ставайте размышлять! Интуиция - это зверь, которого необходимо
подкармливать. Ежедневно!

- Знакомо! - Фергюсон нервно задергал острыми плечиками. - Бергсон, Тойнби
и так далее. Творческое меньшинство и инертное большинство... Хотите скажу,
отчего все так цепляются за ваших интуитивистов? Да оттого, что способность
к творчеству, по Бергсону, связана с иррациональной интуицией, которая, как
божественный дар, дается лишь избранным. Чудесная лазейка для слабоумных!
Трудно ли выдать скудоумие за иррациональность? Тем более что тот же
Бергсон яростно противопоставлял рассудок интуиции. Великолепно! Я туп и
убог, а потому гений! А там и рукой подать до нимба Божьего избранника.

- Спасибо, я вас понял. - Пилберг церемонно поклонился. - И насчет
слабоумия, и насчет тупости...

- Я вовсе не это имел в виду!

- Неважно, - профессор великодушно отмахнулся. - Можно кромсать великих за
ошибки, но вот наскоков на интуицию я вам не прощу.

Гуль, не отрывавший глаз от спорщиков, вдруг ощутил справа от себя
движение. Он не успел обернуться. Воздух на террасе задрожал, цвета
неузнаваемо переменились, на секунду-другую все пугающе перемешалось. Гуль
сидел теперь на месте профессора и глядел на приоткрывшего рот Ригги. Рядом
с Трапом, прямо на столе, возбужденно перетаптывались чьи-то босые ноги.
Определить хозяина было совершенно невозможно, потому что выше лодыжек
начиналась такая множественная чехарда, что глаза тотчас откликались болью,
словно смотреть приходилось сквозь очки в десятки диоптрий. Напротив вместо
Володи располагалась чья-то спина с шевелящимися лопатками. Сван? Или
кто-то другой?..

Стиснуло виски, и все прекратилось. Воздух повторно всколыхнулся, люди
вернулись на свои места. Голову еще кружило, но неприятное чувство пропало.
Опустив глаза. Гуль увидел на тарелке совершенно нетронутую порцию и
машинально взялся за вилку.

- М-да... - промычал Пилберг. - На чем мы там остановились?

На террасу вышла Милита. Смущенно сменила тарелки у Трапа и Фергюсона,
снова убежала в дом. Профессор прокашлялся.

- Сами видите, тепличных условий, в которых взращивалось наше сознание,
более не существует. Мир был ясен и доступен, но произошло нечто, и картина
переменилась. Что же теперь?.. Разум, действовавший по законам логики,
умолк, а новую логику мы только начинаем постигать. Здесь-то, Ферги, и
пригодится интуиция. Будем внимательнейшим образом наблюдать, собирать
сведения и кирпичик за кирпичиком закладывать фундамент нового
мировоззрения. Но при всем при том лишь ей, интуиции, будет дано выделить
из окружающей пестроты некий решающий субстрат, выборку, если угодно,
которая однажды приподнимет нас, перенеся из мглы в свет. - Словно
дирижерской палочкой, профессор помахал в воздухе вилкой. - Подобное,
дорогие мои, происходит с детьми. Долгое время они созерцают мир слепо, не
анализируя своих ощущений, но в один прекрасный день вдруг произносят свое
первое слово. Чудо? Безусловно! Но чудо интуиции! Количественное накопление
порождает качество, и, изучив действительность, подсознание делает важный
шаг. Появляются зачатки той самой логики, которой мы руководствуемся всю
последующую жизнь. Потому-то и толкуют о вреде и пользе раннего воспитания.
Именно тогда формируется личностная интуиция. Увы, сейчас она бессильна, и
нам поневоле придется вспоминать младенческие навыки. Хотя, конечно,
потенциал уже не тот, капэдэ и энергии значительно поубавилось. Оттого-то
мы и должны оказывать всяческое содействие собственной интуиции. Так или
иначе, но рано или поздно с ее помощью мы выявим корреляцию здешних
метаморфоз и приблизимся к истине. А для начала нужен обыкновенный
статистический материал - так сказать, пища для ума.

Гуль заметил, что рот у Ригги все еще приоткрыт. Понял ли он что-нибудь из
сказанного профессором,. было неясно. Продолжая жевать, Хадсон продолжал
сосредоточенно смотреть в свою тарелку. Трап украдкой зевал и протирал
слезящиеся глаза. Зато Володя сидел, подавшись вперед, с глубочайшим
вниманием вслушиваясь в рассуждения Пилберга. Руки его, лежащие на столе,
нервно подрагивали, тонкие пальцы круговыми движениями шлифовали
поверхность досок, словно стирали невидимые пятна.

