вечно.
     Майор нажал кнопку, и изображение на экране исчезло.
     -- Пошли,--сказал он.
     Они  вновь  оказались в комнате майора. Физически Абель  был совершенно
без  сил  и едва  держался  на  ногах,  но мысль  его  странно,  лихорадочно
бодрствовала; на то, что реально открывалось  его взгляду,  наслаивалось все
больше  образов, запечатленных  в  сознании сцен,  увиденных  и  пережитых в
последние  дни,  даже в  последние часы -- урановые  стержни и манипуляторы,
инкубаторы, выращивающие человеческий плод, человека, которому суждено стать
солдатом.
     Абель стоял у стола, опираясь руками, чтобы не упасть.
     Майор внимательно наблюдал за ним. Потом сказал:
     -- Сядьте!
     Абель опустился на табуретку.  Чтобы иметь возможность прислониться, он
подвинул ее к стене.
     -- Сигарету?--спросил майор.-- Может, хотите выпить глоток?
     Он достал из шкафа бутылку, налил немного бесцветной жидкости в стакан,
протянул стакан Абелю. Абель поднес его к  губам -- у жидкости  был сильный,
неприятный запах,  но когда он сделал осторожный глоток, она  побежала,  как
огонь,  заметно  оживляя  и  освежая  мысли.   Окружающие  предметы  немного
отодвинулись,  и  он  почувствовал приятную  усталость.  Пришлось  подпереть
голову руками, настолько она была тяжела. А все-таки майор  неплохой парень,
подумал он против воли. Кто и когда уже произносил эти слова?
     --  Поговорим,--  предложил майор.--  Вы должны многое  мне рассказать.
Как, собственно, вы пришли к идее убить меня?
     Абель с удовольствием бы ответил, но язык не повиновался ему.
     --  Выпейте еще глоток,-- предложил майор и сунул  ему в руку стакан.--
Пейте!
     Абель опрокинул в себя содержимое стакана. Он выпил и почувствовал, как
жидкость,  словно  чужеродное тело,  проникла  в желудок. Она слегка обожгла
внутренности, но взбодрила его.
     --  Вы  принимали  таблетки  не  так,  как предписано,  ясно,--  сказал
майор.-- Но  почему? Вот это интересует меня больше  всего. Неужели  в  моей
системе ошибка?  --  Он говорил, словно обращаясь к себе.--Но  в  системе не
может быть ошибки! -- Он подошел к Абелю и сказал: -- Вы должны  мне помочь.
Как вы пришли к идее не принимать черные шарики?
     Абель  с удовольствием  объяснил бы, но не мог.  Не знал он ответа. Что
побудило  его  не  принимать шарики?  Должно  быть,  нечто  столь глубокое и
потаенное, что он сам этого не понимал.
     -- Вы пытаетесь  всеми силами сопротивляться,-- сказал майор.-- Но это,
увы, бессмысленно. Попробуем по-другому. Как вы попали сюда?
     -- Через машинный зал,--сказал Абель.-- Дверь была открыта.
     --  Дверь была  открыта,-- повторил майор.-- Естественно.  А почему она
должна быть закрытой? Вам ведь нечего делать в машинном  зале. Как вы  могли
нарушить предписание?
     Он опустился на кровать, достал из ящика портсигар и вытащил сигарету.
     -- Хотите закурить?--спросил он и протянул Абелю раскрытый портсигар.
     -- Спасибо. Нет.
     Майор сунул  сигарету в рот. Вспыхнула зажигалка. Он слегка затянулся и
выпустил колечко дыма.
     -- Вы  смогли  нарушить предписание,  потому что  не  принимали  черных
шариков. Но так мы не продвинемся дальше. Тут что-то другое. Мы нашли вашего
соучастника  Остина.  И  знаете,   где?--Он  не  стал  дожидаться  ответа.--
Разумеется, знаете. Ведь это вы завинтили люк. Вы знаете, что вам несказанно
повезло, Абель?
     Абель кивнул. Да, ему действительно несказанно повезло.
     --  Мы оставили Остина  в шлюзе.  Как устрашающий пример -- на  случай,
если еще  раз  произойдет  нечто подобное...  Абель,  дружище,--  воскликнул
майор,-- у  предписаний ведь есть свой смысл! Они  ведь  не вздорные  указы,
высосанные  из пальца  каким-нибудь  идиотом!  Каждый  параграф я  крутил  и
продумывал тысячу  раз, прежде чем делать его законом. Нет ни одной команды,
не имеющей емкой  и лаконичной формы.  Нет  ни одного шага,  который, будучи
осуществлен  так,  как предписано, не  приводил бы  к цели кратчайшим путем.
