С.Г Писахов.
   Ледяна колокольня
 
   Сказки - очерки
   Москва "СОВЕТСКАЯ РОССИЯ" 1992
 
 
   Составление Л. Ю. Шульман Иллюстрации И. Бурмагиной Оформление А.  Ф.
Сергеева
   Писахов С. Г.
   Ледяна колокольня: Сказки и очерки/Сост. Л. Ю. Шульман.  -  М.:  Сов.
Россия, 1992. - 320 с. - (Живое русское слово).
   Книгу составили лучшие  произведения  Степана  Григорьевича  Писахова
(1879-1960)- русского советского писателя-сказочника.
   С глубоким лиризмом и чуткостью рассказывает писатель о  суровой  се-
верной природе, о быте поморов. Сказки Писахова, уходя своими истоками в
поморский фольклор, в живую народную речь, являются миниатюрами с харак-
терным сочетанием мягкого юмора, тонкого лиризма и сатирической гипербо-
лизации. Книгу дополняют очерки автобиографического характера.
 
   ОТ АВТОРА
 
   Сочинять и рассказывать сказки я начал давно, записывал редко.
   Мои деды и бабка со стороны матери родом из Пинеж-ского  района.  Мой
дед был сказочник. Звали его сказочник Леонтий. Записывать  сказки  деда
Леонтия никому в голову не приходило. Говорили о нем:  большой  выдумщик
был, рассказывал все к слову, все к месту. На промысел деда Леонтия бра-
ли сказочником.
   В плохую погоду набивались в промысловую избушку. В тесноте да в тем-
ноте: светила коптилка в плошке с звериным салом. Книг с собой не брали.
Про радио и знати не было. Начинает сказочник  сказку  длинную  или  бы-
валь-щину с небывальщиной заведет. Говорит долго, остановится,  спросит:
- Други-товарищи, спите ли? Кто-нибудь сонным голосом отзовется: -  Нет,
еще не спим, сказывай.
   Сказочник дальше плетет сказку. Коли никто голоса не подаст,  сказоч-
ник мог спать. Сказочник получал два пая: один за  промысел,  другой  за
сказки. Я не застал деда Леонтия и не слыхал его сказок. С детства я был
среди богатого северного словотворчества. В работе над  сказками  память
восстанавливает отдельные фразы, поговорки, слова. Например: - Какой  ты
горячий, тебя тронуть - руки обожжешь. Девица, гостья из Пинеги, расска-
зывала о своем житье: - Утресь маменька меня будит, а я  сплю-тороплюсь!
При встрече старуха спросила:
   - Што тебя давно не видно, ни в сноп, ни в горсть?  Спрашивали  меня,
откуда беру темы для сказок? Ответ прост:
   Ведь рифмы запросто со мной живут, две придут сами, третью приведут.
   Сказки пишу часто с натуры, почти с натуры. Многое помнится и  многое
просится в сказку. Долго перечислять, что дало ту или иную сказку. Скажу
к примеру. Один заезжий спросил, с какого года я  живу  в  Архангельске.
Секрет не велик. Я сказал: - С 1879 года.
   - Скажите, сколько домов было раньше в Архангельске?
   Что-то небрежно-снисходительное было в тоне, в вопросе. Я в тон заез-
жему дал ответ:
   _ Раньше стоял один столб, на столбе доска с надписью:
   _ А-р-х-а-н-г-е-л-ь-с-к. Народ ютился кругом столба.
   Домов не было, о них и не знали. Одни хвойными ветками  прикрывались,
другие в снег зарывались, зимой в звериные шкуры завертывались.  У  меня
был медведь. Утром я вытряхивал медведя из шкуры, сам залезал  в  шкуру.
Тепло ходить в медвежьей шкуре, и мороз - дело постороннее. На ночь шку-
ру медведю отдавал...
   Можно было сказку сплести. А заезжий готов верить. Он попал в  "дикий
север". Ему хотелось полярных впечатлений.
   Оставил я заезжего додумывать: каким был город без домов.
   В 1924 году в сборнике "На  Северной  Двине"  напечатана  моя  первая
сказка "Не любо - не слушай. Морожены песни".
   С Сеней Малиной я познакомился в 1928 году. Жил Малина в деревне  Уй-
ме, в 18 километрах от города. Это  была  единственная  встреча.  Старик
рассказывал о своем тяжелом детстве. На прощанье рассказал, как он с де-
дом "на корабле через Карпаты ездил" и "как собака Розка волков ловила".
Умер Малина, кажется, в том же 1928 году. Чтя память безвестных северных
сказителей - моих сородичей и земляков, - я свои сказки  веду  от  имени
Сени Малины,
   Ст. ПИСАХОВ
 