- Мы просто вынуждены отказаться от привычных догм, - доказывал профессор.
- Некогда Макс Планк поспешил объявить пространственно-временной континуум
движения материи - абсолютным законом. Как видите, он ошибся. По-видимому,
абсолютизм всегда ошибочен, и ваше недоверие, Фер-гюсон, пригодится сейчас
как никогда. Но использовать его надо целенаправленно и умело. Умный
нигилизм - полезен. Ибо входит в опции релятивизма, а последний в деле
постижения мудрости просто неизбежен.

- Боже, как сложно!.. - Показавшаяся на террасе Милита изобразила глазами
восторг непонимания.

Фергюсон хмуро поглядел на нее и проворчал:

- Действительно... Чем трепыхаться среди этих ваших терминов, не проще ли
сразу отправиться за Перевал и навестить Мудрецов? Если верить Зуулу, эти
парни знают все на свете. Так что все ваши истины там в два счета...

- Нет! - Правая ладонь Пилберга с размаху опустилась на стол. Сидящие
вздрогнули, зевающий Трап клацнул челюстью и выронил вилку. Лицо и шея
профессора побагровели. - Нет, - повторил он тише. - С нас хватит одного
Зуула...

"Почему они слушают его?" - Гуль покосился на физиономии Трапа и Ригги -
бледные, по-собачьи сосредоточенные.

- Уйти проще простого, - продолжал Пилберг. - Только... Черт побери!
Неужели вам действительно понравится, если кто-то будет пережевывать за вас
пишу, да еще аккуратненько пропихивать в ваш желудок?. . Да, я твердо
заявляю: лично мне Мудрецы не нужны! Путь к истине - одно из удовольствий,
и упаси меня Боже заполучить все знания в один присест. - Он невесело
усмехнулся. - Да если разобраться, ваши хваленые Мудрецы - несчастнейшие из
людей... Если они, конечно, вообще люди.

- Ну, почему же? Четырехмерный мозг - тоже мозг, - возразил Ферпосон.

Этот лохматый крысенок, пожалуй, единственный воспринял вспышку Пилберга с
полнейшим спокойствием. Откинувшись на спинку стула, он покачивался на
задних поскрипывающих ножках и указательным пальцем задумчиво ковырял в
ухе. Услышав скрип стула, Ригги обеспокоился. Милита рассказывала, что
именно Ригги, любившему поплотничать, колонисты обязаны всей мебелью. И
этот стул, без сомнения, сколотил тоже он.

- Сами того не сознавая, профессор, вы стремитесь сохранить привычный мир в
неизменности. Потому и опасаетесь Мудрецов. Уж лучше драться с двойниками,
верно? Как известно, война и сплетни отвлекают. В сущности, и я за то же.
Но будем честны, - к чему тогда все эти дифирамбы познанию и интуиции?..
Нас заглотала каракатица? Пусть. Переварила? Возможно. Но мы живы, мы воюем
с призраками, питаемся фрикасе из лишайников, и это уже лучше, чем быть
трупом! Мы понимаем этих двоих из России, они нас. Милита - испанка, но и с
ней полный порядок. Спрашивается, на кой черт нам нужно знать, что кроется
под этой чертовой артикуляцией?. .

- Не ломай стул! - не выдержал Ригги, и Фергюсон ошеломленно уставился на
бывшего каптенармуса. Некоторое время все молчали.

- Вот видите, - Фергюсон медленно покачал головой, - и Ригги это понимает.
Консерватизм и косность - лучшие формы прогресса. А революции никогда не
доводили до добра. История - не старт-стопный механизм, это река -
спокойная и неторопливая.

- Возможно, так оно было бы и лучше, но любое общество, на какой бы стадии
развития оно ни стояло, обречено на рывки, - убежденно проговорил Пилберг.
- Всякое спокойствие - всего-навсего условность, сотканная из дискрет.
Кинокадры, корпускулы, атомы... Иного в природе попросту не существует.

Крякнув, Трап весело оскалился. Беседа прервалась. Люди оборачивали головы,
и Гуль тоже недоуменно перевел взгляд на скалы. В сопровождении Свана к
лагерю, хромая, приближался человек. Знакомая фигура, смуглое лицо... Не
веря глазам, Гуль вскочил на ноги. К мэрии шагал живой Пол! Пол Монти,
лейтенант ВВС США- Он был еще далеко, но Гуль был уверен, что не ошибся.
Кажется, и лейтенант разглядел его. Рука его приветливо взметнулась вверх.