Ничего лишнего, все имеет определенный смысл...
     Он глубоко и резко затянулся.
     -- Итак, что произошло с Остином? Отвечайте!
     -- Остин хотел вырваться. Вырваться отсюда прочь!
     --  Вырваться.  Невероятно,-- пробормотал  майор.--  Вырваться! Нет  ни
одной строчки в уставе, которая бы позволяла солдату вырваться. А вы знаете,
что это значит? Это значит, что хотеть вырваться бессмысленно. Это значит...
     В дверь постучали.
     -- Что там?--спросил майор. Женский голос спросил:
     -- Вы будете пить чай?
     -- Две чашки,-- ответил майор.
     Минута молчания. Затем голос неуверенно произнес:
     -- Я не поняла... Вы сказали, две чашки?
     --  Ты  оглохла?--крикнул майор.--  Две  чашки! И поживее!  Итак, Остин
хотел вырваться,--  продолжил  он.--  Хорошо. Я сделаю  из этого выводы. Это
свидетельствует, что  в вас, ребятки,  еще тлеет где-то искра неповиновения.
Что есть еще такие,  кто  не  может  приспособиться.  Вечные  революционеры.
Аутсайдеры в приличном обществе. В  животном мире  их отторгли бы остальные.
Если  б  не  разодрали  в клочья.  Эту  искру я  сумею затоптать, можете мне
поверить! Хорошо, дальше. Как мог Остин так забыться? Я имею в виду: как мог
он решиться действовать против предписаний? Вы вынудили его к этому? Он что,
тоже не принимал черных шариков?
     -- Нет,-- тихо произнес Абель.-- Я уничтожил его шарик.
     -- Случайно или намеренно?
     -- Намеренно,--сказал Абель.
     -- Итак, лавина шла от вас, Абель. Но как вы могли... Впрочем, понятно,
именно  потому, что вы  не  принимали свои шарики. Мы движемся по замкнутому
кругу.--Он замолчал и задумался.
     В дверь снова постучали.
     -- Чай, господин майор!
     -- Да! Войдите!
     В  комнату вошла  женщина. Она  несла  поднос. Это  была  та блондинка,
которую Абель уже видел. Они не взглянули друг на друга. Когда она поставила
чашки на стол, одну -- перед майором, другую -- перед Абелем, майор обнял ее
левой рукой за талию и привлек к  себе. Абель пятьдесят шесть дробь семь! Вы
что,  не можете  встать,  когда  входит  дама?--Он заорал громко,  лицо  его
покраснело.-- Развалился здесь, как... Внимание!  Смирно! Руки  перед собой!
Пятьдесят приседаний!
     Абель  вскочил, словно  пробужденный  от  сна.  В  купальном  халате  и
тапочках он стоял перед майором, ноги на ширине плеч, руки прижаты к телу.
     -- Присесть, сгибая колени! Вы что, стоите на ходулях?
     Абель присел, выпрямился, снова присел...  Майор громко шлепнул женщину
ниже спины.
     -- Исчезни,-- приказал он.
     Он встал и повернулся к  карте на стене. Взгляд его внимательно  изучал
красные и голубые линии, сплетающиеся подобно иероглифическому узору.
     Через какое-то время он позвонил. Сержанту, который немедленно появился
в дверях, он приказал, указывая пальцем на Абеля:
     -- Увести его --в кино!

16

     Он долго пребывал в каком-то  темном, обволакивающем тумане, лишь время
от времени пробивался сквозь него мутный  свет и снова пропадал, словно свет
прожектора в ненастную ночь. Иногда к нему приближались какие-то белые лица.
Шумы давили на барабанные  перепонки, но лишь немногие достигали границ  его
медленно  угасавшего  сознания.  Он  почувствовал, как его  понесли,  чем-то
накрыли. Снова понесли. Потом он начал куда-то проваливаться.  Раскачивались
и  скрипели двери.  Кто-то звал  его по имени... Крики доносились  откуда-то
очень издалека. Лежать ему было тепло и уютно.
     Он  открыл  глаза.  Главный врач  смотрел  на него сверху вниз.  За его
спиной он  узнал очертания  палаты,  его  собственной палаты. Такое чувство,
будто он вернулся домой.
     В  локтевом суставе он почувствовал  легкий укол. Сестра Берта протерла
ватным  тампоном  кожу,  потом попробовала  согнуть  руку.  Дотронулась  его
ладонью до плеча. Он ничего не ощущал, рука была словно чужая.
