овек довольно коммуникабельный, иногда
   же...
Б. Г. 	Когда я произношу слова, то очень хорошо чувствую, как из меня
	вытекает энергия. То же самое, когда общаешься с женщиной, тогда
	энергия вытекает из тебя совершенно определенным путем. Какая
	энергия? Достаточно ценная. И поэтому то беспорядочное общение с
	девушками, которое давно принято у нас в системе, очень пагубно для
	человека. Для мужчин и для женщин. Потому, что это хаотичный разброс
	спермы в разные стороны, который никому ничего не приносит, кроме
	обломов. Потому, что это не связано с любовью, как таковой.
М. А любовь - главное?
Б. Г. 	Главное, когда существует что-то еще, а тут ничего другого не
	существует. То же самое, в меньшей степени, происходит со словами. Я
	произношу слова, от меня утекает энергия, которая могла бы быть
	направлена на создание вещей, более полезных. Поэтому моя
	коммуникабельность строго ограничена необходимостью общения с теми
	людьми, с которыми я могу сделать что-то полезное.
М. А тебе самому не хотелось бы сделать что-нибудь еще, например, написать
   книгу сделать фильм?
Б. Г. 	По поводу книги, - я нахожусь не в том состоянии, чтобы я мог
	что-нибудь написать. Писать мне все время хочется, не переставая.
М. У тебя хорошие письма?
Б. Г. 	Письма... Просто попала машинка в руки, поэтому я и начал, с паузой в
	пять или шесть лет писать письма. Мне доставляет удовольствие
	печатный слог. А раньше мне доставляло удовольствие писать письма,
	но этот период уже прошел, - я не могу писать пером по бумаге.
       Печатать же на машинке еще могу. Писать прозу? Меня эта возможность
	всегда очень интриговала, потому что есть, что написать, масса
	интересных вещей, но я, как уже сказал, не в том состоянии, чтобы
	настолько сконцентрироваться и сделать это. Снимать фильм просто еще
	рано.
М. Но такая идея есть?
Б. Г. 	Мне пока хватает того, что я вижу... В общем, есть люди, снимающие
	фильмы, которые доставляют мне, когда я этот фильм смотрю, большую
	радость. Скажем, все захаровские фильмы: "Обыкновенное чудо",
	" Флоризель", "Мюнхгаузен", "Калиостро"... "Шерлок Холмс" - хотя это
	не Захаров - эту серию я вообще считаю лучшим, что сделано в России
	в кинематографе.
М. А такие имена, как Тарковский?
Б. Г. 	Для меня "Шерлок Холмс" значит больше, чем Тарковский. Это может
	показаться парадоксальным, но больше, хотя Тарковского я очень
	люблю. Он всеобъемлющ, он работает на другом уровне. Но "Холмс" мне
	более приятен и он мне больше дает. Он гораздо совершеннее! А вот
	фильм недавно был - "Небывальщина"... Наивный, но очень хороший.
       Меня он здорово порадовал!
М. А твои отношения с живописью, не твоей?
Б. Г. 	Никаких.
М. Ходишь в музей?
Б. Г. 	Редко!
М. Есть любимый художник?
Б. Г. 	Нет!
М. Любимого писателя я уже знаю...
Б. Г. 	Толкин тоже не любимый писатель. Тут речь не о писательстве, а о
	создании каких-то миров. Я его люблю не как писателя, хотя как
	писатель он тоже замечателен. Поэтому когда меня спрашивают про
	Набокова - это в твой адрес - то я не могу порадовать людей даже
	положительным отношением к Набокову. Писатель как таковой меня не
	интересует абсолютно, меня интересует получившийся результат. И
	когда писатель строит слова, то это у него, как правило, не
	получается. Меня интересуют такие более простые и явные для меня
	вещи, как создание мира!
М. Но ведь любая книга - это строение нового мира, как и любая песня
   - строение нового мира!
