с чашкой золотой, и  с
рюмкой налитой.
   Ты не гляди, что до меня было тридцать пять верст, - тетка Бутеня так
меня отделала, что я сколько ден людям на глаза не показывался.
 
   КАК КУПЧИХА ПОСТНИЧАЛА
 
   Уж така ли благочестива, уж такой ли правильной жизни  была  купчиха,
что одно умиленье!
   Вот как в масленицу сядет купчиха с утра блины ись. И ест, и ест бли-
ны - и со сметаной, с икрой, с семгой, с  грибочками,  с  селедочкой,  с
мелким луком, с сахаром, с вареньем, разными припеками, ест со  вздохами
и с выпивкой.
   И так это благочестиво ест, что даже страшно. Поест, поест,  вздохнет
и снова ест.
   А как пост настал, ну, тут купчиха постничать стала. Утром глаза отк-
рыла, чай пить захотела, а чаю-то нельзя, потому пост.
   В посту не ели ни молочного, ни мясного, а кто строго постился, тот и
рыбного не ел. А купчиха постилась изо всех сил: она и чаю  не  пила,  и
сахару ни колотого, ни пиленого не ела, ела сахар особенный  -  постной,
вроде конфет.
   Дак благочестивая кипяточку с медом выпила пять чашек  да  с  постным
сахаром пять, с малиновым соком пять чашек да с вишневым пять, да не по-
думай, что с настойкой, нет, с соком. И заедала черными сухариками.
   Пока кипяточек пила, и завтрак поспел. Съела купчиха капусты  соленой
тарелочку, редьки тертой тарелочку, грибочков мелких, рыжичков, тарелоч-
ку, огурчиков соленых десяточек, запила все  квасом  белым.  Взамен  чаю
стала сбитень пить паточный. Время не стоит, оно к полудню пришло.  Обе-
дать пора. Обед постной-постной! На перво жиденька овсянка с луком, гри-
бовница с крупой, лукова похлебка.
   На второ грузди жарены, брюква печена,  солони-ки  -  сочни-сгибни  с
солью, каша с морковью и шесть других каш разных с вареньем и три  кисе-
ля: кисель квасной, кисель гороховый, кисель малиновый. Заела все  варе-
ной черникой с изюмом. От маковников отказалась:
   - Нет-нет, маковников ись не стану, хочу, чтобы во весь пост и росин-
ки маковой во рту не было!
   После обеда постница кипяточку с клюквой и с яблочной пастилой  попи-
ла.
   А время идет и идет. За послеобеденным кипяточном с клюквой, с пасти-
лой тут и паужна.
   Вздохнула купчиха, да ничего не поделать - постничать надо!
   Поела гороху моченого с хреном, брусники с толокном, брюквы  пареной,
тюри мучной, мочеными яблоками с мелкими грушами в квасу заела.
   Ежели неблагочестивому человеку, то такого поста не выдержать -  лоп-
нет.
   А купчиха до самой ужны пьет себе кипяточек с су хими ягодками.  Тру-
дится - постничат! Вот и ужну подали.
   Что за обедом ела, всего и за ужной поела. Да  не  утерпела  и  съела
рыбки кусочек, лещика фунтов на девять.
   Легла купчиха спать, глянула в угол, а там лещ. Глянула в  другой,  а
там лещ!
   Глянула к двери - и там лещ! Из-под  кровати  лещи,  кругом  лещи.  И
хвостами помахивают. Со страху купчиха закричала.
   Прибежала кухарка, дала пирога с горохом - полегчало купчихе.
   Пришел доктор - просмотрел, прослушал и сказал: -  Первый  раз  вижу,
что до белой горячки объелась. Дело понятно,  доктора  образованны  и  в
благочестивых делах ничего не понимают.
 
