детство  и
юность; пока вязала, вся там была. Это, -  ткнула  она  спицей  в  один  и
другой рукав, - мое замужество и детки, когда их выращивала. - А здесь,  -
кивнула на узкий,  как  петля,  воротник,  его  осталось  довязать  совсем
немного, - здесь моя старость.
   - Ну, повздорили, так что же? Нешто звери  они  какие?  Вернетесь,  без
памяти рады будут.
   - Может быть, - старушка почесала спицей реденький пушок на  голове.  -
Да только засиделась я так, что ноги замлели.
   Покачала она головой, низко поклонилась  старушке  и  вышла.  Очень  не
нравился ей и этот дом и его обитатели. Рядом  со  старушкой  поселился  и
вовсе странный тип. Он сидел на подоконнике раздетый до пояса,  упитанный,
мосластый и рассматривал вытатуированные рисунки на  своих  руках,  ногах,
животе, груди. Увидев ее, тип приосанился и подмигнул:
   - Хорош, а?
   - Ничего на скажешь, - пробормотала она.  -  Картинная  галерея,  да  и
только.
   Он визгливо хихикнул и хлопнул себя по животу:
   - Сто пятьдесят экспонатов. А сто пятьдесят первый никто не отыщет. Вот
он,  -  и  вывернул  веко  левого   глаза   наизнанку.   Там   красовалась
вытатуированная ромашка. - Интересуетесь,  зачем?  Душа  вдруг  заскулила,
пищи попросила, а ее - тут он хлопнул себя по расписанной груди, - пищи-то
нет. Пустота! Вот и решил поразвлечь родимую. Кто как умеет наполняется.
   Ее брезгливо передернуло, она захлопнула  дверь  и  поспешила  вниз,  к
Майе. Нужно немедленно уводить отсюда Чубчика.
   Застала обоих углубленными в чтение. Майя сидела на  верхней  ступеньке
стремянки, под самым  потолком,  Чубчик  примостился  внизу.  Оба  читали,
слегка шевеля губами, и даже не взглянули на нее.
   - Как вы тут? - громко сказала она.
   Но Майя и Чубчик будто оглохли, одним движением  перевернули  страницы,
на нее и не посмотрели.
   - Я устала, у меня  болят  ноги,  мне  хочется  пить,  -  скороговоркой
проговорила она, чтобы хоть как-то привлечь к  себе  внимание.  -  Пить...
Хочу пить!
   - Приподними голову,  милая,  -  няня  приложила  к  ее  рту  стакан  с
кисло-сладкой жидкостью. Она сделала два глотка и опять нырнула в  снежную
завесу, пройдя сквозь которую, вновь очутилась в том странном доме.
   Шагнула к Чубчику и выбила книгу из его рук.  Полезла  на  стремянку  к
Майе.
   -  А,  это  вы,  -  медленно,  словно  возвращаясь  издалека,   девушка
спустилась вниз. - Что-нибудь выбрали?
   - Нет, и ничего не хочу, - сердито сказала она. - Зачем вы здесь, такая
молодая, такая милая? Уверена, это необычная библиотека, мне здесь  не  по
себе.
   Губы девушки дрогнули. Казалось, она вот-вот расплачется.
   - Меня предали, - сказала она.
   - Как?
   - А вот так. Как предают природу, когда жгут траву или срубают  дерево.
Потому и зарылась в книги.
   - Ясно. Пылкая любовь, разочарование, обман. Ах, девонька,  чепуха  все
это. Еще всякое будет, только послушай, уйдем отсюда.
   - А вы почитайте что-нибудь, ну хоть вот это.  -  Майя  сняла  с  полки
книгу в кожаном переплете.
   - Не хочу!
   Но Майя насильно вложила книгу ей в руки, и  она  невольно  присела  на
стул - таким тяжелым оказался фолиант.
   О чем она читала? И вообще, что с ней было, как только  взяла  книгу  в
руки? Здесь связь обрывалась. Пришла в себя от  того,  что  кто-то  упорно
теребил ее за плечо. Подняла от книги глаза и увидела Майю.
