т придет сюда, к  Табачковой,  -  крикнула  вслед  Анна
Матвеевна. Хотела рассмотреть, кто  там,  на  соседней  койке,  но  стены,
потолок опять задернуло мелкой  сеткой,  и  она  провалилась  во  влажный,
ватный туман. Сквозь забытье слышала, как в  палату  входили  и  выходили,
что-то кололи ей в вену, и женский голос монотонно  жаловался  кому-то  на
иго невестки, жены сына, которая довела его до того, что он шьет ей платья
и трусики.
   Потом удалось  вынырнуть  из  влажной  туманности.  Не  открывая  глаз,
услышала  шарканье  ног  по  коридору,  строгий  голос:  "Тихий  час,   по
палатам!", скрип соседней  койки  и  недовольное  ворчанье.  За  четкостью
звуков вернулась память о том, что случилось.  Медленно  восстанавливались
события дня. Вот только  какого?  Ясно,  что  не  сегодняшнего.  Но  и  не
вчерашнего. Сколько времени пролежала без памяти? Или во сне? Впрочем, это
не важно. Важно, воспроизведет ли ее потревоженный мозг события того  дня,
чтобы помочь лейтенанту Яичко в его, быть может, самом главном детективном
деле. Детективном? Почти. Она слабо улыбнулась, вспомнив слова Аленушкина:
"Назревает детектив, а я обожаю детективы".
   Так что же все-таки  произошло?  Нужно  восстановить  цепочку  событий,
иначе лейтенант примет ее рассказ за бред. Да и самой не мешает  убедиться
в том, что все было наяву, а не пригрезилось в часы болезни.
   После встречи с Лимонниковым плечо болело три дня и три ночи. В  первый
день пришел Аленушкин и сразу разгадал причину ее недомогания.
   - Может, хватит экспериментировать? Что вам еще надо? Убедились в своем
феномене и ладно. Признайтесь, сколько раз летели с лестниц?
   - Ах, не все ли равно. А знаете, оказывается, я недурно рисую. Пока  не
открываю этюдник, ко мне относятся с подозрением. Но  потом...  Боже,  что
творится потом!
   - Заставляют считать ступеньки?
   - Не только. Один человек комплимент сделал: у вас, говорит,  волшебный
фломастер. Хотя нарисовала я нелестную для него картину.
   - И поспешил вытолкнуть за дверь?
   - Я и не жду, чтобы в мою честь литавры гремели и накрывались столы. Но
вот что еще со мной происходит, - она снизила голос до шепоте и замолчала,
как-то сразу уйдя в себя.
   Трудно было передать то  состояние,  которое  охватывало  ее  во  время
прогулок на мотоцикле, в те минуты, когда она мчалась  пустынными  улицами
засыпающего города  и  вместо  окон  видела  глаз?  -  ждущие,  тревожные,
мечтательные,  хитрые,  угрюмые,  наивные,  лживые,   печальные,   нежные,
преданные - великое множество глаз. Вдруг теряла представление о времени и
пространстве  чувствовала  себя  многоликим  и  многоруким  существом  без
возраста и пола, как бы проникала сразу в десятки, сотни, тысячи  домов  и
была одновременно женщиной, стариком, девушкой, ребенком,  юношей.  В  ней
перемешивались все добродетели и пороки, невежества  и  таланты.  Мотоцикл
мчался все быстрей и быстрей, и наступала минута, когда казалось, что  она
отрывается от земли и парит в воздухе, над городом,  где  одно  за  другим
гаснут окна, засыпают ее глаза - ждущие, тревожные, мечтательные,  хитрые,
угрюмые, наивные, лживые, печальные,  нежные,  преданные.  Но  вот  колеса
вновь касались земли, и  она  возвращалась  домой.  Теперь  можно  было  и
отдохнуть. А перед сном подумать о Сашеньке.