   СНЕЖНЫ ВЕХИ
 
   Просто дело снег уминать книзу: ногами топчи - и все тут. Я вот квер-
ху снег уминаю, делаю это, ковды снег подходящий да  ковды  в  крайность
запонадобится.
   Вот дали мне наряд дорогу вешить, значит, вехами обставить. А мне не-
охота в лес за вехами ехать. Тут снег повалил под стать густо. Ветра  не
было, снег валил степенно, раздумчиво, без спешности, как  на  поденщине
работал.
   Я стал на место, куда веха  надобна,  растопырился  и  заподскакивал.
Снег сминаться стал над головой, аршин на пятнадцать выстал столб.  Я  в
сторону подался, столб на месте остался.
   Я на друго место - и там столб снежный головой намял. И  каким  часом
али минутошно боле я всю дорогу обвешил, столбы лопатой  прировнял.  Два
столба про запас приберег. Перед самой потеменью солнышко глянуло и так
   малиново ярко осветило мои столбы-вехи! Я сбоку водой  плеснул,  свет
солнечно-малиновой в столбы и вмерз-нул.
   Уж ночь настала, темень пала, спать давно пора, а народ все живет, на
свет малиновый любуется, по дороге мимо ярких вех себе погуливат. Стару-
хи набежали девок домой гнать: - Подите, девки, домой,  спать  валитесь,
утром рано разбудим. Не праздник, всяко, сегодня, не время для гулянки!
   Д как увидали старухи столбы солнечно-малинового свету, на себя огля-
нулись. А при малиновом сиянии все старухи как маковы цветы расцвели,  и
таки ли при-ятственны сделались.
   Старухи сердитость бросили, личики сделали улыб-чаты и с гунушками да
утушками поплыли по дороге.
   Ты знаешь ли, что гунушками у нас зовут? Это ковды губки с  маленькой
улыбочкой - бантиком.
   К старухам старики пристали и песни завели, так и песни звончей слыш-
ны, и песни зацвели. А девки - все как алы розаны!
   Это по зимней-то дороге сад пошел! Цветики красны маки да алы розаны.
Песни широкими лентами огнистыми, тихими молниями полетели вокруг,  сами
светят, звенят и летят над полями, .над лесами, в саму дальну даль.
   Вот и утро стало, свет денной в полную силу взошел.  Мои  столбы-вехи
уже не светят, только сами светятся, со светлым днем не спорятся.
   Стало время по домам идтить, за каждодневну работу браться. Все в че-
ред стали и всяк ко мне подходил с благодареньем и  поклон  отвешивал  с
почтеньем и за работу мою, и за свет солнечной, что  я  к  ночи  припас.
Девки и бабы в полном согласье за руки взялись до Уймы и  по  всей  Уйме
растянулись. Вся дорога расцвела!
   Проезжи  мужики  увидали,  от  удивленья  да  умиленья  шапки  сняли.
"Ах!"-сказали и так до полден стояли. После шапки надели набекрень,  ру-
кавицы за пояс, рожи руками расправили и за нашими девками вослед.
   Мы им поучительно разговор сделали: на чужой каравай рот не  разевай.
Проезжи не унимаются: - А ежели мы сватов зашлем?
   - Девок не неволим, на сердце запрету не кладем. А худой жоних  хоро-
шему дорогу показыват.
   В ту зиму к нам со всех сторон сватьи до сваты наезжали.  Всякой  де-
ревне лестно было с УЙМОЙ породниться. Наши парни тоже  не  зевали,  где
хотели выбирали.
   Нас с жоной на свадьбы первоочередно звали и самолучшими гостями  ве-
личали.
   Ну, ладно. В то-то перво утро, когда все разошлись по домам да на ра-
боту, я запасны столбы к дому при катил да по переду, по углам и  поста-
вил прямь окошек. С вечера, с сумерек и до утрешнего свету у нас во йсем
доме светлехонько и по всей Уйме свет
   Прямь нашего дому народ на гулянку собирался песни пели да пляски ве-
ли. Так и говорили:
   - Пойдемте к Малинину дому в малиновом свету гулять!
   У меня каждый день гости и вверху и внизу. И свои  уемски  и  городс-
ки-наезжи. Моя жона с ног сбилась: стряпала, пекла, варила, жарила,  она
по Уйме первой хозяйкой живет. Слыхал, поди, стару говорю:
   "Худа каша до порогу, хороша до задворья", а моя жона кашу  сварит  -
до заполья идешь, из сыта не вы падешь.
   Наши уемски - народ совестливый: раза два мы их угощали, а потом  они
со своим стали приходить. Вся деревня. Водки не пили. Сидим по-хорошему,
разго варивам, песни поем. Случится молчать,  то  и  молчим  ласково,  с
улыбкой.
   Девки к моим малиновым столбам изо всех сил  вы  торапливались.  Кака
хошь некрасива, во что хошь одета, - как малиновым светом осветит - и  с
лица кажет распрекрасной и одеждой разнарядна. Да так, что из-под  ручки
посмотреть!
   Говорят: "Куру не накормишь, девку не оденешь, дев кам  сколько  хошь
обнов - все мало".
   В ту зиму одели-таки девок малиновым светом! Ма  тери  сколько  денег
сберегли, новых нарядов не шили Наши девки нарядне всех богатеек были!
 
