сил лицо о гриф гитары и ей это совсем не понравилось. Пона-
добилось немало времени чтобы наладить с ней хорошие отношения.

     ? Интересную вещь я обнаружил в коллекции РАСПУТЬЯ - вто-
рой сессионный материал The Derek & The  Dominos,  я  подумал:
"Здорово, это же кусок оттуда. Какой отличный альбом мог полу-
читься".

     Ты знаешь,  мне он никогда не казался законченным, и зву-
чание было  не то.  Не отшлифован,  как другие.  После первого
альбома у нас была такая хандра,  что мы даже по-настоящему не
хотели его выхода. Похоже нужно было хорошо отдохнуть. И еслиб
мы не напивались,  не торчали и всякое такое,  то мы могли  бы
выйти со вторым альбомом,  равным ЛЭЙЛЕ (Layla), но мы пошли в
студию слишком рано.  Мы чересчур выкладывались на  гастролях,
мы слишком  себя сжигали,  да и настроения в студии были очень
уж издерганными.  Трудно было даже находиться в одной комнате.
По-моему стыдно,  что мы так напряженно работали в те дни,  не
думаю, что б сейчас так еще кто-нибудь работал.

     ? Я слышал ты попросил включить The Sky is  Crying  (НЕБО
ПЛАЧЕТ) в РАСПУТЬЕ?

     Да, мне всегда нравилась эта песня.  Кроме того мне хоте-
лось чтоб там была скользящая игра или что-нибудь в этом роде.
Я просто вспомнил один хороший приемчик, который бы куда угод-
но подошел, а это такая же подходящая песня, как и все другие.

     ? Многие из комментариев, которые я от тебя слышал по по-
воду Blind  Faith  (СЛЕПАЯ ВЕРА) были сравнительно негативного
содержания. Была ли положительная сторона у Blind Faith?

     Ну да. Прошло столько времени, что я могу взглянуть назад
не пресытившимся взглядом. Некоторые не так давно подходили ко
мне за автографом и говорили,  что Blind Faith их любимый аль-
бом. Они считали его прямо великим. И я размышлял над тем, что
они говорили. Я тоже вспоминаю куски из него, которые, по мое-
му мнению, отличные. Это был кислый опыт, потому что он закон-
чился слишком быстро. Остался какой-то привкус сожаления. Он и
не мог быть сильнее,  а может быть все произошло слишком рано.
Но альбом сам по себе,  я думаю, отличный. Просто это какая-то
несвоевременная пластинка.

     ? Я  помню вырос с этой пластинкой и ужасно много ее слу-
шал. Ты помнишь электрическую версию (Can't Find My  Way  Home
(Я НЕ  МОГУ НАЙТИ ДОРОГУ ДОМОЙ)),  которую ты сделал в студии?
Билл Левинсон говорит она классная.  Хотя он это  говорит  обо
всех вещах,  которые не включил в РАСПУТЬЕ, эта единственная о
которой он сожалеет.

     О, я рад это слышать.  Иногда мне нужно услышать чье-либо
мнение перед тем,  как я смогу расставить все по своим местам,
так и с Blind Faith. Когда ты говоришь, например, что ты вырос
с ней, то ты смотришь на нее с другой точки зрения нежели я. Я
всегда вынужден оценивать пластинку,  учитывая все  сейшены  и
все последствия, а это всегда оставляет отпечаток и определен-
ный след для меня.

     ? Мне кажется тогда были трудности. Ты не хотел в то вре-
мя барабанщика Джингера Бэйкера и Стив Винвуд был слишком соб-
лазнен его игрой, это так?

     Да, видишь ли,  я откололся от Cream и на самом  деле  не
собирался возвращаться,  а Джингер был частью этого. Я не имею
ничего лично против Джингера, просто дело в том, что мне нужно
было что-то абсолютно новое.

     ? А со Стивом ты вообще не общаешся?

     Так, время от времени.  Мы болтаем по телефону раз в пол-
года, потому что он живет сейчас в  Нашвиле.  Когда  он  живет
здесь я стараюсь увидеться с ним.  Но у нас разные миры. Мы то
собираемся вместе, то разбегаемся, что-то типа этого.

     ? Ты привык, что многие люди говорят тебе о том, какой ты
замечательный, какой ты великий - "Клэптон - Бог" и прочие та-
кие вещи.  Есть такой человек,  от которого тебе  хотелось  бы
услышать нечто подобное?

