порождали восторг, и Гуль с трудом сдерживал себя, помня, что целью была
поверхность Земли. К ней он стремился. К счастью, они САМИ подсказали ему
путь, вывели к нужной пещере, и Гуль вошел в нее, так и не поняв, чем же
отличается она от тех, прежних, что попадались ему до сих пор. Отличие
приоткрылось только теперь. Пещера не являлась одномерным проходом. Он
пребывал в двухмерном состоянии! Лишенный третьей решающей координаты,
объем съежился и исчез. Равнина, на которую угодил Гуль, простиралась в
бесконечность - до звезд, видимых лишь в мощнейшие телескопы. Он в
состоянии был задать любой маршрут и, если бы знал кратчайший путь, не стал
бы обращаться к давнему правилу спасателей-подводников. В сложившейся
ситуации движение по кругу показалось ему наиболее разумным. Гуль не
сомневался, что рано или поздно земная толща закончится и он пробьется
наверх, под открытое небо.

Свет сверкнул перед глазами разорвавшейся бомбой. Бездонная и ослепительная
синь рванулась навстречу. Слишком поздно и неумело Гуль принялся тормозить.
Трехмерность обрушилась на него словно беспощадный зверь. Он так и не
уловил того мига, когда тело из плоской неуловимой тени превратилось в
обычное человеческое. Отчаянно размахивая руками, словно пытаясь уцепиться
за несуществующую опору, Гуль падал. В ушах свистело, неприятно холодела
грудь. Город под ним, огромный и жаркий, лоснящийся множеством огней, будто
раздувался по мере падения. Гуля занесло на огромную высоту и, закрыв
глаза, он обреченно думал, что боли не ощутит. Сокрушительный удар обгонит
мучения...

Он падал, слыша, как рычат и сигналят внизу автомобили. Скрежетало железо,
гомонили люди. Миллионами голосов город нашептывал историю своей нелегкой
жизни. Гуль летел к этому шепоту, и губы каменного гиганта близились, спеша
сообщить небесному посланнику все последние человеческие новости.

Перед ударом Гуль вновь распахнул глаза. Неожиданно оказалось, что ему
суждено упасть на территорию автомобильного кладбища. Не желая пачкать свои
тротуары, город в последнюю минуту аккуратно отступил в сторону. Внизу
пестрели выпотрошенные корпуса машин, сложенные стопками шины, проржавевший
механический хлам... Большего осмыслить не успел. Труба диаметром в мужскую
ладонь торчала из груды металла, словно булавка из коллекционной коробки,
поджидающая очередную бабочку. Тупым иззубренным концом она вошла ему под
ребра, как входит гарпун в неосторожную рыбу, и, соскользнув по ней, лицом,
грудью, всем телом. Гуль врезался в искореженное железо.

* * *

В полдень он очнулся. С трудом припомнил, что в первый раз ему удалось
только освободиться от трубы и доползти до укрытия. Должно быть, прошло
немало времени, потому что чувствовал он себя значительно лучше. Голову все
еще кружило, в низу живота скребся клешнястый краб, но с этим можно было
мириться. Слава Богу, он остался жив!

Тяжело ворочая шеей, Гуль огляделся. Сиденья, облупившаяся краска, таблички
с непонятными надписями - он находился в салоне бывшего автобуса. Старый
изувеченный каркас успел основательно обветшать. Толстые зеленые мухи с
гудением влетали через окна и дыры, с удовольствием садились на ржавчину.

Запрокинув голову, Гуль взглянул на солнце. Как давно он не видел его!
Может быть, поэтому и не узнавал. Трудно было понять, в чем дело: Гуль
смотрел внимательно, не моргая, но не было ни слез, ни прищура. Солнце
казалось бледным, лишенным черт лицом, уныло зависшим над Землей. Оно не
слепило, - глаза воспринимали сияние совершенно спокойно...

Послышался рев приближающейся машины. Тяжелая и сияющая, переполненная
грохочущим презрением к покалеченным собратьям, она прокатила мимо, не
сбавляя скорости. Ей, здоровой, коптящей рокочущими выхлопами, погруженной
в ревностное исполнение механического долга, было, конечно, плевать на
какой-то затерявшийся средь забытого металлолома автобус.