   РЕКА УЖЕ СТАЛА
 
   В старо время наша река шире была. Против городу верст на  полтораста
с прибавком. Просторно было и для лодок, карбасов, для купанья и для па-
роходов места хватало.
   Оно все было ладно, да заречным жонкам далеко было с молоком в  город
ездить.
   Задумали жонки тот берег к этому пододвинуть, к городу ближе. Что  ты
думать? Пододвинули!
   Мужики отговорить не могли. Дело известно, что  бабы  захотят,  то  и
сделают.
   Вот заречны жонки собрались с вечера. В потемках руками в берег упер-
лись, ногами от земли отталкиваются, кряхтят, шепотом дубинушку запели:
   Давай, жонки, приналяжем, Мужикам мы не уважим. Эх,  дубинушка,  сама
пойдет.
   Берег-то сшевелился и заподвигался. Бабы не курят, на перекурошну си-
жанку время не тратят. Берег-то к самому городу дотолкали  бы,  да  сог-
ласья бабьего ненадолго хватило.
   Перво дело, каждой жонке охота свою деревню ближе к городу поставить,
как тут не толконуть соседку, котора свой бок вперед прет? Начали  пере-
ругиваться по-тихому, а как руганью подхлестнулись, и голосу прибавили.
   Лисестровска тетка Задира задом крутонула да в заостровску тетку Рас-
шиву стуконула. Обе разом во весь голос крик подняли. Другим-то как отс-
тать?
   И лисестровски, глуховски, заостровски, ладински, кегостровски, глин-
никовски, и ближнодеревенски, и Дальнодеревенски  в  ругань  вступились.
Друг дружку стельными коровами обозвали. Ругань руганью, да и толкотня в
ход пошла.
   Ведь у всех жонок под одежой полагушки с молоком, простокваша в крын-
ках двуручными корзинами, а под фартуками туеса с пареной  брюквой.  За-
речны жонки все до одной с готовым товаром собрались. Думали  берег  до-
толкнуть, да в рынок, кажда хотела первой скочить и торговать.
   Жонки руганью да потасовкой занялись. Над рекой от ругани визг  пере-
полошной да от полагушек брякоток столь  громкой,  что  спящи  в  городе
проснулись. А приезжи сдивовались:
   - Совсем особенны и музыка и пенье. Слыхать, что поют ото всего серд-
ца и со всем усердием.
   Приезжи особенны записны гранофоны наставили и визжачу ругань и пола-
гушечный стукоток на запись взяли.
   Как ободнело, осветило, городски жители долго глаза протирали,  долго
глазам не верили, говорили:
   - Гляньте-ка, что оно тако? Река уже  стала!  Завсегда  в  полтораста
верст была, а осталось всего три, и мало где пять. Кто дозволил тот  бе-
рег чуть не под нос городу поставить?
   Кегостровски бабы самы крикливы, неуемны и выпер-лись ближе всех.
   Пока жонки толкались да дрались,  все  полагушкп  опрокинули,  молоко
пролили. Молоко над рекой рекой течет. Простокваша со сметаной в крынках
у берега пле щется. В тот день городски жители молока нахлебались задар-
ма в кого сколько влезло. Водовозы в бочках молоко  по  домам  развозили
заместо воды. Молоко рекой над рекой - и в море, все  море  взбелело.  С
той поры и по ею пору наше море Белым и прозыватся.
   Начальство хотело тот берег обратно поставить, да  приспособиться  не
смогло. Руками в берег упереться можно, а ногами не много  оттолкнешься.
Меня не спросили как. Сам я навязываться не стал. Тещина  деревня  ближе
стала, мне и ладно.
 