- Кто это? - Володя толкнул Гуля в бок. - Ты его знаешь?

- Это Пол, - шепнул Гуль. - Самый настоящий Пол!

- Ты же говорил... - Володя снова уставился на приближающихся.

Чудо все-таки имело место быть, как говаривал ротный хохмач. И не лгал
Пилберг и все остальные утверждая, что смерти здесь нет, а есть одна и
неугасимая жизнь. Сердце Гуля колотилось, стараясь пробить грудную клетку и
выскочить на волю, хотя он и сам с трудом понимал причину своей неуемной
радости. Кем, в сущности, был для него этот лейтенант? Да никем! Абсолютно
никем. Можно ли вообще испытывать теплые чувства к человеку,
конвоировавшему тебя до пещеры, а по пути ударившему прикладом так, что
чуть-чуть не раскололась голова? Наверное, нет, но Гуль все же почему-то
радовался. И видел, что Монти, в свою очередь, тоже радуется, видя его
среди своих. Это было слепое, безотчетное чувство. Вероятно, стимулом тому
явился здешний дефицит человеческих душ...

За спиной тем временем возобновился прерванный спор.

- Вы упрямец, проф, - скрипуче выговаривал Фергюсон. - Потому что не
признаете очевидного!

- А вы дурак, Ферги. Потому что презираете мысль...

* * *

Странно, прошло всего три дня, но поселок уже казался Гулю уютным, и даже
родным. Здесь царили покой и тишина, чего не было там, на Земле. Это
устраивало. В прошлом остались армия, муштра, унижение, здесь он был
свободен. Маленький шанхайчик, упрятанный среди гор, табор, слепленный из
бамбука и фанерных щитов, стал, возможно, его последним прибежищем. Дворцов
здесь не наблюдалось, хижин тоже было маловато. Но это не пугало, скорее -
наоборот. В малых формах больше симпатичного, и головастый щенок всегда
нравится больше рослого зубастого пса. Словом, Гуль удивлялся самому себе,
чувствуя, что пик отчужденности остался позади и он готов глядеть на
окружающее более светлым взором.

Лагерь был утл и мал. Но в малости терялись недостатки. Среди багровых
неземных гор он смотрелся совсем не так, как смотрелся бы на окраине
какого-нибудь городка. Ветхость уже не казалась ветхостью. Дерево, ткань и
атрибуты человеческого быта приобретали здесь абсолютно иную цену. Когда
ложка одна-единственная, это уже особая ложка. То же было и с прочими
вещами. Складского и госпитального имущества, угодившего в каракатицу
вместе с людьми, хватило только на малую часть построек, и большинство
домиков было собрано, склеено и слеплено из самого разнообразного хлама.
"Хлам" подбирали на излучине лавовой реки, что опоясывала подножие
приютившей колонистов возвышенности. Уже дважды Гуль имел возможность
наблюдать, как Ригги входил в дымящееся течение и с мученическим кряканьем
вылавливал полуразбитые ящики и доски. На вид это было обычное дерево - с
той же волокнистой структурой, с теми же занозами, но Гуль догадывался, что
разница между настоящей древесиной и "гостинцами" из лавы была такая же,
как между тростниковым стеблем и стальным прутом. Все свое свободное время
бывший каптенармус тратил на изготовление домашней утвари. С Ригги
колонистам действительно повезло. Он работал быстро и с удовольствием.
Впрочем, дело было найдено для каждого. Пилберг поддерживал в лагере
железную дисциплину. Он не был военным, но так уж получилось, что в
сложившихся условиях он, как никто другой, подходил на роль лидера,
способного управлять маленьким поселением. И самое странное - что люди
самых различных возрастов и званий с готовностью ему подчинялись. Женщины
занимались сбором лишайника, мужчины охраняли поселок, вернувшись таким
образом к привычному несению службы. Дисциплина в крохотном коллективе -
вещь скучная и бесконечно раздражающая. От скуки спасала вражда. Хотите
править - воюйте! Колонисты воевали с двойниками. Но еще один враг,
неведомый и далекий, обитал высоко в горах.

Мудрецы... Существа, о которых говорили с дрожью в голосе и ненавидели не
меньше двойников.

