чись; ну, мужикам, хеша  и  твере-
зым, конфуз не нужон - мужики хохотом грохнули: -  Ну-ко,  еще,  Малина!
Молчал-молчал, да сказанул! Там по новому стакану обносят, там пью,  там
куму Капустиху прихватил и в пляс пошел, а здеся  все  застолье  ходуном
пошло.
   От пляски меня окружило, и я заместо Капустихи свою бабу обнял.  Баба
моя закраснелась, как в перву встречу, и говорит: - И...  что  ты,  ведь
я-то, чай, тебе жона!
   Я отсюда - туды, к Капустихе: там пляшу, здеся пот утираю.
   От тихого сиденья, от пляса, от молчанья да от веселого разговору, от
чаю да от хмельного меня закружило. Позабывать стал, которо здесь, кото-
ро там. Там тверезым показался - все пьяны единились, мне кря-чат:
   - И силен же ты, Малина, на хмельно! Гляньте - ко бабы, девки, на Ма-
лину: выпил в нашу меру, а с виду нисколь не приметно. Сюды пьяным обер-
нулся, тут гогочут: - Ну и приставлюн, ну и притворщик, Малина!  С  нами
чай пил, а сидит, как пьяной!
   Кума, хозяина здешнего, по уму ударило, он мне тихим шепотом:
   - Дай-косе и мне развеселья выпить. Как кума не уважить? Я оттуда сю-
ды стакан за стаканом - да в кума, да в кума. Кум мой мало несет головой
и вскорости на четвереньках по избе пошел.
   Я там с Капустихой парой в кадрели скачем. Сюда присаживаюсь для раз-
гону жениного сумленья. От деревни до деревни, где я гостил, пять верст,
ежели без обходов. Я и мечусь, устал, а от тамошней гостьбы отстать жал-
ко, а от здешней никак нельзя, потому тут баба моя.
   Там пляшу, оттуда куму пиво ношу - мы с кумом  уж  и  распьянехоньки,
языками лыко вяжем.
   Наши бабы хиханьки в сторону бросили и за нас взялись вместях со все-
ми гостьями и - ну нас отругивать.
   Мы с кумом плетеным лыком, что языками наплели, от бабьей ругани, как
от оводов, отмахивались. Бабы не отстают, орут одно:
   - Давайте и нам пива! Еще како заведенье заводят'  сами  напились,  а
нам и пригубить не дали!
   Мы с кумом ногами пьяны,  руками  пьяны,  языком  поворачиваем  через
большую силу, а головами пони-мам, - в головах-то все  в  разны  стороны
идет, а то, что нам сейчас надобно, то посередке разуменья держим. Бабам
объяснение сказали:
   - Бабы, мы того - двистительно - как есть. Только это не от  выпивки,
а от чайного питья. Мы - как, значит, с вами сидели, с вами чай пили,  -
окошки были полы. В той-то деревне пиво варили, вино пили, ветер все это
сюда нес. Нас пьяным ветром и надуло и развезло. Да вам же, бабам,  лад-
ней, ковды мужики веселы. Бабам выпить охота, они и тараторят: -  Выдум-
щики вы, и кум и Малина. Плетете-плетете всяку  несусветность.  Мы  пива
наварим да дух по деревням пустим, ваши словам испытам.
   Так ведь и сделали. Обчественно пиво наварили, по соседним деревням с
приглашеньем пошли:
   - Покорно просим нашего пива испить, к нам не ходя, дома сидя. Только
окошки отворите да рот откройте. Нашего пива ждите, коли ветер  будет  в
вашу деревню.
   Время к вечеру, ветер подходящий дунул. Бабы посудины с  пивом  прямь
ветру поставили, пива попробовали. нас покликали угощаться.
   Я не утерпел, здеся выпил да разорвался надвое: один я весь здесь,  а
другой тоже весь наскоро по деревням побежал. Наша деревня трезвей  всех
- у нас пьян, кто пьет, а там, кто не хочет и рот зажимат, только  носом
свистит, - и тот пьян.
   Из соседней деревни сигналы подают, мужики шапками машут, бабы  подо-
лами трясут, чтобы больше пивного пьяного духу по ветру  слали.  Выиска-
лись горлопаны, крик до нашей деревни кинули: - Хорошо  в  гостях,  дома
путче! А того путче дома гостем сидеть. За угощенье благодарим, и  напе-
редки ваши гости дома сидя!
   Ветер свое дело делат, по деревням окрест пьяной  дух  гонит.  Дерев-
ни-то кругом распьяны, с песнями-хороводами взялись. А в лесу, а в  поле
что творится!
   Поехали из городу охотники - ветром пьяным на охотников пахнуло, а  у
городских головы слабы, их разморило. Увидали охотники пьяно зверье, хо-
тели стре-лить, да позабыли, которой конец стрелят. Ну,  охотники  взяли
зверье за лапы и ведут в деревню к нам. А сами охотники с  ног  валятся.
Зверье: медведи, да волки, да пара лисиц - на ногах крепче, они от хмелю
злость потеряли, веселы стали. Звери охотников - за руки да за ноги,  да
волоком до деревни, тут с лап на лапы  нашим  пьяным  собакам  и  сдали.
Охотники хвалятся:
   - Гляньте, сколь мы храбры, сколь мы ловки. Живых медведей, волков  и
пару лисиц в деревню пригнали! Нам пьяной ветер много разов службу  сос-
лужил. Как каки разбойники, грабители на нашу деревню нацелятся - к при-
меру: чиновники, попы, полицейски - мы навстречу им пьяной ветер пустим,
а пьяных обратно и город спроваживам.
 