   АПЕЛЬСИН
 
   Дак вот ехал я вечером на маленьком пароходишке Река  спокойнехонька,
воду пригладила, с небом в гляделки играт - кто кого переглядит. И я  на
них загляделся. Еду, гляжу, а сам апельсин чищу и  делаю  это  дело  ми-
мо-думно.
   Вычистил апельсин и бросил в воду, в руках только корка осталась. При
солнечной тиши да яркости я и не огорчился. На гладкой воде место запри-
метил. Потом, как семгу ловить выеду, спутье не  спутье,  а  приверну  к
апельсинову месту поглядеть, что мой апельсин делат?
   Апельсин в рост пошел, знат, что мне надо скоро, -  растет-торопится,
ветками вымахиват, листиками помахи-ват. Скоро и  над  водой  размахался
большим зеленым деревом и в цвет пустился.
   И така ли эта была распрекрасность, как кругом вода, одна вода, свер-
ху небо, посередке апельсиново дерево цветет!
   Наш край летом богат светом. Солнце круглосуточно. Апельсины незамед-
лительно поспели. На длинных ветвях, на зеленых листах как фонарики  зо-
лоты.
   Апельсинов множество, видать, крупны, сочны, да от воды высоко  -  ни
рукой, ни веслом не достанешь, на воду лестницу не поставишь.
   Много городских подъезжало, вокруг кружили, только все  безо  всякого
толку.
   Раз буря поднялась, воду вздыбила. Я в  лодку  скочил  карбасов  штук
пятнадцать с собой прихватил, к апельси  новому  дереву  подъехал.  Меня
волнами подкидыват, а я апельсины рву. Пятнадцать  карбасов  нагрузил  с
большими верхами, и лодка полнехонька. На самой верхушке  один  апельсин
остался. Пятнадцать карбасов да лодку с апельсинами в  деревню  пригнал.
Вся деревня всю зиму апельсинами сыта была.
   Меня раздумье берет, как достать остатный апельсин. В праздник, в ти-
ху погоду подъехал в лодочке к апельсиновому дереву. А около дерева тоже
в лодочке франт да франтиха крутятся. Франт весь обтянут-перетянут - то-
нюсенький, как былиночка. А франтиха растопоршена безо  всякой  меры,  у
нее и юбка на обручах. Франтиха выахиват:
   - Ах, ах! Как мне хочется апельсина! Ах, ах! Не могу ни быть, ни жить
без апельсина. Франт отвечат: - Для вас апельсин? Я-с сейчас!
   Поднялся обтянутой, тонконогой  и,  как  пружинка,  с  лодки  скочил.
Апельсина не достал, на лодку упал, на саму корму. Лодка носом  выскочи-
ла, франтиху выкинуло. Франтиха над водой перевернулась, на воду  юбками
с обручами хлопнулась и завертелась, как настояща пловуча животна!
   Франт в лодке усиделся, франтихе веревочку бросил и  мимо  городу  на
буксире повез.
   Франтиха на лице приятность показыват, ручкой по-махиват и так громко
говорит:
   - Теперь ненавижу в лодках ездить, как все, и ах как антиресно по ре-
ке самоходом гулять наособицу!
   Городски франтихи с места сорвались, им  страсть  захотелось  так  же
плыть и хорошими словами, сладким голосом на берегу  гуляющих  дразнить.
Франтихи в воду десятками скакать почали.
   Народ, который безработный был, много в тот раз заработали  -  мокрых
франтих из воды баграми выволакивали. Смотреть было смешно, как на бала-
ганно представленье.
   К апельсиновому дереву воротился, дерево нагнул и апельсин достал.
   Дело стало к вечеру, вода стихла, выгладилась, заблестела. Небо в во-
ду смотрится, на себя любуется.
   Я стал апельсин чистить без торопливости, с раздумчивостью.
   Вычистил апельсин, на себя оглянулся, а у меня только корки в  руках.
Апельсин я опять мимодумно в воду бросил. Должно, опять впрок положил.
 