Гуль старался разобраться в этом, заставляя себя прислушиваться к
разговорам, к путаным монологам Пилберга, но ясности от этой словесной каши
в голове не прибавлялось. Хотя были и успехи. В какой-то момент он
сообразил, кого напоминает ему рыжеволосый Трап. Такого же "Трапа" он видел
в команде Чена - того самого землистолицего старика, что верховодил
двойниками в день прибытия на "землю Каракатицы". Двойник Трапа, двойник
Пола... Были, разумеется, и другие, но с этим мозг Гуля по-прежнему
отказывался мириться. Не все может уложиться в человеческом сознании. Даже
одно-единственное чудо способно надолго вышибить из колеи. По земным меркам
жизнь поселенцев просто изобиловала чудесами. Людей нельзя было уничтожить,
и они не нуждались в пище, не уставали. Но они оставались людьми с прежними
привычками и желаниями. Огонь и пули калечили, но ненадолго. Регенерация
тканей происходила буквально на глазах. Пол Монти, вернувшийся с
простреленной головой и грудью, чувствовал себя вполне сносно. Пули вышли
из него, как выходит содержимое фурункулов, раны затянулись в течение часа,
а еще через день исчезли и шрамы. Что ж... К этому миру следовало
привыкнуть, как привыкает малек к водной стихии, а волчонок к дремучему
лесу.

Выйдя за пределы поселка, Гуль поежился. Он только что проснулся, но
ощущения утра не было, все вокруг угнетало однообразием. Какие-то багровые
марсианские пейзажи, не знающие течения времени. Лагерь вызывал розовые
чувства, потому что был единственным радужным пятном среди скал, песка и
тумана.

Гуль неожиданно припомнил ночной сон. Он видел отца и старый деревенский
пруд. Кажется, они гостили у тетушки. Гуль сидел с удочкой на берегу и,
щурясь, следил за поплавком. Как всегда, рыбой и не пахло. Вместо нее в
темной воде вертляво сновали жуки-плавунцы, черные ленты пиявок, извиваясь,
плыли по своим делам. Белотелый, в просторных трусах отец цаплей вышагивал
за его спиной и назидательно толковал что-то о пользе контакта с землей,. о
босохождении, о Порфирии Иванове. Гуль слушал посмеиваясь. Отец выбирался
на природу от силы раз или два в год. На большее, несмотря на всю его
любовь к пташкам, облакам и пчелкам, он не отваживался. Смешной,
добродушный человек...

Сцена у пруда помаячила перед глазами и растаяла. Как Гуль ни старался, она
не появлялась вновь, словно вся без остатка просыпалась песком меж пальцев.

- Утро доброе!

По склону спускался Пилберг.

- Доброе! - откликнулся Гуль. Взор прошелся по мешковатой фигуре, невольно
задержался на матерчатой кобуре с пистолетом.

Поймав его взгляд, Пилберг сожалеюще развел пухлыми руками:

- Необходимость, мой друг. Жестокая необходимость... А почему не на поясе,
так ведь удобнее. Крупный калибр - вещь тяжелая. И признаться, не переношу
все эти ремни. Мышцы пережимают, кровеносную систему не щадят. Другое дело
- подтяжки! Ну, да вы солдат, должны знать. Замечали, наверное, что у всех
офицеров портупеи? То-то и оно!.. Они, братец, не дураки, чтоб ремнями
перетягиваться. Одежда должна свободно облегать тело, запомните это.

Улыбнувшись, Пилберг вновь двинулся по направлению к лагерю.

"А ведь он куда-то ходил! - подумал Гуль. - Один ходил!.."

Со спины профессор напоминал бродягу. Вспомнилась картина "Ходоки". Ее
персонажи были настоящими двойниками профессора. Мысленно дорисовав
соломенную шляпу и бороду. Гуль всучил Пилбергу узловатый кривой посох и
остался доволен. Бывший ученый-ядерщик и нынешний правитель поселения
внешне выглядел совершенным распустехой.

Петляя между пупырчатых камней, он неспешно спустился вниз.

Справа лениво ползла и переливалась блестким жаром лавовая река, слева до
самых гор тянулась усеянная шаровидными валунами Долина Двойников. Пройдя
по дну ущелья. Гуль остановился напротив выпирающих изломанными ребрами
скал. Где-то за ними располагался дежурный пост. Сван не объяснил, как его
найти. "Ищи, - ухмыльнулся. - Заодно проверишь и маскировку". Он даже не
пытался скрывать свою неприязнь, и Гуль подумал, что причина скорее всего
кроется в той первой их стычке. Или, может быть, в Милите?

