ясного вкушать?
   - А ты, ваше архиерейство, ешь, как рыбку. Ах, и хлопочу-то я  не  за
себя, а за попа Сиволдая, чтобы дал ты ему како ни на есть повышение  да
доходу прибавление.
   Архиерей носом засопел и услыхал - жареным пахнет,  дал  согласье  на
Сиволдаихино прошение.
   - Дозволяю твоему Сиволдаю с крестьян больше драть. От евонного дохо-
ду мне половина идет.
   Попадья гусей припрятала, окошки занавесками задернула, архиерею дала
одного жареного, одного вареного и пару живых. Двери замком закрыла. Са-
ма Сиволдаиха к дому привязалась, вожжами по стенам захлопала, по повети
ременкой стегонула. Гуси подняли дом и понесли.
   Вернулась-таки попадья в нашу деревню. Ладилась приспособиться нам на
головы сесть, да мы палками отмахались, прогнали на  прежни  стойки,  на
старо место. Робята дернули попадью за подол, попадья ногами  лягнула  и
повернулась не в ту сторону, и сел поповский дом на старо место, передом
в задню сторону, задом на улицу. По ею пору так стоит. Коли  хошь,  поди
погляди.
   А гусями поп с попадьей не пользовались. Нашим робятам до всего  надо
дознаться. Отворили окна да двери поглядеть, кака сила попадью  в  город
носила. Гуси и улетели.
   Моя отлетная изба всей Уйме на пользу была. Уемски хозяйки свои печки
не топили, дров не изводили. Топили одну мою печку в моей отлетной избе,
топили в оче редь. Тепло охапками таскали по избам, в печке варили,  жа-
рили, парили, пекли кому что надобно - всем жару хватало.
   Артельный горшок наварне кипит, артельна печка жарче грет.
   В артельной печке тепло тако прочно было, что в холодну пору мы  теп-
лом обвертывались и ходили в одних рубахах на удивленье проезжающим.
   Попробовал я теплом-жаром торговать. Привез на  рынок  жару-пару.  Не
успел остановить Карьку - налетели полицейски, чиновники у чужого  добра
руки погреть
   - Что за товар, как продавать, отмеривашь, отве-шивашь  али  считать,
да каку цену берешь?
   Вы, ваши полицейства, чиновничества, на теплых местах сидите, руки  у
чужого тепла нагреваете. Мой товар в самый раз про вас. Попробуйте наше-
го деревенского жару.
   Развернул я воз с теплом из нашей общественной согласной печки и  так
"огрел" полицейских, чиновников, что они долго безвредными сидели. А мы,
деревенск и городской простой народ в те поры отдохнули, штрафов не пла-
тили, денег накопили, обнов накупили
 