Б. Г. 	Да, но круг того, что я читаю, очень ограничен, я не хочу заставлять
	себя читать ту херню, которую, скажем, пишут в Штатах теперь. Даже
	такие милые люди, как Роббинс, - разок почитаю, поторчу и сразу
	забуду, а вспоминаю с легкой гадливостью.
М. Джон Ирвинг?
Б. Г. 	Просто трата времени.
М. Мейлер?
Б. Г. 	Тем более.
М. Тебе милее Браутиган, Киси?
Б. Г. 	Киси - он дерьмовый писатель! Мне нравится читать, какая это фигура.
       Общаться с ним я, наверно бы, не смог.
М. Тебе было бы скучно?
Б. Г. 	Я бы не смог! Он человек другого склада, мне было бы сложно с ним
	общаться. А Браутиган - отличный писатель, хотя и ограниченный.
М. А с кем бы смог общаться из музыкантов?
Б. Г. 	Как с музыкантом?
М. Как с человеком.
Б. Г. 	О! Я не знаю этих людей.
М. Тебе было бы интересно общаться с Боуи?
Б. Г. 	Ну, естественно, мне было бы интересно пообщаться какое-то время с
	большим количеством людей - и с Боуи, и с Бирном, и со
	Спрингстином... Но коль скоро это общение было бы просто чесанием
        языков, то мне это было бы интересно лишь для того, чтобы сказать: -
        А я вот вчера с Боуи выпивал! - Меня бы заинтересовала возможность
	работы с ним, но так как это пока нереально, то я об этом и не
	думаю!
М. А из советских музыкантов у тебя ни с кем не было общих идей? С тем же
   Макаревичем?
Б. Г. 	Ну как? Он пишет песни, я пишу песни, мы их сравниваем...
М. Вы делитесь впечатлениями?
Б. Г. 	Да нет. В общем... Он человек такой... не как я... Оказался в другой
	окружающей среде и поэтому ему несколько тяжелее, чем мне, и поэтому
	я не очень удовлетворен тем, что он делает. Мне кажется, он мог бы
        делать гораздо больше и мне хотелось бы как-то его растормошить -
        чтобы он вылез из той раковины, в которой, он сейчас существует...
М. Эта раковина предопределена его социальным статусом. Именно поэтому сам
   ты и не принимаешь подобные предложения?
Б. Г. 	Ну, любое заковывание музы является преступлением. Я вчера уже
	говорил, что есть разница между любовью и проституцией.
М. Ну а как все эти отношения сказываются на тебе, фигуре скажем так,
   полулегальной? Это сковывание тебе самому никак не мешает?
Б. Г. 	А как мне это может мешать? Я, в общем, нахожусь пока в стороне от
	сковывающего момента. Помешать мне все это может лишь в том случае,
	если меня посадят в тюрьму.
М. Тогда тебя надо уже садить...
Б. Г. 	Придумать за что можно, только зачем? Мне кажется, что России я, в
	общем-то, полезен.
М. Это кажется тебе одному?
Б. Г. 	Не мне об этом судить! Но полулегальная фигура - это хорошо! Ведь я
	ничего не делаю, чтобы добиться какой-нибудь легальности. Я ничего
	не делаю для того, чтобы в газете "Смена" выходила информация о том,
	что Б. Г. выпустил новый альбом.
М. Но я читаю в "Смене" о том, что активно концертирует группа "Аквариум".
Б. Г. 	Да! А когда вышел "Радио Африка", то там было напечатано, что вышел
	новый цикл песен "Радио", слово "Африка" не стали печатать. Но я
	ничего не стал делать для того, чтобы газета "Смена" это
	опубликовала. Следовательно "Смена" признает мою полезность стране.
М. Скажу сейчас одну сакраментальную вещь... Вот мы все говорим с тобой
   о рок-н-ролле, говорим, естественно подразумевая, что он жив, что он
   не умрет, а ведь ты сам написал "Рок-н-ролл мертв"!
