потрескивание приборов, равномерно
прерываемое  приглушенным  писком  красного  баллона.  Чего еще  желать?  От
воспоминаний   осталось   лишь   полумифическое   представление  о  какой-то
изматывающей  нервы  деятельности,  смутное  чувство  страха,   порождаемого
постоянным преследованием,-- неясная тревожная тень, позволяющая разве что с
двойной приятностью ощутить преимущество нынешней ситуации.
     Он дал полную свободу  мыслям.  Граница  между реальностью и  фантазией
была пока стерта, так что желания  переполняли  его, он представлял себе то,
что ему хотелось  увидеть,  отдавался  ощущениям, которые ему  приятно  было
испытывать, переживал  то,  что  переживать  было  приятно,-- приключения из
старой увлекательной книжки, не  настолько жизненные, чтобы подействовать на
настроение, не настолько  зрелищные, чтобы надоесть. События  происходили  с
незнакомыми  людьми,  их  окружали  незнакомые  вещи:  все  это  занимало  и
одновременно  развлекало,  позволяло  примериться  к  наслаждениям,  никогда
прежде не являвшимся  предметом его  мечтаний,  но в то  же время легко, без
проблем достижимым.
     Позже в мир его попытались проникнуть голоса -- жесткий, приказывающий,
повелительный и мягкий, нежный, уступчивый,  но он отгородился от них, и они
умолкли. Грезы перешли в настоящий сон, и сновидения полностью подчинили его
себе.

3

     Время   дневной   поверки   медленно  приближалось.  С  одиннадцати  до
двенадцати тренировка с повышенной физической нагрузкой. На сегодня назначен
был  бег  с  препятствиями. Все  десять  рот  находились на беговых дорожках
стадиона,  солдаты маршировали, бегали, ползали по  земле, карабкались через
препятствия и  перепрыгивали канавы. Они  были при  полной выкладке: тяжелые
сапоги,  ремни, сумка  с  противогазом,  ранец  определенного веса, каска из
сверхпрочной  стали.  Капралы  стояли  возле препятствий,  наблюдали, делали
пометки   в   блокнотах.  В   центре  находились   сержанты,  они   медленно
передвигались  по кругу,  чтобы  держать  в поле зрения  свою роту, ощущение
такое, словно они дергали людей за невидимые нити, однако даже марионетки не
смогли  бы  исполнить все  более слаженно,  чем эти  солдаты  по  команде из
мегафонов. Как бы резко ни звучали отдельные крики, все вместе они сливались
в постоянный гул, приглушенный поднятой с земли пылью и усиленный отраженным
от казарменных стен эхом. Но из этой  мошной мелодии каждый солдат прекрасно
выделял голос своего сержанта, словно  триумфальные фанфары, и реагировал на
него мгновенно и четко.
     -- Встать, марш, марш!
     -- Внимание!
     -- Ложись!
     -- Вперед, марш!
     -- Ползком!
     -- Стой!
     -- Вперед, марш!
     -- Вперед, марш!
     Пятая  рота, рота Абеля, бежала в противогазах,  Таким образом, у Абеля
была  возможность сквозь  круглые  защитные  стекла незаметно  наблюдать  за
Остином, бежавшим слева от него в том же ряду.  Каждую незначительную  паузу
между минутами напряженнейшего внимания он  использовал,  чтоб  бросить этот
взгляд  влево,  жадно отыскивая  признаки  того, что  попытка его  оказалась
удачна и в будущем у него будет товарищ.
     -- Противогазы снять!
     На бегу тянули они резиновые ремни, вытаскивали из  пряжек, протягивали
сквозь петли, стягивали маски с залитых потом лиц, накручивали лицевую часть
на  клапан, потом  засовывали  превратившуюся в неприметный  резиновый рулон
маску в цилиндрическую сумку.
     -- Взводным принять команду!
     Тренировка   с  повышенной  физической  нагрузкой  закончилась.  Ротные
колонны разделились  каждая на  десять  рядов, они вышли со  стадиона  и  по
отдельности  устремились к  казармам.  За ними тянулся  след  грязи и глины,
лужи--все это предстояло убрать во время вечерней уборки.
     От ожидания Абель устал. Остин вел себя как обычно. Либо он был слишком
хитер, чтоб позволить другим что-нибудь заметить, либо Абель просто ошибся.
     С  песней  они  маршировали  со  стадиона, пока резкий  голос  капрала:
"Отставить песню!"--не  заставил их  замолчать.  Теперь  каждый  должен  был
постараться  как можно  быстрее  пройти в  свое помещение, как можно быстрее
раздеться, как можно быстрее...