   ПЕРЕПИЛИХА
 
   - Глянь-ко на улицу. Вишь, Перепилиха идет? Сама перестарок,  а  идет
фасонисто, как таракан по горячей печи. Голос у нее такой  пронзительной
силы, что страсть!
   И с чего взялось? С медведя.
   Пошла это Перепилиха (товды ее другомя звали) за ягодами. Ягода брус-
ника спела, крупна. Перепилиха торопится, ягоды собират грабилкой.
   Ты грабилку-то знашь? Така деревянна, сходна с ковшом, только  долго-
вата, с узорами по краям. У Пе-репилихи было бабкино придано.
   Ну, ладно, собират Перепилиха ягоды и слышит: что-то  трещит,  кто-то
пыхтит.
   Голову подняла, а перед ней медведь, и тоже ягоды собират, и тоже то-
ропится, рот набиват.
   Перепилиха со всего голосу взвизгнула! И столь пронзительно, что мед-
ведя наскрозь проткнула и наповал убила голосом!
   Над медведем еще долго визжала, верещала, боялась, кабы не ожил.
   Взяла медведя за лапу и поволокла домой. И всю дорогу голосом вереща-
ла. И от того самого места, где медведя убила, и до самой  Уймы  просека
стала. Больши и малы дерева и кусты порубленными пали от Перепили-хиного
голосу.
   Дома за мужа взялась и пилила, и пилила! Зачем одну в лес пустил? За-
чем в эку опасность толко-нул? Зачем не помог медведя волокчи? Муж Пере-
пилихин и рта открыть не успел.  Перепилиха  его  перепилила.  В  мужике
сквозна дыра засветилась.
   Доктор осмотрел и сказал: "Кабы в сторону на вершок, и сердце прошиб-
ла бы!"
   Жить доктор дозволил, только велел сделать деревян-ну пробку.  Пробку
сделали. Так с пробкой и ходи.т мужик. Пробку  вынет,  через  дырку  дух
пойдет сквозной и заиграт музыкой приятной. Перепилихин муж  изловчился:
пробку открыват да закрыват - плясова музыка выходит. Его на свадьбы зо-
вут заместо гармониста.
   А Перепилиха с той поры в силу вошла. Ей перечить никто не моги.
   Она перво-наперво ум отобьет, опосля  того  голосом  всего  исщиплет,
прицарапат.
   Мы выторапливались уши заткнуть. Коли ухом не воймуем, на  нас  голос
Перепилихи и силы не имет.
   Одиновы видим: куры, собаки, кошки всполошились, кто куда удират. Ну,
нам понятно - это значит, Пере-пилиха истошным голосом заверещала.
   Перепилиху, вишь, кто-то в деревне Жаровихе обругал, али в гостях  не
назвали самолучшей гостьюшкой.
   Перепилиха отругиваться собралась, а для проми-нанья голоса у  нас  в
Уйме силу пробует.
   Мы еенну повадку вызнали. Сейчас уши закрыли кто чем попало. Кто ско-
вородками, кто горшком, а моей жоны бабка ушатом накрылась. Попадья  пе-
рину на голову вздыбила, одеялом  повязалась  и  мимо  Перепилихи  павой
проплыла, подолом пыль пустила. Уши затворены - и вся ересь голосова ни-
почем. Перепилиха со всей злостью крутнулась на Жаровиху. А  жаровихинцы
уж приготовились. Двери, окошки затворили накрепко, уши позатыкали.  До-
ма, которы не крашены, наскоро мелом вымазали - на  крашено  Перепилихин
голос силы не имет.
   Вот Перепилиха по деревне скется, изводится, а все безо всякого  тол-
ку.
   Жаровихински жонки из окошек всяки ругательны рожи корчат.
   Увидала Перепилиха один дом некрашеной, к тому дому подскочила  -  от
дома враз щепки полетели!
   Жил в том дому мужичонко по прозвищу Опара. Житьишко у Опары маловыт-
но, домишко чуть на ногах стоит. Опара придумал на крышу  ушат  с  водой
затащить, водой и чохнул на Перепилиху цельным ушатом. Перепилиха смокла
и силу голосову потеряла. Жаровихински жонки выскочили, а в  ругани  они
порато наторели. И взялись Перепилиху отругивать и за старо, и за  ново,
и за сколько лет вперед!
   Про воду мы в соображенье взяли. Стали  Перепилиху  водой  утихомири-
вать, а коли в гости придет - мы ковшик с водой  перед  носом  поставим,
чтобы голосу своему меру знала.
   Перепилиху мы и на общественну пользу приспо-соблям: как чищемину за-
думам, Перепилиху посылам дерева да кусты голосом рубить.
 