     Он перевел взгляд на главного врача.
     --   Мой   эксперимент   удался,--   произнес   тот.--   Он  не  принес
положительного результата, но  свою задачу выполнил. Больше я не рассчитываю
на добровольное  сотрудничество. Впрочем, я в нем  и не нуждаюсь. Наверно, с
моей стороны это было сентиментально, и лучше, что все кончилось именно так.
     Он повернулся к сестре.
     -- Вы свободны. Этому пациенту больше не понадобится ваша помощь.
     Сестра Берта молча вышла.
     -- Не могу, впрочем, не воздать вам должного: вы совершили невероятное.
Как жаль, что вы направили  свою волю  по ложному пути! Впрочем, возможно, и
это  признание--  тоже  сентиментальность.  Воля   нужна   лишь  тому,   кто
повелевает.  Он один знает,  насколько ограничены  возможности  его  выбора.
Появление любой другой воли  лишь нарушает порядок--так было  всегда.  Здесь
порядок воплощаю я. Кто против меня, тот сеет хаос.
     Лицо главного врача отделило от Фила матовое стекло.
     --  Скоро мы  приблизимся  к неведомой  планете. И  тогда все  начнется
сначала.  Ты сейчас заснешь,  Абель-  сен, и в утешение тебе я  скажу:  будь
уверен, в нашем прекрасном новом мире каждый получит то, что  необходимо. Не
будет больше вавилонской башни, не будет всемирного потопа, не будет исхода.
Мы  достигнем  цели,  которую  никому никогда  не  удавалось  сформулировать
правильно:   создание   прочной  структуры   отнюдь  не  божественного,   но
элементарного человеческого порядка.
     Фил  уже ничего не видел  сквозь матовое стекло. И главного врача тоже.
Мир распался на куски, их по  отдельности увлекал за собою поток, и сознание
Фила распалось  тоже. Оно словно расщеплялось на отдельные части. Одна часть
восприняла нечто  прозрачное, струящееся.  Другая--слабый сладковатый запах.
Третья  хотела  ответить  на последние произнесенные врачом слова.  Он  знал
ответ, но произнести его больше не мог.
     Казалось,  от него остался  лишь  костный  мозг --  ни  рук, ни ног, ни
костей,  ни мускулов  не  было. Он стал бесплотным и  прозрачным --  облачко
неизбывной горечи, легкий сгусток ужаса. Конвейер уносил его сквозь лабиринт
молочного  тумана,  мимо  желтоватых  прозрачных саркофагов, внутри  которых
подергивались  в  жидкости   слепые  человеческие  существа.   Западня.  Она
захлопнулась за ним.

17

     Два капрала и сержант привели Абеля в шестиугольное помещение. Поначалу
ему  показалось,  будто  в  помещении ничего нет,  кроме  большого  матового
экрана: лишь потом он понял, что пол, потолок и три стены были зеркальными.
     Капрал вывернул  Абелю руки  за спину, стянул  их ремнем. Двойной хомут
стянул и его  ноги  -- чуть повыше косточек, потом звякнула цепь  --  капрал
соединил ремни на  руках и ногах, стянул их туже. Ноги у Абеля  подогнулись,
он упал на колени. Один из капралов  просунул  со  спины руки ему под мышки,
скрестил ладони на  затылке. Абель не  в состоянии был шевельнуться.  Второй
вытащил  резиновую  пробку  из небольшого  флакона,  обмакнул туда кисточку,
нанес ею густую, прозрачную жидкость на глаза Абелю.
     Не шевелись,-- сказал он,-- а то будет очень больно!
     Ловким движением он оттянул веко правого глаза и вставил туда линзу. То
же самое он проделал и с левым глазом. Было немного больно, но терпимо.
     -- Все нормально?--спросил сержант, наклоняясь к Абелю.
     Сквозь  линзы Абель  отчетливо видел  лицо, только сильно  увеличенное,
огромная рука потянулась к нему, он  непроизвольно хотел  зажмуриться, но не
смог: линзы были настолько выпуклыми, что не позволяли опуститься векам.  Он
не  имел права  закрывать глаза,  он должен был видеть  все,  что ему сейчас
покажут.
     -- Желаю получить удовольствие,-- съязвил капрал.
     Потом они ушли.
     Как только неприметная в зеркальной стене дверь тихо затворилась, погас
свет, ровно  освещавший комнату  сквозь белое матовое стекло задней  стенки.