   - Как по-вашему, сколько времени вы читали? - девушка улыбалась, вид  у
нее был очень довольный.
   - Минут пять, не больше, - неуверенно ответила она.
   - Ровно сутки.
   - Не может быть! - она вскочила - Чубчик! Где Чубчик?
   - Тес, он читает, - Майя приложила палец к губам.
   Чубчик сидел за стеллажами, лицо его было неузнаваемо  отрешенным.  Она
подскочила к нему и схватила за руку:
   - Бежим!
   - Куда? Куда же вы? - заметалась Майя.
   - И тебе надо бежать, немедленно!
   Она сорвала задвижку, вытолкнула Чубчика на  крыльцо.  Мальчик  еще  не
пришел в себя и послушно подчинился ей.
   Лихорадочно пошарила глазами по талому снегу, смешанному с землей. Вот.
Битая черепица. Бесстыдно задрала подол, насобирала с него черепков Обошла
вокруг дома один раз, другой, потом прицелилась и бросила черепицу в окно.
Она ходила и швыряла черепицу во все окна, а Чубчик послушно шел следом  и
повторял ее движения.
   - Что вы делаете? Ах, что вы делаете! - металась  выскочившая  за  ними
Майя.
   - Выходите, или я вас подожгу, забросаю черепками и известкой,  открою,
где вы прячетесь, и вас все равно найдут! - кричала она под звон  бьющихся
стекол. - Вам никогда не повезет, если будете отсиживаться в этой кротовой
норе и не протянете руки к удаче! Пусть даже бьют по этим рукам!
   Дом испуганно молчал. Но вот двери отворились, и  его  жильцы  один  за
другим, как из осажденной крепости, стали  выходить  наружу.  Впереди  шла
старушка со спицами, выставленными вперед, как  рапиры.  За  ней  следовал
чертежник и все остальные. Шествие замыкал детина с татуировкой.  Едва  он
последним сошел с крыльца, как к дому подкатили "жигули" и вышел верзила в
зеркальных очках. Увидев его, она схватила за руку Чубчика и  потянула  за
собой к мотоциклу. Стоп. Мотоцикл? Откуда он?
   И все же отчетливо видит, как подбежала  с  Чубчиком  к  мотоциклу,  но
верзила схватил мальчишку за руку и потащил в машину.
   Потом была погоня, она мчалась  за  "жигулями"  по  центру,  но  машина
каким-то образом вскоре  очутилась  позади  нее,  и  возле  универмага  ее
мотоцикл был сбит.


   Из всех виденных  мною  хобби  твое  -  самое  безжалостное.  В  каком,
отчаянии, должно быть, замирают ветви можжевеловых деревьев,  когда  ты  с
пилкой приближаешься к ним. Рраз, рраз  -  и  дерево  ампутировано,  зияет
открытой раной. Ради чего? Чтобы праздно  любоваться  диковинным  рисунком
среза и вдыхать терпкий,  очень  стойкий  можжевеловый  аромат?  Долго,  с
десяток лет длится умирание маленьких брусочков на твоем столе.
   По кольцам на срезах ищу сорок пятый год - ученые  говорят,  что  в  ту
минуту, когда на Хиросиму  сбросили  атомную  бомбу,  деревья  всего  мира
отметили  радиацию,  изменив  цвет  колец.  На  твоих  срезах  все   круги
одинаковы, деревья послевоенные. Быть может, мои ровесники.
   Не броди по лесу с пилой.  Чего  доброго,  он  зарегистрирует  в  своей
родословной и этот факт.


   Какой странный ты  написал  пейзаж.  Резко-синяя  гладь  моря,  пальмы,
кипарисы сменяются выжженной солнцем равниной с хаотичными нагромождениями
скал на горизонте. Пышность Южнобережья и первозданность восточного Крыма,
пушкинская "очей отрада" и волошинская суровая Киммерия.