   ПИРОГ С ЗУБАТКОЙ
 
   Послушай, кака оказия с Перепилихой приключилась.  Завела  Перепилиха
стряпню, растворила квашню, да разбухала больше меры.
   Квашню на печку поставила, а сама возле печи спать повалилась.  Спят:
муж Перепилихи на полатях, Перепилиха на полу выхрапыват, вроде как  но-
сом сказку говорит.
   Слышит Перепилихин муж, ровно кто босыми ногами по избе шлепат.  Гля-
нул с полатей: квашня-то пошла, тесто через край да на Перепилиху валит.
Перепилиха только во снах причмокиват да поворачиватся.
   Перепилихин муж обряжаться стал скорым делом: печку затопил, жону по-
солил, тестом обтяпал, маслом смазал да в печку. Испек-таки пирог!
   Нас, мужиков, скликать стал к себе в гости: - Кумовье, сватовье, дру-
ги-соседи! Покорно прошу ко мне в гости,  моей  стряпни,  моего  печенья
ись! Испек я пирог с зубаткой, приходите скоро, пока горячность из пиро-
га не ушла!
   Мы думам: кака така горячность? Ежели и простынет пирог  малость,  то
горячим запьем. Сами поторапливаемся.
   Сам знашь, не в частом быванье мужикову стряпню ись доводится. В  Пе-
репилихину избу явились, как по приказу - все сразу.
   Ну и пирожище! Отродясь такого не видывали! Со всех сторон шире  сто-
ла, и толстяшшой, и румяняшшой, просто загляденье, а не пирог!
   Мы к нему и присватались. Бороды в сторону отворотили  с  помешки.  И
как следоват быть, по заведенному у нас обычаю, у рыбника  верхню  корку
срезали, подняли.
   А в пироге - Перепилиха! Запотягивалась и говорит: - Ах, как я  тепло
выспалась! Что тут стало - и говорить не стану! Опосля того  разу  я  не
только к большим пирогам, а к маленьким с опаской подходил!
   Мужа Перепилихиного мы через пять ден увидали. Висит на плетню,  сох-
нет. Мы его не сразу и признали. Думали - какой проходящей так  измочен,
так измочален! Это все Перепилиха: где бы с поклоном мужику благодаренье
сказать за тепло спанье в пироге, а она его в горячей воде  вымочила  да
им-то, мужикам-то своим, всю избу вымыла, вышоркала и приговаривала:
   - После твоих гостей для моих гостей избу мою! День и ночь висел  Пе-
репилихин муж на плетне. На другой день Перепилиха  его  сняла,  палками
выкатала, утюгом горячим выгладила и послала нас  потчевать  корками  от
пирога.
   Мы попробовали, а ись не стали -  уж  оченно  Пере-пилихой  пахло,  и
злость Перепилихина на зубах хрустела.
 
   НА ТРЕСКЕ ГУЛЯЛИ
 
   Был у нас капитан один, звали его Пуля. Рассказывал как-то Пуля:
   - Иду мимо Мурмана. Лежу в каюте у себя. Машина постукиват  исправно,
как ей полагается, а чую, нет ходу. Вышел на мостик, глянул -  стоим!  -
Что за оказия?
   Посмотрел на корму, а от  винта  широченным  кругом  треска  глушенна
вскидывается, взблескиват серебром. Винт колотит,  рыбинами  брызжет.  А
пароход - на месте! Мы на треску наехали. Матросы пристали ко мне, каню-
чат: - Дозволь, капитан, рыбу взять. Столько, добра задаром пропадат!  И
трюмы у нас пусты!
   Ну, ладно, позволил. Пароход полнехонек набрали.  Сами  зиму  ели  да
приятелям раздавали в угощенье.
   Да что Пуля! Я вот сам на лодчонке выскочил в океан (тоже на  Мурмане
дело было), от артели поотстал да вздремнул и сон такой ладный  завидел,
да лодка со всего ходу застопорила разом. Я чуть за борт не вытряхнулся!
   Протер глаза - я со всего парусного да  поветренного  ходу  на  косяк
трески налетел.
   В беспокойство не вошел: не к чему  себя  тревожить.  Оглядел  косяк,
глазами смерил - вышло на много кило-
   метров длиной, палкой толщину узнал - вышло двадцать пять метров. Де-
ло подходяще: ехать можно.
   А на тресковой косяк лесу всякого нанесло. Смастерил избушку,  развел
огонь, сварил уху. Рыба тут. На рыбе еду, рыбу варю. Поел - поспал, поел
- поспал. Меня треска и кормит и везет.
   Пора бы к дому сворачивать. А весь косяк хвостом мотнул да  на  север
повернул. И понеслись мы мимо Новой Земли, в океан Ледовитой.
   На строчных льдинах знаки ставил алыми платочками, что жоне с Мурмана
вез. Погулял и домой пора.
   Высмотрел вожака-рыбу - накинул узду. И так ладно вышло! Правлю, куда
надо, весь косяк вожжой поворачиваю. К дому свернул. Шибче парохода шел.
   В городе у рыбной пристани углом пристал. Пристал и  почал  торговать
свежей треской: на что свеже - жива в воде.
   Продавал дешевле богатеев-рыбаков. Покупатели ко мне валом валили.
   Смотрящи, лицезрящи на берегу столпились. Всем антиресно поглядеть на
тресковый косяк.
   Я пущал гулять по треске. Малых робят с учительшами пущал задарма,  а
с других жителей по копейке брал.
   - Да ты, гость разлюбезный, кушай, ешь треску-то! Из того самого ста-
да, на котором я ехал, только уж не обессудь - посолена.
 
