зиндана.
   На лице секретаря написалось изумление наглостью неизвестного просителя.
   - Это невозможно. Преждерожденный-ага чрезвычайно занят.
   - Я понимаю. Но я проделал долгий путь... Я, видите ли, муж исчезнувшей
секретарши профессора Кова-Леви.
   Секретарь даже привстал. А потом и вовсе встал.
   - Из Франции? - едва дыша от счастья, спросил он.
   Богдан на всякий случай сделал рукой неопределенный жест.
   Секретарь вышел из-за стола. Подошел к Богдану. Церемонно пожал ему
руку обеими своими и долго тряс.
   - Вы прекрасно говорите по-ордусски, мсье-ага, - в полном обалдении
сказал он. - Примите мои соболезнования и наилучшие пожелания... То
есть... э... Одну минуту, я доложу, - не сдюжив светской беседы, секретарь
ретировался.
   Действительно, Богдан пробыл в одиночестве не более минуты.
   Потом кожаная дверь в кабинет снова распахнулась, и перед Богданом
предстал начальник Асланiвського зиндана унутренных справ Абдулла
Нечипорук.
   Абдулла понравился Богдану. Энергичный, быстрый в движениях, крепкий.
Умное, жесткое лицо. Простая, без вычур чалма - не то, что наверченный на
голову секретаря Гур-Эмир.
   Широко и стремительно шагая, Абдулла подошел к Богдану и тоже протянул
ему обе руки.
   - Бонжур, мсье, - с трагическим надрывом сказал он. - Поверьте, весь
Асланiв буквально сражен. Мы делаем все, что в наших силах! Когда вы
прибыли? Вы вполне понимаете меня? Я, к сожалению, не парле... па. Но
Исмаил сказал, вы в совершенстве владеете...
   - Сегодня утром прибыл, - ответил Богдан. - Заселился в готель - и
сразу к вам.
   На лице Абдуллы проступило некое легкое сомнение. Он коротко обернулся
на секретаря. Потом снова глянул на Богдана.
   - Мсье так замечательно говорит по-ордусски... - немного вопросительно
начал он.
   - Нет-нет, - доброжелательно сказал Богдан. - Я не француз.
   Я ордусский подданный, житель Александрии.
   Абдулла снова коротко покосился на секретаря - но того уже не было. Он
поразительным образом мгновенно усох и исчез где-то в агаве.
   Когда Абдулла снова повернулся к Богдану, лицо его было уже совсем иным.
   - Но Жанна - действительно моя жена, - добавил Богдан.
   - Вам нужно было бы встретиться со следователем, - вежливо, с
отчетливым холодком проговорил Абдулла, - Вероятно, ему понадобятся ваши
показания. Но его сейчас нет в городе. Я, поверьте, всей душой вам
сочувствую, но я очень занят.
   Оставьте ваш адрес и телефон у секретаря. Когда следователь вернется из
поездки, он с вами свяжется. Прошу простить...
   Он явно собирался распрощаться, но Богдан одной рукой мягко взял его за
локоть, а другой показал на висящий над дверью очередной запрет: "Цзиньчжи
шо!.." - Ну и что? - уже явно раздражаясь, небрежно и презрительно спросил
Абдулла.
   - Вы не могли бы пояснить, единочаятель, - спросил Богдан, - как это
следует понимать?
   Абдулла брезгливо стряхнул руку Богдана.
   - Послушайте, - отчеканил он ледяным тоном. - Вы ведете себя вызывающе.
То, что вы житель улусного центра, не дает вам никакого права допрашивать
меня, слугу асланiвського народа, в моем же собственном кабинете! Я могу
сейчас...
   - Вы совершенно правы, - примирительно сказал Богдан, - но ведь это не
допрос, а только вопрос.
   - Исмаил, - лениво сказал Абдулла, - вызови охрану. Пусть его выдворят
отсюда с позором.
   Богдан поправил очки.
   - Честное слово, я не хотел, - проговорил он, доставая золотую пайцзу.
- Я здесь действительно как частное лицо.
   Абдулла претерпел еще одну быструю метаморфозу, на какой-то момент став
воистину черным. Желваки его единожды вздулись, и тут же опали.
   - Прошу простить, драгоценноприбывший преждерожденный единочаятель, -
сказал он. Исмаил, показавшийся было из-за агавы, не увидев пайцзы и не
понимая, что именно произошло, тем не менее верхним чутьем почувствовал:
произошло нечто начальству крайне неприятное; и на всякий пропал снова. -
Мы здесь все места себе не находим из-за происшедшего, нервы на взводе...