     Короткая   интермедия   между   окончившимися   и   еще   предстоявшими
упражнениями.
     -- Взвод, стой!
     Они остановились в четырех метрах у ворот.
     -- Разойдись, марш, марш!
     Они бросились к темному прямоугольнику,  и коридор  поглотил их. Капрал
следовал за  ними  неспешно,  но  и не так уж медленно --как бы  то ни было,
целых восемь секунд солдаты оставались вне его наблюдения.
     Абель схватил Остина за руку и тихо, но внятно произнес:
     -- Ты  не должен  глотать  черную  таблетку.  Понял? Черную таблетку не
глотать!
     Остин бросил  на  него быстрый короткий  взгляд. Искорки  в глубине его
глаз вспыхнули. Потом прошипел:
     -- Придержи язык!
     Произнес он это зло и агрессивно,  но Абелю важно  было, что он ответил
ему, все равно каким тоном. И хотя гарантии, что Остин  не донесет  на него,
все еще не было.
     Абель уверен был, что рассчитал  правильно: черная таблетка была виной,
что  они  непрерывно  пребывали  в  сумеречном  состоянии, в тупой  эйфории,
заставлявшей  поверить, что служба--это награда,  приказ--источник  радости,
казарма--дом  родной,  а  майор--бог,   при  этом   они  не  различали   уже
справедливость  и  несправедливость,  способность  к  критике  отсутствовала
полностью, как, впрочем, и  воля, и  способность принимать  решения.  Черный
шарик--химический  препарат,  отравляющий  мозг  или   парализующий  железы,
нарушающий гормональное равновесие или блокирующий нервные  пути. Его тайком
вводят в организм вместе с продуктами  питания. Черный шарик виновен в  том,
что они--солдаты.
     Дневная поверка  прошла как обычно. Остин ничего не сказал. Весь день у
Абеля не было возможности переговорить с ним; теперь он рассчитывал на ночь.
В шестнадцать сорок  пять, при второй выдаче таблеток, он следил,  как Остин
поднес черный шарик ко рту,  но не проглотил его, а только сделал вид, будто
проглотил. Потом украдкой  сунул  в карман. Чуть  менее  опасно, чем  просто
уронить на землю.
     Два часа занятий в  классе прошли, потом еще уборка и мытье  в душевой.
Двадцать часов  двадцать  минут  -- время  укладываться в  койку. В двадцать
тридцать выключают свет. Ровное дыхание некоторых свидетельствовало, что они
уже  спят,  хотя  капрал  еще  не проходил с  последним  обходом.  Абель  не
чувствовал усталости.  Он тихо лежал под кусающимся  серым одеялом и не  мог
дождаться, когда наконец появится капрал пожелать всем "спокойной ночи".
     Капрал не  заставил  себя долго ждать.  Ярко вспыхнул свет, и солдаты в
постелях услышали тяжелые  шаги. Ногой он  пихнул несколько табуреток, потом
отворил шкаф,  вытащил  из-под  кровати сапог.  Проверил  каску  Альберта  и
подушку Абрахамса. Напряженное  ожидание повисло в помещении. Сегодня капрал
не спешил...
     На сей раз под горячую руку  попал Антон. От него потребовали  показать
ноги, под ногтями там осталась грязь.
     -- Встать, грязная свинья!
     Антон   вскочил  с   постели,  вытянулся  по  стойке  "смирно".  Капрал
внимательно разглядывал его.
     -- Наверно, устал, правда? Быстро в койку!
     -- Встать!
     -- Лечь!
     -- Встать!
     -- Лечь!
     --  Ну что?  Не получается? Так я вас научу! Всем встать,  быстро!  Вам
необходимо взбодриться. Все во двор, бегом марш!
     На улице  царила хмурая тьма. Горело лишь несколько фонарей, на большом
расстоянии  друг  от   друга.  Небо  было  черно-серым,  с  легким  оттенком
грязноватой желтизны.
     -- В шеренгу становись, равняйсь!
     В одном  белье, босиком было  холодно, ноги сильно мерзли, они с трудом
заставляли себя стоять спокойно, не дрожать от холода.
     -- В душевую, шагом марш!
     Словно серые призраки, двигались они к длинному бараку, где размещались
душевые, умывальники, краны, шланги и ведра.
     -- Всем под душ, быстро!