Потом во  тьме  появились  марширующие  сапоги, вполне  осязаемая картина  в
натуральных красках. Они надвигались  на Абеля  со всех  сторон. Они были на
потолке, вылезали из-под пола  там, где он  стоял  на коленях.  Поначалу это
было  вовсе не страшно и даже  не утомительно.  Томил лишь  страх перед  тем
ужасным, что должно наступить, что он  обязательно  должен увидеть. Абель не
знал, что это будет, и от этого делалось жутко.
     Сапоги исчезли,  из темноты  выступил круг  света,  который делался все
ярче и ярче.  Режущий  свет  проникал в  отдаленнейшие уголки  сознания.  Он
повернулся,  пополз на  коленях по полу, отыскивая уголок, где можно было бы
укрыться от невыносимого  света, но такого уголка не было, свет доставал его
всюду. Он бросился  на гладкую  поверхность  пола,  больно ударившись о него
подбородком, но  раскаленное  солнце было  и  там.  Казалось, оно  описывает
стремительные  круги,  то  слева  направо,  то  справа  налево,  то  в  двух
направлениях одновременно. Он попробовал защититься, разглядывая собственное
отражение в зеркале,-- отвратительную рожу с огромными, вылезающими из орбит
глазами,--но режущий свет бил по нему со стороны.
     Потом свет перешел в движение,  теперь он не только излучался  стенами,
он  был  и  внутри  помещения.  Он  метался   взад-вперед,  описывал  круги,
закручивался  спиралью,  быстрее, быстрее... Движения эти запечатлевались  в
мозгу Абеля, образовывали моток спутанной, раскаленной проволоки--скульптуру
безумца.  Потом вдруг  солнце погасло, но безумная скульптура еще искрилась,
меняла окраску, превращаясь из зеленой  в  желтую, потом  в голубую, потом в
темно-фиолетовую, пока не погасла совсем.
     Вновь появились сапоги, печатающие быстрый  шаг, зазвучала песня:  "Как
прекрасно  быть  солдатом...",  сотни  охрипших  глоток  измученных  маршем,
выложившихся до предела солдат в едином порыве извергали бодрые слова.
     Теперь  сапоги уже не  маршировали по  ровному  плацу,  они были всюду,
опускались  и  поднимались  по стенам, низвергались с потолка на пол и вновь
карабкались вверх, маршировали по потолку. У Абеля закружилась голова. Такое
чувство, будто и он кружится вместе с ними, он попробовал сопротивляться, но
желудок судорожно сжался, он задыхался.
     И вновь  воцарилась тишина... Тишина раскаленного  солнца. Оно медленно
поползло  в  сторону, замерло, поползло  назад.  Появилось  второе солнце...
Исчезло... Или  солнце все-таки одно,  просто оно быстро меняет положение?..
Но вот снова второе солнце, а  вот  первое...  Теперь они двигались быстрее,
вверх-вниз,  вверх-вниз, в  глазах рябило. Два солнца  излучали  свет, то  в
едином ритме, то вразнобой... Непрерывно. Они вовсе не были  столь ярки, как
огненный  круг  прежде,  зато  они  мерцали,  и   это  равномерное  мерцанье
действовало на нервы, мучило несказанно.
     Абель  сопротивлялся  достаточно  долго,  теперь он сдался.  Он  лежал,
скрючившись на боку, без мыслей, без чувств, без сил, без воли. Возможно, он
потерял  сознание,  но глаза  его  были  открыты,  и  он  смотрел,  смотрел,
смотрел...
     Мерцающее солнце погасло.
     Сапоги появились снова, они маршировали. Звучала песня.
     "Как прекрасно быть солдатом..."
     Сапоги  маршировали  по кругу, вокруг  него.  Абель уже не понимал, что
происходит и что все это значит.
     Сапоги маршировали по кругу. Людей не было, были лишь ноги, сросшиеся в
единое  марширующее  чудовище.  Чудовище  на тысяче  ног маршировало  вокруг
Абеля, круг сужался.
     Абель  лежал  на нарах. Чьи-то руки массировали  его. Он  открыл глаза.
Режущая  боль пронзила  его мозг, как только он увидел  свет.  Он попробовал
отвернуться к стенке.
     Он вдруг почувствовал холод, его  обдали  водой,  и  он  лежал на сырой
подстилке, подступил озноб.
     --  Он  пришел  в  сознание,  господин  майор. Голос донесся  откуда-то
издалека.
     -- Хорошо. Вы свободны. Абель повернулся.
     Словно  в  тумане, он увидел майора. Майор стоял возле лампы, завешивая
ее носовым платком. Потом он накрыл Абеля махровым халатом.