   СКАЗКИ
 
   НЕ ЛЮБО - НЕ СЛУШАЙ
 
   Про. наш Архангельский край столько всякой неправды да напраслины го-
ворят, что придумал я сказать все, как есть у нас. Всю сущу правду,  что
ни скажу - все правда. Кругом земляки, соврать не дадут. К примеру, река
наша Двина в узком месте тридцать пять верст, а в широком - шире моря. А
ездили по ней на льдинах вечных. У нас и ледяники есть. Таки люди, кото-
ры ледяным промыслом живут. Льдины с моря гонят да дают в  прокат,  кому
желательно.
   Запасливы старухи в вечных льдинах проруби дела-. ли.  Сколько  годов
держится прорубь!
   Весной, чтобы занапрасно льдина с прорубью не таяла, ее на  погребицу
затаскивали - квас, пиво студили. В стары годы девкам в  придано  первым
делом вечну льдину давали, вторым делом - лисью шубу, чтобы было на  чем
да в чем за реку в гости ездить. Летом к нам много народу приезжат.  Вот
придут к ледянику да торговаться учнут, чтобы дал льдину получше, а взял
бы по три копейки с человека. А тран-вай в те поры брал пятнадцать копе-
ек.
   Ну, ледяник ничего, для виду согласен. Подсунет дохлу льдину - стару,
иглисту, чуть живу (льдины хоть и вечны, да и им век приходит).
   Приезжи от берега отъедут верст с десяток, тоже как путевы, песню за-
ведут. Наши робята уж караулят - крепкой льдиной  толконут,  стара-то  и
сыпаться начнет. Приезжи завизжат: "Ой, тонем, ой, спасите!"
   Ну, робята подъедут на крепких льдинах, обступят: "По целковому с ры-
ла, а то вон и медведь плывет, да и моржей напустим!"
   А мишки белы с моржами, вроде как на жалованье али  на  поденщине,  -
свое дело знают. Уж и плывут. Приезжи с перепугу  платят  по  целковому.
Впредь не торгуйся! А мы-то сами хорошей конпанией наймем льдину. Снача-
ла пешней попробуем, сколько ей годов  уз-нам,  коли  больше  ста  -  не
возьмем, коля сотни нет - значит, к делу гожа; у нас и старики,  которым
меньше ста, козырем ходят.
   На льдину сядем, парус для скорости поставим,  а  от  солнца  зонтики
растопырим, чтобы не очень припекало. У нас летом солнце-то  не  закаты-
ватся: ему на одном месте стоять скучно, ну, оно и  крутит  по  небу.  В
сутки раз пятьдесят обернется, а коли погода хороша да  поветерь,  то  и
семьдесят; коли дождь да мокреть, так солнце отдыхат, стоит.
   А на том берегу всяка благодать, всяческо благо-растворение.  Морошка
крупна, ягоды по три фунта и боле, и всяка друга ягода.
   Семга да тресда сами ловятся, сами потрошатся, сами солятся,  сами  в
бочки ложатся. Рыбаки только бочки порозны к берегу подкатывают да днища
заколачивают. А котора рыба побойче - выпотрошится да в пирог  завернет-
ся. Семга да палтусина ловче всех рыб в  пирог  заворачиваются.  Хозяйки
только маслом смазывают да в печку подсаживают.
   Белы медведи молоком торгуют - приучены. Белы медвежата  семечками  и
папиросами промышляют. Птички всяки чирикают: полярны совы, чайки, гаги,
гагарки, гуси, лебеди, северны орлы, пингвины.
   Пингвины у нас хоть не водятся, но приезжают на заработки, с  шарман-
кой ходят да с бубном, а ины об-лизьяной одеваются, всяки  штуки  предс-
тавляют, им в не пристало облизьяной одеваться - ноги коротки, ну, да мы
не привередливы, нам хоть и не всамделишна облизьяна, лишь бы смешно бы-
ло.
   А в большой праздник да возьмутся пингвины с белыми медведями хорово-
ды водить, да еще вприсядку пустятся, ну, до уморенья! А моржи да тюлени
с нерпами у берега в воде хлюпают да поуркивают - музыку делают по-свое-
му.
   А робята поймают кита или двух, привяжут  к  берегу  и  заставят  для
прохлаждения воздуха воду столбом пускать. А бурым медведям ход настрого
запрещен. По-зажилыо столбы понаставлены и надписи на них: "Бурым медве-
дям ходу нет".
   Раз вез мужик муки мешок. Это было вверху, выше Лявли.  Вот  мужик  и
обронил мешок в лесу. Медведь нашел, в муке вывалялся весь и стал на ма-
нер белого. Стащил лодку да приехал в город: его водой да поветерью нес-
ло, он рулем ворочал. До рынка доехал, на льдину пересел. Думал  сначала
промышлять семечками да квасом, а как разживется, и самогоном торговать.
Да его узнали - как не узнать? - обличье-то показало! Что смеху было!  В
воде выкупали. Мокрехонек, фыркат, а его с хохотом да с  песнями  робята
за город прогнали.
   Медведь заплакал от обиды. Народ у нас добрый: дали ему вязку калачей
с анисом, сахару полпуда да велели кой-когда за шаньгами приходить.
 