     Капрал сам  отвернул кран. Солдаты  стояли под дождиком  тонких водяных
струй. Горячая вода в такое время была, естественно, отключена.
     -- Один за всех и все за одного!
     Вода  лилась  на  коротко  стриженные головы,  текла по лбу,  затылку и
вискам,  проникала  внутрь под  белье, что холодным  компрессом прилипало  к
окоченевшей  спине,  груди,  животу, стекала по  ногам вниз. Ноги давно  уже
стояли в пенящихся лужах.
     -- Запевай!
     Они затянули одну из песен о чести, верности долгу и приказу.
     -- Сменить песню!
     Они затянули, дрожа от холода, другую песню о чести, верности  долгу  и
обязанности выполнять приказ.
     -- Теперь вы чистые?
     -- Так точно, господин капрал!
     -- Разойдись! Быстро по койкам, марш!
     Они бежали  по каменным плитам и сырой  земле,  подстегиваемые  колючим
ветром; из темного коридора, толкаясь и налетая друг на друга, они влетели в
казарму. Повалились  в постели, мокрые, как  были,  натянули до ушей одеяла.
Свет еще горел. Глухо зазвучали шаги капрала.
     -- Среди вас есть  грязная  свинья, не  моющая  как следует копыта. Ему
плевать,  что за это расплачивается весь взвод. Парни!--прорычал капрал.--Вы
сами позаботитесь о том, чтобы подобное не повторилось! Надеюсь,  вы знаете,
что следует предпринять! Спокойной ночи!
     -- Спокойной ночи, господин капрал!
     Дверь  захлопнулась, свет  погас. Мгновение  не было  слышно ни  звука.
Потом  началось  сопенье,  толкотня,  кого-то тащили по  комнате,  раздались
первые удары, пинки ногами, потом донеслись вздохи, стоны и пыхтенье, слабые
вскрики и  хрипы, толпа бушевала, пока злоба не улеглась,  потому что злость
не прошла и не осталось ничего, что могло бы сопротивляться.
     Стало тихо.
     И воцарился ночной покой.

4

     Сами сны были не так приятны, как это парение в полудремоте, между сном
и бодрствованием, пусть даже никаких подробностей он не запоминал. Он открыл
глаза  и тут же зажмурился  -- ярчайшее солнце  ослепило его. Он  попробовал
повернуть  голову, но это не удалось, как и в  прошлый раз.  Последовательно
пытался напрячь  мускулы--результат  был далеко не обнадеживающим. Пальцы на
руках и ногах -- вот все, что повиновалось его воле. И еще глаза.
     Дышал  ли  он?  Этого  он  не ощущал.  Грудная клетка  словно  застила,
окостенела. А между тем удушья не было. И объяснения всему этому тоже.
     Он  пошевелил  пальцами  рук  и  ног,  попробовал  согнуть  их,   потом
выпрямить.  Сначала  это  удавалось  с трудом, миллиметр за миллиметром,  но
постепенно они подчинились ему.
     Он попробовал представить  себя со стороны...  Скорее  всего, он лежал.
Тела он не ощущал вовсе, ноги  были вытянуты. Руки, как ему показалось, тоже
были вытянуты, да еще широко разведены в стороны, словно на кресте.
     Он продолжил упражнения с пальцами, пока кончик указательного на правой
руке не  наткнулся на какое-то препятствие... Он явно до чего-то дотронулся.
С  новыми  усилиями  попробовал он согнуть  и вытянуть  пальцы,  теперь  уже
средний и безымянный тоже до чего-то дотронулись, тоже твердый предмет, чуть
в  стороне от указательного.  И на него можно было  нажать... Раздался тихий
щелчок.
     -- Вы проснулись,--произнес  незнакомый голос.--Вы очень долго спали...
Говорить -- пронзило его мозг... Сможет ли он говорить?
     --  Успокойтесь!  Все  будет в  полном  порядке.--Голос  был нежным,  и
слушать его было приятно. Еще хоть бы несколько слов!
     --  С каждым днем вам будет  становиться лучше. Доктор сейчас  осмотрит
вас.
     Он  находился  в  больнице.  Теперь  понятно. Но почему в больнице?  Он
заболел. Или ранен. Что с ним произошло?
     -- Не  пытайтесь сейчас  говорить! Вскоре речь вернется  сама собой.  А
сейчас говорить не надо. Опустите векив знак того, что вы меня поняли.
     Он на мгновение прикрыл глаза. Он понял.
     -- Вы хорошо себя чувствуете? Вам что-нибудь нужно? Вы ощущаете боли?
