ас к ним терпенья мало.
   Изловчились-таки, сани украли. А сани-то еще не устоялись, себя внут-
рях дорабатывали. Взяли сани этих воров в переработку.  Их  и  полозьями
гнули и вицами крутили.
   Поп, чиновник, урядник от саней отцепиться не могут. Так тройкой себя
и в город пригнали и по городу, по улицам вскачь. Поповы  волосы  оченно
на гриву похожи. Урядник и чиновник медными пуговицами гремят, как  шар-
кунками, сабля за ними хвостом летит.
   Со стороны глядеть - похоже на тройку, только ног не тот счет и  нас-
чет тулова сумленье было. Тройка из сил выбилась, их признали. Бросились
ко мне протокол писать, меня штрафовать. А я при чем? Сани  общи,  дере-
венски. Мы брать не неволили. Эта тройка нас прокатывала да на нас  про-
катыва лась. На этот раз себя прокатили - на себя пусть и жалятся!
 
   КАК УЙМА ВЫСТРОИЛАСЬ
 
   Был я в лесу в саму ранну рань, день чуть  зачинался  Дождик  веселый
при солнышке цветным блеском раскинулся.
   Это друг-приятель мой, дождь урожайный, хорошего утра проспать не хо-
тел.
   Дождик урожайный, а мне посадить нечего, у меня только топор с собой.
Ткнул я топор топорищем в землю. И-и, как выхвостнулся топор!
   Топорище тонкой лесинкой высоко  вверх  выкинулось.  Ветерком  лесин-
ку-топорище во все стороны гнет. А топор - парень к работе напористой.
   Почал топор дерева рубить, обтесывать, хозяйственно обделывать, время
понапрасну не терят.
   Я от удивленья только руками развел, а передо мной по  лесной  дороге
избы новосрублены рядами выста-вают. Избы с резными крылечками, с  пове-
тями. У каждой избы для колодца сруб, и у каждой избы  своя  баня.  Бани
двери прихлопнули: приучаются тепло беречь.
   Я под избяны углы кругляши подсунул, избы легонько толконул и с места
сдвинул.
   Домов-обнов длинный черед покатился к деревне. Деревня  наша  до  той
поры мала была - домишков ряд коротенькой - и звалась не по-теперешнему.
   Как новы дома заподкатывались! Народ без лишних  разговоров  дома  по
угору над рекой поставил рядом длинным на многоверстье.
   С того часу деревню нашу и стали звать Уймой. Только вот мы,  живя  в
ближности друг с дружкой, привыкли гоститься. В старой деревне мы с кон-
ца в конец перекликались, в гости зазывали и сами  скоро  отзывались.  У
нас не как в других местах, где на первый зов кланяются, на второй  бла-
годарят, после третьего зову одеваются.
   В новой деревне из конца в конец не то что не докричишься, а в день и
до конца не дойдешь. Мы уж хотели же-лезну дорогу по  деревне  проклады-
вать - в гости ездить (транвая в те поры еще не знали). Для железной до-
роги у нас железа мало было. Мы для скорости движенья  на  обоих  концах
Уймы длинны пружины в землю концом воткнули. За верхний конец  уцепимся,
пружину пригнем. Пружина в обратный ход выпрямится. Тут только  отцепись
и лети, куда себя нацелил: до середины деревни али до самого конца.
   Мы себе подушки подвязывали, чтобы мягко садиться было.  Наши  уемски
для гостьбы на подъем легки.
   Уйма выстроилась, выставилась. Окнами на реку и на заречье  любуется.