в том числе и у меня. Прошу простить. Почему вы не сообщили
заблаговременно?
   - Но я правда не хотел бренчать регалиями. Я обычный ордусянин, у
которого пропала жена, причем странно пропала. Не похоже на что-то... э...
бытовое.
   - Да, я понимаю. Идемте в кабинет.
   - Ласкаво рахматуемо, - улыбнулся Богдан, глядя в ледяные глаза
Абдуллы. - Я не собираюсь вас отрывать от дел, единочаятель Нечипорук.
Просто мне хотелось бы как-то участвовать. Тоже нервы, но... Поговорить со
следователем, который ведет это дело, поговорить со свидетелями. Вот,
скажем, чета ибн Зозуль. Ведь это во время визита к ним, или сразу после
него пропали профессор Кова-Леви и моя супруга. О Зозулях совсем ничего не
слышно, где они? Я хотел бы с ними встретиться. Это частная просьба, прошу
понять меня правильно.
   - Я понимаю вас правильно, преждерожденный единочаятель Оуянцев-Сю.
Вполне правильно. Мне нужно некоторое время, чтобы подготовить материалы и
свидетелей. Вы не хотите пока побеседовать с начальником уезда?
   - У меня нет дел к единочаятелю Кучуму и я совершенно не рвусь отнимать
время еще и у него. Но я был бы счастлив воспользоваться случаем и
засвидетельствовать свое почтение.
   - Идемте. Я провожу вас - и безотлагательно займусь выполнением вашей
просьбы.
   Как всегда, стоило Богдану добиться своего - и ему делалось неудобно
перед тем, кто вынужден был ему уступить. Он очень переживал, когда с ним
не соглашались, когда не получалось убедить собеседника в своей правоте, -
но переживал стократ горше, если собеседник, оставаясь при своем мнении,
по тем или иным причинам вынужден бывал уступить. Не соглашался, а
подчинялся. Богдан терпеть не мог настаивать. Всю жизнь ему хотелось,
чтобы все кругом были свободны, но при том сходились бы во мнениях и
желаниях. Он понимал, что так бывает не часто, но...
   Вот почему он был столь рад, когда Господь послал ему воистину
единочаятеля - Багатура Лобо.
   - Не стоит спешить, я же не тороплю и не подгоняю вас, единочаятель, -
сказал Богдан. - Скоро мне, к тому же, ехать на воздухолетный вокзал.
Прилетает... э-э...
   Он осекся. Почему-то ему не захотелось говорить "отец старшей жены".
Хотя тут, в мусульманском Асланiве, его поняли бы как нельзя лучше - но он
помнил, что Жанна просила не упоминать о ее положении при французском
профессоре; стало быть, она все же этого положения стеснялась в глубине
своей загадочной европейской души. И сейчас, в отчаянной ситуации, здесь -
он не мог произнести ни единого слова, какое могло бы как-то задеть,
обидеть или унизить его любимую.
   - ...Мой близкий родственник. Он тоже озабочен судьбой моей юной
супруги. Просто я просил бы держать меня в курсе, и устроить все же - ну,
хотя бы вечером - встречу с Мутанаилом ибн Зозулей.
   - Исполню, преждерожденный единочаятель, - сказал Абдулла.
   - А теперь не угодно ли все же - к драгоценноруководящему единочаятелю
Кучуму?
   - Буду рад.
   Они вышли из приемной. Энергично, но без суетливой спешки пошли по
коридору. Мягкий ковер глушил шаги.
   - Так все же - что означает этот странный запрет? - снова спросил
Богдан, указав на висящий и здесь, в коридоре, приказ "Цзиньчжи шо!.." -
Трудно сказать в двух словах, - отрывисто произнес Абдулла. - Прошу сюда.
Можно бы и на лифте, но так короче...
   Городской меджлис проголосовал запрещение публичного использования
ханьского наречия, как оскорбительного для слуха подданных. А мы,
средоточие государственной жизни, должны неукоснительно выполнять волю
народа. Понимаю, - сказал он, предупреждая новые вопросы, - для вас это
странно. Если бы не последовавшие события, мы постепенно сняли бы
возникшее напряжение. Но после того, как слух множества асланiвцев был
травмирован некоторыми ханьскими фразами, в городе произошли беспорядки...
Мелкого, хулиганского уровня, поэтому мы не ставили в известность улусное
руководство, своими силами справились. Но в ходе беспорядков погиб человек.
   - Какой ужас, - искренне сказал Богдан. - Что же с ним случилось?