   СОБАКА РОЗКА
 
   Моя собака Розка со мной на охоту ходила-ходила, да и научилась  сама
одна охотиться, особливо за зайцами. Раз Розка зайца гнала. Заяц из лесу
да деревней, да к реке, а тут щука привелась, на берег головищу выстави-
ла, пасть разинула. Заяц от Розкиной гонки недосмотрел, что щукина пасть
растворена, думал - в како хорошо место спрячется, в пасть щуке  и  ско-
чил. Розка за зайцем - в щукино пузо и давай гонять  зайца  по  щукиному
нутру. Догнала-таки!
   Розка у щуки бок прогрызла, выбежала, зайца мне принесла.
   Со щукой у нас много хлопот было. Мой дом, вишь, ;)адне  всех  стоит.
Щуку мы всей семьей, всей родней домой добывали.
   Тащили, кряхтели, пыхтели. Притащили. Голова во дворе, хвост в  реке.
Вот кака была рыбина!
   Мы три зимы щуку ели. Я в городу пять бочек соленой щуки продал.
   Вот пирог на столе, думать, с треской? Нет, это  щука  Розкина  лова,
только малость лишку просолилась, да это ничего, поешь, обсолонись, луч-
ше попьешь. Самовар у меня  ведерный,  два  раза  дольем  -  оба  досыта
попьем!
 