Стоит красуется, сама себя показыват.
   А топор работает без устали, у меня так приучен был. Новы овины  пос-
тавил, мельницу выстроил. Я ему, топору-то, новый заказ дал: через речки
мосты починить, по болотам дощаты переходы перекинуть.
   Да как завсегда в старо время, хорошему делу чиновники мешали.
   Проезжали лесом полицейской с чиновником, проезжали в том месте,  где
топор хозяйствовал. Топор по ним размахнулся, да промахнулся.
   Ох, в каку ярость вошли и полицейский  и  чиновник!  Лесинку-топорище
сломали, на куски приломали и спохватились!
   - Ахти да ахти! Мы поторопились, не досмотрели, с чего  началось,  от
кого повелось, не доглядели кого штрафовать и сколько взять.
   Много жалели о промахе своем чиновник и полицейской.
   Топор тоже жалел, что промахнулся, к ихней увертливости не  приладил-
ся.
   Так чиновник и полицейской до самого последнего своего времени и  ос-
тались неотесанными.
   Как новы дома заподкатывались! Народ без лишних  разговоров  дома  по
угору над рекой поставил рядом длинным на многоверстье.
   С того часу деревню нашу и стали звать Уймой. Только вот мы,  живя  в
ближности друг с дружкой, привыкли гоститься. В старой деревне мы с кон-
ца в конец перекликались, в гости зазывали и сами  скоро  отзывались.  У
нас не как в других местах, где на первый зов кланяются, на второй  бла-
годарят, после третьего зову одеваются.
   В новой деревне из конца в конец не то что не докричишься, а в день и
до конца не дойдешь. Мы уж хотели же-лезну дорогу по  деревне  проклады-
вать - в гости ездить (транвая в те поры еще не знали). Для железной до-
роги у нас железа мало было. Мы для скорости движенья  на  обоих  концах
Уймы длинны пружины в землю концом воткнули. За верхний конец  уцепимся,
пружину пригнем. Пружина в обратный ход выпрямится. Тут только  отцепись
и лети, куда себя нацелил: до середины деревни али до самого конца.
   Мы себе подушки подвязывали, чтобы мягко садиться было.  Наши  уемски
для гостьбы на подъем легки.
   Уйма выстроилась, выставилась. Окнами на реку и на заречье  любуется.
Стоит красуется, сама себя показыват.
   А топор работает без устали, у меня так приучен был. Новы овины  пос-
тавил, мельницу выстроил. Я ему, топору-то, новый заказ дал: через речки
мосты починить, по болотам дощаты переходы перекинуть.
   Да как завсегда в старо время, хорошему делу чиновники мешали.
   Проезжали лесом полицейской с чиновником, проезжали в том месте,  где
топор хозяйствовал. Топор по ним размахнулся, да промахнулся.
   Ох, в каку ярость вошли и полицейский  и  чиновник!  Лесинку-топорище
сломали, на куски приломали и спохватились!
   - Ахти да ахти! Мы поторопились, не досмотрели, с чего  началось,  от
кого повелось, не доглядели кого штрафовать и сколько взять.
   Много жалели о промахе своем чиновник и полицейской.
   Топор тоже жалел, что промахнулся, к ихней увертливости не  приладил-
ся.
   Так чиновник и полицейской до самого последнего своего времени и  ос-
тались неотесанными.
 