Перевернувшись на бок. Гуль увидел на полу, прямо под собой, окаменевшую
лужицу крови. С изумлением коснулся лужицы пальцем. Бурая застывшая медь.
Чуточку прозрачная и потому похожая на янтарь... Вот, значит, как это
происходит! Перед внутренним взором промелькнуло перекошенное лицо Пола.
Теперь Гуль понимал, о чем говорил тогда на дежурстве американец. Стоит
лишь раз умереть - и жить уже не хочется. Потому что много боли. И
одолевает ненависть к тому, кто причинил эти страдания, одарил днями
мучительной неподвижности.

Он попытался сесть и тотчас ощутил приступ тошноты. В пробуждающемся теле
пробуждались и раны. Засаднили порезы на руках и на ногах, остро заныло
правое колено. Возможно, была раздроблена коленная чашечка. Вдобавок ко
всему он не сомневался, что у него сломаны ребра, - он ведь ударился о борт
перевернутого автомобиля!..

Гуля замутило. Невидимый палач с садистской неторопливостью запустил
колючие пальцы в желудок, принялся раздирать его на куски. Гуль со стоном
опустил пылающий лоб на спинку кресла. Никелированная труба немедленно
согнулась. Гуль бессильно ухватился за нее рукой. Неужели и здесь то же
самое?.. Повторная вспышка в животе согнула пополам. Мозг бушевал и
расплескивался, белые призрачные кораблики ходили по волнам, глотая
пробоинами воду, разбиваясь о скалы, один за другим отправляясь ко дну. Не
замечая того, что делает. Гуль стиснул пискнувшее под рукой железо и,
выдрав кресло из пола, повалил на себя. Силы оставили его, он снова впал в
забытье.

Ленивой улиткой солнце переползло чуть ниже. Взлохматив темные шевелюры, к
нему со всех сторон двинулись маленькие хищные тучки. Вечерний взбалмошный
ветерок загулял по свалке, заглядывая в разбитые окна, раздувая облака
кружащейся пыли. Скомканный пакет из-под картофельных хлопьев, прыгая,
подкатился к голове и замер. Края его медленно стали обугливаться, легкий
дымок заструился над бумажным комком. Вырвавшийся язычок пламени, дрожа от
нетерпения, поглотил свою жертву и исчез. Гуль так и не пошевелился.

* * *

Очнуться в очередной раз заставили голоса. Некоторое время он лежал
неподвижно, затем приподнялся на руках и осторожно выглянул в окно.

Беседовали двое: девушка и парень; им было лет по семнадцать, может,
шестнадцать, однако внешне парень выглядел значительно старше своей
спутницы - длинноногой, худенькой брюнетки с личиком накрашенной куклы. И
все равно она выглядела откровенным подростком, но паренек явно тянул на
мужчину - во всяком случае по телосложению. Ни джинсы, ни тесная спортивная
майка не скрывали перекатывающихся мышц. Вероятно, от переизбытка энергии
он беспрестанно двигался - подергивая плечами, размахивая длинными, как у
гориллы, руками, и оттого это раннее обилие мускулов еще более бросалось в
глаза. Высокий, сбитый, с нелепо спадающим крашеным чубом, он сразу не
понравился. Когда-то Гуль завидовал мускулистым ребятам. Дома одна из
стенок была заклеена от пола до потолка фотографиями культуристов. Его
всегда привлекала сила, и биографии Поддубного, Дикуля и Власова были для
него своеобразной хрестоматией. Но, увы, с тех далеких пор утекло много
воды. Кое-что серьезно изменилось - и прежде всего в нем самом.

Он смотрел на беседующих с любопытством вволю хлебнувшего на своем веку
старца. Это были первые встреченные им люди.

- Чего ты боишься, детка? Все просто, как дважды два!.. Заходим,
поворачиваем в отдел с выпечкой, и, пока ты строишь глазки продавцу, я
спокойно занимаюсь прилавком.

- Но, Дин! Ты обещал, что мы не будем увлекаться.

- А кто увлекается? Ты еще не знаешь, детка, что такое увлечься
по-настоящему.

- Но когда-нибудь нас обязательно заметят. Ты же сам говорил!

- Ну, заладила!.. - Парень звучно зевнул, с удовольствием поворочал
плечищами. - Ни черта не заметят. Если, конечно, ты будешь делать все, как
надо. Знаю я этих тихонь за кассами, - день-деньской пялятся на женские
коленки.

- Я не пойду туда. Дин!

- Пойду, не пойду... Ты мне надоела! - Парень играючи уцепил девицу за шею,
пригнул вниз, приговаривая: - Твое дело цыплячье! Поняла? Цы-пля-чье!
Слушайся и выполняй, вот и все, что от тебя требуется.