     Роберт Крэй.  Когда  Роберт  Крэй говорит мне комплимент,
значит так оно и есть.  Или Стиви Рэй Вохэн, точно так же. Это
музыканты для меня,  причем, усердно работающие музыканты, ко-
торые никогда не  останавливаются.  Если  я  получаю  обратную
связь от них, то это очень много для меня значит.

     ? Твоя песня РАСПУТЬЕ продолжается? В том смысле чувству-
ешь ли ты себя действительно стоящим на распутье?

     В данный момент не совсем,  но так  будет  когда  прийдет
время делать другой альбом.  Веришь ли,  когда делаешь альбом,
эти дни кажутся очень важными. Это только кажется легким реше-
нием сделать альбом такого рода или иного рода. Но в последую-
щие года ты понимаешь, какой драматической переменой это могло
быть - ты живешь с новым образом, который ты для себя выдумал.
Поэтому, я  думаю,  что  когда  прийдет  время  делать   новую
пластинку, я намерен дать себе полную свободу в том, что я за-
думаю сделать.

     ? Ты помнишь какое-нибудь распутье в своей жизни?

     Да, когда я выходил из длительного периода спячки и  без-
действия -  склонность к героину - в действительности это было
даже не распутье,  я вылезал из окопа на дорогу.  Так что выб-
рать правильные путь было очень важно для меня.  Не знаю долго
ли я стоял на тропе прежде чем снова двинуться, но...

                                     Интервью Дэна Ниара.
                                     Music Express
                                     Октябрь 1988
                            Перевод Людмилы Пилипенко.




"МУЗЫКА - ЭТО ТО, ЧТО ДАЕТ ВОЗМОЖНОСТЬ ВЕРЕ!"
    Интервью с Борисом Гребенщиковым,
    взятое А. М. в январе 1985-го года
            в Ленинграде...





   С того времени, как Б. Г. дал мне это интервью, прошел ровно год.
Вновь январь, только за окном не Ленинград, а совсем другой город, но в
этом ли суть? Меньше месяца назад, в Москве, на одном из последних концертов
"Аквариума" мы встретились с Борисом и я спросил его: - Что, Боб,
делать? - Попробуй, - ответил он, - вдруг там все же что-то есть...
   По возвращении домой я прослушал запись нашего разговора полностью.
Пусть прошел год, но на мой взгяд, ценность и актуальность материала не
стала меньше, а может даже наоборот... Так что пришло время перевести эти
чуть глуховато записанные голоса на бумагу, постораюсь сделать это с
минимальной правкой. Итак, экспозиция:

        ДЕНЬ ПЕРВЫЙ

   Студеный, ветренный январский Ленинград начала 1985 года. Большая
кухня большой коммунальной квартиры на улице Софьи Перовской, стол, покрытый
клеенкой, разговоры соседей, реплики жены, Б. Г. сидит напротив меня - джемпер,
джинсы, его пресловутая обаятельная улыбка куда-то подевалась,
хотя обаяния в нем не поубавилось, просто устал, просто вечер, просто январь,
сейчас бы почитать хорошую книгу или порисовать, но надо говорить
и о чем: о рок-н-ролле. Что же, если надо - так надо, и Б. Г. сам включает
диктофон...
М. Ради чего ты ввязался во все это? А может ты идеалист?
Б. Г. 	Идеализм или неидеализм имеют к этому... Да просто не имеют ни
	малейшего отношения. Вопрос в том, что бы я еще делал, это
	во-первых. А во-вторых, когда я в шестьдесят пятом году (могу дату
	назвать точно) поздней весной шестьдесят пятого года услышал "HELP!".
М. Как все это было? Ты можешь рассказать?
Б. Г. 	По "Голосу Америки", в очень плохом качестве, почти ничего не было
	слышно... Причем поначалу даже в исполнении Рэя Чарлза...
М. Что ты делал?
Б. Г. 	Был вечер. Я просто жаждал, наконец, услышать эту музыку, которая
	ходит вокруг, а до меня доходит в очень искаженном виде. До этого по
	приемнику ловил какие-то обрывки, так что знал, в какое время это
	передается. Я включил приемник, поставил перед ним магнитофон, такой
	ужасный у меня магнитофон был, разваленый, сделанный где-то в конце
	пятидесятых годов. Включил и услышал... И вот, с этого момента, с
	тех пор, как этот замок щелкнул, все стало ясно и все вошло в фокус
	и больше, с тех пор, я из фокуса не выходил. Дальшейшим был вопрос
	того, как я применил свой собственный организм и свои собственные
	возможности для того, чтобы катализировать эту вещь вокруг себя.
М. Ты сказал - фокус, что для тебя здесь это слово?
Б. Г. 	Все получилось... ну, как в фотоаппарате, что ли, когда наводишь на
	резкость. До этого момента я был таким простым парнем, который учился
	в школе, получал там тройки, пятерки, четверки... Ну, писал так
	называемою прозу, ну, просто много книг читал, поэтому и писал...
	Речь же идет о том, что я хотел делать... А тут мне все стало ясно:
	кто я такой, что я хочу делать и зачем я это хочу делать... И все
	это стало ясно на уровне, ну подсознательном, что ли... То есть
	ясность наступила тогда, а выразить я ее могу только сейчас, тогда
	бы мне и в голову не пришло ее выражать, да я бы и не смог. Ну а за
	последние двадцать лет ясность эта не менялась ни на мгновение...
М. Помнишь, когда мы с тобой сидели у меня дома, ты сказал, что для тебя
   никогда не кончалось лето шестьдесят седьмого года...
Б. Г. 	Дело в том, что лето шестьдесят седьмого мы берем здесь как символ.
       так что я говорю о духе, который стоит за всем этим, что происходило
	в Сан-Франциско или где-то еще нас не должно особо интересовать, это
	иное, но вот этот джаз - он постоянен, тогда я к нему подключился и
	с тех пор все это было лишь вопросом того, как я смогу завести все
	это вокруг себя... Т. е. в какой мере я буду ответственен за передачу
	его в окружающее пространство. Ведь это ясно, в отличие от всего
	остального, то - штука, которая появляется не для того, чтобы ее
	просто пассивно воспринимать, а чтобы активно трансформировать в
	окружающее. Это... ну, как вот библейская притча по поводу талантов,
	данных людям. Зарывать в землю это нельзя, нужно пускать в рост, вот
	этим то я и занимаюсь...
М. Ну, тогда надо сразу понять, что ты хочешь делать. Ведь одно - это
   просто жить в кругу, в определенном кругу, а другое - то, что ты
   стремишься дать этому кругу, понимаешь? Ты художник, Боб...
Б. Г. Начнем с того, что когда я начинал, я не был художником. Но у меня
      с самого детства было ощущение того, что жизнь - это кайфовая штука.
М. Ты любишь жизнь?
Б. Г. 	Сложно сказать. Я живу. Я отношусь к ней с большой радостью.
М. Т. е. тебя радует все это?
Б. Г. 	Ну, в общем-то да, хотя это не совсем точная формулировка вопроса
	и не совсем точный ответ, но...
М. Давай попытаемся точнее. Что ты любишь в жизни?
Б. Г. 	Видишь ли, я воспринимаю жизшь, как... э... как это сказано у Баха в
	" Иллюзиях"? Как нечто среднее между университетом и кино. Т. е. ты
	видишь вокруг массу интересных вещей, ты все это наблюдаешь, во всем
	этом участвуешь и на всем этом учишься. Вот. И я воспринимаю тот
	процесс, который мы назывем жизнью, именно как возможность
	максимально полно очистить, раскрыть, раскрывая очищать себя до
	такой степени, когда ты станешь настояшим человеком... Знаешь, есть