   Будь Вениамин Сергеевич повнимательней, заглянув  в  эту  минуту  ей  в
глаза, нашел бы на самом их дне силуэт немолодого красивого  мужчины.  Уже
на краю сна она обычно видела Сашеньку так близко, что  казалось,  протяни
руку - и притронешься к нему. Но почему в городской многоголосице ни  разу
не довелось уловить его голос? Не его ли бессознательно выискивала все  то
время, пока не увлекли, не  втянули  в  свой  водоворот  голоса,  терпящие
крушение или бывшие причиной чужих драм? Выходит, окраска его голоса иная,
чем те, которые воспринимаются ею на большом расстоянии. Было в этом нечто
грустное  и  обидное,  как  бы  лишний  раз  доказывающее  их  разность  и
невозможность закончить свой жизненный путь рядом.
   И все же Аленушкин приметил ее затуманенный взгляд, но не стал ни о чем
расспрашивать, а поинтересовался,  не  купить  ли  что  поесть.  Табачкова
поблагодарила, сказала, что в холодильнике кое-что  найдется,  и  Вениамин
Сергеевич собрался  уходить,  но  на  пороге  остановился  с  виноватым  и
каким-то пристыженным видом:
   - И что мне с вами делать? Нагородил огород, а сам, выходит, в стороне.
   Она успокоительно рассмеялась, ответила, что его волнения ни к  чему  -
он сделал все, что мог, а остальное за ней, и они расстались.
   Вечером обмотала плечо  красным  шерстяным  платком  и  разрешила  себе
праздное  любопытство  -  послушать   легкую   болтовню   кумушек,   лепет
влюбленных, детский смех, безжалостно отметая  все,  что  могло  огорчить.
Оказалось, при желании счастливых голосов можно услышать  не  меньше,  чем
несчастных, - смотря как настроить ухо, точнее, приемник. Но по  каким  бы
волнам ни гуляла  стрелка,  нет-нет  да  опять  прорывался  тот  волнующий
голосок:

   "Чистого неба, дальних дорог, зеленого луга, быстрых ног!"

   Каждый раз при этом она звонила Аленушкину, однако он  не  мог  засечь,
откуда песня.
   Через день плечо болело уже меньше. Сходила в гастроном, купила  сахар,
вермишель, постояла немного за курицей и вернулась  с  полной  авоськой  и
неплохим настроением.
   Было два часа дня, когда, пообедав, села  к  приемнику  и  почти  сразу
наткнулась на голос Чубчика.  Сколько  раз  пробовала  узнать,  где  живет
мальчишка, но никак не удавалось. Он беседовал с каким-то гундосым парнем.
Разговор был недолгим, и она почти дословно запомнила его.

   Чубчик. Куда ни повернись, только и слышишь: "Иди ты  знаешь  куда!"  И
училка в школе посылает, и отец с матерью, и дворовая мелюзга.
   Гундосый. А ты возьми и на самом деле уйди.
   Чубчик. Куда?
   Гундосый. А хоть бы в то место, о котором я тебе рассказывал. Туда всех
принимают. Только пароль нужно знать.
   Чубчик. Скажи!
   Гундосый. А что я буду иметь за это? За "так" и мама папу не целует.
   Чубчик. Бери, что хочешь.
   Гундосый. Голодранец несчастный. Что с тебя возьмешь? До сих пор вон  с
Карданом не рассчитался. Ладно, гони авторучку.
   Чубчик. Пожалуйста!
   Гундосый. Так вот, пароль такой. Берешь лист  бумаги,  складываешь  вот
таким макаром. В серединке рисуешь  такую  рожу.  Здесь  вот  эти  штучки.
Завтра в восемь  утра  на  мосту  Салгирки  тебя  будет  ждать  человек  в
зеркальных очках, с папиросой в зубах. Сунешь  ему  эту  бумагу  и  быстро
проговоришь: "Сердце, два перца, папа римский и  черт  крымский".  Человек
посадит тебя в автомобиль, завяжет глаза темной повязкой  и  отвезет  куда
надо. Повтори пароль.