   Пейзаж притягивает и пугает. Если  долго  смотреть  на  него,  кажется,
будто там, среди пальм и кипарисов, маячит мой силуэт, а справа, в  острых
обломках скал, проглядывает неправильный профиль Ее. Что это?


   Она долго пыталась вспомнить, когда же  был  Новый  год?  Вроде  бы  до
происшествия с "жигулями". Но ведь тот большой  снегопад  шел  как  раз  в
праздник,  а  до  этого  не  было  ни  мороза,  ни   снега.   Неужто   все
пригрезилось?..
   Новый год совпадал с ее днем рождения. И было хорошо от мысли,  что  ее
незнакомцы, поднимая бокалы в честь праздника, сами того не ведая, отметят
и ее торжество.
   От Сашеньки давно не было вестей. Позвонил  бы  хоть,  поинтересовался,
как сыновья, внук. Может, заболел? Или не хочет выходить из своего  нового
молодого круга, где меньше печалей и потерь?
   Как всегда,  перед  праздником  оказалось  много  забот.  Она  села  на
мотоцикл.
   Снежные звезды плавно опускались на деревья, дома,  тротуары,  сверкали
на стеклах окон, крышах автомобилей, впархивали  в  открытые  форточки.  В
этот южный город они прилетали не часто, поэтому им были рады. Их ловили в
ладони, пробовали на язык.
   На  одной  из  главных  улиц  заметила  в  праздничной  толпе   красную
"буратинку" с большим помпоном. Затормозила. Привыкла тормозить на красный
свет. Нырнула в толпу и за руку вытащила  из  ее  водоворота  девочку  лет
шести. Девочка плакала. Крупные капли скатывались с ресниц на  розовые  от
мороза щеки. Оказалось, у нее пропал кот. Камышовый,  разновидность  рыси.
Огромный, теплый, коричневый. Самый красивый, самый умный, самый ласковый.
Ни у кого в городе не было такого. Еще утром она угощала его свежей  рыбой
и журила за то, что разбил цветочную вазу. А пришла из детсада и увидела -
тюфячок Камыша пуст.
   Сотни каблуков вдавливали снежные звезды в асфальт, но ей казалось, что
если она будет внимательна, то разгадает на  их  искореженной  поверхности
следы толстых сильных лап.
   Девочкино горе было так знакомо и близко, что она еле сдержала улыбку.
   - От меня тоже сбежал кот, его звали Профессор, - сказала она. - Но  ты
не плачь. Твой должен вернуться. Он наверняка вернется, это лишь под конец
жизни все уходит. А сейчас едем со мной.
   Мотоциклистка в бордовом шлеме, видимо, спутала все ее планы, но  потом
девочка сообразила, что с ней можно быстрее отыскать беглеца, села впереди
нее, уцепилась за руль, и они помчались так, как  если  бы  их  подхватило
само  время.  Замелькали  в  витринах  пластмассовые  елки,  разукрашенные
цветными шарами, понеслись мимо продавщицы  мороженого  в  белых  халатах,
осталась позади веселая кутерьма толпы с  бутылками  шампанского,  матовым
свечением лимонов а сетках, круглыми коробками тортов.
   - Не нужно так быстро, - сказала девочка, - а то влетим в Новый год без
Камыша.
   Она сбавила скорость и в свою очередь попросила, чтобы  девочка  сидела
спокойней, потому что едут они не на пони из детского парка.
   - Впервые вижу девушку-мотоциклистку, - сказала девочка.
   - Кого? - переспросила она и чуть было не врезалась  в  идущий  впереди
троллейбус.
   - Девушку-мотоциклистку.
   Табачкова остановилась.
   - Впервые вижу девушку-мотоциклистку, - в третий раз повторила девочка.
   - Ты хотела сказать бабушку-мотоциклистку, но постеснялась, не захотела
обидеть меня? Глупышка, я уже привыкла. Представь, и в таком возрасте  нет
ничего страшного, если сама не будешь думать о нем плохо.