	одна очень замечательная и правильная притча... Один маг
	рассказывает, что когда ты молодой, когда только начал все это
        изучать и постигать, кажется, как все это замечательно. Хочешь -
        погоду изменишь, хочешь - уничтожишь это, хочешь - создашь то... А
	потом начинаешь понимать, что каждое твое действие связано со
	всеобщим балансом и кончается все тем, что когда ты становишься
	мастером своего дела, своего искусства, ты перестаешь иметь свою
	собственную волю. Перестаешь ее иметь потому, что она совершенно
	лишняя, ненужная, от беса. Тогда ты становишься одной из сил природы
	и совершаешь только то, что требует баланс вечности... Т. е. по своей
	воле ты ничего не делаешь, ведь своей воли у тебя просто не
	остается. Она уходит, она вырабатывается как лишняя, как ненужная...
	Ведь когда ты маленький, ты и видишь все, как маленький. Когда ты
	вырастаешь, ты начинаешь видеть все это по-другому, вот сейчас мы
	видим все это как через мутное стекло, а когда мы умрем, мы начинаем
	видеть все это по-настоящему...
М. Умрем ли мы?
Б. Г. 	Я имею в виду существование в определенном физическом теле... Так что
	учитывая все это, существовала определенная энергетическая завязка
	еще в самом детстве, это та форма, в которой я завязан внутренне и
	впоследствие мне ничего не оставалось, кроме того, как в этой форме
	и начать работать - для самого себя, ведь для меня это был самый
	естественный путь. Я всегда радовался, что живу именно в это время,
	именно здесь...
М. Ты не хотел бы жить в другом веке?
Б. Г. 	Нет, нет.
М. Хорошо, возьмем шестидесятые годы и возьмем восьмидесятые, т. е. когда
   все это начиналось, когда был шестьдесят пятый, когда было солнечное
   лето шестьдесят седьмого, т. е. то время, когда Дилан пел "времена
   меняются" и возьмем, как я уже сказал, годы восьмидесятые, на мой
   взгляд очень жестокие и давящие...
Б. Г. 	Я не вижу между ними никакой разницы, никакой. Потому что есть,
	опять-таки определенная энергетическая форма, по поводу которой мы
	говорим и которую мы так или иначе будем называть роком и которая
	имеет какое-то отношение к этому понятию. И эта энергетическая
	форма... Она просто нашла для меня наиболее ясное и точное
	воплощение в том, что делалось в какой-то период шестидесятых годов,
	скажем, года с шестьдесят четвертого, шестьдесят пятого по
	шестьдесят восьмой - семидесятый. Так для меня. Но именно в этом
	месте и в это время я больше всего учусь музыке и для меня очень
	существенно то, что делалось тогда на моей родине, в Великобритании...
М. На твоей родине?
Б. Г. 	Для меня это - родина. Потому что многим, неизвестным для меня,
	связан с Британией как таковой, ну, как географически,
	метагеографически... Т. е. я завязан с Англией на протяжении многих
	десятков веков. Это страна, субстрат которой для меня очень близок,
	который пересекается во многом со мной и включает меня в себя. И я,
	в какой-то мере, вижу то, что мы сейчас делаем, как продолжение
	английской формы теперь и здесь... В общем, с этой страной, с ее
	прошлым и существующим я так или иначе завязан в какой-то
	энергетической форме и то, что происходит здесь, я вижу как прямое
	продолжение, т. е. и здесь есть завязка между Россией и Британией и
	историческая и географическая и любая другая. Так или иначе, для
	меня Британия всегда была ближе, чем Штаты и Моррисон, единственный
	американский поэт...
М. А Дилан?
Б. Г. 	Дилан... Когда я говорю про Моррисона, я забываю, что Дилан для меня
	важнее...
М. ...Знаешь, рок-н-ролл, не рок, как определенная музыкальная форма, а
   рок, как форма философии, определенная текстовая структура, помогающая
   это выразить...
Б. Г.   ...Рок-н-ролл - это звук. Это звук с большой буквы.
М. Хорошо, но Дилан-то знал, что петь, а когда ты пришел в рок-н-ролл,
   ты знал, что петь?
Б. Г. 	Дело в том, что звук и сопутствующая ему энергетическая структура
	абсолютно ясна, она допускает вариации не очень-то значительные:
	вариации от прямого насилия до харрисоновского просветления. Но,
	повторяю, вариации эти не так уж велики и поэтому первые четыре года
	ученичества в "Аквариуме" - скажем, с семьдесят второго по семьдесят
	шестой, в семьдесят втором я начал писать песни на русском языке, в
	семьдесят шестом у меня начали получаться песни, которые я пою до
        сих пор. В семьдесят восьмом мы с Майком написали "Все братья -
        сестры", первый альбом, который пошел по рукам с обложкой и всем
	остальным. Так уже в нем была масса вещей, которые я пою сейчас.
       "Укравший дождь", "Моей звезде", "Почему не падает небо", там еще