   Чубчик. Сердце, два перца, папа римский и черт крымский.  А  не  врешь?
Как-то несерьезно все.
   Гундосый. Видал миндал? Серьез ему подавай. Не веришь - валяй, пока  не
смазал по рылу!
   Чубчик. Нет-нет, я приду. Так говоришь, на мосту в восемь?

   Она долго звонила к Аленушкину, никто не брал трубку. Вспомнила, что он
собирался к родственникам. Может, уехал?
   Если гундосый не наврал, завтра состоится встреча с Чубчиком и  тем,  в
очках. Собственно, очкастый ей не нужен, но, чтобы не  отпугнуть  Чубчика,
она попробует пробраться  в  ловушку,  которую  ему  готовят.  Но  что  за
странный пароль? В детстве не  раз  с  дворовыми  девчонками  развлекалась
подобной игрой-раскладушкой, так  что  заиметь  и  себе  такой  пароль  не
составит труда. Вот только как нынче малюют черта крымского? Может, совсем
по-иному, чем пятьдесят-сорок лет назад? Хотя вряд  ли.  Черт  он  и  есть
черт. Уж рога, во всяком случае,  те  же  -  из  стручков  перца,  которые
секунду назад были сердцем. Мудрая, однако, игрушка.
   Картинка подучилась на славу - с таким художеством и  в  логово  самого
дьявола пропустят!
   До вечера слонялась по комнате, обдумывая завтрашнюю  затею.  Уж  очень
все походило на розыгрыш: и бутафорский  человек  в  зеркальных  очках,  и
пароль, и черная повязка на глазах. Хорошо,  если  все  невинная  игра,  а
если...
   Так или иначе - это единственная возможность познакомиться с Чубчиком.
   Ночью спала плохо, то и дело вставала, сосала  валидол  и  подтрунивала
над собой: что, приятельница, струхнула?
   Утро выдалось солнечное, веселое, с легким морозцем, и вечерние  страхи
развеялись. Было бы хорошо сесть на мотоцикл -  в  случае  чего  и  удрать
легче. Но не спугнет ли это Чубчика? Еще  лучше  сразу  привезти  на  мост
Андрея Яичко. Но опять же - вдруг это детская игра, и она в  глазах  сразу
трех человек будет выглядеть сумасшедшей?
   Какими глупыми кажутся  сейчас  эти  рассуждения.  Конечно,  надо  было
сообщить обо всем лейтенанту, а она  растерялась,  влипла  в  историю,  за
которую теперь расплачивается больничной койкой.
   В половине восьмого она уже расхаживала по мосту. Гривастые  ветлы  над
водой, как всегда, напоминали о тех временах, когда она прибегала сюда  на
свои первые свидания с Сашенькой. Они читали стихи, целовались  и  мечтали
поехать в далекую Сибирь, на родину Сашеньки.  Подумать  только,  как  все
перевернулось, как далека она от той девчонки, что  свиданничала  здесь  и
была уверена в своей будущности художника. Впрочем, так ли уж далека? А не
ближе ли с каждым днем? И не уживаются ли в ней сейчас  все  ее  возраста,
такие  разные,  непохожие  друг  на  друга  и,  однако,  единые  в   своей
первооснове?
   На мосту появился  худячок  в  куртке  и  вязаной  кепке  с  козырьком.
Прогулочным шагом подошел к перилам, облокотился на них. Уж не Чубчик  ли?
Голова на тонкой голой шее, зябко выглядывающей из-под воротника, вертится
то вправо, то влево, присматривается к прохожим.
   Минуту  помедлила  и  решительно  подошла  к  мальчишке.  Стараясь   не
волноваться, с ходу огорошила вопросом:
   - Чубчик?
   - А вам откуда известно? - встрепенулся он.
   -  Мне  все  известно,  -  сказала  серьезно,  разглядывая   мальчишку.