   - Что ты! - девочка рассмеялась. - Какая же ты бабушка? Ты - девушка!
   - Зачем так шутить? - Она нахмурилась и тронула  мотоцикл  с  места.  -
Впрочем, дети всегда путают годы.
   - Нет, у меня есть бабушка, я знаю, какими  бывают  бабушки,  -  упрямо
возразила малышка. - Зачем ты называешь себя бабушкой, когда  ты  девушка?
Загляни в витрину и увидишь.
   Она мельком взглянула направо и улыбнулась - витрина и впрямь  отражала
стройную девушку за рулем мотоцикла.
   - Это  все  снег!  -  весело  прокричала  она.  -  Это  он,  проказник,
заштукатурил мои морщины. А морозец помог ему, - разукрасил щеки.
   Девочка недоверчиво посмотрела на нее.
   Они проехали центр с его многолюдьем, когда маленькая пассажирка  вдруг
беспокойно заерзала:
   - Стой!
   - Надо спешить, приближается праздник! - крикнула мотоциклистка.
   - Нет-нет, остановись!
   - Ты здесь живешь?
   - Там... Снегурочка! - девочка смотрела куда-то назад и вверх.
   Развернула  мотоцикл.   Остановилась.   На   балконе   третьего   этажа
вырисовывалась фигура женщины,  припорошенной  снегом,  Женщина  стояла  и
что-то кричала.
   - Захлопнула дверь и не может войти, - расслышала девочка.
   - Надо же. Посиди, я сейчас, - сказала Табачкова и пошла  к  телефонной
будке, напротив которой остановилась. Приложила к уху трубку и задумалась.
А куда, собственно, звонить! Набрала "01", но ей  ответили,  что  пожарная
такими делами не занимается. По "03" спросили:  "Живая?  Не  замерзла?"  -
"Нет еще", - успокоила она. "Так что же вы хотите?" -  услышала  в  ответ.
"09" объяснил, что нет такой службы, которая снимала бы с балконов  растяп
- вдруг завтра им вздумается кукарекать на крыше.
   Нечастые прохожие на этой улице замедляли шаги, но, узнав, в чем  дело,
весело хмыкали и спешили к новогодним столам.
   Женщина на  балконе  и  впрямь  выглядела  комично,  и  эта  комичность
беспокоила.  Смех  смехом,  а  человек  может  если  не   замерзнуть,   то
простудиться и заболеть. Сломала бы она, поскользнувшись, руку  или  ногу,
ей давно бы уже оказали  помощь.  А  за  такой  вот  кажущейся  веселостью
положения не сразу разглядишь опасность.
   - У меня есть  перочинный  нож,  -  сказала  девочка,  смышлено  оценив
обстановку. Достала из коробки длинные серебристые нити. -  Привяжем  его,
чтобы не затерялся в снегу, если упадет мимо. - И отметила; - Она в халате
и тапочках на босу ногу.
   Они связали несколько нитей в одну, прикрепили к ней нож и забросили на
балкон. Женщина подхватила ножик, стала ковырять им в  замочной  скважине,
но бесполезно - замок не поддавался.
   - Нужно позвонить соседям, - опять смекнула девочка. Решение было таким
простым и правильным, что она чмокнула ребенка в щеку. Надо  же,  в  своей
гордыне вообразила, что никто, кроме нее, не поможет человеку, попавшему в
беду.
   Вскоре на балкон посыпались связки ключей,  один  из  которых  оказался
подходящим - из множества  ключей  всегда  найдется  нужный.  "Снегурочка"
махнула им рукой, стряхнула с халата снег и скрылась в дверях балкона.
   - Темно, - сказала девочка. - Теперь мы уже ни за что не найдем Камыша.
   - Наверное. Но согласись, мы не потратили время зря.
   - Да, - кивнула девочка.
   - Где твой дом?
   Девочка назвала улицу, и минут через десять они были у ее дома.