   БЕЛЫЙ МЕДВЕДЬ ПОЛЮСНОЙ
 
   Я тебе не все еще обсказал, что в море было. Знаки-то я поставил, ве-
тер платки полощет. Платок алый, что огонь взблескиват, что голос  гром-
кий песню вскрикиват.
 
   ЧАЙКИ ОДОЛЕЛИ
 
   Вот чайки тоже одолевали меня, ковды я на треске ехал.
   Треска - рыба деловитая, идет своим путем за своим делом,  в  сторону
не вертит. А чайки на готово и рады.
   Ну, я чаек наловил столько, что в городу куча чаек на моем рыбном ко-
сяке выше домов была.
   В городу приезжим да чиновникам заместо гусей продавал.  Жалованьишко
чиновничье - считана копейка. Форсу хоть отбавляй - и норовили подешевле
купить. Как назвал чаек гусями да пустил подешевле - вмиг  раскупили.  А
мне что? Кабы настоящи рабочи люди, совестно стало бы.  Чиновникам  надо
было, чтобы на разговоре было важно да форсисто, а суть как хошь.  Чаек,
гусями названных, за гусей ели и гостей потчевали. У чиновников настояще
пониманье форсом было загорожено.
   В прежние времена нам в согласьи жить не давали. Чтобы ладу не  было,
дак деревню на деревню науськи-
   вали.
   Всяки прозвища смешны давали, а другоряд и срамно скажут.
   А коли деревня больша, то верхний с нижним концом стравливали, а  по-
том и штрафовали.
   Ну, вот было одного разу. Шли мы на пароходе с Мур-мана, там веснова-
ли товды и летовали. Народ был разно-местной.
   Заговорили да заспорили - чья сторона лучше. Одни  кричат,  что  ихны
девки голосистей всех. Ихных девок никаким не перевизжать. Други  шумят,
что ихны девки толще всех одеваются.
   Когда еще кто увидит его, а медведь заприметил - да ко мне. А у  меня
не то что ружья, а и ружьишка завалящего нет никакого. Одначе, варю себе
треску, ем и в ус не дую.
   Медведь наскочил на косяк, лапами хватат, а рыба в  воде  склизка.  С
краю за рыбий косяк ни в жизнь не ухватиться!
   Сам-то я сижу на середке: мне что, а ты достань! Медведь с ярости на-
чал рыбу жрать, столько нажрал, что брюхо полнехонько и  одна  рыбина  в
зубах застряла.
   Я медведя веревкой достал и шкуру снял. Погодь,  сейчас  покажу,  сам
увидишь, что медведь полюсной, шкура большаща, шерсть длинняща. Жона  из
шерсти всяко вязанье наделала. И тако носко чем больше носишь, тем  нове
становится.
   Дакося привстану да шкуру достану, чтобы ты не думал, что все  это  я
придумал.
   Ох, незадача кака! Ведь я запамятовал,  что  шкуру-то  губернаторский
чиновник отобрал. Увидел у меня. Я шкурой зимой дом закутывал: так и жи-
ли в теплой избе и топили саму малость, только для  варева  да  для  пе-
ченья. Теплынь была под шкурой! Пристал чиновник: - Не отдашь  -  в  Си-
бирь!
   Взял я шкуру полюсного медведя, шерсть снял, вот тут-то  моя  баба  и
взялась за пряжу. Кожа была мягка, толста, я  и  ее  содрал.  Шкуру  без
шерсти да без кожи (что осталось - и сам не знаю) свернул и отдал чинов-
нику, сказал, что так сделал нарошно, чтобы везти было легче.  Чиновники
в ту пору понимания настоящего не имели, только грабить ловко умели.
   Сарафаны в подоле по восемнадцати аршин, а нижних  юбок  по  двадцати
насдевывают. Третьи орут, что у ихних хозяек шаньги мягче  всех,  колобы
жирней, пироги скусней.
   Слов аж не хватат, криком берут. Силился я утихомирить старым словом:
- Полноте, робята, горланить. Всяка сосенка о своем боре шумит!
   Да где тут! Им как вожжа под хвост попала. - У нас да у  нас!..  -  У
нас бороды гуще да длинней. У нас в старостиной бороде  медведь  ползимы
спал, на него облаву делали!
   - А наши жонки ядреней всех! - А вашу деревню так-то  прозывают...  -
Ах, нашу деревню? Нашу деревню! А про вашу деревню... И пошло.  До  того
доспорили, что в одном месте ехать не захотели. Кричат:
   - Выворачивай каюты, поедем всяк своей деревней! Только трескоток по-
шел. Мы, уемски, трюм отцепили да в нем домой и  приехали.  Потом  паро-
ходски спохватились, по деревням ездили, каюты отбирали. К нам за трюмом
сунулись. А мы трюм под обчественну пивоварню приспособили. Для незамет-
ности трюм грязью да хламом залепили. В этом-то трюму мы сколько зим  от
баб спасались.
   И пьем и песни поем - и хорошо.
 