   - Убит в драке. Буквально пронзен насквозь.
   Богдан помолчал, потом спросил:
   - Языком?
   Абдулла непонимающе покосился на него.
   - Почему языком? Кинжалом.
   - В таком случае, простите, логичней было бы запретить кинжалы, а не
языки. Я смотрю, у вас тут очень многие ходят с кинжалами...
   Абдулла не ответил. Богдан коротко глянул в его сторону - желваки на
выбритых до синевы щеках начальника зиндана прыгали, как жабы в тесном
полиэтиленовом мешке.
   - Вам, высокопоставленному столичному чиновнику, - сказал Абдулла после
короткой паузы, - насквозь пропитанному имперским сознанием, очень трудно
понять наши традиции и нужды.
   - Хотелось бы понять.
   И в этот миг в кармане Богдана нежно прокурлыкала телефонная трубка.
   - Простите, - проговорил Богдан и поднес трубку к уху. - Алло? Оуянцев
слушает.
   Ему стоило немалых усилий не перемениться в лице.
   Потому что из трубки зазвучал голос Бага.
   - Да, - стараясь говорить сухо и равнодушно, перебил Богдан друга. -
Нет. Я в уездной управе Асланiва и разговаривать не могу. Мы созвонимся с
вами позже.
   Не хватало еще начинать с единочаятелем разговор! Когда его ищут, как
убийцу! И тот, кто возглавляет поиски - шагает с Богданом локоть к локтю!
   - Вот мы и пришли, - очень ровным голосом проговорил тут Абдулла. -
Прошу вас, единочаятель. Сюда.
    
 
 
   Асланiвський воздухолетный вокзал, 
   9 день восьмого месяца, средница, 
   день 
 
 
   Сидя в просторном и почти пустом зале ожидания, Богдан вновь и вновь
вспоминал встречу с Кучумом. Что-то было в ней не так.
   Хотя Кучум Богдану понравился. Лицо и повадка честного, много пожившего
и много повидавшего работяги. Мягкий асланiвський говорок при абсолютном
знании русского наречия; искренняя озабоченность таинственным
исчезновением гостей города - и не менее искренняя тревога по поводу
многих прочих дел, в частности, роста межнационального напряжения и
совершающихся на его основе человеконарушений... Ситуация в уезде была не
простой, и морщины на лице Кучума были тому лучшими свидетелями. И лучшими
свидетелями тому, что Кур-али Бейбаба действительно переживает.
   И однако... однако...
   Может быть, виной неприятному осадку - то, как переглядывались
начальник уезда с начальником зиндана? Но как, собственно? Просто, говоря
с Богданом о судьбе Жанны, Кучум взглянул поверх его головы взглядом
холодным, начальственным - и тут же Абдулла произнес: "С вашего
позволения, преждерожденные единочаятели, я вас оставлю. Мне нужно
работать".
   А что, собственно, говорил в этот момент Кучум?
   А ничего, собственно. Он произнес чисто светскую, ни к чему не
обязывающую фразу: "Я от всей души надеюсь, что уже сегодня ваша супруга
будет найдена".
   Жанна, Жанна...
   Нет. Вот об этом думать - никак нельзя. Просто идет расследование.
Сколько их уже было в жизни Богдана - вот еще одно. Рыдать и стонать будем
позже, обнявшись, друг у друга на плече... Если, конечно, она не
предпочтет это делать на плече Кова-Леви. Но об этом - тоже потом.
   Почему Кучум сказал только о супруге? А Кова-Леви?
   Век бы француза не видать...
   Почему он не упомянул профессора? Просто потому лишь, что беседовал со
мной, с мужем потерпевшей?
   Почему опять пропал Баг?
   Богдан, едва оставшись один, сразу попытался перезвонить напарнику. Но
на звонок снова, как и утром, никто не откликнулся.
   Что происходит тут, Господь Вседержитель...
   Глубоко задумавшись, Богдан пропустил мгновение, когда из широких врат
пошли первые пассажиры. Впрочем, даже если бы он стоял спиной и с закрытым
глазами, он ощутил бы, что происходит нечто. Пропустить момент появления
почтенного бека ему бы не удалось нипочем.
   Сначала в зале стало совершенно тихо, заглохли все разговоры. Потом
кто-то ахнул.