Б. Г. 	Я не отказываюсь ни от одного слова! Не надо даже придумывать
	объяснения! Я, конечно, могу объяснить эту песню вплоть до единого
	слова, до каждой строчки! Но это не имеет смысла, так как есть
	противоречия,????????? тогда возникает возможность жизни. Жизни и
	веры. Музыка для меня - это то, что дает возможность к вере. Музыка
        - это когда появляется волшебство! То волшебство, которое нельзя
	объяснить. В это можно только поверить, почувствовать! Музыка - это
	разворачивание души человека, когда она может принять в себя веру!
М. Но ведь всеми эта песня была воспринята совсем по-другому!
Б. Г. 	Что делать! Хорошо, что она хоть как-то была воспринята! Человек
	подумает и увидит, что парадокс заключается в самой природе этой
	песни, ведь то, что эта песня - рок-н-ролл - сомнений нет. В том,
	что в песне поется "рок-н-ролл мертв" - нет сомнения тоже. Вот ведь
	парадокс! Решайте его как хотите, но не примитивно. Ведь примитивный
	подход каков? Тут ведь написано, что рок-н-ролл мертв - значит, он
	мертв. А раз человек поет все это в рок-н-ролле - значит он врет!
       Повторю - вот пример примитивного подхода! Как только человек
	перейдет немного дальше, в другое измерение, то все становится
	ясным.
М. У тебя есть самая любимая песня?
Б. Г. 	Нет, их очень много!
М. Самый дорогой альбом?
Б. Г. 	Мне милы "Радио Африка", "День Серебра" и "Треугольник".
М. О "Треугольнике" мы говорили вчера, расскажи немного об "Африке".
Б. Г. 	Это языческий альбом. От обложки и до последней ноты. Это потенциал
	воссоединения язычества со всем остальным. В колокола надо бить как
	в начале, так и в конце. Я не знал, что делаю тогда, а теперь я
	вижу, что все это сходится в одну картину.
М. Когда ты работаешь, то больше коллективно? Как к тебе приходит образ?
Б. Г. 	Понятия не имею!
М. Вознесенский как-то писал, что он пишет стихи ногами...
Б. Г. 	Это идеальный метод. Но я - ленивый. Хотя в идеале это так. Макаревич
        - тоже самое, Маяковский... да все! Я тоже, в основном пишу только
	на улице. Сидение дома приводит к мертвым песням. Но когда я ленюсь
	ходить, то мало что происходит. Большая половина "Треугольника" была
	написана по дороге в студию. А потом, когда шли пить кофе,
	придумывали аранжировку, а потом шли в студию и записывали это
	все...
М. Вернемся назад. Ты поступил в университет. Ты сразу поступил?
Б. Г. 	Да!
М. На математический?
Б. Г. 	Да!
М. И ты не стал математиком?
Б. Г. 	Нет, конечно! Зачем!?
М. Что дало тебе обучение в вузе?
Б. Г. 	Шесть лет кайфа!
М. Ты без ностальгии вспоминаешь эти дни?
Б. Г. 	Абсолютно!
М. Тебе вообще-то свойственно чувство ностальгии?
Б. Г. 	Нет, то, что есть сейчас, значит для меня гораздо больше, чем то, что
	было!
М. Ты счастливый человек...
Б. Г. 	По-моему, это - естественное положение вещей...
М. А может мудрость?
Б. Г. 	Откуда она у меня?
М. Тридцать лет...
Б. Г. 	Так было со мной всегда. Так было и в шестнадцать...
М. Первое появление "Аквариума" на сцене?
Б. Г. 	Я уже не помню, наверное, год 1974... Помню, что я был с зеленой
	бородой, в лентах, почти как Бой Джордж...
М. А с Майком?
Б. Г. 	Это потом уже было. Когда нам было нечего делать, мы играли
	рок-н-роллы, чтобы нам было весело...
М. Больше с Майком не работаешь?