Безвольные детские губы, пучок волнистых волос из-под кепи, голубые глаза.
Лицо открытое, добродушное, жадное к впечатлениям. - Вот ты какой.
   Забилась тревога - пропадет  парнишка,  ой,  пропадет!  Такие  идут  за
любым, кто поманит. А что,  если  поманить  ей?  Нет,  только  испугается,
вспорхнет воробышком и поминай, как звали.
   Она вынула из шубки сложенную бумажку-пароль и показала  Чубчику.  Лицо
его мгновенно просияло:
   - И вы тоже? И вам, значит, говорят; "Иди ты знаешь куда!"?
   Она кивнула.
   -  Вот  и  уйдем.  -  Мальчишка  развеселился,  расхорохорился  и   уже
поглядывал  по  сторонам  не  с  опаской,  а  нетерпеливо.  -  А  то  ведь
осточертело одно и то же выслушивать. Возьмем и уйдем, да?
   - А может, подумаем? - робко возразила она.
   - Что, сдрейфили? - он презрительно сморщился. - Как хотите, а я пойду.
- И вдруг как-то сразу сник, съежился и заметно побледнел. Она  проследила
за его взглядом и увидела чисто опереточного  злодея.  В  их  сторону  шел
верзила не по сезону в зеркальных очках, с папиросой во рту. Воротник  его
распахнутого пальто был поднят, на шее болталось полосатое  кашне.  Чубчик
медленно двинулся ему навстречу, точно под гипнозом его зеркальных стекол.
А ей стало смешно: не втянута ли она и впрямь в  какой-нибудь  фарс?  Или,
может, чего  доброго,  снимают  скрытой  камерой  документальную  комедию,
что-нибудь для сатирического "Фитиля"?
   В конце моста, у тротуара, стояли "жигули" дымчатого цвета.  Верзила  и
Чубчик направились к машине.
   - Эй-эй, постойте, - спохватилась она, и бросилась догонять их. Верзила
обернулся. Запыхавшись, она подошла к  нему  и  протянула  бумажку-пароль.
Незнакомец поймал ее в зеркало очков, внимательно оглядел, взял рисунок  и
опять выжидательно уставился на нее.
   Она икнула от подкатившего к горлу смеха пополам  с  испугом  и  быстро
проговорила: "Сердце, два перца, папа римский и черт крымский".
   Незнакомец без тени улыбки кивнул, и все трое пошли к автомобилю.
   - На заднее  сиденье,  -  сказал  он  сквозь  зубы,  отворяя  дверцу  и
задергивая шелковые занавески. Сел за руль и молча перебросил через  плечо
две черные сатиновые повязки.
   "Что стоит неплотно завязать их? - подумала она.  -  И  впрямь  детская
игра. Но зачем эта серьезность?"
   Кажется, она фыркнула, потому что верзила обернулся.
   - Надеюсь на вашу добросовестность, - сказал он, трогая машину с места.
   Снежные звезды леденили ее лицо, и она никак не  могла  понять,  откуда
они - окна ведь закрыты. Звезды облепили  лоб  так,  что  она  вскрикнула,
опасаясь ожога.
   - Тише, милая, тише! Сейчас  полегчает.  -  У  кровати  сидела  няня  и
держала на ее лбу грелку со льдом.
   - Мне к лейтенанту Яичко, - сказала она, заморгала и не смогла сдержать
слез, вспомнив, что лежит на больничной койке.
   - Завтра придет, - успокоила няня.
   И опять полуявь-полусон...
   - Можно снять повязки, - сказал верзила.
   Автомобиль  въехал  на  территорию  парка,  старого,  полузаброшенного.
Асфальтовые аллеи еле угадывались под слоем припорошенных снежком  угасших
листьев. Деревья стояли тихие, будто пристыженные  кем-то,  беззащитные  и
жалкие в своей безлиственной ледяной наготе.