Взвизгнув, девица попыталась его ударить, но не дотянулась. В согбенной
позе ей было слишком неудобно размахивать руками. С хохотом Дин отпустил
ее.

- Вот такой ты мне больше нравишься! Люблю, когда с норовом!.. Слушай,
может, вернемся на минутку в фургон?

- Скотина! - Она взмахнула сумочкой, но он успел перехватить ее кисть.

- Полегче, Долли, полегче! Я ведь могу и рассердиться.

- Ага, сейчас расплачусь! - Долпи в ярости притопнула сапожком. - Это и
есть твоя роскошная жизнь? Ночуем на каких-то свалках, еду таскаем из
магазинов...

Парень залепил ей пощечину, и в эту секунду с ним что-то произошло.
Схватившись за виски, он со стоном опустился на колени. Лицо его судорожно
передергивалось.

- Что с тобой. Дин?

Пьяно покачиваясь, парень глухо промычал что-то сквозь зубы, ухватил
приятельницу за руку и тяжело поднялся.

- Черт!.. - Ладонями он протер глаза. - Не знаю... Чепуха какая-то! Словно
кто ударил кулаком по затылку. А вот здесь и у висков что-то треснуло. - Он
недоумевающе встряхнул головой. - Думал, сдохну на месте.

- Может, это давление?

- Какое, к черту, давление? Я же говорю, ударило сюда и по вискам. А теперь
прошло. Будто ничего и не было.

- И ты больше не чувствуешь? Парень помотал головой из стороны в сторону,
неуверенно потрогал лоб и нахмурился.

- Вроде нет.

В следующую секунду он настороженно обернулся. Может быть, что-то
почувствовал, а может, сработала воровская привычка оглядываться. Так или
иначе, теперь Дин смотрел прямо в глаза Гуля. Губы его нервно задергались,
глаза потемнели.

- Взгляни-ка. Вон на то чучело...

Гуль не отреагировал на возглас. Лицо его, перепачканное кровью, хранило
невозмутимость, однако в душе Гуль был смущен. Он догадывался, что
заставило парня скрючиться пополам. Это произошло в тот самый момент, когда
Гуль возненавидел его. Этот мускулистый акселерат как раз ударил свою
подружку, и тотчас после пощечины Гуль мысленно обрушился на него. Это
походило на вспышку гнева, и, как это часто бывает, воображение услужливо
нарисовало картину возмездия. Вспомнились сны, виденные еще совсем недавно,
вспомнился экран Мудрецов, позволяющий прочувствовать видимое всем телом.
Даже показалось на мгновение, что ощутил под пальцами череп парня -
хрупкий, беззащитный, с одной-единственной несчастливой макушкой. Гучь мог
бы раздавить его легким нажатием, как яйцо, но удержался. В самый последний
момент, ужаснувшись, он выпустил забияку, подобрав свои клокочущие силы,
как подбирают когти успокоившиеся звери. Ненависть испарилась, уступив
место страху. Он ясно понял, что действительно МОГ все это совершить.
Колени у Гуля дрогнули. Вот и случилось то, о чем он мечтал, возвращение в
старый, привычный мир. Но значило ли это, что он снова стал человеком?..

- Не надо. Дин! Пойдем отсюда! - Долли тянула приятеля за руку.

- Подожди! Чего он так на меня вытаращился?

- Пусть смотрит. Какая тебе разница?

- Но он же все слышал!

- Пойдем отсюда, Дин! Ну, пойдем же!

- Дура! Чего ты переполошилась? Или тебя напугал этот бродяжка?

- У него лицо, как у покойника.

- Точно, но с одной поправкой. Оно станет таким после того, как я с ним
потолкую.

- Дин, не подходи к нему! - взвизгнула девушка. Гуль с тревогой взглянул на
нее. Несомненно, Долли каким-то образом ощущала его чужеродность. Она не
просто паниковала, она была страшно напугана. Учитель интуитивизма Бергсон,
любимец Пилберга, безусловно, порадовался бы за Долли. Она не понимала
причин своего страха, но чувствовала, что именно Гуль эта самая причина и
есть. И потому по мере сил Долли пыталась спастись и спасти своего неумного
приятеля.

Салон загудел от ударов. Толстокожий Дин лупил по борту автобуса похожей на
кочергу железякой.

- Вылезай, придурок!

Гуль не тронулся с места.