Б. Г. 	Как же! Дней десять назад мы с ним работали.
М. Что это было?
Б. Г. 	Да так, акустический концерт с Майком и Цоем, один играет, другие
	поддерживают кайф. Мне с Майком всегда работать приятно, я понимаю,
        что он делает, мне это близко. Помню, году в 79 я бегал и говорил: -
        Майк, стань ты первым советским блюзменом! Играй ритм-н-блюз! К
	счастью, он не послушался. Написал массу не строго квадратных песен,
	которые обогатили Россию очень сильно. А последний альбом у него
	почти весь ритм-н-блюзовый, мне это приятно.
М. Твои любимые ленинградские группы?
Б. Г. 	Майк и Цой, Вишня, на мой взгляд имеет большой потенциал... "Игры"...
	Не знаю, что они сейчас будут делать... "Секрет" мне нравится, как
	идея. Да и вообще, они мне милы, помню, выпивали с Макаревичем и
	часа в четыре ночи, обнявшись и чуть не плача, слушали "Секрет".
       Значит хорошо!
М. Московские группы?
Б. Г. 	Никаких, разве что "Звуки МУ"... "Звуки МУ" - это очень сильная
	концепция. Не знаю, что у них выйдет, но потенциал был очень
	сильный, я давно их не слышал. Если это появится, то это будет
	советский Бифхарт. Ну, где-то на этой грани...
М. Ты сказал Бифхарт. А как твое отношение к Заппе? Ведь где один, там и
   другой.
Б. Г. 	Я очень любил Заппу, очень много слушал. Потом он, просто физически,
	мне надоел. Но "We're Only in it for Money" я слушаю с большим
	удовольствием. Там есть тот потенциал, те кайфы, которые до сих пор
	для меня существуют. Или, скажем, куски "Uncle Meat" или что-нибудь
	еще...
М. Ну это старые, самые золотые альбомы.
Б. Г. 	Да. То, что было потом, меня очень мало волнует. У Заппы есть свои
	ограничения, а для меня тот район, в котором он сейчас работает мало
	интересен.
М. Ты записался на пластинке с Чекасиным?
Б. Г. 	Чекасин мне нравится, мне нравится энергия его игры.
М. Ты не джазмен?
Б. Г. 	Кто я? Я не знаю, что подразумевается под словом "джазмен". Если
	подразумевать стремление играть и играть все равно что и все равно
	как /как я это часто вижу на джемах/ - то это меня абсолютно не
	привлекает. Если же есть возможность перестраивать свой словарь, как
	это делает Чекасин и использовать какие-то формы для выражения
	каких-то вещей, то меня это интересует больше. Чекасин мне нравится
	как человек, передающий огромные количества энергии и знающий, что
	он ее передает.
М. Капитан передает энергию?
Б. Г. 	Да, конечно! Капитан - бесценный сотрудник.
М. Тебе, как лидеру, как автору большинства идей "Аквариума", было бы
   трудно воплощать их без музыкальной поддержки?
Б. Г. 	Скажем, "День Серебра" сделан вообще без Капитана.
М. Это единичный вариант? Все остальные альбомы с Капитаном?
Б. Г. 	Почему? В "Треугольнике" он задействован в двух или трех вещах.
       "Табу" целиком с ним, кроме "Аристократа", где он на барабанчике
	подыгрывает. "Африка" наполовину с ним, хотя "Африка" - это альбом
	полностью наш с Курехиным, его концепция была разработана нами
	вместе, правда, какие-то вещи, в силу ряда причин, я осуществил без
	него.
М. "Капитан Африка" - это сам Капитан?
Б. Г. 	Нет, "Капитан Африка" - некая форма энергии, не имеющая никакого
	человеческого воплощения.
М. Ты вообще не стараешься вводить в свои вещи близких и друзей?
Б. Г. 	А кому это интересно?
М. Но мы не раз говорили об этом...