   В полном одиночестве стоя посреди бегучей дорожки, в папахе, бурке и
сверкающем панцире боевых орденов, седобородый, коренастый и чуть
кривоногий, как и подобает великому всаднику, сложив мощные руки на
рукояти висящей у пояса длинной сабли в ножнах с серебряной чеканкой, из
сумрака медленно и величаво выплыл в зал ожидания бек Ургенча Ширмамед
Кормибарсов. Он стоял неподвижно, словно статуя; но когда дорожка
подъехала к неподвижному полу, едва уловимым движением истинного воина
переместился на мрамор, воздел руки к потолку и страшно закричал:
   - Алла-а!!!
   Никто ничего не понимал, но не откликнуться было нельзя.
   Десятков шесть мужчин в чалмах, обретавшихся в зале, как один вскинули
руки и закричали на разные голоса, кто тоненько, кто перепуганным басом:
   - Алла-а-а-а-а!!
   И тут, словно этот мощный всеобщий призыв распахнул некие иные, не
совсем посюсторонние врата, из сумрака поплыли стоящие в строю, по стойке
"смирно", копии бека - молодые и чуть постарше; все, как на подбор,
великаны и герои, в бурках, папахах, со сложенными на рукоятях сабель
коричневыми жилистыми руками, с острыми каменными лицами цвета
загустевшего солнца.
   Богдан оторопело принялся считать - и, похоже, не он один.
   Богатырей в папахах оказалось тридцать три.
   Пока они выплывали на свет Божий и строились на мраморной тверди, сам
бек, чуть щурясь, огляделся и явно заметил Богдана. Но не подал виду и не
сделал к нему ни шагу.
   Построившись в круг, в затылок один другому, богатыри опять страшно и
протяжно крикнули что-то - и, потрясая единомоментно вылетевшими в
солнечный свет саблями, начали боевую пляску.
   Описать это невозможно. Достаточно лишь сказать, что через десять
минут, когда пляска подошла к концу, в зале осталось человек двадцать, или
чуть более; остальные нечувствительным образом утекли куда подальше. Да и
оставшиеся не сделали того же лишь потому, что примерзли к месту, не в
силах сделать и шагу на ногах, разом лишившихся всякого намека на мышцы.
   Потом, чеканя шаг и звеня наградами, бек пошел к Богдану.
   Окончательно оторопевшие люди в зале благоговейно в немом ожидании
смотрели только на него. Но когда это грозное видение, этот новый Тамерлан
остановился возле бледнокожего очкарика в расстегнутой на груди рубашечке
и легких порточках и, вместо того, чтобы, например, пластануть его своей
громадной саблей, обнял широко распахнутыми руками, а очкарик в ответ
обнял Тамерлана, асланiвцы точно поняли, что настал конец света.
   - Здравствуй, минфа, - сказал Ширмамед, словно мочалкой драя щеку
Богдана своей жесткой бородой и натирая его, как на терке, на орденах и
медалях, усыпавших бурку.
   - Здравствуй, бек, - ответил Богдан, с удовольствием и нежностью хлопая
Ширмамеда по твердым, как дерево, плечам бурки. - Здравствуй, ата.
   - Здесь лучшие воины моего тейпа, - сказал бек. - Принимай.
   - Господи, ата! Зачем?
   Бек отстранился. Посмотрел на Богдана с удивлением.
   - Ты спросил вопрос, да? Ты не знаешь? Я тебе скажу. Жену твою спасать!
   - Ширмамед, ну что ты, право... Я бы сам. Один...
   - Я читал книгу, - твердо и очень спокойно перебил его достойный бек. -
Книга умная. Великий заморский писатель Хэ Мин-гуй сказал: человек один -
ни чоха не стоит! Ты читал?
   - Читал.
   - Зачем читал? Читал - а не запомнил! Только время тратил!
   - Но, бек, Жанна все-таки не твоего рода...
   Бек пожевал узкими коричневыми губами. Седая борода его встопорщилась.
   - У вас, у русских, в голове совсем ничего нет, да? Нет?
   Немножко есть? Скажи мне: ты моей дочери муж?
   - Муж.
   - Жанна тебе жена?
   - Жена.
   - Значит, она мне дочь!
   То ли усталости, то ли от переживаний - но у Богдана на глаза
навернулись слезы. Ни слова больше не говоря, он опять обнял бека и
прижался щекой к его жесткой седой бороде. Бек опять легонько похлопал
Богдана по спине, и совсем уже негромко, ласково проговорил:
   - Ничего. Ты молодой, много думаешь... Повзрослеешь - начнешь понимать.
   Богдан взял себя в руки. Глубоко вздохнул, успокаиваясь; приподняв
очки, вытер уголки глаз. Сказал:
   - Спасибо.