     У него не было болей.
     --  Боли не  должны  вас  мучить,--продолжал голос.--Доктор Миер с этим
прекрасно справится.-- И после короткой паузы:--Я медсестра Кристина. Но все
зовут меня Крис. Если  вам что-то понадобится, нажмите снова кнопку. Я здесь
специально для вас.
     На  мгновение  в поле его  зрения появилось лицо. Карие  глаза, чистая,
слегка  загорелая, отливающая  румянцем  кожа,  нежно очерченный рот,  волна
белокурых волос, выбившихся из-под  белой повязки. Лицо исчезло. Снова тихий
щелчок. И тишина... Только тихое гудение приборов, равномерное периодическое
посвистывание баллона.
     Крис.  Она   здесь  специально  для   него.   Вновь   почувствовал   он
удовлетворение собственным состоянием и всем, что его окружает.
     Он  болен. Ну  что  ж, с этим ничего  не  поделаешь.  И потом, он  ведь
поправится. Он этого не хотел, но, если б он знал,  как все будет, он бы сам
стремился  к этому. Теперь он понимал  тех  ребят, что сознательно старались
надышаться радиоактивными аэрозолями или чуть-чуть смазывали кожу  фосфором,
а потом поджигали. Но то, что он  слышал прежде о госпиталях, что видел сам,
не соотносилось с тем, что он переживал в настоящий момент. Добро бы  он был
государственным   деятелем   или   генералом!   Но   он   был   всего   лишь
лейтенантом--лейтенантом резерва-- и никакой особой ценности не представлял.
Когда  каждую  секунду  тысячи разрываются  на  куски,  сжигаются  в  адском
пламени, задыхаются в  ядовитых  испарениях,  жизнь отдельного  человека  не
имеет значения. Произошло, должно быть, что-то невероятное, пока он пребывал
без сознания.  Но  это что-то не  было  плохим  --иначе  бы его,  скромного,
незначительного человека, не окружили столь расточительной заботой.
     Он  подумал о Крис. Всего несколько дружеских слов. Милое, нежное лицо.
Как  приятно,  когда  рядом такое  создание.  У него  было  много  знакомых,
несколько очень  близких  друзей, но никто сейчас не был  ему ближе Крис. Он
попробовал  представить себе,  какая  у нее  фигура, как  она ходит. Желание
вернуть речь  укрепилось  в  нем. Но сейчас он устал, ему  нужно поспать. Он
почувствовал, как наваливается на него  усталость, и, прежде чем провалиться
в сон, он твердо решил вновь научиться говорить...
     Проснувшись, он лежал  какое-то время без сна, осознавая  нынешнее свое
положение  и  вспоминая  события  последних часов.  Он  вспомнил медицинскую
сестру и свое решение вновь научиться  говорить. Надежда вспыхнула еще ярче,
когда  он  сумел  подвигать  языком,  шевельнул губами. Но  из  уст  его  не
вырвалось  ни звука.  Чего-то явно  не  хватало, и он принялся анализировать
процесс  рождения  звука, в обычной  жизни такой простой и естественный.  он
разложил его  на составляющие, чтобы  продумать каждую деталь, и  тут понял,
что не хватает  главного  -- воздуха.  Воздуха,  который  проходил  бы через
голосовые  связки,  вызывал бы  звуковые  колебания  в  гортани. Он  не  мог
вдохнуть  воздух,  не  мог выдохнуть. Он пытался втянуть воздух носом, но  в
легкие он не попадал. Что-то с ним было пока не в порядке.
     Раздумывая   об  этом,  он  продолжал   свои   мысленные   фонетические
упражнения.  Произносил  "а",  и  губы  его  слегка  округлялись,   мысленно
произносил "е", и они растягивались, а язык тянулся вверх, к небу... Сначала
он  прошел гласные,  потом согласные. Если  бы он еще понял, как набирать  в
легкие воздух, как выдыхать  его, он  немедленно заговорил бы. Он не боялся,
плохого с ним ничего случиться не может, иначе  его не определили бы в число
пациентов, которых имеет смысл лечить. Возможно, легкий парез, который скоро
пройдет...
     Упражняясь,  он  осознал,   что   каждому  звуку  соответствует  строго
определенное положение губ и  языка. Похоже на игру,  на некий код.  Но ведь
тогда его можно понять. Конечно, можно. Странно, что он раньше не додумался.
Быстро нащупал он пальцами нужную кнопку.
     -- Что-то беспокоит? -- спросила Крис, и лицо ее склонилось над ним.