Б. Г. 	То, что я делаю, безусловно рассчитано на то, чтобы люди, которые мне
	близки, могли уловить какие-то шутки, нюансы, которые сналету не
	взять. Естественно, я пишу сам для себя и мне всегда интересно
	поглядеть, чтобы те люди, которых я люблю, это съели. И глядеть при
	этом на их реакцию. Но капустник - совсем другое дело. Это интересно
	лишь тем, кто посвящен, а остальным безумно скучно...
М. Твое отношение к шоу на сцене?
Б. Г. 	Когда я на сцене, мне всегда интересно поймать публику чем-то
	неожиданным, поэтому много чего делалось.
М. Помню фестиваль. Утром - совершенно безумное шоу "Странных Игр",
   вечером - спокойное, внутренне очень сконцентрированное выступление
   "Аквариума". Не было никакого шоу, но был такой внутренний напряг,
   такой выплеск энергии, по большому счету, что это превзошло все
   остальное.
Б. Г. 	Дело в том, что то, что мы хотели сделать, мы сделать успели. И
	гитары я разбивал, и микрофоны в зал кидал, играл и лежа и сидя и
	стоя... Весь скандал в Тбилиси был именно из-за шоу, причем это было
	не шоу, просто мы вели себя так, как этого требовала ситуация.
М. Вообще, скандал в Тбилиси на тебе здорово сказался?
Б. Г. 	Нет. Я перешел в тот образ жизни, в котором сейчас живу, и очень
	благодарен судьбе! Я перестал быть научным сотрудником и стал
	дроп-аутом.
М. Но как про тебя можно сказать "дроп-аут", Боб?
Б. Г. 	Дело в том, что дроп-аут из неестественной ситуации - дроп-ин в
	естественную. Я перестал быть научным сотрудником и стал человеком.
       Думаю, этот обмен стоит чего-то, это - не бегство, а присоединение к
	обществу людей.
М. Близких тебе?
Б. Г. 	Нет, вообще людей, по большому счету. Просто многие ставят себе
	степени, вроде бы как это удобнее - без того, чтобы быть человеком.
       А я считаю, что человек - самое простое, естественное и важное, что
	может быть.
М. Ты любишь природу?
Б. Г. 	Да. Очень. Настолько люблю, что даже не начал к ней подходить. Мне
	хотелось бы восстановить нарушенный цикл в отношении людей с
	окружающим. Я думаю, что недостаточно совершенен для этого, ведь я
	сам для себя немогу этого сделать. Но мне хотелось бы послужить для
	того, чтобы эти отношения наладились.
М. В твоих песнях очень много природы.
Б. Г. 	Да? Странно...
М. И получается по Б. Г., что главное в природе вода...
Б. Г. 	Вода для меня - элемент, имеющий огромное значение на всех уровнях.
       Начиная с символики "Дао Дэ Дзин" и кончая просто символом воды.
       Вода - это огромная тайна, мы к ней привыкли, мы этого просто не
	замечаем.
М. Может, отсюда и идет: "Вода, очисти нас!"
Б. Г. 	Это - очень многослойная фраза, в ней очень много символики, включая
	пласт несимволический, а просто чистый, естественный...
М. Это - одна из твоих любимых песен?
Б. Г. 	Может быть, может быть...
М. Сегодня не будешь ее петь?
Б. Г. 	С ума сошел! Нужна же большая постановка этого дела!
М. Что ты больше любишь петь сам? Электричество? Акустику?
Б. Г. 	Я люблю все, я и джаз люблю играть, скажем, с Капитаном...
М. С Чекасиным?
Б. Г. 	С Чекасиным мы на сцене играли очень мало, а то, что мы играли с
	Сережей, получалось для меня очень интересно.
М. С Пономаревым?
Б. Г. 	Да. Трио мы несколько раз играли очень хорошо.
М. Я тебе сделал запись "Чистой воды" в Москве...
Б. Г. 	Да?!
М. Да!