   - Не волнуйся, я скажу, что ты ездила со мной.
   Едва ступили в коридор, как под ноги  им  выкатилось  что-то  мягкое  и
большое.
   - Он пришел! - вскрикнула девочка. - Твой тоже вернется, ты не грусти!
   - Нет, - мужественно призналась она. - Мой уже не придет.
   Нужно было спешить. Подруги, наверное, уже приехали и  волнуются,  куда
она запропастилась. Что ж, навестит своих знакомцев  завтра,  а  сейчас  -
домой. Домой!
   Какое, однако, перед праздником сумасшедшее движение. Хотя бы добраться
без происшествий.
   Вот наконец и двор.
   В подъезде встретила соседку, живущую этажом выше,  над  ее  квартирой.
Соседка шла и тихонько напевала песню, услышав которую,  она  остановилась
как вкопанная.
   "Чистого неба, дальних дорог,  зеленого  луга,  быстрых  ног!"  -  пела
молодая женщина.
   - Катюша, что это вы поете? Что за песня?
   Спросила так взволнованно, что женщина смутилась.
   - Да не песня это вовсе, а так, моя колыбельная. Для сынишки придумала.
   - Твоя? - выдохнула она. - Так это ты пела, совсем рядышком?!
   - Что с вами! - Катюша испуганно посмотрела на нее.
   - Нет-нет, ничего. А ты  куда?  И  где  твой  сынишка?  Новый  год  где
встречаешь?
   - Какой там Новый год!  -  отмахнулась  Катюша.  -  Бегу  в  аптеку  за
горчичниками. Василек опять простудился.
   - Что же ты его самого оставила?
   - Ничего, поплачет и успокоится.
   - Иди-ка домой, а я съезжу.
   - Зачем же, я сама.
   - Иди-иди.
   Она снова выкатила мотоцикл из подъезда и помчалась в аптеку.
   Удивление и смутная вина овладели ею. Подумать только, по всему  городу
ищет этот голосок, такой жалобный, грустный, одинокий, а он живет  над  ее
квартирой...


   Ты распластал меня на холсте, и волосы мои превратились в травы, руки -
в деревья. Ты расчленил, разъял меня на части, и где-то среди банок гуаши,
акварелей, эскизов, кисточек, тюбиков масляной краски затерялось главное -
моя свеча.
   Ты любишь мои руки, глаза, губы, но так странно, что даже ночью,  когда
и светлячок выглядит лампой, тебе не  видно  моей  свечи.  А  она  мерцает
сквозь сорочку, одеяло, пытаясь высветить всего тебя. Ты же, прикасаясь ко
мне, ворчишь: "Какие холодные пальцы-лягушата! И когда согреешься?"


   С минуты на минуту должны были прийти подруги. Но она так  устала,  что
решила прилечь  и  немного  отдохнуть.  Лишь  коснулась  головой  диванной
подушки, как ее подхватила, понесла метель.
   За ней мчался отряд мотоциклистов, шестнадцатилетних мальчишек. Впереди
- Чубчик. Они  пролетели  через  весь  город  и  остановились  у  дома  на
Московском шоссе.
   - Вот здесь, - сказала она.
   Из дому вышла Феодосия с трехпалым псом.
   - Ай, хороши ребята! - улыбнулась бабка, осмотрев мотоциклетный  отряд.
- От таких ни один браконьер-разбойник не уйдет.
   Феодосия трижды свистнула, и  хромой  пес  превратился  в  златогривого
коня, а на плечах ее запестрел плащ в алых маках.
   - За мной, в Большой каньон! - гаркнула  бабка,  и  отряд  помчался  за
скакуном.
   А она поехала домой, где ее ждали подруги. И от того, что  дома  у  нее
кто-то был, сердце ее согревалось.
   По пути заглянула в окно Орфея. Нарядный, в белой гипюровой сорочке, он
сидел за пианино, а с дивана на него влюбленно смотрели ребятишки и  жена.
