евозмутимый голос достойного Ширмамеда. -
Одному Кормимышеву, пожалуй, с переноской не управиться.
   Кормимышев не смог сдержать удовлетворенной улыбки.
   А потом Кучум, не помня себя, ринулся вслед за беком.
   Тут уж все смешалось. Кто за кем падал в отверстие тайника - никогда
уже не удалось вспомнить доподлинно. Просто кладоискатели вдруг оказались
внизу.
   Невозможно описать, что они увидели. Это сверкание, этот мягкий желтый
блеск со всех сторон, эти сонмища дробленых радуг на россыпях
самоцветов... Голконда, сокровищница Цинь Ши-хуана, пещеры Гохрана...
   Богдан удовлетворенно повел головой:
   - В текущем году ваш уезд, подданный Кучум, все-таки достроит ветряные
электростанции, на которые у вас все не хватало средств. Да и не только
станции... - мечтательно добавил народолюбивый минфа.
   И вдруг Кучум застонал. Богдан испуганно обернулся к нему, боясь, что
тот либо повредился в уме, либо наткнулся на что-либо острое, например, на
валявшийся под ногами драгоценный церемониальный доспех, кажется,
цельнозолотой, весь в украшенных изумрудами блистающих шипах. Но ничего
подобного не произошло. Кучум просто стоял, обводя тайник остекленевшим
взглядом, покачивался и отчаянно стонал.
   - Что с вами, подданный Кучум? - спросил Богдан.
   - Со мной? А с вами - что?! Поймите вы, олух! Это, - бывший начальник
уезда остервенело ткнул пальцем в сторону ближайшего сундука, ломящегося
от серебряных монет, - это, - он ткнул куда-то дальше, там смутно мерцала
груда бриллиантов, вылезшая из огромного кованого ларца, точно тесто из
квашни, - это нужно одному! Одному!!
   Абдулла кинул на своего старшего сподвижника короткий удивленный
взгляд. Похоже, то, что он услышал, оказалось для начальника зиндана
унутренных справ сюрпризом.
   - Найди я это все здесь, в Ордуси, - хрипло и отрывисто выкрикивал
Бей-баба, доведенный видом драгоценностей до умоисступления, - даже
найди... Да будь я хоть трижды начальник уезда, хоть четырежды - все
пойдет на эти дурацкие ветряки, на скоростные дороги, детские лагеря, на
полеты в космос эти ваши научные, шайтан их засунь себе под хвост!
   Потому что это - награбленное! Хоть двести лет пройди, хоть триста - по
вашим законам это награбленное, а значит, принадлежит народу! А у
цивилизованных людей - мне все! Они сами то и дело повторяют и хвастают,
что все крупнейшие состояния мира возникли путем грабежей! А следующее
поколение - уже деловая и культурная элита... Награбленное, ненаграбленное
- не я же грабил, я бы только взял! Я ведь потомок его! Я и доказать могу
- только ваши законы...
   Дракусселя потомок, это все мое... И было бы мое, если бы мы успели
влиться в общеевропейский дом!! А теперь... Теперь не мое! - в горле у
него заклокотало, и он заплакал.
   - Е-мое, - ожесточенно шевеля бородой, пробормотал после паузы
заслуженный воин-интер-националист. - Да.
   "А я думал, они о казне для Отчизны на первое время независимости
заботятся, - обладело подумал Баг. - Ай да Горний Старец, милостивый и
милосердный... И правда: геть, громадяне! Неужто верно говорят: как худо о
людях ни думай - они окажутся еще хуже, - тут он одернул себя. - Да ну!
Что за несообразные мысли... Вот ведь как вредно для психического здоровья
с такими якшаться!" - Теперь я понимаю, - пристально глядя Кучуму в лицо,
негромко проговорил Богдан, - почему мы с вами говорим на разных языках.
   А Нечипорук, несколько мгновений с изумленным недоверием вглядывавшийся
в Бей-бабу Кучума, отвернулся и громко сплюнул в сердцах.
   С минуту все молчали. Постепенно всхлипывания Кучума стали затихать.
   - Что делать будем, драг ечи? - нетерпеливо спросил потом Баг. - Я имею
в виду - с этими?