Б. Г. 	Фантастика!
М. Но мне ее еще не передали.
Б. Г. 	Как бы мне до нее добраться... Ладно, об этом после поговорим.
М. Идея "Чистой воды"... Мы уже говорили с тобой, что там много Моррисона.
   Это все специально?
Б. Г.   Естественно! Включая прямые цитаты. Просто я знаю, что это такое -
        рок-культура, так зачем же я буду ограничивать себя в ее
	употреблении. Могу цитировать "Дао Дэ Дзин", а также могу цитировать
	Моррисона...
М. А можешь и Дэвида Бирна...
Б. Г. 	Да, могу.
М. Что ты и делаешь...
Б. Г. 	Что я и делаю! Песня "Иванов" целиком навеяна песней Эно...
М. А стихи ты писать бросил?
Б. Г. 	Абсолютно, стопроцентно, навсегда и бесповоротно.
М. Ты уверен?
Б. Г. 	Нет, но в данный момент это так.
М. А стихи ты сейчас читаешь?
Б. Г. 	Не-а. Это бессмысленно, хотя я очень люблю Ахматову.
М. Мандельштамм?
Б. Г. 	Не меньше. Очень уважаю Цветаеву, Пастернака.
М. Восточная поэзия? Судя по всему она должна быть тебе близка?
Б. Г. 	Близка, но это не значит, что я ее читаю. Абсолютно не читаю.
М. Но можно ощущать близость, не зная...
Б. Г. 	Они мне близки и на этом все кончается. Читать не обязательно. Чтение
	восточной поэзии ничего во мне не вызывает. Ничего, кроме самых
	простых вещей, которые могут быть названы гораздо с большим толком.
М. А хобби у тебя есть?
Б. Г.   Так ведь это все - в общем-то, хобби............


    На этом и кончилась тогда наша встреча. Что к ней добавить? Выступать
"Аквариум" не перестал, взгляды свои Б. Г. не переменил, девятый альбом "Дети
Декабря" - записан и может быть назван одним из лучших для Б. Г. и "Аквариума",
готовится десятый - "Десять Стрел", Б. Г. собирается вступать в секцию
композиторов, пишуших для театра при лениградском отделении СК СССР, хотя и
остается все тем же рок-н-ролльщиком. Последние его выступления произвели на
меня впечатления слишком мощные для того, чтобы я стал давать им оценку,
короче, - "Аквариум" есть, есть Б. Г., так скажем спасибо.
   И еще одно. Года через два я хотел бы продолжить эту беседу. Мы с Борисом
станем старше, станет старше "Аквариум", да и сам Рок-н-ролл не помолодеет.
Так что по этому поводу скажет Б. Г.?!
					Записано 10-11 января 1985 года в
					Ленинграде, переведено на бумагу в
					январе 1986.
                                       Набрано в 1988.



     Интервью с Р.Бахом
     ~~~~~~~~~~~~~~~~~~
     В сентябре  1991  года  я была в Америке,  на маленьком острове у
берегов Тихого  океана,  который  называется  Оркас.  Здесь   проходил
семинар Александра  Эверетта*.  Однажды  в  перерыве между занятиями я
сидела на открытой веранде,  наслаждаясь морем  и  солнцем.  Над  моей
головой планировал маленький белый самолетик.
     - Это Ричард Бах**, - сказал мне местный индеец, сидящий рядом со
мной.
     - Как? Откуда он взялся?!
     - Он живет здесь, - спокойно ответил индеец.
     И я поняла:  мне нужно встретиться с Ричардом Бахом. Я обратилась
к Сергею  Всехсвятскому***,  который  тоже  участвовал  в семинаре,  с
просьбой помочь мне организовать эту встречу. Сергей на острове был не
первый раз, и все американцы с ходу принимали его за своего.
     - Это невозможно,  - сказал Сергей.  - Ты  знаешь,  что  такое  в
Америке быть  звездой?  Это  чел