   ВОЛЧЬЯ ШУБА
 
   Охотилась собачонка Розка на зайцев. Утресь поела-и на охоту. До пол-
ден бегала в лес да домой, в лес да домой - зайцев таскала.
   Пообедала Розка, отдохнула - тако старинно заве-денье после обеда от-
дохнуть. И снова в лес за зайцами.
   Волки заприметили Розку - и за ней. Хитра собачонка, быдто и не  пуж-
лива, быдто играт, кружит около одного места: тут капканы были поставле-
ны на волков. Розка кружит и через капканы шмыгат. Волки  вертелись-вер-
телись за Розкой и попали в капканы.
   Хороши волчьи шкуры были, большущи таки, что я из них три шубы  спра-
вил: себе, жоне и бабке. Волки-то Розкиной ловли, я и Розку не обидел. У
своей шубы сзади пониже пояса карман сделал для Розки. Розка  тепло  лю-
бит, в кармане спит и совсем неприметна и избу караулит: шуба в сенях  у
двери висит, и никому чужому проходу нет от Розки. А как я в гости засо-
бираюсь, Розка в карман на свое место скочит. По гостям ходить для Розки
- пер-во дело.
   В одних гостях увидал поп Сиволдай мою шубу, обза-рился и говорит:
   - Эка шуба широка, эка тепла! Волчья шуба нарядно енотовой. Эку  шубу
мне носить больше пристало!
   Надел Сиволдай мою шубу, а Розка зубами хватила попа сзаду. Поп  шубу
скинул и говорит: - Больно горяча шуба, меня в пот бросило! Руки урядни-
ка к чужому сами тянутся. - Коли шуба жарка - значит, враз по мне. Надел
урядник шубу, по избе начальством пошел, голову важно задрал. Розка свое
дело знат. Рванула урядника и раз, и два  с  двух  сторон.  Не  выдержал
урядник, весь вид важный потерял, сначала присел, потом подскочил,  едва
из шубы вылез. Отдувается.
   - Здорово греет шуба, много жару дает, да одно неладно - в носке  тя-
жела!
   Хозяйка в застолье стала звать. Мы сели. Поп Сиволдай присел было, да
подскочил - Розка знала, куда зубы запустить.
   Сиволдай стал на коленки у стола. - Я буду  на  коленях  молиться  за
вас, пьяниц, и чтобы вы не упились, лишне вино в себя вылью.
   Урядник тоже попробовал присесть и тоже подскочил,  за  больно  место
ухватился.
   - Ах, и я по примеру попа Сиволдая стану на коленки. Стоят на  колен-
ках перед водкой поп да урядник и пьют и заедают.
   Народу набилось в избу полнехонько, всем любопытно поглядеть на  попа
и урядника в эком виде.
   Какой-то проходящий украл мою шубу, подхватил в  охапку,  по  деревне
быдто с дельной ношей прошел. За деревней проходящий шубу  надел.  Розка
его рванула зу бами. Проходящий взвыл не своим голосом. На всю Уйму  от-
далось.
   Мы сполошились: что тако стряслось? Из застолья выбежали и видим:  за
деревней человек удират, за зад руками держится.
   А по деревне к нам шуба бежит, рукавами  разма-хиват,  воротником  во
все стороны качат, собак пугат.
   Урядник на меня наступат, пирог доедат, торопится,  пирогом  давится,
через силу выговариват:
   - Кака така сила в твоей шубе? Меня искусала и сама по деревне богат?
   Поп недоеденный пирог в карман упрятал. - Это колдовство! Дайте  сюда
святой воды. Я ту бу изничтожу.
   Дали воды из рукомойника. Сиволдай брызнул на шубу раз да и  два.  На
Розку водой попал. Розка водяного брызганья не терпит, с  шубой  вместях
подскочила, попа за пузо рванула.
   - Ох! - заверещал поп. За живот руками хватился it за угол дома спря-
тался, оттуда визжит.
   Шуба - к уряднику. Это Розка все своим умом выде-лыват, мое дело сто-
ронне, урядник ноги заподкидывал да бегом из нашей деревни.  И  долго  к
нам не показывался. Городски полицейски знали мою шубу: коли  в  волчьей
шубе иду, не. грабили.
 