- Ты слышишь?.. Или ждешь, когда я оболью этот драндулет бензином?

Снова посыпались удары. Сухо сглотнув, Гуль вцепился в поручень, как клещ.
Пальцы его побелели от напряжения. Вот теперь ему сделалось по-настоящему
страшно. И боялся он сейчас, пожалуй, не меньше девчушки. Потому что опять
начинал ненавидеть. Снова между ним и этим беснующимся качком установилась
неведомая, пугающая связь: чем громче ругался Дин, тем прочнее опутывали
его нитевидные цепкие щупальца... Гуль ничего не мог с собой поделать.
Нечто клокотало в нем, пробиваясь наружу, и он обреченно понял, что ЭТО так
или иначе произойдет. Гуль сжался, но остановить себя не сумел. Железный
поручень треснул в его руках, и одновременно хрустнуло правое запястье
Дина. С воплем тот выпустил обрезок трубы и ухватился за покалеченную руку.
Лицо его, светлокожее и скуластое, с юношеским пушком над верхней губой,
перекосилось от боли. Гуль заметил выступившие на лбу парня бисеринки пота
и отвел глаза в сторону.

- Уведи его, - глухо произнес он.

Можно было подумать, что Долли давно уже дожидалась этой команды. Семеня
сапожками, она подбежала к дружку и, ухватив за плечо, потянула прочь.

- Пойдем, Дин! Пойдем скорее!..

Прислушиваясь к удаляющемуся бормотанию, Гуль покосился на свой живот.
Продранная гимнастерка и окаменевшая кровяная короста на том самом месте,
где еще совсем недавно чернела ужасная рана. Если можно, конечно, назвать
раной сквозную дыру, в которую запросто проскочил бы средних размеров
будильник. Тем не менее он был жив - вопреки всякой логике. Его замутило...

Ухватившись за спинку сиденья, Гуль все же нашел в себе силы улыбнуться.
Если жив, значит, надо радоваться. Радоваться, а не ломать голову - отчего
да почему. Покосился в замутненное стекло и разглядел бледную тень своего
отражения. Вот и состоялось твое первое воскрешение, дружок! Или, может,
второе?.. Так или иначе, прощай царство теней, и да здравствует грешный
земной мир!.. В таких случаях, кажется, положено плакать от умиления.

Гуль шатко поднялся. Кости ноюще отозвались на первые неуверенные шаги, в
нижней части живота, ожив, заелозил шипастыми клешнями краб. Но значительно
тише. Да и шипы были уже не те...

Выглянув наружу, он поискал взглядом Дина и Долли, но парочки уже и след
простыл.

Долли и Дин... Имена, рожденные языком колокольчика. С такими именами не
магазины обворовывать, а счастливо жить где-нибудь в девственном лесу,
никогда не прибегая к пощечинам... Гуль криво улыбнулся. Как бы там ни
было, первые встреченные им люди убежали. И правильно сделали. Вполне
вероятно, будут убегать и другие.

* * *

- Кто это? - охранник в ливрее швейцара кивнул на спутника Йенсена. Глаза
его, серые и внимательные, неуверенно моргнули, столкнувшись с такими же
серыми и внимательными глазами Фила Николсона, заслуженного оперативника
НЦ, которого в кулуарах давно уже называли оперативником номер один, первым
из первых, а иногда и просто главным оперативником нации.

- Он тоже приглашен на совещание. Йенсен подтолкнул Николсона к массивной,
украшенной бронзовыми завитушками двери и мысленно рассмеялся. Видимо,
правду говорят: рыбак рыбака видит издалека. В лаковом отблеске витражных
стекол он увидел отражение оставшегося позади "швейцара". Поднеся к губам
портативную рацию и продолжая смотреть им вслед, тот торопливо сообщал
данные о вновь прибывших. Теперь их будут ждать на всех этажах, а оператор
перед телемониторами на минуту-другую удвоит внимание.

- Сколько их тут? - Николсон толкнул Йенсена в бок и снисходительно
улыбнулся.

- Немного. В основном бывшие агенты ЦРУ.

- Так уж и бывшие? - Взгляд Николсона скользнул по стенам, машинально
фиксируя все сколько-нибудь подозрительное. Дворец от фундамента и до
конька крыши был нашпигован всевозможными датчиками, бдительной оптикой и
электронными глушилками. - Ничуть не сомневаюсь, они и сейчас там числятся.

- Послушай, - возмутился Иенсен, - ты можешь наконец сосредоточиться на
деле?