   СЕВЕРНО СИЯНИЕ
 
   Летом у нас круглы сутки светло, мы и не спим: день работам,  а  ночь
гулям да с оленями вперегонки бегам. А с осени к зиме готовимся. Северно
сияние сушим. Спервоначалу-то оно не сколь высоко светит.
   Бабы да девки с бани дергают, а робята с заборов. Надергают эки охап-
ки! Оно что - дернешь, вниз головой опрокинешь -  потухнет,  мы  пучками
свяжем, на подволоку повесим, и висит на подволоке, не сохнет,  не  дох-
нет. Только летом свет терят. Да летом и не под нужду, а к темному  вре-
мени опять отживается.
   А зимой другой раз в избе жарко, душно - не продохнуть, носом не про-
воротить, а дверь открывать нельзя: на улице мороз щелкат.  Возьмем  се-
верно сияние, теплой водичкой смочим и зажжем. И  светло  так  горит,  и
воздух очищат, и пахнет хорошо.
   Девки у нас модницы, выдумщицы, северно сияние в косах  носят  -  как
месяц светит! Да еще из сияния звезд наплетут, на лоб  налепят.  Страсть
сколь красиво! Просто андели! Про наших девок в песнях пели:
   У зари, у зореньки Много ясных звезд, А в деревне  Уйме  им  и  счету
нет!
   Девки по деревне пойдут - вся деревня вызвездит.
 
   ЗВЕЗДНЫЙ ДОЖДЬ
 
   По осени звездный дождь быват. Как только он зачастит, мы  его  соби-
рам, стараемся.
   Чашки, поварешки, ушаты, крынки, ладки, горшки и квашни, ну, всяку  к
делу подходящу посуду вытащим под звездный дождь. Дождь в посудах  усто-
ится, стихнет. Мы в бочки сольем, под бочки хмелю насыплем.
   Пиво тако крепко живет. Мы этим пивом добрых людей  угощали  во  здо-
ровье, а полицейских злыдней этим же пивом так звезданем, что от нас ку-
барем катятся.
   Да это не сказка кака, а взаболь у нас так:  кругом  народ  читающий,
знающий, соврать не дадут. У нас так и зовется: "не любо - не слушай".
 