     Это были  весьма  скромные  проявления, но Абель  ощутил вдруг глубокую
признательность. Майор был добр.
     --  Мне  очень жаль, Абель,--  услышал  он  голос майора, тихий и почти
нежный. Слова отозвались в нем эхом: мне очень жаль, Абель, мне очень  жаль,
Абель,  мне  очень жаль,  Абель...--  Пришлось  обойтись  с  тобой  довольно
жестоко. Теперь тебе уже лучше, правда? Все прошло. Ты только должен сказать
мне, как возникло у тебя нежелание принимать черные шарики. Ты знал, что они
служат  воспитанию в солдатах  повиновения? Кто-то сказал тебе об этом? Быть
может, есть еще кто-то, кто... Тебе кто- нибудь это сказал?
     Абель покачал головой. Майор продолжил:
     --  Конечно, это  могло быть  просто случайностью. Странное  совпадение
самых   разных  обстоятельств.  Хотя...  Нет,  я  не  могу  принять  вариант
случайности. И ты это понимаешь, Абель. Я ведь должен быть уверен в системе.
И я должен выжать из тебя признание. Представь, где-то в тебе затаилось зло,
глубоко внутри, в самой глубине,  и  мы  сообща должны  вытащить его оттуда.
Разве я не прав?
     Абель кивнул.  Слова майора звучали убедительно. Теперь Абель знал, что
его так растрогало. Майор говорил ему "ты", словно родной отец.
     -- Это трудно  для  нас обоих.  Тебе пришлось перенести  страдания, а я
вынужден был заставить тебя страдать. Но  ты поймешь, это было направлено не
против  тебя самого, а против  того  очага зла, что затаилось в тебе, словно
опухоль. Ты  ведь против  подпольной борьбы и анархии, Абель?--спросил вдруг
майор.
     Абель был, естественно, против. Майор и сам уже понял это.
     -- Ты ведь понимаешь, какие это будет иметь последствия, если я оставлю
хоть крошечную возможность, одну тропинку, что  приведет от каких-то темных,
неясных побуждений к  мятежу.  Тогда  система,  которую  я  с  таким  трудом
построил,  развалится. Черные шарики -- важная составная часть этой системы.
Без них я не удержу в узде тысячу сто четырнадцать человек. Люди глупы, и от
них  можно ждать чего угодно.  Предоставь их самим  себе,  и  они  погибнут,
словно  слепые котята.  Им постоянно необходима  твердая власть,  сила,  что
держит  в  подчинении.  Будь они  разумны и  рассудительны, необходимость  в
химическом препарате отпала бы.
     Голос майора дрогнул, в нем послышалась подлинная скорбь.  Он уселся на
нары у него в ногах.
     -- И  потом,  это затрагивает будущее.  Нет никого, кто мог бы заменить
меня. Когда-то очень давно  я  мечтал  о  преемнике.  Какое-то время  я даже
приглядывался к тебе. Но и  ты не состоялся, нет никого,  кто сумел  бы меня
понять. Поэтому я должен так отладить систему, чтоб она функционировала сама
по  себе. Число  распоряжений, которые отдаю  я сам, сведено к  минимуму.  Я
запишу их на  магнитную  ленту.  В ответ на любое донесение  существует лишь
один разумный вариант  приказа, при этом, естественно,  должны приниматься в
расчет  обстоятельства. Наиболее разумные варианты приказов можно заложить в
логическую программу.  Ее я тоже зафиксирую на ленте. Средствами связи будут
передатчики,  микрофоны,  динамики. С  их  помощью  будут  передаваться  все
донесения     и     приказы.     Решения     будет     принимать     простое
электронно-вычислительное устройство.  Все  продумано  до деталей. Сейчас  я
даже начал  записывать свои воскресные обращения к солдатам. Теперь для тебя
не  секрет,  почему мне так  важно понять  твои действия. И  почему пришлось
обойтись с тобой так жестоко.
     Абель кивнул. Майор был абсолютно прав.
     Может, это был непроизвольный, спонтанный поступок,  причина которого в
твоем  характере,  в  твоем  сознании?  А  может,  это какие-то  последствия
прошлого,  которые  мне не  удалось  исключить? Или  в самой системе  таится
ошибка, которую я не предусмотрел? Я должен это понять. Если причина в тебе,
тебя я могу отключить, погасить сознание, и навсегда. Но ошибка в системе...
Нет, этого  не  может быть. В  ней не должно быть почвы для какого бы то  ни
было  неповиновения.  Непредвиденное