   ЯБЛОНЕЙ ЦВЕЛ
 
   Хорошо дружить с ветром, хорошо и с дождем дружбу вести.
   Раз вот я работал на огороде, это было  перед  утром.  Солнышко  чуть
спорыдало.
   Высоко в небе что-то запело переливчато. Приеду шалея.  Песня  звонче
птичьей. Песня ближе, громче, а это дождик урожайный мне здравствуй кри-
чит. Я дождику во встречу руки раскинул и свое слово сказал:  -  Любимый
дружок, сегодня я никаку деревян-ность в рост пускать  не  буду,  а  сам
расти хочу.
   Дождик перестал по сторонам разливаться, а весь на меня, и не то  что
брызгал аль обдавал, а всего меня обнял, пригладил, буди в обнову  одел.
Я от ласки такой весь согрелся внутрях, а сверху в  прохладной  свежести
себя чувствую.
   Стал я на огороде с краю да у дорожного краю босыми  ногами  в  мягку
землю. Чую, в рост пошел! Ноги корнями, руки ветвями. Вверх не очень по-
даюсь, что за охота - с колокольней ростом гоняться.
   Стою, силу набираю да придумываю, чем расти, чем цвести? Ежели  мали-
ной, дак этого от моего имени по всей округе много. Придумал стать ябло-
ней. Задумано - сделано. На
   мне ветки кружевятся, листики развертываются. Я плечами повел и  зац-
вел. Цветом яблонным.
   Я подбоченился, а на мне яблоки спеют, наливаются, румянятся. От спе-
лых яблоков яблонный дух разнесся, вся деревня зарадовалась.
   Моя жона перва увидала яблоню на огороде - это меня-то!  За  цветущей
нарядностью меня не приметила. Рот растворила, крик распустила:
   - И где это Малина запропастился, как его надо, так его нету!  У  нас
тут заместо репы да гороху на огороде яблоня стоит! Да как  на  это  на-
чальство поглядит?
   Моя жона словами кричит сердито, а личиком улыбается. И я  ей  улыбку
сделал, да по-своему. Ветками чуть тряхнул и вырядил  жону  в  невиданну
обнову.
   Платье из зеленых листиков, оподолье цветом густо усыпано, а  по  оп-
лечью спелы яблоки румянятся.  Моя  баба  приосанилась,  свои  телеса  в
стройность привела. На месте повернулась павой, по деревне  поплыла  ле-
бедью.
   Вся деревня просто ахнула! Парни гармони растянули, песню грянули:
   Во деревне нашей Цветик-яблоня цветет, Цветик-яблоня По улице идет!
   Круг моей жоны хоровод сплели. Жона в полном удовольствии.
   Цветами дорогу устилат, яблоками всех .одариват. Ноженькой притопнула
и звонким голосом запела:
   Уж вы жоночки-подруженьки, Сватьи, кумушки, Уж вы  девушки-голубушки,
Время даром не ведите, К моему огороду вы подите, Там на огородном краю,
У дорожного краю Растет-цветет ново дерево.
   Ново дерево - нова яблоня, Станьте перед яблоней, улыбаючись,  Оденет
вас яблоня и цветом, и яблоками!
   Тако званье два раза сказывать не надо. Ко мне девки, бабы идут, улы-
баются, да так хорошо, что теплый день еще  больше  потеплел.  Все,  что
росло, что зеленело кое-как - все полной мерой в рост пошло. Дерева выз-
нялись, кусты расширились, травки встрепенулись, цветочками  запестрели.
Вся деревня садом стала. Дома как на именинах сидят.
   Девки, жонки на меня дивуются да поахивают. Коли что людям на  пользу
- мне того не жалко. Я всех девок и баб-молодух одел яблонями.  За  ними
старухи: котора выступками кожаными ширкат, котора шлепанцами матерчаты-
ми шлепат, котора палкой выстукиват. А тоже стары кости  расправили,  на
меня глядя улыбаются. И от старух весело коли старухи веселы. Я и старух
обрядил и цветами, и яблоками. Старухи  помолодели.  Старики  увидали  -
только крякнули, бороды расправили, волосы  пригладили,  себя  одернули,
козырем пошли за старухами.
   Наша Уйма вся в зеленях, вся в цветах, а по улице -  фруктовый  хоро-
вод.
   Яблочно благорастворенье во все стороны понеслось и до городу дошло.
   Чиновники носами повели - завынюхивали. - Приятственно пахнет,  а  не
жареным, не пареным, не разобрать, много ли доходу можно взять.
   К нам в Уйму саранчой налетели. Высмотрели,  вынюхали.  И  на  чинов-
ничьем собрании порешили:
   - В деревне воздух приятно, жить легче, на том месте больше согласье,
а посему всему обсказанному - перенести город в деревню, а  деревню  пе-
ребросить на городско место. Ведь так и сделали бы! Чиновникам чем диче,
тем ловче. Остановка вышла из-за купцов: им тяжело было свои туши с мес-
та подымать.
   У чиновников сила в чинах да в печатях:  припечатывать,  опечатывать,