   И тут молчавший по своему обыкновению бек полуобернулся к Багу и
Богдану - и изрек неторопливо:
   - В аяте пятьдесят девятом суры "Праздник" сказано: "И если кто захочет
сделать отмщение, то - соразмерно тому, за что делается отмщение; но если
будет нарушена мера в отношении его, за того заступником будет Аллах,
потому что Аллах - извиняющий, прощающий".
   Абдулла с надеждой поднял голову.
   - Вот уж от кого не ожидал... - недоверчиво промолвил Баг.
   Бек немного смущенно огладил бороду.
   - Это зять на меня так влияет, - признался он. - Сколько раз замечал:
стоит нам хоть день пообщаться - я почему-то становлюсь добрее.
   Богдан благодарно посмотрел на бека.
   - А я, честно сказать, в твоем присутствии, ата, делаюсь решительнее.
Если бы мы с тобой не пробыли до этого вместе чуть ли не целый день, я
французского профессора спасти бы не смог. Не поднялась бы рука.
   Баг смущенно хмыкнул.
   - Ну, а я даже не знаю. Просто, когда я с тобой, Богдан...
   и с вами, почтенный Ширмамед, я будто на высокую гору поднимаюсь. Видно
становится гораздо дальше. Стало быть, я умнею, что ли? Но, казалось бы,
куда уж больше...
   Все трое засмеялись, с удовольствием глядя друг на друга.
   Как это было замечательно, что они, столь удачно дополняя один другого,
оказались вместе!
   "Промысел Божий!" - благодарно, даже благоговейно подумал Богдан.
   "Карма!" - бесстрастно, констатируя очевидное, подумал Баг.
   "Кысмэт, - с обычной для себя спокойной уверенностью подумал бек. - Да".
   Кучум в последний раз всхлипнул тихонько - и совсем затих.
   - Я знаю, что мы сейчас сделаем, - сказал Богдан. - Бек прав. Народ
просил князя поставить Кучума начальником уезда.
   Значит, народу и решать. Не хочу начинать восстановительную работу в
уезде с Десяти зол. Сейчас мы поедем на телевидение, и я выступлю перед
населением Асланiва.
   Баг в сомнении покачал головой.
   - И что ты скажешь?
   - Правду, - ответил Богдан. Потом чуть печально усмехнулся, словно бы
что-то вспомнив, и добавил: - Сколь бы горька она ни была.
    
 
 
   Асланiвський уездный телецентр, 
   студия первого местного канала, 
   10 день восьмого месяца, четверица, 
   ранний вечер 
 
 
   - Но это невозможно, - растерянно и несколько высокомерно сказал
телеведущий, пятясь и закрывая собой дверь в студию. - Это никак
невозможно. У нас сейчас по программе очередная беседа с Валери на тему, -
и он с вызовом глянул в глаза Богдану, - "Как и зачем князь Фотий хочет
оставить Асланiв без электроэнергии".
   - Придется перенести лекцию на более поздний час, - мягко сказал Богдан.
   - Вы посмеете так поступить с дамой?
   - Мне очень жаль, но я вынужден.
   "Что-то я слишком часто сегодня повторяю эту фразу: мне очень жаль, -
подумал Богдан. - Однако что я могу поделать, если мне действительно все
время очень жаль?" - Но ведь существует порядок! Существуют права!
   - Именно поэтому, преждерожденный Орбитко, я здесь.
   - Нет, я категорически не могу вам позволить нарушать расписание!
   - А я категорически его нарушу, - и, потеряв терпение, Богдан достал из
кармана портков золотую пайцзу Возвышенного Управления.
   У ведущего на миг отвалилась челюсть, а глаза стали похожи на маленькие
глобусы. Растопыренные руки его опустились, и он отступил на шаг в
сторону, пропуская Богдана.
   Валери вскочила из мягкого кресла.
   - Это тоталитаризм! - возмущенно воскликнула она. - Это вопиющий
произвол! Поразительное нарушение прав человека!
   Новый пример полного пренебрежения улусным центром системой
разграничения полномочий! И вообще прерогативами уездов, каковые
закреплены за ними еще народоправственными эдиктами Дэ-цзуна! Вы попираете
ваши же собственные законы! Позор!
   - Здоровеньки салям, преждерожденная Валери, - ответил Богдан. - Мне
очень приятно впервые увидеть вас не на телеэкране. Подождите четверть
часа, пожалуйста. Я недолго.
   Честное слово, это очень важно. Потом я прослежу, чтобы ваша беседа
обязательно пошла в эфир и никто не посмел бы ее комкать из-за нарушения
графика. Простите.