   - В гостиницу езжай с нами. Расскажешь по дороге, что тут успел.
   - Хорошо. Я остановился в небольшой такой, недорогой, мы там все
сможем...
   Бек гордо выпрямился.
   - Дорогой, недорогой... Что говоришь? В любом городе правоверных должна
быть ведомственная гостиница Военной Палаты, называется "Меч Пророка".
Мне, как потомственному воину-интернационалисту, там должны бесплатный
номер, один месяц в год! Хвала Аллаху, мы в Ордуси живем, а не в
какой-нибудь Свенске. Вези в "Меч Пророка"!
   Богдан поглядел на неподвижно стоящих в строю богатырей.
   - А... семья?
   Бек со значением положил руки на рукоять сабли и сказал:
   - Семья со мной.
   Локоть к локтю они прошествовали к багажному отделению.
   Лучшие воины тейпа, храня суровое мужское молчание, звеня саблями о
стальную клепку шаровар, строем по четыре следовали за ними.
   В багажном отделении бек небрежно повернулся к своим богатырям.
   - Кормиконев, автобус надо.
   Стоявший в первом ряду крайним слева богатырь, едва успев поправить
немного сбившуюся папаху и ни слова не говоря, громкой опрометью бросился
на стоянку. Самораздвигающиеся двери едва успели торопливо
самораздвинуться. Казалось, даже они зашипели как-то необычно. Опасливо.
   - Кормикотов, карту города и уезда надо.
   Стоявший в третьем ряду крайним справа богатырь, вздумавший было на
досуге почесать бороду, вздрогнул, быстро опустил руку и ровно тою же
громкой опрометью устремился к видневшемуся вдали киоску "Ордуспечати".
   - Кормимышев, вещи неси.
   Стоявший в строю последним самый маленький и щуплый из богатырей, едва
видневшийся под буркой и папахой, неторопливо вышел из строя и без
энтузиазма оглядел гору хурджунов, каковую мгновением раньше вывез из
темного чрева внутреннего багажного зала громадный автопогрузчик.
Чувствительное сердце Богдана сжалось. Он шагнул на помощь, но бек ловко
поймал его за локоть стальными крючьями своих пальцев.
   - Ты куда?
   - Помочь... Гора такая - он до вечера не управится.
   Бек тяжко вздохнул и сказал с укоризной:
   - Не лезь. Тридцать лет назад я бегал, как он бегает, и таскал, как он
таскает. Через тридцать лет он будет стоять, как я стою. Восток - дело
тонкое.
   И тут в кармане порток у Богдана закурлыкал телефон. На какой-то миг
сам став стремительным, как барс, Богдан выхватил трубку и поднес к уху.
   - Оуянцев слушает!
   Отчетливо было видно, как у него меняется лицо, Опадает, словно
проколотый воздушный шарик. Темнеет, как море, когда наползает гроза. Бек
с тревогой следил за этим превращением - а когда Богдан дал отбой и
медленно опустил руку с трубкой, тихо спросил:
   - Что стряслось, сынок?
   Богдан затрудненно сглотнул.
   - Жанну нашли, - сипловато проговорил он. Откашлялся. - Она без
сознания.
    
 
 
   Багатур Лобо 
   Улица Дыхания Пророка, 
   9 день восьмого месяца, средница, 
   день 
 
 
   Пробраться в штаб к незалежным дервишам оказалось проще простого.
   Как следует все обдумав, Баг решил двигаться по крышам - так и людям
лишним на глаза не попадешься, и взор не натыкается все время на
несообразно обильные асланiвськие каштаны; и заходишь сверху, откуда
никто, как правило, не ждет.
   Еще у Фочикяна Баг, поводив пальцем по карте, убедился, что от
гостиницы "Старовынне мiсто" до искомого дома существует путь, ни разу не
пересекаемый улицами. То есть три разрыва имелись, не сплошным же
монолитом стоят в Асланiве дома; но улицами в полном смысле слова их
назвать было нельзя - так, узенькие переулки, через которые перепрыгнуть
не сумеет разве что полный дуцзи .
   Поэтому, перекачав фочикяновский архив асланiвських странностей к себе
на "Керулен", а на всякий случай еще и на сервер александрийского
Управления внешней охраны - мало ли что случиться может, вот ведь прежний
Багов компьютер вообще потоп в водах Суомского залива! - храбрый
человекоохранитель привязал к рукоятке меча шелковую красную кисть, в
которую вплетены были медные чохи, и меч сразу стал типичным
заклинате