   ПОРОСЕНОК ИЗ ПИРОГА УБЕЖАЛ
 
   Тетка Тороцыга попа Сиволдая в гости ждала. И  вот  заторопилась,  по
избе закрутилась, все дела зараз де-лат и никуды не поспеват!
   Хватила поросенка, водой сполоснула да  в  пирог  загнула.  Поросенок
приник, глазки зажмурил, хвостиком не вертит. Торопыга второпях позабыла
поросенка выпотрошить.
   А поп зван ись пирог с поросенком. Тетка Торопыга щуку живу на  латку
положила, на шесток сунула. Взялась за пирог с поросенком, в печку поса-
дила. А под руку друго печенье, варенье сунулось. Торопыга пирог из печ-
ки выхватила, в печку всяко друго понаставила.  Пирог  недопеченный,  да
щуку сыру на стол швырнула. У пирога корки чуть-чуть прихватило, поросе-
нок в пироге рыло в тесто уткнул и жив отсиделся.
   Торопыга яйца перепеченны по столу раскидала.  Сама  вьется,  ног  не
слышит, рук не видит, вся кипит! Поросенок из  пирога  рыло  выставил  и
хрюкат щуке: - Щука, нам уходить надо, а то поп Сиволдай придет,  нас  с
тобой съест, не посмотрит, что мы не печены, не варены. - Как уйдем-то?
   - За пирог, в коем я сижу, зубами уцепись, от  стола  хвостом  отмах-
нись, по печеным яйцам к двери прокатись, там ушат с водой стоит, в ушат
и ладь попасть.
   Щука так и сделала. За пирог зубами уцепилась,  хвостом  отмахнулась,
по печеным яйцам прокатилась да к двери.
   Пирог о порог шлепнулся, корки разошлись, поросенок коротенько  визг-
нул, из пирога выскочил да на улицу, да к речке и у куста притих.
   А щука в ушат с водой угодила, на само дно легла и ждет.
   Торопыга пусты корки пироговы в печку сунула - допекла. Гости в избу.
Поп Сиволдай еще в застолье не успел сесть - пирог в обе  руки  ухватил,
тем краем, из которого поросенок убежал, повернул ко рту и возгласил:
   - Во благовремении да с поросенком... - и потянул в себя жар из пиро-
га.
   Жаром поповско нутро обожгло. В нутре у попа заурчало, поп с перепугу
едва слово выдохнул: - Кума, я поросенка проглотил! Слышь - урчит.
   Крутонулся Сиволдай из избы да к речке, упал у куста и вопит:  -  Об-
лейте меня холодной водой, у меня в животе
   горячий поросенок!
   Торопыга заместо того, чтобы воды из речки черпнуть, притащила ушат с
водой и чохнула на попа. Щука хвостом вильнула, в речку нырнула. Поросе-
нок это увидел, из-за куста выскочил и с визгом ускакал в  сторону.  Поп
закричал: - Не ловите его, он съеден был! После екого угощенья поп не то
что не сыт, а даже отощал весь.
 