запечатывать. У купцов сила была в капиталах ихних, в местах  больших  с
лавками, лабазами, с домами каменными. Купцы пузами в прилавки уперлись,
из утроб, как в трубы, затрубили:
   - Не хотим с места шевелить себя. Мы деревню и отсюда хорошо  обирам.
Мы отступного дать не отступимся, а что касательно хорошего духу  в  де-
ревне, то коли его в город нельзя перевезти - надо извести.
   Чиновникам без купцов не житье, а нас, мужиков, они и во всех  дерев-
нях грабить доставали.
   Чиновницы, полицейщицы тоже запах яблонный услыхали:
   - Ах, каки приятственны духи! Ах, надобно  нам  такими  духами  нама-
заться!
   К нам барыни-чиновницы, полицейщицы заторопились, которы на  извозчи-
ках, которы пешком заявились. Увидали наших девок, жонок,  у  всех  ведь
оподолье в цветах, оплечье в спелых яблоках. Барыни от зависти, от злос-
ти позеленели и зашипели:
   - И совсем не пристало деревенским так наряжаться! Это только для нас
подходяще. И где таки нарядности давают,  почем  продавают,  с  которого
конца в очередь становиться? А мы и без очереди, по нашей образованности
и по нашей важности!
   А мы живем в саду, в ладу, у нас ни злости, ни сердитости. При  нашем
согласье печки сами топятся, обеды сами варятся, пироги,  шаньги,  хлебы
сами пекутся.
   В ответ чиновницам старухи прошамкали,  жонки  проговорили,  а  девки
песней вывели:
   У Малины в огороде Нова яблоня цветет, Нова яблоня цветет, Всех  ода-
риват!
   Барыни и дослушивать не стали. С толкотней, с перебранкой ко мне при-
бежали, зубы щерят, глаза щурят, губы в ниточку жмут.
   На них посмотреть - отвернуться  хочется.  Я  ногами-корнями  двинул,
ветвями-руками махнул и всю крапиву с Уймы собрал, весь репейник  выдер-
гал. На злыдень городских налепил. Они с важностью себя встряхивают, но-
сы вверх задирают, друг на дружку не глядят, друг от дружки  отодвигают-
ся, чтобы себя не примять, чтобы до городу в сохранности свой вид донес-
ти.
   Прибежали попадьи с большущими саквояжами. Сначала яблоками  саквояжи
туго набили, а потом передо мной стали тумбами да копнами.
   Охота попадьям яблонями стать и боятся: а дозволено ли оно, а показа-
но ли? Нет ли тут силы нечистой? У своих попов не спросили, не  сдогада-
лись спросить у Сиволдая, да к нему с пустыми руками не пойдешь.
   От раздумчивости у поповских жен рожи стали похожи на булки недопече-
ны, глаза изюминками, а рты разинуты печными отдушинами, из этих отдушин
пар со страхом вперемежку так и вылетал.
   У меня ни крапивы, ни репейника. Собрал я лопухи, собрал чертополох и
облепил одну попадью за другой. Попадьи искоса глянули на себя, видят  -
широко, значит, ладно.
   В город поплыли зелеными кучами. И полицейщицы и  чиновницы  со  всей
церемонностью в город заявились. Идут, будто в расписну стеклянну посуду
одеты и боятся разбиться. Сердито на всех фыркают.  Почему-де  никто  не
ахат, руками не всплескиват, и почему малы робята яблочков не просят?
   К знакомым подходят, об ручку здороваться, а знакомы от крапивы и ре-
пейника в сторону отскакивают.
   По домам барыни разошлись, перед мужьями вертятся,  себя  показывают,
мужей и колют и жгут. В ихних домах ругань да визготня поднялась, да для
них это дело завсег-дашно, лишь бы не на людях.
   Приплыли в город попадьи, а были они многомясы, телом сыты -  на  них
лопухи во всю силу выросли. Шли попадьи, каждая шириной во всю улицу.  К
домам подошли, а ни в калитку, ни в ворота влезть не могут.
   Хоть и конфузно было при народе раздеваться, а верхни платья  с  себя
сняли, в домы заскочили. Попадьи отдышались и пошли  по  городу  трезво-
нить! - И вовсе нет ничего хорошего в Уйме. Ихно согласное, ладное житье
от глупости да от непониманья чино-почитанья. То ли дело мы:  перекорим-
ся, переругаемся - и делом заняты, и друг про дружку все вызнали! И ску-
ки не знам.
   Чиновницы заместо телефона из форточки в форточку кричали -  попадьям
вторили.
   Чиновницы с попадьями о лопухах говорили с хихиканьем.
   А попадьи чиновниц крапивным семенем обозвали. Это  значит  -  повели
благородный разговор. Теперица-то городски жители  и  не  знают,  каково
раньше жилось в городу. Нынче всюду и цветы, и дерева.  Дух  вольготный,
жить легко.
   Ужо, повремени малость, мы нашу  Уйму  яблонями  обсадим,  только  уж
всамделишными.
 