   АРТЕЛЬЮ РАБОТАЛ, ОДИН ЗА СТОЛ САДИЛСЯ
 
   Вот я в двух гостях гостил, надвое разорвался. На двое - дело просто.
Меня раз на артель расщепало! Ехал я на поезде, домой  торопился.  Стоял
на площадке вагона и поезду помогал - ходу подбавлял: на месте подскаки-
вал, ногами отталкивался.
   На крутом завороте меня из вагона .выкинуло. Вылетел я  да  за  вагон
пуговицей зацепился. Моя жопа крепко пуговицу  пришила,  еенно  старанье
хорошу службу сослужило.
   Я боялся, что меня за каку-нибудь железнодорож-ность зацепит и растя-
нет, а вышло иначе. Начало меня подбрасывать да  мной  побрякивать.  Где
брякнет - так и останусь, там и стою, остановки поезда дожидаюсь.
   Я по дороге у железной дороги частоколом стал.  Сам  стою,  сам  себя
считаю, а сколько станций, полустанков, разъездов сам собой частой вехой
обвешил - и не сосчитал.
   Вот машина просвистела, попыхтела и остановилась. Дальше нашего  края
ехать некуда. Коли снизу добираться, то тут конец, коли от нас ехать, то
начало.
   Я пуговицу от вагона отцепил. Домой пошел большой толпой,  и  все  я,
иду, песню хором пою.
   В Уйме думали: плотники новы дома ставить  пришли  али  глинотопы  на
кирпичный завод. Я артельно ближе подошел. Люди с диву охнули.  -  Охти,
гляди ты! Сколько народу, и все - как один Малина! Ну, исто капаны! И до
чего схожи - хоть с боку, хошь с рожи.  И  как  теперича  Малиниха  мужа
рас-познат? Эка орава - и все на один лад: и ростом, и  цветом,  и  выс-
тупью. Которой взаправдашней - как выгнать? У моей жоны слова готовы:
   - Который на работу ловче и на слово бойче, тот и муж мне. Мой-то Ма-
лина работник примерный!
   Я на жонино слово поддался и всеми частями за работу взялся. В поле и
на огороде работаю, поветь починяю, огород горожу,  мельницу  чиню,  дом
"аново крашу, в лесу дрова запасаю, рыбу ловлю, бабе к новой  юбке  опо-
долье вышиваю, хлеб молочу, пряжу кручу, веревки вью. И все зараз, и  на
все горазд?
   За работу взялся в послеобеденно время, а кнаужне все сготовлено, все
сроблено.
   Баба моя ходит и любуется, а не может вызнать, который я -  настоящий
я. Я на всех работах в десять рук работаю.
   Вызнялась жона на поветь, будто на работу поглядеть, и метнула  гром-
ким зовом:
   - Малина, муженек! Поди за стол садись, пришла пора ись!
   Я к еде двинулся и весь в одного сдвинулся. В тех местах, где я стоял
у железной дороги, там выросли малиновы кусты и по ею пору растут. Ягоды
крупны, сочны, скусны.
   Я худого не выдумываю, а норовлю, чтобы хорошим людям всем хватило да
любо было.
 