   ПОП-ИНКУБАТОР
 
   Поп Сиволдай к тетке Бутене привернул. Дело у по па одно - как бы че-
го поесть да попить.
   Тетка Бутеня в город ладилась, на столе корзина с яйцами. Поп  Сивол-
дай потчеванья, угощенья да к столу приглашенья не стал ждать:  на  стол
поставлено - значит ешь. Припал поп к корзине и давай яйца  глотать,  не
чавкая. Тетка Бутеня всполошилась:
   - Что ты, поп! Ведь с тобой неладно станет, проглотил десяток да  еще
две штуки.
   - Нет, кума, проглотил я пять, ну, да пересчитывать не стану.
   Тетка Бутеня страхом трепещется, говорит-торопится: - Поп, боюсь я за
тебя и за себя, кабя мне не быть в ответе. Рыгни-ка! Может, недалеко уш-
ло, сколько ни есть обратно выкатятся.
   Поп Сиволдай головой мотат, бородой трясет, волосами машет. Жаль ему,
что проглочено, отдавать.
   - Я сегодня на трои именины зван да на новоселье. Во всех местах поо-
бедаю, ну и, авось, того, ничего!
   Поп на именинах на троих пообедал и кажной раз принимался есть, как с
голодного острова приехал. На новоселье поужинал. И на ногах не держится
- брюхо-то вперед перецеплят.
   Дали попу две палки подпорами. Ну, Сиволдай подпоры переставлят, ноги
передвигат и таким манером до дому доставился, лег на кровать.
   А в тепле да впотемни у попа в животе цыплята вывелись, выросли, куры
яйца снесли и новых цыплят вывели.
   Поп Сиволдай в церкви службу ведет, проповедь говорит: Мне дров запа-
сите, Мне сена накосите, Мне хлеб смолотите, Мне  же,  попу  же,  Деньги
заплатите!
   А петухи в поповом животе, как певчие на клиросе,  ко  всякому  слову
кричат: - Ку-ка-ре-ку!
   Народу забавно: потешней балагана, веселей кинематографа.
   Это бы и ничего, да вот для попадьи больше неудобство. Как поп Сивол-
дай спать повалится, так в нем петухи и заорут. Они ведь не знают, ковды
день, ковды ночь, - кричат без порядку времени - кукарекают да кукарека-
ют. Попадья от этого шуму сна лишилась. Тут подвернулся  лошадиный  док-
тор. По попадьиному зову пришел, попу брюхо распорол,  кур,  петухов  да
цыплят выпустил, живот попу на пуговицы стеклярусны застегнул  (пуговицы
попадья от новой модной жакетки отпорола).
   А кур да петухов из попа выскочило  пятьдесят  четыре  штуки,  окромя
цыплят. Тетка Бутеня руками замахала, птиц ловить стала.
   - Мои, мои, все .мои! Яйца поп глотал без угощенья, значит, вся  жив-
ность моя!
   Поп уперся, словами отгораживатся: - Нет, кума, не  отдам!  В  кои-то
веки я своим собственным трудом заработал. Да  у  меня  заработанного-то
еще не бывало!
   Тетка Бутеня хватила попа и поволокла в свою избу. Попадье пояснила:
   - Заместо пастуха прокормлю сколько-нибудь ден. Дома тетка дала  попу
яиц наглотаться. И снова у попа без лишной проволочки цыплята  вывелись.
Его, попа-то, в другу избу потащили. Так вся Уйма наша кур заимела.
   Поповску жадность наши хозяйки на пользу себе поворотили.
   Мы бы и очень хорошо разбогатели, да поповско начальство узнало,  за-
шумело:
   - Кака така нова невидаль - от попа доход! Ников-ды этого не  бывало.
Попу доход - это понятно, а от попа доход - небывалошно дело! Что за но-
ва вера? И совсем не пристало попу живот свой на обчественну пользу  от-
давать! Предоставить попа Сиволдая с животом, застегнутым на модны стек-
лярусны пуговицы, в город и сделать это со всей поспешностью.
   А время горячо, лошади заняты, да и самим время терять нельзя. Решили
послать попа по почте. Хотели на брюхо марку налепить и заказным письмом
отправить. Да денег на марку - на попа-то, значит, -  жалко  стало  тра-
тить. Мы попу на живот печать большу сургучну поставили, а сзади во  всю
ширину написали: доплатное.
   В почтовой ящик поп не лезет, ящик мал. Мы ящик малость  разломали  и
втиснули-таки попа. А коли в почтовой ящик попал, то по  адресу  дойдет!
Только адрес-то не в город написали, а в другу деревню (от нас почтового
ходу день пять будет!). Думать, вру? У меня и доказательство есть. С той
самой поры инкубаторы и завелись.
 