   МОРОЖЕНЫ ПЕСНИ
 
   В прежне время к нам заграничны корабли приезжали за  лесом.  От  нас
лес увозили. Стали и песни увозить.
   Мы до той поры и, в толк не брали, что можно песнями торговать.
   В нашем обиходе песня постоянно живет, завсегда  в  ходу.  На  работе
песня - подмога, на гулянье - для пляса, в гостьбе - для общего веселья.
Чтобы песнями торговать - мы и в уме не держали.
   Про это дело надо объяснительно обсказать, чтобы сказанному вера  бы-
ла. Это не выдумка, а так дело было.
   В стары годы морозы жили градусов на двести, на триста. На моей памя-
ти доходило до пятисот. Старухи сказывают - до семисот бывало, да мы  не
очень верим. Что не при нас было, того, может, и вовсе не было.
   На морозе всяко слово как вылетит - и замерзнет!  Его  не  слышно,  а
видно. У всякого слова свой вид, свой цвет, свой свет  Мы'  по  льдинкам
видим, что сказано, как сказано. Ежели новость кака али заделье  -  это,
значит, деловой разговор - домой несем, дома в тепле  слушам,  а  то  на
улице в руках отогрем. В морозны дни мы при встрече шапок не снимали,  а
перекидывались мороженым словом приветным. С той поры повелось говорить:
словом перекидываться. В морозны дни над Уймой морожены  слова  веселыми
стайками перелетали от дома к дому да через улицу. Это наши хозяйки  но-
востями перебрасывались. Бабам без новостей дня не прожить.
   Как-то у проруби сошлись наша Анисья да сватья из-за реки.  Спервона-
чалу ладно говорили, слова сыпали гладкими льдинками на снег,  да  пока-
жись Анисье, что сватья сказала кисло слово. По льдинке видно.
   - Ты это что? - кричит Анисья, - како слово сказала? Я хошь  ухом  не
воймую, да глазом вижу!
   И пошла, и пошла, ну, прямо без удержу, до  потем-ни  сыпала.  Сватья
тоже не отставала, как подскочит (ее злостью подбрасывало) да как начнет
переплеты ледяны выплетать. Слова-то - все дыбом.
   А когда за кучами мерзлых слов друг дружку не видно стало, разошлись.
Анисья дома свекровке нажали-лась, что сватья ей всяких кислых слов  на-
говорила.
   - Ну и я ей навалила, только бы теплого дня дождаться, оно хоть и за-
дом наперед начнет таять, да  ее,  ругательницу,  насквозь  прошибет!  .
Свекровка-то ей говорит:
   - Верно, Анисьюшка, уж вот как верно твое слово. И таки они  горлопа-
нихи на том берегу, просто страсть! Прошлу зиму я  отругиваться  бегала,
мало не сутки ругалась, чтобы всю-то деревню переругать. Духу не перево-
дила, насилу стругалась. Было на уме  еще  часик-другой  поругаться,  да
опара на пиво была поставлена, боялась, кабы не перестояла. Посулила еще
на спутье забежать поругать.
   А малым робятам забавы нужны - матери потаков-щицы на улицу  выбежат,
наговорят круглых ласковых слов. Робята ласковыми словами играют,  слова
блестят, звенят музыкой. За день много ласковых слов переломают.  Ну  да
матери на ласковы слова для робят устали не знают. А деъкам  перво  дело
песни. На улицу выскочат, от мороза подол  на  голову  накинут,  затянут
песню старин-ну, длинну, с переливами, с выносом! Песня мерзнет колечуш-
ками тонюсенькими-тонюсенькими, колечушко в колечушко, отсвечиват цветом
каменья драгоценного, отсвечиват светом радуги. Девки из мороженых песен
кружева сплетут да всяки узорности. Дом по переду весь улепят да увесят.
На конек затейно слово с прискоком скажут. По  краям  частушек  навесят.
Где свободно место окажется, приладят слово  ласково:  "Милый,  приходи,
любый, заглядывай!" Нарядно нашей деревни нигде не  было.  Весной  песни
затают, зазвенят, как птицы каки невиданны запоют!
   С этого и повелась торговля песнями. Как-то шел заморской  купец,  он
зиму проводил по торговым делам, нашему языку обучался. Увидал украшенье
- морожены песни - и давай от удивленья ахать да руками размахивать.
   - Ах, ах, ах! Ах, ах, ах! Кака распрекрасна ин-тересность  диковинна,