	много вещей, которые для меня до сих пор действуют, т. е. можно
	сказать, что в семьдесят восьмом я вступил в определенную фазу в
	полный рост...
М. Ну, а фаза эта не кончилась в "Дне Серебра"?
Б. Г. 	Нет, думаю, что нет, потому что энергетическая форма вот в таком
	нашем микроскопическом рассмотрении не относится к "Аквариуму", она
	до сих пор не пройдена мной до конца. "День Серебра" был этапом для
	" Аквариума", но не для меня.
М. А для тебя?
Б. Г. 	В одном из последних интервью, уже после выхода "Undercover of the
	Night", Кейт Ричард сказал одну очень хорошую фразу после которой я
	полюбил его еще больше, хотя он всегда был одним из моих любимейших
	людей. Так вот, он сказал: - Мы до сих пор ищем то самое выражение,
	мы до сих пор ищем "Stones" - Я так же ищу "Аквариум", я в поисках
	совершенного выражения этого "Аквариума", потому что ничего из того,
	что мы сделали, целиком его не воплощает, как, собственно, не
	воплощает ни одна пластинка "Stones" за всю их долгую историю.
М. Наверное, даже у "Beatles" не воплощает.
Б. Г. 	Ни у кого не воплощает, и слава Богу!
М. Так ведь у любого настоящего художника, а мы говорим сейчас с тобой
   именно о художниках, вымысел и его воплощение никогда не совпадали,
   а точнее - замысел намного опережал воплощение. У меня к тебе
   вопрос. Для меня, например, искусство - это всегда катарсис, слово
   это тебе пояснять не надо...
Б. Г. 	Да уж.
М.... Я знаю тебя, как человека светлого, даже несущего свет, потому-то
   мне с тобой всегда приятно общаться. А вот в твоих работах, начиная
   с "Синего Альбома" и кончая "Днем Серебра" я ощущаю такую внутреннюю
   напряженность, такую внутреннюю закрученность - ну, как бы ты хочешь
   избавиться от чего-то, что мешает тебе...
Б. Г. 	На это могу дать очень простой ответ. Мы имеем дело с процессом
	борьбы между жестокими детерминированными законами природы, как
	физическими, так и моральными, мне кажется, что даже больше
	моральными, ведь физическое - это часть морального, этического.
       Т. е., мы имеем дело с такими законами природы, которые, как пишет
	Соловьев - сводятся к смерти, к тлену, разложению и всему прочему,
	что мы очень хорошо знаем. Вот ты пишешь и у тебя этого много...
М. Постоянно.
Б. Г. 	Да, у тебя все книги замешаны именно на этом. И вот борьба всего
	этого с абсолютно свободным и абсолютно счастливым светом, который
	существует абсолютно благостно... "Я хочу сообщить вам радостную
	вещь" - с этого начинается Евангелие от Иоанна - "Что Бог есть свет,
	и в нем нет никакой тьмы". Эта фраза для меня основная. Поэтому у
	меня туго с катарсисом как таковым, ведь то, от чего я избавляюсь,
	не так существенно. Я избавляюсь не от смерти, не от тлена, я
	избавляюсь от своей дурацкой реакции, т. е. я знаю на самом деле, как
	все обстоит в мире, но знаю головой, а телом совершаю массу
	суетливых, бессмысленных движений, которые сводятся к тому же тлену,
	к той же смерти, т. е. для меня движения, совершаемые телом,
	несущественны.
М. Может, отсюда и пошла твоя последняя философия - магия бездействия?
Б. Г. 	Естественно. Если учесть, что "Дао Дэ Дзин" я читаю на протяжении лет
	десяти, по крайней мере, и знаю, о чем там говорится, приблизительно,
	такое же время или чуть поменьше... Дело в том, что философия
	бездействия это, в конечном итоге, философия непричинения зла, это
	философия неиспользования своих сил, потому что любая человеческая
	сила - она от человека, а не от Бога, чтобы быть использованным
	Богом, нужно оставаться пустым. В стакан, в котором уже что-то есть,
	уже ничего не нальешь, а если нальешь, то получится смесь. Вот и вся
	моя суета и те конфликты, что есть внутри песен - это коктейли,
	которые есть внутри стакана. Я знаю, что такое свет и знаю, что
	далек от света, потому, что внутри меня намешано столько мути и все
	по моей собственной инициативе. И я смотрю на это в полный рост, не
	осуждая самого себя. Стремлюсь увидеть не осуждая, не стыдясь...
М. Знаешь, получается очень забавная штука. Мы говорим о таких понятиях,
   как свет, Иоанн, а, в принципе, весь наш разговор крутится вокруг
   рок-н-ролла...
Б. Г. 	А для меня это одно и то же, т. е. две неразрывно связанные вещи...
М. Но возьмем рок-н-ролл в восприятии публики, для нее же это совершенно
   иное.
Б. Г. 	Так для нее и Бог совершенно иное. Для нее и природа совершенно иное.
       Для нее и дерево совершенно иное, просто древесина, которую надо
	валить и что-то из нее делать, или спилить просто для того, чтобы
	свет не заслоняло. А то, что это жи