   И Богдан, церемонно наклонившись, немного неумело, но явно на
варварский манер поцеловал Валери руку. Слава Богу, Жанна успела его
научить.
   Валери оторопела.
   - Вы это серьезно? - тихонько проговорила она, держа поцелованную
ладонь на весу, будто на тыльной стороне ее вдруг вылупился маленький,
беззащитный птенец.
   - Конечно.
   Богдан шагнул было дальше, но за спиной у него раздался голос Валери -
на редкость неуверенный и нерешительный:
   - У вас рубаха пропотела подмышками!
   Богдан обернулся.
   - Да, наверное, - сказал он. - День был жаркий. Но я вот так сложу
руки, - он показал, - и зрителям не будет видно.
   - Вы знаете, что ваши очки вам категорически не идут? - тихо
проговорила Валери.
   Богдан улыбнулся.
   - Я к ним очень привык, - сказал он.
   - Хотите, я подберу вам новые? - вдруг предложила она. - У меня
безупречный вкус.
   - Буду вам крайне признателен, преждерожденная Валери, - ответил Богдан.
   Он вошел.
   Сел за столик, на котором располагался предназначенный для Валери букет
желтых цветов. "Кто подбирал, интересно? - машинально подумал он. - Чем
руководствовался? По-русски, желтый - цвет измены. А вот в Цветущей
Средине - это императорский цвет, цвет лессовых полей сердцевинных земель
страны Хань". И тут сообразил, что кувшин, в котором стоят цветы -
ярко-голубой.
   "Наверное, это символизирует Землю и Небо", - уважительно подумал
Богдан - В высшей степени благородное и сообразное сочетание".
   Он тихонько кашлянул. Пригладил волосы. Сел поудобнее - так, потом
иначе, потом нога на ногу, потом - снова, как сначала.
   Он почти не волновался.
   Словно огромная открытая рана, беззвучно распахнулась перед ним алая
надпись: "Эфир!" - Драгоценные преждерожденные! - начал он. - Почтенные
жители Асланiвського уезда! Я - срединный помощник Александрийского
Возвышенного Управления этического надзора Богдан Оуянцев-Сю. Прошу у вас
прощения за свое непрошенное появление, но то, что я хочу сказать,
чрезвычайно важно и касается вас всех. - Он перевел дух. Поправил очки. -
Не секрет, что уровень благосостояния и безопасности жизни в уезде заметно
понизился. Уважение улусной администрации к вашим правам вселяло в нас
надежду, что уезд сам справится с возникшими проблемами. Однако - не
справился, и теперь понятно - почему. За истекшие сутки выявились
поразительные факты, и я не могу не довести их до вашего сведения, потому
что от вашего решения будет зависеть, не побоюсь этих слов - вся
дальнейшая судьба уезда. Ваша судьба! Судьба ваших детей...
    
 
 
 
   Эпилог 
 
 
   Баг, Богдан и другие хорошие люди 
   Александрия Невская, харчевня "Алаверды", 
   13 день восьмого месяца, отчий день, 
   вечер 
 
 
   Владелец харчевни "Алаверды", почтенный Ябан-ага, сиял улыбкой. Этот
вечер в его заведении удался на славу, и народу было - негде гранату
упасть.
   Баг и Богдан сдвинули столы, чтобы разместить всю компанию сообразно,
без стеснения.
   Оба они были умиротворенно благостны.
   Все осталось позади. Позади - изумление и возмущение асланiвцев,
которые сначала хотели забросать брусчаткой, а потом - хотя бы плевками
праведного гнева заплевать с ног до головы своих смещенных начальников,
которые столь бесстыдно обманули их и столь корыстно использовали их
беззаветную любовь к родному краю и к родной культуре. Позади -
растерянно-благодарственные депутации улемов, муфтиев и кади, пытавшихся
прямо у Богдана выяснить, как уезду жить дальше, после такого, как сказали
бы варвары, шока. Позади - глухое недовольство лже-древнекопателей,
неплохо наживавшихся на подделке находок, и чистая радость подлинных
древнелюбов, которым теперь открылись широчайшие возможности для истинного
изучения славного прошлого своей малой родины - изучения, не замутненного
ни нуждами поиска сокровищ для начальства, ни нуждами скрытного рытья
оборонительных сооружений. Позади - неудачная попытка Богдана выдвинуть во
временные начальники уезда, на срок до проведения новых просительных
выборов, известную своей честностью и принципиальностью преждерожденную
Валери; та, гордо даря ему жуткие окуляры совершенно ненадеваемой
конфигурации, тихонько призналась, что к каждодневной скрупулезной работе
ни склонностей, ни способностей не имеет и, прекрасно подмечая чужие
недостатки - вот недостатки прежних очков Богдана, например, - понятия не
имеет, как их исправлять... Все было - позади. Можно было откинуться на
спинку стула и выпить эрготоу; кто чарку, кто и несколько.