   ЧТОБЫ ВСЕГО СЕБЯ НЕ РАЗБУДИТЬ
 
   Вот скажу я тебе, гость разлюбезной, как я дом-от этот ставил.  Нару-
бил это я лесу на дом, а руки размахались, устатка нет,  -  стал  рубить
соседу на избу, да брату, да свату, да куму с кумой, да своим, да  прис-
воим. Нарубил лес - вишь, дом слажен что нать.
   А как домой лес достать? Лошади худы. И  столько  лесу  возить  время
много нать.
   Вот я уклал лес по дороге до самой деревни, укладывал в один ряд кон-
цом на конец. Подождал, ковды спать повалятся наши деревенски, чтобы как
грехом не зашибить кого.
   Вот уж ночь, все угомонились. Я топором по последнему бревну стуконул
что было силы! Бревно выгалило, да не одно, а все на попа стали. На попа
стали да перевернулись и сызнова на попа, да впереверт, и так  до  моего
дому. У дома склались кучей высоченной.
   - Посмотрел кругом - все спят. По времени знаю - долго еще  не  зажи-
вут. А моя стара избенка ходуном ходит - это жона моя  храп  проделыват.
Хотел поколотиться, да будить боязно, как бы чем не огрела.
   Залез на бревна на верех и спать повалился. Заспал крепко-накрепко  с
устатку.
   Утресь просыпаться почал - жить уж пора. Да хорошо, что проснулся  не
разом, а вполсна. Смотрю, а мои соседи да родня лес из-под меня раската-
ли, кому сколь ко надобно, а я в высях лежу на крепком сне, как  на  под
порке, да носом песни высвистываю! Скорей рукой один глаз  прихватил  да
половину рта. Одной половиной сплю-тороплюсь, а другой в сообра -  жение
пришел и вполголоса, чтобы всего себя не разбудить, кричу вниз:
   - Сватушки, соседушки! Тащите лестницу да верев ки - выручайте,  тако
спанье перводельное!
   Приладился на снах крепких спать. Коли где в вы  сях  засплю  и  жить
время придет, то я только норовлю легонько просыпаться. Как  попроснусь,
так и опущусь, а как совсем глаза открою - я уж на земле али на  кры  ше
какой.
   Одинова я заспал так в высях, а меня ветром  в  город  отнесло  да  и
спустило на пожарну каланчу, на саму ма ковку, где сигналам место. Прос-
нулся, а внизу - шум, тревога, народ всполошился. Ищут: где  горит?  Это
меня за сигнал приняли.
   Даже не били - домой отпустили. Только полицей ский штрафу рупь  сод-
рал за спанье в неуказанном месте
 
