   Меньшинство   создало   под
руководством Леона  Блюма  новую  социалистическую  партию,  которой  вскоре
удалось вытеснить коммунистов из их  ведущего  положения.  На  парламентских
выборах 1932 года социалисты получили 98 мест, тогда как  коммунисты  смогли
послать в парламент лишь 10 депутатов. Вопреки всей революционной  риторике,
реформистски настроенная Всеобщая конфедерация  труда  (ВКТ,  "Confederation
Generale du Travail")  тоже  сумела  сохранить  свое  ведущее  положение  по
отношению к отколовшейся коммунистической "Унитарной  всеобщей  конфедерации
труда" ("Confederation  Generale  du  Travail  Unitaire").  Обе  профсоюзных
организации,  которым  противостояли  еще  христианские   профсоюзы,   снова
соединились в 1936 году под знаком Народного фронта.
     Правые  партии,  правившие  с  небольшими  перерывами  (кабинет  Эррио,
1924-1925) до 1932 года, могли воспользоваться относительной слабостью левых
во внутриполитической области, а также  тем,  что  "наследственный  враг"  -
Германия - был не только побежден, но и надолго ослаблен.  Поэтому  агитация
крайне  правых  не  имела  вначале  больших  шансов.  "Аксьон   Франсэз"   в
значительной мере утратила свое влияние,  достигнутое  в  1914  году.  Здесь
сыграло свою роль осуждение папой Пием  XI  галликанской  идеологии  "Аксьон
Франсэз", то есть доктрины независимости французской церкви от  Рима.  Из-за
этого запрета, последовавшего в 1926  году,  "Аксьон  Франсэз"