   Подле Богдана обосновалась, конечно, Жанна. За прошедшие дни она
оправилась, и, хотя забинтованная голова ее все еще была словно бы
увенчана белоснежной царственной чалмою, щеки молодицы горели от
радостного возбуждения. Память к ней возвращалась, и Жанна не уставала
повторять всем и каждому, как страшно было в пещере, когда рядом с нею
пытали Кова-Леви.
   Теперь можно было считать доказанным, что уехать от ибн Зозули они не
успели. Откровенными разговорами выяснив их замыслы, отделенцы убедились,
что тайну профессор добром не раскроет - и опоили обоих там же, в
загородном доме.
   По правую руку от Бага разместилась Стася. Она оказалась здесь впервые,
и общество это было для нее совсем новым - а потому Стася немного
стеснялась, но старалась держаться независимо и свободно, время от времени
то восхищенно, то чуть вопросительно косясь на Бага: так вот ты какой! а
я, я все правильно делаю?
   Рядом с суровым беком за столом оказался французский профессор. Он был
еще довольно слаб, и лицо его носило явные следы пережитых совсем недавно
страданий; но пытливый Кова-Леви не решился упустить случай увидеть всех
своих спасителей разом и воздать им должное за дружеским столом.
   Профессор был в самом радужном расположении духа. Его гипотеза блестяще
подтвердилась, трактат был найден и неопровержимо свидетельствовал:
асланiвец Опанас Кумган действительно опередил поляка Мыколу Коперника
почти на пятнадцать лет.
   Сердце искателя истины сладко сжималось в предвкушении, быть может,
Нобелевской премии; к тому же близилась сессия Европарламента, и теперь
Кова-Леви был уверен, что сделает там воистину потрясающий доклад об
удушающем воздействии ордусского тоталитаризма. Правда, после пережитых
событий некоторые тезы придется слегка подкорректировать; но только
слегка. Чуть-чуть.
   Памятуя реакцию деликатного профессорского организма на горийский
салат, Ябан-ага поставил перед гостем из прекрасной Франции большую порцию
специально заказанных маринованных абхазских лягушек - пусть кушает вволю,
они там за рубежом это любят; потом блюдо сулгуни под опресненным розовым
соусом, потом... а что он приносил потом, никто уже не замечал и не помнил.
   Йог Гарудин восседал на прежнем месте и как всегда был выше окружающего
мира, - но кружка с пивом, стоящая перед ним, хлюпала и опустошалась
значительно быстрее обычного.
   Войдя в харчевню, ургенчский бек Кормибарсов приблизился к йогу,
внимательно его осмотрел, заходя то слева, то справа, и затем одобрительно
поцокал языком. Опущенные веки Гарудина дважды едва заметно дрогнули в
ответ. Опытный человек пришел бы в неистовство от такого знака внимания,
но бек видел йога впервые.
   За остальными столиками постепенно скапливались посторонние; кто
заходил в тот вечер в "Алаверды", тот уже не мог заставить себя покинуть
его своды, не досмотрев и не дослушав.
   Едва успели выпить по первой - за благополучный исход дела - и
профессор окрепшим голосом произнес пару вступительных фраз на
общегуманитарную тему, добавился новый и весьма неожиданный посетитель.
Коротко тенькнули колокольцы над дверью, и в харчевню неспешно и величаво
вошел пожилой человек в ярко-желтом парадном халате и в высокой
шапке-гуань с небесной синевы алебастровым шариком Гонца Великой Важности
на макушке; и человек этот сразу же показался Багу и Богдану смутно
знакомым.
   А в следующий момент оба вскочили, почтительно склоняя головы. И сердце
доблестного Бага стремительно покатилось по бесконечной ледяной горке
куда-то вниз, вниз, вниз...
   Потому что это был посланец принцессы Чжу.