   В ОДНО ВРЕМЯ В ДВУХ ГОСТЯХ ГОЩУ
 
   Всяка пора быват: в другу пору никто не дергат, ни куды не зовут, до-
ма сижу и сам с собой разговор веду  спорю  редко,  больше  по  согласью
расспрашиваю да себя слушаю. С хорошим человеком хорошо поговорить.
   Ты думашь, я только и умею сам с собой говорить? Нет, я умею разом  в
разны стороны ходить. Быват так, что здеся неловко, а то в работу запря-
гают, в каку не хочу, - я даюсь, на место становлюсь, а  сам  надвое  да
так, что и здеся и в сторону на хороший разговор, а то просто в  спанье.
Только спать не во всю ширину разворачиваюсь - половина-то меня в работе
али в перепалке какой, а друга половина спит.
   В другу пору почетить начнут, меня и жону в гости звать станут. Особ-
ливо в праздники разом в разны стороны зовут, приглашают. Да не  то  что
зовут, да быть не велят, а с упросом, с уговором, с принукой за руки тя-
нут. Иных зовут:
   - Милости просим мимо наших во^от с песнями! Мы с жоной экого  званья
не слыхивали, все с поклоном:
   - Садитесь - прижмитесь, хвастайте - языком хрястайте!
   Ну вот, в гости зовут, да из разных деревень. Жона хочет в одну,  где
чаем поить будут, а мне охота в другу где пивом угощать станут. Хошь ра-
зорвись...
   С жоной спорить не стал, а попросту я разорвался, да так, что весь  я
здесь с жоной, и весь я в другу деревню к пиву тороплюсь.
   Пришел туды - а там пиво наварено, вино напасено. Пришел с жоной сюды
- тут самовар кипит.
   Я обеими половинами слышу и вижу, и для проверки языком ворочаю. Жона
оборотилась ко мне со словами: - Что, муж, городишь  без  толку?  А  как
толком говорить, коли я тут и там здороваюсь? Тут с хозяевами об руку, а
с остальными гостями да гостьями поклоном не всех поименно, а всех вооб-
ще. Опосля хозяев здешних я об руку там здоровался с хозяевами да с раз-
любезными приятелями.
   Потчевать стали, ну, я отказываюсь: тут - от чаю, там - от пива-вина.
Так, для прилику, с час поотка-зывался. Потом здеся  стакан  взял,  стал
ложкой болтать, а там хлопнул пива стакан, водки стакан да вина  стакан.
Про чай здешной и позабыл. Здешна хозяйка и спрашиват:
   - Кум Малина что ты ложкой болташь,  а  сахару  не  кладешь,  чаю  не
пьешь?
   А у меня рот выпивкой занят, мне не до чаю, и я объяснение даю:
   - Коли эдак семьдесят пять разов болтонуть, то чай сладкой  станет  и
без сахару. Только болтать не счи тать: коли боле  али  мене  семидесяти
пяти разов - ела дости не будет.
   Вот все взялись здесь ложками болтать, только звон пошел. А  я  туды,
там к куме Капустихе и присел. Капусти ха  -  баба  ладна,  крепка,  как
брюква. Все чередом пошло. Здеся чай пью  с  прохладкой,  разговор  веду
молчанкой. А там я язык распустил, словами  сыплю,  за  своими  словами,
своими мыслями сам едва поспеваю, над столом разговорны узоры  развесил.
А мне чарки - то хозяин-кум, то хозяйка кума, то сват-сосед, то кума Ка-
пустиха подносят. Я на ножки стал, поклон отвесил да от всех за  всех  и
выпил. Это и здесь к разу пришлось: от здешной хозяйки чаю стакан  горя-
чего принял - холодной за окошко выплес нул. Моя баба ко мне с улыбчаты-
ми словами:
   - Ах, муженек, сколь ты сегодня расхорошой, и с чаю у тебя глаза заб-
лестели, засмеялись!
   Я на жонино слово уши развесил да оттудова сюды одну загогулину  сло-
весну и перекинул! Там-то с пивом да с водкой загогулина под раз была. А
тут хозяйка да гости успели чаем обжег