- Ладно, не психуй.

Николсон умолк. У подножия лестницы, заложив руки за спину, стоял еще один
"швейцар". Должно быть, он нарочно выбрался из своей укромной ниши, чтобы
взглянуть на гостей.

* * *

...Совещание проходило в знаменитом Круглом зале. Кроме седовласого, вечно
худого и вечно удрученного жизненными печалями координатора, в глубоких
креслах утопали двое советников. За отдельными столиками сидели офицеры ФБР
во главе с сухопарым Симонсоном и полковник Беркович - полномочный
представитель ЦРУ.

- А что здесь делают федералы? - неприязненно проворчал Николсон.

Вежливо улыбнувшись присутствующим, Джек Иенсен шепнул:

- Фил, ради Бога, заткнись!

Один из советников координатора, исполняющий одновременно функции секретаря
и стенографиста, недоуменно шевельнул бровью. Извиняясь за опоздание,
Иенсен изобразил рукой в воздухе нечто вроде вопросительного знака. Все так
же печально координатор кивнул и, как только вошедшие расположились в
креслах, поднялся.

- Господа! Время дорого, поэтому начну с главного. Разговор с президентом
состоялся вчера вечером. Могу довести до вашего сведения, что он серьезно
обеспокоен происходящим и только за последние несколько дней уже трижды
связывался с Москвой. Теперь нам по крайней мере достоверно известно, что
каракатица покинула северный полигон русских и возвращается.

- Куда?

Координатор проигнорировал идиотскую реплику представителя ФБР, зато с
живостью обернулся к поднявшему руку Берковичу.

- Откуда вы черпаете данные? Сводки НЦ? - спросил Беркович.

- Да. За движением рептилии ежечасно наблюдают вертолеты ДС и НЦ. -
Координатор развел руками. - До сих пор сведения по большей части
подтверждались, и оснований сомневаться в их достоверности...

- Одну минуточку, координатор! - Беркович раздраженно провел платком по
лоснящемуся лбу. - Вы заявляете: нет оснований... Хорошо. Но это было до
сих пор, а задача слишком ответственная! Словом, не слишком ли мы
доверились экстрасенсам? Обостренная чувствительность недоказуема. Сегодня
астролог обещает нам доброе здоровье, а завтра пожимает плечами...

- При чем здесь астрология? - перебил Фил Николсон. - Это из другой оперы,
милейший! Иенсен вновь незаметно дернул его за рукав. Беркович неприязненно
покосился на Николсона.

- Астрология - это так, для примера... Но есть одно настораживающее
обстоятельство... Вы действительно намерены предоставить НЦ самые широкие
полномочия, координатор?

Старческая спина распрямилась, плечи расправились, в глазах блеснул упрямый
огонек.

- Вы все поняли правильно. Более того - своим последним распоряжением
президент передал в ведение НЦ оперативные отделы ЦРУ, ФБР и Национальной
гвардии. Добавлю: я это решение вполне одобряю. Мы обязаны забыть об
амбициях. Сегодня нет отдельных служб и отдельных задач. На повестке дня -
безопасность страны, а может быть, и всего мирового сообщества.

- И вы всерьез полагаете, что каракатицей должен заниматься Национальный
центр аномальных явлений?

- Да. Президент думает так же. Надо смотреть в лицо действительности, а она
такова, что ни армия, ни военная разведка не готовы к грамотному восприятию
феномена. Каракатица - это проблема, которую не разрешит обычное оружие.
Нужна иная методика, ее могут предложить только в НЦ.

- А они что-нибудь предложили? - Одутловатое лицо Берковича украсилось
ехидной улыбочкой. Прищуренные глазки излучали сладковатый яд.

- Спросите сами. - Координатор перевел взор на Джека Йенсена. - Собственно,
для того мы здесь и собрались, чтобы выслушать соображения одного из
руководителей НЦ. Прошу...

Иенсен пружинисто поднялся из кресла.

- Я попробую уложиться в три-четыре минуты. - Иенсен покосился на
откровенно скучающую физиономию Николсона, перевел взгляд на ухмыляющегося
Берковича. - Несколько слов о том, что мы успели предпринять. - Джек Иенсен
почтительно повернулся к координатору. - Вы уже упомянули о специальных
вертолетах. Могу добавить, что среди экипажей, как и в прошлый раз, наши
лучшие эксперты.

- Корбут, разумеется, среди них?

- Да. О