Мысль поразила настолько, что он остановился. Задержавшись на кругом
откосе, сердито нахмурился и сам понял, что гримаса вышла фальшивой. Он
хмурился, как если бы хотел, чтобы это увидели со стороны. Так злятся
маленькие дети, когда их дразнят "женихом и невестой".

Гуль разозлился на свое отступничество. Мысль о Милите была именно
отступничеством. Он не должен был думать о ней. Потому что по-прежнему
ставил себе целью любыми путями выбраться из этого мира. Да и мир ли это
вообще?! Можно ли называть миром желудок гигантского ископаемого?..

На глаза попалась одна из местных достопримечательностей - камень в рост
человека и той же расцветки, что и все окружающее Правда, имелась одна
характерная особенность: камень "дышал". Шероховатые бока вздымались и
опадали. Глыба напоминала уставшее, прильнувшее к земле животное. Кое-кто
из колонистов и впрямь считал, что это разновидность местной фауны, но Гуль
знал, что перед ним самый обыкновенный камень, в сущности, ничем не
отличающийся от множества неподвижных соседей. Не особенно задумываясь над
тем, что делает, Гуль саданул по камню сапожищем. Подошва тотчас увязла,
словно угодила в разбухшее тесто. "Дыхание" прекратилось, и Гуль невольно
попятился.

"А ведь это не животное и не камень!" - сверкнуло в голове. - Самая
настоящая плоть! ЕЕ плоть! Частичка желудка или что там у НЕЕ..."

Высвободив ногу. Гуль ускорил подъем, стараясь не оборачиваться.

Вскоре он уже подходил к пещере Зуула. Лицо горело, и болезненно ныла
правая ступня. "Камень" остался далеко позади, но услужливая память была
здесь, рядом, и Гуль понимал, что случившегося не вычеркнуть и не изъять.
Даже подобную мелочь в состоянии было вытравить лишь время - недели,
месяцы, может быть, годы. Но он не желал ждать. И потому заранее проклинал
этот мир, - возможно, чтобы не жалеть об уходе, проклинал то мгновение,
когда судьбе вздумалось сыграть с ним такую злую шутку.

* * *

По поджатым губам и нахмуренному лицу было видно, что человек вот-вот
кинется в атаку. Черноволосый, с короткой стрижкой армейского "чижа", с
тонким перебитым носом...

Гуль чертыхнулся. Да ведь это он сам! Те же уши пельмешками, мрачноватые
глаза, из-за которых было столько неприятностей, и, наконец, гимнастерка!..

Продолжая разглядывать собственное дымчатое отражение, Гуль медленно сел, а
потом и лег, подложив руки под голову. Лежа на спине, он улыбнулся
зависшему над ним призраку, и последний ответил ему кривоватой ухмылкой.
Проф определял это как оптическую аберрацию. Трап, Люк и другие называли
природным зеркалом.

- Налюбовался?

Голос принадлежал Полу Монти. Не поворачивая головы. Гуль поинтересовался:

- И долго она будет так маячить?

- А почему - "она"?

- Ну, он?..

- Не волнуйся. Минут через пять растает.

Гуль заморгал, заставляя призрака часто и невпопад дергать веками. Все-таки
это было не совсем зеркало. Призрак моргал с каким-то замедлением, и
какую-то крохотную долю времени Гуль способен был видеть самого себя с
закрытыми глазами. А в общем, призрак уже уплывал. Всему рано или поздно
суждено растаять, исчезнуть, раствориться - в том числе и тебе,
мрачноглазый...

Издеваясь над людской бдительностью, скалистый мир приплясывал и кривился.
Ад, в котором не хватало лишь самой малости - котлов и чертей. Впрочем,
черти тоже, наверное, были. Да и где их нет? В той же армии этих рогатых
тварей было куда больше-и ничего, жили. Как минимум - пять курвенышей на
взвод, пятеро дорвавшихся до власти садюг. И все-таки жили. Существовали
как-то...

Протяжно зевнув, Гуль поглядел вверх. От призрака осталась лишь часть локтя
и полупрозрачная гимнастерка - пуговицы, петлицы, ремень, смуглый живот.
Предсказание лейтенанта сбывалось. Яростно протерев глаза. Гуль
перевернулся на живот, прижался к скале щекой, словно к подушке.