   Посланец, к вящему удовольствию остальных посетителей (императорский
посланец, шутка ли, не каждый день такое выпадает! - тут-то народ с улицы
и повалил к Ябан-аге толпой)
   остановился над шумным столиком честной компании и наизусть, громко и
внятно, причем не по-ханьски, а сразу по-русски - видимо, в знак особого
благоволения императорского двора - начал зачитывать рескрипт о
награждении.
   Минфа Оуянцев-Сю был удостоен почетного звания Всепроницающего Зерцала,
Управлению Помогающего, с одновременным присвоением третьего должностного
ранга - так что теперь Богдан сравнялся в статусе с самим Мокием Ниловичем
Рабиновичем. Посетители харчевни наперебой принялись поздравлять Богдана с
головокружительным повышением и земно кланяться по три раза; восторженные
крики "Да здравствует Ордусь!", "Да здравствует минфа!" доносились и с
улицы, ибо не всем хватило места внутри. Богдан же, почтительно приняв из
рук посланца полагающееся ему теперь по званию небольшое бронзовое зеркало
в драгоценной оправе и на изящной золотой цепочке, сразу повесил его
сообразным образом - и на протяжении всего последующего вечера, стоило
Богдану повернуться к собеседнику или вообще шевельнуться, с его груди на
стены харчевни, порой стреляя кому-нибудь в глаза, сплескивался медовый
слепящий отсвет.
   Ургенчский бек Кормибарсов был награжден нефритовым мечом "Клинок
Сунь-цзы" второй степени, в точности повторяющим своими очертаниями
знаменитый меч великого полководца древности - с кистями и кольцами,
унизывающими тупую сторону клинка. Храбрый и честный Ширмамед принял
награду с приличествующим случаю почтением. Исполненным сдержанного
достоинства жестом бек взял меч обеими руками, прикоснулся лбом к лезвию,
а затем высоко поднял над головой. В наступившей тишине мелодично звякнули
кольца - и восхищенный вздох пронесся по харчевне.
   Багу досталось гвардейское звание Высокой Подпорки Государства. Едва не
теряя сознания от избытка чувств, он, под общие аплодисменты, троекратно
поклонился посланцу в ноги, принял полагающийся ему теперь золотой
парадный шлем-наголовник, исполненный в виде оскалившейся тигриной головы
с выпученными рубиновыми глазами, и, облобызав его, тут же надел. Шлем был
тяжелый и довольно неудобный, но что с того - чем весомее награда, тем
слаще ее носить.
   Императорского посланца, разумеется, не отпустили из-за стола. Жанна,
как пристало бы на ее месте любой настоящей ордусской женщине, вскочила и,
невзирая на то, что забинтованная голова до сих пор немного кружилась,
поднесла дорогому гостю стул. Посланец, стоило попросить его в третий раз,
тут же присел к столу, но, будучи человеком пожилым и к тому же, видимо,
сильно устав после дальней дороги из Ханбалыка, от первой же чарки эрготоу
задремал, положив голову на вытянутую руку, и в дальнейшей беседе не
участвовал.
   Баг, гордо распрямляя спину и расправляя плечи, поглядывал на Стасю
из-под кромки шлема и, ловя ее восхищенные взоры, все нарадоваться не мог,
что решился позвать ее сегодня сюда. Багу было неимоверно приятно. Как
кстати появился посланец! Как вовремя вручил награды - как раз когда Стася
рядом! Будто знал, где их искать!
   А потом Багу в его слегка уже шумящую после третьей чарки и увенчанную
золотой тяжестью голову пришло, что посланец и впрямь знал - ведь
принцесса Чжу легко могла догадаться, где они с Богданом могут отмечать
успешное завершение совместно проведенного головоломного деятельного
расследования.
   Затем Баг сообразил, что теперь всем им, каждому соответственно его
званию - и Богдану, и почтенному Ширмамеду, и ему, Багу - дарована
привилегия ежесезонного посещения Запретного Города в Ханбалыке с целью
поклонения императору по личному побуждению. Это значило, что единожды
летом, единожды зимой, единожды весной и единожды осенью он, Баг, может,
прилетев в Ханбалык, беспрепятственно проходить в пределы дворцового
города - причем запросто, поговорить или цветами полюбоваться; ни один
страж не вправе спрашивать его, куда и зачем он идет и, тем паче,
попытаться прегради