   "Жигули"   остановились   у   старинного   здания,   которое   охраняли
распластанные на парапетах львы. Здесь, в бывшем графском  имении,  долгое
время была контора СМУ, потом сюда перебралась геологоразведка,  а  теперь
его реставрировали под археологический музей. Фасад подпирали разбухшие от
дождей леса. Холмики песка, кирпичей, железные кадки с гашеной известью  -
все было присыпано листьями и скудным снежком, Видно, работы  отложили  до
весны.
   Они вышли из машины. Верзила дал им знак подождать, поднялся по  сбитым
мраморным ступеням и потянул на себя бронзовую ручку полупрозрачной двери.
Она не поддавалась. Тогда он  обошел  здание  вокруг,  подергал  еще  одну
дверь, но и та была заперта. Он вернулся к парадному входу и забарабанил в
стекло.
   Загремел засов, дверь распахнулась. На крыльцо вышла коротко стриженная
девушка в джинсах и мальчишеской рубашке с закатанными рукавами.
   - Маечка, салют. Принимай новичков, - верзила кивнул в их сторону.
   - Проходите, - сказала девушка.
   Верзила вернулся к машине,  а  она  и  Чубчик  поднялись  по  скользким
обшарпанным ступенькам. Приветливый вид девушки несколько успокоил.  Дверь
за ними закрылась, и опять загремел засов.
   - Кто здесь, никого? -  робко  осведомилась  она,  разглядывая  цветные
витражи вестибюля.
   - Почему же, - сказала Майя. - Здесь всегда кто-нибудь есть - И  повела
их через вестибюль по коридору.
   Холодно, тихо и затхло было в  этом  доме  с  закупоренными  дверьми  и
окнами. Посреди большой квадратной комнаты, куда они  вошли,  за  накрытым
столом сидели человек десять и ели. Они сразу заметили их приход,  как  по
команде оторвались от стола и повернули головы в их сторону.
   - Перекусите, - пригласила Майя.
   - Спасибо, я уже ел, - сказал  Чубчик.  По  лицу  было  видно,  что  он
растерян. Наверное,  ожидал  увидеть  что-то  любопытное.  А  тут,  как  в
столовой, сидят, едят.
   Она тоже отказалась от завтрака.
   - Как хотите, - Майя пожала плечами, взяла со стола чашку кофе, булочку
и стала есть. Все тут же потеряли интерес  к  вошедшим  и  опять  занялись
едой.
   "Однако  встречают  не  очень   гостеприимно,   -   отметила   она,   -
рассматривают даже с некоторым недоброжелательством,  будто  у  них  кусок
хлеба отнимают или место под солнцем".
   - Итак, нашего полку прибыло, - сказал  кто-то  вслух,  и  слова  будто
послужили сигналом  к  тому,  чтобы  завтрак  кончился:  все  одновременно
задвигали стульями, встали и начали расходиться.
   - Предлагаю ознакомиться со вторым этажом.  -  Кивнула  ей  Майя.  -  А
мальчик пойдет со мной.  Не  беспокойтесь,  -  видимо,  Майя  заметила  ее
волнение, - моя дверь слева у входа. Хотите, идемте сначала ко мне.
   - Да-да, я лучше с вами, - поспешно сказала она.
   Майина комната оказалась обыкновенной библиотекой, и Чубчик  откровенно
зевнул.
   - Даю тебе слово, ничего более интересного ты не видел,  -  усмехнулась
девушка, подвела его к полкам.
   А ею вдруг овладело любопытство - что там,  на  втором  этаже?  Чубчику
вроде бы ничего не угрожает с милой Майей, но что делают остальные  жильцы
этой странной обители?
   Убедившись, что Чубчик не  скучает,  она  тихонько  вышла  и  поднялась
наверх. По обе стороны  небольшого  коридора  располагались  пять  комнат.
Постучала в первую.
   - Да-да, - ответил голос с легкой хрипотцой.