   ОГЛОБЛЯ РАСЦВЕЛА
 
   Разны дожди живут. И редкой стороной пройдет. Да мы не всякого и  за-
зывам. Ежели сердитый, который по постройкам барабанит и крыши пробиват,
того мы в город спроваживам. Сердитой  дождище  чиновников,  полицейских
прополощет, прохлещет - после него простому народу дышать легче.
   В бывалошно-то время мы сами-то мало что могли сделать. На  все,  что
хорошо, запреты были, а коли сделать, что для всех пользительно,  за  то
штрафом били.
   Дожди - народ вольный, ходили, что нужно выращивали, что лишно - спо-
ласкивали, водой прочь угоняли.
   Дожди порывисты у чиновников, даже у самых больших, у  самых  толсто-
мордых, фуражки с кокардами срывали. Приказы со стен смывали. Нам  дожди
подмогой бывали и в поле, и на огороде. В деревне дождям  радовались,  в
городу от дождя прятались.
   Был у меня друг-приятель совсем особенный - дождь  урожайной.  Только
вот не упреждал о себе, прибегал, когда ему ловче, дожди и спят и обеда-
ют не в наше время, у них и недели други, не как у нас.
   Прибежит урожайной дождик, раскинется бисером, частой говорей.
   Тут только не зевай, время не теряй, что хошь посади - зарастет.
   Вот раз урожайной дождик зазвенел, брызгами  со-светился.  Я  ладился
стару оглоблю на дрова изрубить, взял да и ткнул в землю оглоблю-то.
   Оглобля супротивиться не стала, буди того и дожида-ла - разом зазеле-
нела и в рост пошла.
   Я торопился, по двору крутился,  чтобы  деревянну  хозяйственность  в
рост пустить. Что на глаза да под руки попало - все на оглоблю расту щу,
цветущу накидывал: ведра, шайки, полагушки, грабли,  лопаты,  палки  для
ухватов, наметельники, для белья катки и  вальки,  на  крынки  деревянны
покрышки. Попалось веретено - подкинул и его.
   Над моим двором зеленой разговор пошел. Новоурожайна  хозяйственность
первоочередно поспела и веселыми частушками в кучи складывалась,  и  как
по заказанному счету, всем хозяйкам на всю Уйму по штуке и про запас  по
десятку. Никому и не завидно, никому не обидно - всем в обиход.
   Наше богатство нашему согласью не было помешней. А на оглобленном де-
реве новы оглобли расти стали. Сначала палками, а подтянули себя -  и  в
кучи новы оглобли улеглись.
   С дерева оглобли не все пали, которы занозисты, те цвели да  размахи-
вались, в разны стороны себя метали, и с присвистом. В нашу  сторону  от
оглобель песня неслась веселая с припевом:
   Деревенских мы уважим, Путь чиновникам покажем,  Сопроводим  их  Мимо
наших ворот с песнями.
   У оглобель дела с песнями не расходятся. Как к нашей  деревне  почнет
подбираться чиновник по крестьянским делам али полицейский со злым умыс-
лом, так оглобли свистнут в ихну сторону и вдоль спины опрягут,  по  шее
огреют и мимо дорогу покажут. От злыдней мы  страху  натерпелись,  и  им
острастка нужна была. Чиновники тоже в  умно  рассуждение  пустились:  -
Палка, - говорят, - о двух концах. Про палку оно верно, да когда палка в
руках. А оглобли-то сами собой управляли и обоими концами били кого  на-
до. Битые-то, бывало, стороной обходили всяко дерево у деревни. У нас  и
поговорка была: - Пуганы чиновники куста боятся.
 
   САНИ ВЫРОСЛИ
 
   Со мной да с санями при урожайном дождике еще та-ко дело было.
   Ладил сани, как заведено, летом, к  зиме  готовился.  Слышу  -  ровно
стеклянны колокольчики звенят. Оглянулся, а дожик падат, как пляшет,  на
лужицах пузырями играт.
   Я сани впереверт и в землю ткнул. И места не узнал! Кругом  зазелене-
ло, круг меня выкинулся лесок и много места занял, да вырос не на месте.
   Мне мешкать некогда. Стал я лес вырубать. Как лесину срублю, она сама
распадется на полозья, на копылки, на поперечины,  на  продольны  доски.
Ветки крутятся, сани сами связываются, в ряды выравниваются.
   Скорым часом весь лесок вырубил, разогнулся, оглянулся.  Сани  свежим
деревом блестят, даже ослепительно, запах смолистый, душистый - нюхай да
силы набирайся, очень пользительный дух.
   Сосчитал сани, на всю Уйму, по саням на  двор,  насчитал  и  запасных
сколько надо.
   Урядник, чиновник по крестьянским делам, поп Сиволдай на сани обзари-
лись и решили утащить хотя бы одни на троих. Им чужо добро руки не коло-
ло.
   Наших уемских опасались, знали, что у н