     Губы его беззвучно слепили слова: "Вы меня понимаете?"
     Ее глаза смотрели с тревогой.
     -- Не пытайтесь сейчас говорить. Пока это невозможно,-- сказала она.
     Я  не пытаюсь говорить,  нормально говорить, подумал он,  но она должна
понимать меня так... Он попробовал еще раз.
     "Вы меня понимаете?"
     Тревога в  ее глазах вдруг пропала--осталось лишь напряженное внимание,
она с интересом следила за движениями его губ. Потом сказала:
     -- Да, понимаю. Я могу читать по губам.
     От  радости он закрыл  на мгновение  глаза.  И  тут же принялся  сыпать
беззвучными своими вопросами: "Где я? Что со мной?"
     Она поняла сразу.
     --  Я  расскажу все  подробно,--услышал он в ответ.--Но  сейчас следует
набраться терпения. Такое напряжение вам пока не по силам. Даю слово, что со
временем вам все расскажу.
     На мгновение  она запнулась, взгляд ее устремился в сторону, ей  словно
стоило огромных усилий отбросить от себя какую-то мысль.
     -- Вам сейчас прежде всего необходим покой.
     И вновь  навалилась на  него  усталость.  Последним  усилием слепил  он
беззвучные слова: "Побудьте еще со мной, пожалуйста".
     -- Я  буду здесь,--пообещала  она. Лицо исчезло  из поля его зрения, но
это  могло  быть и потому, что сами со бой  у него закрылись глаза.--Я  сяду
здесь,--сказала она.--Я буду рядом, пока вы будете спать.
     Когда  он проснулся,  Крис  не было. Он  не  знал, сколько  проспал, но
чувствовал,  что  сил  у  него  прибавилось.  Самым  большим  желанием  было
немедленно  нажать кнопку,  но он сдержал себя. Вместо этого принялся  вновь
проверять, насколько лучше подчинялось теперь ему тело. Он мог уже нормально
шевелить пальцами  рук и ног, и появилось еще  нечто  новое: шейные  мускулы
слегка дрогнули, когда он попробовал их напрячь. Если мускулы эти начнут ему
повиноваться, можно будет лучше разглядеть помещение.  Он ведь даже не знал,
откуда падает свет,  из  окна или от лампы. После  того как он несколько раз
безуспешно попытался приподнять голову, ему неожиданно удалось нечто иное, о
чем он даже не  подумал:  он повернул  голову вбок. Сначала в  одну сторону,
влево--здесь  стояли  прямоугольные  и  цилиндрические   приборы,  а  может,
емкости,  от них тянулись  к  нему  трубочки, провода  и  шланги. Он  не мог
видеть,  куда они  подключаются: для этого  угол его зрения был слишком мал.
Через несколько  минут он  повернул голову  в другую сторону, вправо. Взгляд
его упал  на своего  рода распределительный пульт,  стоявший по  отношению к
нему наискосок: на пульте были всевозможные датчики со шкалами, на некоторых
плясали стрелки,  на  электронном  табло  сменяли  друг  друга  цифры,  одни
менялись  медленно,  другие  стремительно  быстро,  на  небольших   округлых
светящихся   экранах   вздымались  и  падали,  подобно  набежавшим   волнам,
синусоиды. И оттуда тянулись к нему какие-то провода.
     Послышался негромкий шорох--в глубине комнаты отворилась дверь.
     Вошла Крис, он мог видеть ее почти целиком; только ноги ниже колен были
пока   недоступны   его   взгляду.  Облик   ее   вполне  соответствовал  его
представлениям-- это была свежая, подвижная, прекрасно сложенная девушка, не
красавица, зато в точности отвечающая идеальному образу сестры.
     -- Вы уже можете улыбаться,-- сказала  она.  Потом осторожно  взяла его
голову двумя руками и вернула в прежнее положение.
     -- Нужно быстро приготовиться, сейчас подойдет шеф.
     Крис  хлопотала вокруг него, и  он  не  мог понять, что она делает.  Он
слишком устал, чтоб попытаться еще раз повернуть  голову. Он видел  лишь то,
что  случайно  попадало  в  круг  его зрения: руки  девушки  брали  какие-то
пробирки, большой, пропитанный  чем-то  ватный  тампон зажал пинцет, капли с
него падали  в  лоточек, мелькающие проворные  руки  облачились в  резиновые
перчатки, из  одной  трубочки выполз  небольшой кусочек пасты, шпатель начал
раст