   Вошла.  Посреди  пустой  комнатушки  стоял  длинный  стол,   заваленный
папками, рулонами ватмана, карандашами, бутылочками  с  тушью,  за  столом
сидел человек средних лет в наброшенном на плечи пестром  пледе  и  что-то
чертил.
   - Кхм, - кашлянула она. - Работаете, значит? Кто вы, чертежник?
   - Что-то вроде, - буркнул человек, не поднимая головы.
   - Что же вы чертите, если не секрет?
   Человек оторвался от бумаг и взглянул на нее.
   - Воздушный замок. - Он  улыбнулся,  отчего  на  щеках  его  проступили
детские ямочки. - Да-да, тот самый, над которым хихикали много столетий, -
быстро проговорил он. - Мой замок запросто висит в  воздухе,  и  воздушные
таксисты-вертолетчики могли бы залетать сюда  попить  горячего  чайку  или
подремонтировать забарахливший мотор. Можно использовать его и для  других
целей. Скажем, поселять в нем молодоженов в дни свадебных путешествий.
   - Выходит, вы изобретатель? Как это хорошо.  -  Она  всегда  испытывала
почтение к творческим профессиям.
   - Вы так думаете? А жена и коллеги, узнав о моем проекте, сказали: "Иди
ты!" Но я-то сам уверен - это не бред! Проект вполне реален.  Быть  может,
мой замок несколько дороговат, но как бы он украсил жизнь! Знаю,  знаю,  -
замахал он руками. - Скажете: рановато еще строить замки,  когда  обычного
жилья не  хватает  Но  ведь  не  отказываемся  мы  от  картинных  галерей,
фонтанов, театров. В будущем таких воздушных дворцов, как мой,  понастроят
множество. Вот я и хочу, чтобы кусочек завтра увидели живущие нынче.
   - Я вот что скажу вам, -  заволновалась  она.  -  Наберитесь  терпения,
мужества и непременно пробивайте свою идею. Она чудесна и возвышенна. Люди
не так уж глупы, всегда найдется смелая голова и поддержит стоящую мысль.
   Архитектор рассмеялся:
   - Да я уже за шарады засел.
   - Как? - не поверила Табачкова. Подбежала к столу, схватила  один  лист
ватмана, другой, третий. Кроссворды, шарады, пентамино...
   - А вот и вовсе детская игра, но гак увлекает, так увлекает,  -  горячо
заговорил он. - Называется "корабли". Помните? Или  совсем  уж  простая  -
"крестики-нолики", а день пролетает быстрее, чем за пасьянсом.
   - Неужели совсем опустили папки? - попятилась она.
   - Вроде вы не такая, - усмехнулся архитектор. - Иначе не  очутились  бы
здесь.
   Она хотела было сказать, что попала сюда вовсе по  другой  причине,  но
только молча махнула рукой и вылетела из чертежной, Что же там  дальше?  -
гнала ее мысль. С размаху толкнулась в соседнюю дверь.
   Вначале показалось, что здесь никого нет, но  потом  в  углу,  у  окна,
заметила на низенькой  скамеечке  старую  женщину  с  лицом  сморщенным  и
землисто бородавчатым, как картофельная кожура.
   -  Входи,  входи,  -  закивала  старушка.  На  полу  у  ее  ног   стоял
эмалированный тазик, в котором крохотной серой мышкой ворочался  шерстяной
клубок.
   - Не расспрашивай, сама объясню, -  опередила  ее  старушка.  -  Деткам
своим надоела, потому и ушла. А теперь вот усыхаю, точно виноградный усик,
когда ему не за что уцепиться. Думаешь, что вижу? Кофту? И так и  не  так.
Оно, конечно, лучше б внучке платьице сготовить, да сердце уже ни  к  чему
не лежит. Кофта же так велика, что я могу в нее, как в пальто завернуться.
Вот это, - она показала связанные полочки и спинку, - это  мое