Музыка и покой поселились в этой семье, и она  радостная  поехала  дальше.
Нужно было навестить Лимонникова. Отыскала его с трудом. Он жил  теперь  в
другом доме, подарив одну комнату Ларе с ребенком. Лицо  Лимонникова  было
чистым и розовым, а рост увеличен на двадцать сантиметров.
   Домой, скорей, пока не пробило двенадцать. Они вышли встречать  ее.  Но
почему смотрят такими глазами? И зачем пришел Сашенька?
   - Что-нибудь случилось? - екнуло сердце. - С Мишуком? Валериком?
   - Вот уж и испугалась. Все в порядке, - подхватила ее под руку  Смурая.
- С этим мотоциклом и забыла о своем юбилее.
   - Нет, правда? - не поверила она, все еще чувствуя противное  еканье  в
груди.
   - Невера, - улыбнулся Сашенька. - Поздравляю. - И протянул  ей  букетик
фиалок.
   Они вошли в подъезд.
   - А тебе идет этот наряд, - усмехнулся  он,  осматривая  ее  спортивный
костюм, шлем, и неожиданно осекся. Лицо его побледнело.
   - Что с тобой? - всполошилась она.
   - Ты?.. Это ты? - с трудом проговорил он.
   Она  непонимающе  оглянулась  на  подруг,  и  увидела,  что  они   тоже
изменились в лице.
   - Аня, - пролепетала Смурая. - Иди и загляни в зеркало.
   Пожав плечами, она поднялась  к  себе,  подошла  к  овальному  зеркалу.
Рассмеялась.
   - Ну его, оно сегодня шутит веселее, чем всегда. - Подошла  к  другому,
прямоугольному. - Я же говорила этой  девчонке,  меня  здорово  разукрасил
морозец. И впрямь девушка.
   Сняла шлем, стряхнула снег с бровей, щек. Опять посмотрела в зеркало, и
глаза ее округлились; оттуда глядела двадцатилетняя Аннушка Зорина. -  Что
за бес...
   Зазвонил телефон. Она сняла трубку.
   - С Новым годом, - сказал голос Аленушкина.
   - С Новым годом, - ответила она.
   - Что новенького?
   - Много кое-чего, - сказала со значением.
   - Голос у вас сегодня какой-то звонкий, молодой.
   - И голос? - пробормотала она, и ее стал  разбирать  смех.  -  Это  все
потому, что мне сегодня шестьдесят.
   - Ну? Поздравляю, голубушка. От всей души!
   Поймала взгляд Сашеньки: давно не видела этот его взгляд -  испуганный,
влюбленный, ревнивый. И поспешила повесить трубку.
   Все трое продолжали смотреть на нее. Тогда, не понимая, что же все-таки
происходит, она собралась с  духом  и,  отгоняя  туманящие  голову  мысли,
сказала, как можно равнодушней:
   - Зеркала врут. И мое лицо тоже. Рассудите, как я могла оставить вас  в
своем  возрасте,  а  сама  перескочить  назад,  в  другой?  Это  было   бы
предательством. Просто сегодня долго дышала свежим воздухом. - И  увидела,
как Черноморец стала медленно оседать в обмороке. Едва  успели  подхватить
ее, отвели на диван, потерли виски ватой, смоченной в уксусе.
   - А где Роща? - обернулась она к Сашеньке. - Почему ты без нее?
   Он замялся.
   Она посмотрела на него долгим взглядом и сказала:
   - Поехали.
   - Куда же ты? - бросилась к  ней  Смурая  и  расплакалась,  недоверчиво
касаясь ее щеки, узнавая и любя в ней свою молодость.
   Она обняла подругу:
   - Мы скоро вернемся. Привезем Рощу.
   Нахлобучила шлем и дала Сашеньке знак следовать за ней.
   Опять снежные звезды леденили ее лицо. Она летела на мотоцикле и думала
- вот сейчас увидит Рощу и скажет:
   - Ты Сашеньку не бросай. Завлекла,