без всякого береженья на само опасно место прилажена!
   Изловчился купец да отломил кусок песни, думал - не видит никто.  Да,
не видит, как же! Робята со всех сторон слов всяческих наговорили, и  ну
в него швырять. Купец спрашиват того, кто с ним шел: - Что за штуки кол-
ки каки, чем они швыряют? - Так, пустяки.
   Иноземец и "пустяков" набрал охапку. Пришел домой, где жил, "пустяки"
по полу рассыпал, а песню рассматривать стал. Песня растаяла да только в
ушах прозвенела, а "пустяки" на полу тоже растаяли да за-поскакивали ко-
му в нос, кому в рыло. Купцу выговор сделали, чтобы таких слов в избу не
носил.
   Иноземцу загорелось песен назаказывать: в свою страну завезти на  по-
любование да на прослушанье.
   Вот и стали песни заказывать да в особы ящики складывать  (таки,  что
термоящиками прозываются). Песню уложат да обозначат,  которо  -  перед,
которо - зад, чтобы с другого конца не начать. Больши кучи напели. А  по
весне на пароходах и отправили. Пароходищи нагрузили до труб. В заморску
страну привезли. Народу любопытно, каки таки морожены  песни  из  Архан-
гель-скова? Театр набили полнехонек.
   Вот ящики раскупорили, песни порастаяли да как взвились, да как  заз-
венели! Да дальше, да звонче, да и все. Люди в ладоши захлопали,  закри-
чали: - Еще, еще! Слушать хотим!
   Да ведь слово не воробей, выпустишь - не поймать, а песня, что  соло-
вей, прозвенит - и вся тут. К нам письма слали и заказны,  и  просты,  и
доплатны, и депеши одну за другой: "Пойте больше, песни заказывам, паро-
ходы готовим, деньги шлем, упросом просим: пойте!"
   Коли деньги шлют, значит, не обманывают. Наши девки, бабы и  старухи,
которы в голосе, - все принялись песни тянуть, морозить.
   Сватьина свекровка, ну, та сама, котора отругиваться бегала,  тоже  в
песенно дело вошла. Поет да песен^ ным словом помахиват, а  песня  мерз-
нет, как белы птицы летят. Внучка старухина у  бабки  подголоском  была.
Бабкина песня - жемчуга да брильянты-самоцветы, внучкино  вторенье,  как
изумруды. Девки поют, бабы поют, старухи поют. Песня делам не мешат, ря-
дом с делом идет, доход дает.
   Во всех кузницах стукоток, брякоток стоит - ящики для песен  сколачи-
вают.
   Мужики бороды в стороны отвернули, с помешки чтобы бороды слов не за-
держивали.
   - Дакосе и мы их разуважим, свое "почтение"  скажем.  Ну,  и  запели!
Проходящи мимо сторонились от тех песен. Льдины летели тяжело, но склад-
но. Нам забавно: пето не для нас, слушать не нам.
   Для тех песен особи ящики делали и таки большущи, что  едва  в  улице
поворачивали. К весне мороженых песен больши кучи накопились.
   Заморски купцы приехали. Деньги платят,  ящики  таскают,  на  пароход
грузят и говорят: - Что таки тяжелы сейгод песни?  Мужики  бородами  рты
прикрыли, чтобы смеху не было слышно, и отвечают:
   - Это особенны песни, с весом, с особенным уважением  в  честь  ваших
хозяев напеты. Мы их завсегда оченно уважам.  Как  к  слову  приведется,
каждый раз говорили: "Кабы им ни дна ни  покрышки".  Это-то,  по-вашему,
значит - всего хорошего желам. Так у нас испокон века заведено. Так всем
и скажите, что это от архангельского народу особенно уважение.
   Иноземцы и обрадели. Пароходы нагрузили, флагами обтянули,  в  музыку
заиграли. Поехали. Домой приехали, сейчас афиши и объявления  в  газетах
крупно отпечатали, что от архангельского народу  особенно  уважение  за-
морской королеве: песни с весом!
   Король и королева ночь не спали, спозаранку  задним  ходом  .в  театр
забрались, чтобы хороши места захватить. Их знакома сторожиха  пропусти-
ла.
   Вот ящики поставили и все разом раскупорили. Ждут. Все  вперед  пода-
лись, чтобы ни одного слова не пропустить.  Песни  порастаяли  и  начали
звенеть. На что заморски хозяева нашему языку не обучены, а поняли!
 