   КАБАТЧИХА НАРЯДИЛАСЬ
 
   Кабатчиха у нас в деревне была богаче всех и хвастунья  больше  всех.
Нарядов у кабатчихи на пол-Уймы хватило бы.
   В большой праздник это было. Вся деревня по улице гулянкой  шла.  Все
наряжены, кто как смог, кто как сумел.
   И кабатчиха выдвинула себя. И так себя вырядила, что  народ  столбами
становился: на кабатчиху глядит, глаза протирают, глаза  проверяют,  так
ли видится, как есть?
   Такой нарядности мы до той поры не видывали.  Напялила  кабатчиха  на
себя платье само широко с .бантами, с лентами, с оборками, со вставками,
с трах-малеными кружевами.
   Оделась широко. А кабатчихе все мало кажет. Нарядов много, охота все-
ми похвастать. Попробовала она комоду
   Собрали мужики деньги на построение сороковки, а потом и четвертной и
начали великой празничной пропой.
   Главно гулянье было за рекой, мы туда на  лодках  переправились.  Под
кабатчика с избой заместо одежи все лодки были  малы.  Кабатчик  с  горы
скатился, на воду плюхнулся, ножками заперебирал, как пароход  колесной.
Да дунул ветерок! И понесло кабатчика  вниз  по  реки.  Наши  робята  не
опозднились, песню запели:
   Пароход идет на низ, Пароходу кланялись, Пароходски склянки с  водкой
Очень нам понравились!
   Кабатчик плывет, стаканчиками с бутылками назва-ниват, тарелками поб-
рякиват, народ соблазнят, к себе подзыват, строчным лодкам выпеват:
   Ко мне, к  кабаку  пловучему,  Подплывайте  кучею,  Водку  выпивайте,
Деньги давайте!
   Столько лодок к пловучему кабатчику причалило, что будь река поуже  -
пароходам проходу не было бы. Река-то  широка,  да  против  города  мель
есть. Кабатчик со всеми лодками на мель и налетел. Кто в лодках ехал без
денег, те на мели и осели. А кабатчик деньги собрал, мель  пробежал,  по
глубокой воды дальше плывет, поет. С судоремонтного заводу его  окликну-
ли: - Эй, бревенчато брюхо, приворачивай!  Мы  тебя  железными  обручами
обобьем да водочки за твой счет попьем. Кабатчик свою линию ведет:
   Деньги принесите, Товда и водки просите, А 'задарма не взыщите!
   Кабатчик ручкой помахал и дальше промахал, его поветерью в  море  вы-
несло. В море воздух пользительной,  кабатчика  опять  раздувать  стало.
Стены не выдержали их по бревнышку разнесло. Кабатчика разорвало,  бутыл
ки разбило вдребезги, раскидало во все стороны.  Пьяна  буря  на  неделю
поднялась.
   А мы проспал