   ИНСТЕРВЕНТЫ
 
   Ты, гость разлюбезный, про инстервентов спрашивать. Не охоч я вспоми-
нать про них, да уж расскажу.
   Ну вот, было тако время, понаехали к нам инстервевты, да и инстервен-
ток привели с собой - тьфу!
   Понимали, видать, что заскочили на одночасье, и почали воровать  впе-
регонки.
   Как наши бабы стирано белье развесят для просыху, вышиты рубахи, юбки
с вышитым оподольем, тою же минутой инстервенты сопрут - и  перечить  не
моги.
   По разным делам расстервенились инстервенты на нашу  деревйю  и  всех
коней угнали. Хоть дохни без коней! Сам понимать, как без коня землю об-
работать? Тракторов в те поры не было, да и были бы, так и трактора  уг-
нали бы инстервенты. Меня зло взяло: коня нет, а сила есть. Хватил теле-
гу и почал кнутом огревать! Телега  долго  крепилась,  да  не  стерпела,
брыкнула задними колесами и понесла!
   Я на ходу соху прицепил, потом борону. Спахал всю землю, некогда было
разбирать, котора моя, котора соседа, котора свата али кума  -  всю  под
одно обработал да засеял, и все в один упряг. Да  еще  огороды  справил.
Телегу я смазал досыта и поставил для передыху.
   Вдруг инстервенты набежали, от горячки словами давятся, от злости  на
месте крутятся. Наши робята в хохот, на них глядя.
   Инстервенты из себя лезут вон, истошными голосами кричат:
   - Кто землю разных хозяв под одну спахал? Что это за  намеки?  Подать
сюда этого агитатора! Мы телегу вытащили. - Вот она виновата, ейна  про-
делка. Инстервенты к телеге бросились, а  я  телегу  по  заднему  колесу
хлопнул: знай, мол, что надо делать!
   Телега лягнула, оглоблями размахнула, инстервен-тов которых в болото,
которых за реку махнула. Сама вскачь в город побежала ответ держать!
   Я за телегой. Как ее одну оставить? Телега разошлась, моего голосу не
слышит, сама бежит, себя подгонят
   В городу начальство инстервентско на Соборной площади собралось,  все
в голос кричат:
   - Арестовать! Колеса снять! Расстрелять! Телега  без  раздумья  да  с
полного маху оглоблями размахнулась на все  стороны.  Инстервенты  -  на
землю, а кои не успели опрокинуться, у тех скулы трещат. Работала телега
за всю Уйму!
   Инстервенты сабли достали, из пистолетов палят, да куды  им  супротив
оглобель!
   Я за угол дома спрятался и все вижу. И увидал: волокут пушки  большу-
щи, в телегу палить ладят. Я закричал из-за угла:
   - Телега! Ты нам нужна, как мы без тебя? Телега, телега, выворачивай-
ся как-нибудь!
   Телега услыхала, оглоблями пуще замахала, а сама к берегу, к воде пя-
тится.
   Пароходы, что за реку в деревни бегают, да буксиры - народ наш, рабо-
чий брат - увидали, что телега в эком опасном положении, на выручку  за-
торопились. Пароходы по воде вскачь!
   К месту происшествия прибежали, кормы приподняли, винтами воду на бе-
рег пустили. Инстервентов и их пушки водой залили, пушки и налить не мо-
гут. С инстервентой форс смыло, и такой у них вид стал, что  срам  смот-
реть.
   Пароходы телегу на мачты подхватили. Я успел, на телегу сел. Пароходы
свистками марш завысвистывали и привезли телегу домой целехоньку.
   Мы телегу в другой двор поставили для сбережения от  инстервентов.  У
телег отлика не велика - поди распознай, котора воевала?
   А тебе скажу по дружбе, котора телега. Как в Уйму придешь, считай че-
тырнадцатый дом от краю, у повети стоит телега - та сама.
 
   СТЕРЛЯДЬ
 
   Ко мне в избу генерал инстервентский заскочил. От ярости  трепещется,
криком исходится. Подай ему живу стерлядь!
   У меня только что поймана была, не сколь велика - аршина три с гаком.
Спрятать не успел, держу рыбину под мышкой, а сам трясусь, коленки  сги-
баю, оторопь проделываю, быдто уж очень я пужлив, а сам  стерлядь  тихо-
нечко науськиваю.
   Стерлядь, ты сам знашь, с головы остриста, со спины костиста.
   Вот инстервент пасть разинул, чтобы дыху набрать да криком  всю  Уйму
напугать.
   Я стерлядь ему в пасть! Стерлядь скочила и насквозь проткнула.  Голо-
вой по ногам колотит, а хвостом по морде хлещет!
   Генерал инстервентский ни дыхнуть, ни пыхнуть не может. Стерлядь  его
по деревне погнала, солдаты фрунт делали да кричали: - Здравья желам!
   От крику стерлядь пуще лупила инстервента, он шибче бежал.
   Стерлядь в воду - и пошла мимо городу, инстервент  лапами  веема  че-
тырьмя по воде хлопат, воду выкидыват, как машина кака.
   В городу думали, что нова подводна лодка идет. Флагами  да  свистками
честь отдавали и все спорили, какой нации новый водяной аппарат!
   А как распознать инстервентов? Все на одну колодку. Тетка моей  жоны,
старуха Рукавичка, сказывала: - Не вызнать даже,  кто  из  них  гаже!  А
стерлядь мимо Маймаксы да в море вышла. По морю к нам еще  инстервентски
военны пароходы шли и тоже нас грабить. Увидали  в  подозрительну  трубу
стерлядь с генералом, думали - мина диковинна на них идет, закричали:
   - Гляньте-ко - русски каку-то смертоубийственну машину придумали!
   В большом страхе заворотились в обратну дорогу, да по-рато круто  за-
воротились: друг дружке боки проткнули и ко дну  пошли.  Одной  напастью
меньше!
 
   ЗЕЛЕНА БАНЯ
 
   Зайонадобилась мне нова баня: у старой зад выпал да  пол  провалился.
За сосновым али еловым лесом ехать далеко. А тут у н