   УЙМА В ГОРОД НА СВАДЬБУ ПОШЛА
 
   Вот моя старуха сердится за мои рассказы, корит - зачем выдумываю.
   А ежели выдумка - правда? Да моя-то выдумка, коли на  то  пошло,  дак
верно жониной правды.
   К примеру хошь: стоит вот дом, в котором живу, в котором сичас сижу.
   По-еенному, по-жониному, дом на четвереньках стоит - на  четырех  уг-
лах. А по-моему, это уже выдумка. Мой дом ковды как  выстанет  -  и  все
по-разному.
   В утрешну рань, коли взглядывать мельком, дом-то  после  ночи,  после
сна при солнышке весь расправится, вздынется да станет всяки штуки выде-
лывать: и так и сяк повернется, а сам довольнехонек, окошками  светится,
улыбается.
   Коли в дом глазами вперишься, то он стоять будет, как истукан, не ше-
вельнется, только крыша на солнце зарумянится.
   Глядеть нужно вполглаза, как бы ненароком. Да что дом! Баня у меня  и
вся-то никудышна: скособочилась, как старуха, да как у старухи-табашницы
под носом от табаку грязно, у бани весь перед от дыму закоптел.
   Вот и было единово эко дело: глянул я на баню вполглаза,  а  баня-то,
как путева постройка, окошечком улыбочку  сосветила,  коньком  тряхнула,
сперва попри-села, потом подскочила и двинулась, и пошла!
   Я рот разинул от экой небывалости, в баню глазами уставился,  -  баня
хошь бы што: банным полком скрипнула да мимо меня ходом.
   Гляжу - за баней овин вприпрыжку без оглядки бежит, баню догонят.
   Ну, тут и меня надо. Скочил на овин и поехал! А за мной и дом со свай
сдвинулся: охнул, поветью, как подолом, махнул, поразмялся на месте -  и
за мной.
   По дороге как гулянка кака невиданна. Оно, может быть,  и  не  первый
раз дело эко, да я-то впервой увидал. Дома степенно идут,  не  качаются,
для форсу крыши набекрень, светлыми окошками улыбаются, повети распусти-
ли, как наши бабы сарафанны подолы на гулянке. Которы дома крашены да  у
которых крыши железны - те норовят вперед протолкаться. А бани да овины,
как малы робята, вперегонки.
   - Эй, вы, постройки, постойте! Скажите,  куды  спешите,  куды  дорогу
топчете?
   Дома дверями заскрипели, петлями дверными завизжали и такой мне ответ
дали:
   - В город на свадьбу торопимся.