ирать его на вогнутой поверхности. Потом какое-то время вообще ничего не
было видно,  только ноги его время от времени  ощущали легкие прикосновения.
Что-то тихо позвякивало.
     Если бы у него было зеркало. Интересно, какое у него сейчас лицо? И что
с  его телом? Неужели он  изуродован сильнее, чем  допускается  положением о
медицинской   помощи?  В   последние   дни  войны,   когда   число   раненых
катастрофически  росло, она  сводилась,  как правило, к  категории "Д",  что
означало  "помощь   имеющимися   в   наличии  военно-полевыми   медицинскими
средствами". Но при легком ранении он давно бы уже был на ногах...
     Взгляд его упал на металлические предметы  вверху в потолке, отражавшие
движения суетившейся  медсестры,  и он сразу ухватился  за  открывшуюся  ему
новую возможность. Это было зеркало, пусть кривое, искажающее,  но  все-таки
зеркало,  дающее представление  о том, что  находится внизу. Он выбрал самую
большую  гладкую  полированную  металлическую  поверхность--это  было  нечто
похожее  на  ручку  или  рычаг посреди круглого  предмета прямо  у  него над
головой.  Предмет он  принял за  лампу.  С трудом стал расшифровывать  пятна
света и тьмы, из которых складывался серебристый блеск, пытаясь понять,  где
же  окружающие его  приборы,  где  комната  и  где  он  сам.  Отражение было
крошечным,  мизерным и  к тому же сильно искаженным. Единственное, что сумел
он выделить  и различить,  были голова  и руки. Руки действительно  вытянуты
были в  стороны,  как он и ощущал.  Остальное  тело  упрятано  под  странным
стеклянным куполом, из которого выползало множество проводов и  сосудов, они
тянулись к  аппарату  слева. Что было под стеклянным куполом,  разглядеть не
удалось,  купол  находился в тени. Что  со  мной, хотел спросить  он, но  не
выдавил  ни звука. Он не мог говорить -- только  сейчас он вспомнил это.  Он
попытался  беззвучно проартикулировать слова: "Что со  мной?" Но девушка  не
слышала его немых вопросов. "Что со мной?"
     Вновь  и  вновь безуспешно  изображал он эти  звуки.  Собрав  все силы,
рывком  повернул  голову вправо... Но сестра хлопотала где-то в ногах, он не
видел ее, а она его. Прямо перед ним светился один из экранов пульта, острые
кривые   стремительно  взметались  вверх,  словно   на  датчике  работающего
ракетного двигателя, секунду  они пребывали  в неподвижности, потом отгорали
ядовитым зеленым пламенем. Он закрыл глаза.
     -- Сестра, пациент беспокоится! -- произнес мужской голос.
     С трудом разомкнув веки, он увидел прямо перед собой парящую  в воздухе
руку, указывающую  перстом  на  экран  со стремительно  вздымающимися  вверх
кривыми.
     В ответ раздался голос Крис:
     -- У него все нормально, господин главный врач.
     Теперь он мог разглядеть мужчину. На нем был белый  медицинский  халат.
Он  был высокого роста, с хорошей выправкой. Лицо строгое и уже не  молодое,
но  выражение  явно доброжелательное. Склонившись,  он принялся разглядывать
пациента.
     -- Вы выглядите отлично,  Фил Абельсен,--сказал он.-- Не  беспокойтесь,
мы вас подштопаем. Как чувствуете себя, мой мальчик?--Повернувшись к сестре,
он спросил:--Он уже реагирует на слова?
     -- Он делал даже движения губами, я могла их прочесть.
     Рука доктора Миера появилась перед правым глазом Фила  и раздвинула ему
веки. Вспышка карманного фонарика ослепила его, но пальцы врача не позволили
зажмуриться.
     --   Реакция   зрачка  значительно  улучшилась,--заметил   врач.--Можно
постепенно снимать тетралин.
     Он вновь повернулся к пульту.
     --  Все идет прекрасно,  мой мальчик,--сказал  он.--Но  с вами пришлось
здорово потрудиться. Посмотрели бы, что это было, когда я вас подобрал.
     --  Господин главный врач,--сказала  сестра.-- Я еще ничего не говорила
пациенту. У него может быть шок...
     -- Не будьте столь трепетны,  дева,--сказал врач, скользнув по  девушке
каким-то  особо бесцеремонным  взглядом, так  что в  душе Фила мгновенно все
возмути лось.-- Вас разодрало  как быка  на бойне,--продолжил врач.--Осколок
угодил прямехонько  в грудь. От нее, прямо  скажем,  немного осталось, разве
что голова кое-как болталась на позвоночнике. Я уже  многим удачно подштопал
шкуру, но вы  --мой  шедевр.  Сердце сгинуло--его просто не было,  легкие  в
клочья, не говоря уже о пищеводе, диафрагме,  желудке и других небесполезных
вещах. Тяжелейшая потеря крови, выжат как лимон. Что хоть чуть-чуть  уцелело
из кожи, в клочьях, в нарывах, обожжено, обморожено--смотря  какое место. Но
не  бойтесь.  Я  вытащил  вас.  Вы  давно  вне  опасности.  А  что пока  еще
беспокоит--плевое дело. Вы мне верите? Вы поняли?
     Фил кивнул.
     -- Ну  и хорошо,--сказал  главный врач.--  Постепенно  я приведу вас  в
полный порядок. Хотите взглянуть на тело?
     Не дожидаясь  ответа, он  приподнял левой рукой голову пациента, правая
сопровождала объяснения. В глубине комнаты Фил  увидел  девушку. Перед  ним,
надо всем его  телом  лежал стеклянный купол. Он накрывал своего рода ванну,
наполненную слегка мутноватой жидкостью. В жидкости плавал он сам--его тело.
     --  Все  важные  артерии  мы  подсоединили  к   искусственному  сердцу.
Взгляните--вот оно, этот насос.-- Врач показал на поршень, что в равномерном
ритме  двигался  вверх-вниз.--Функцию  легких также выполняет  электрическое
устройство. Вон эта штука,  похожая на воздушный  шар или мехи.  Малый  круг
кровообращения, от правого желудочка  в легкие, а оттуда в левое предсердие,
свершается,  естественно,  вне  организма. Все,  что  вы  видите  здесь,--он
показал на пульт с правой стороны от Фила и на многочисленные сосуды с левой
стороны,--все  это  принадлежит  сейчас  вам,  это  часть  вашего  тела.   И
функционирует,  кстати,   лучше,  чем   органические   материалы.--Он   тихо
рассмеялся  и продолжил:--Я мог бы оставить  вас висеть на этом  приборе всю
жизнь. Но я прекрасно понимаю, что подобная перспектива не обнадеживает. Вам
нечего   тревожиться.   Консервированных   органов   достаточно.   Об   этом
позаботилась война. В ближайшие дни я поставлю вам полное оснащение. Сильное
сердце, возможно,  лучше даже, чем прежнее.  Отличные легкие.  Сегодня я как
раз отобрал  их, они  уже  разморожены  и  лежат в питательном растворе. Час
назад я проверил, как бьется сердце. Это впечатляет... Месяцы, а может быть,
и годы было оно  мертво, и вот подключается ток, дается импульс, и оно снова
живет.
     Он опустил  голову больного. Фил  закрыл глаза. --  Вы сильный мужчина,
Абельсен,  и  должны  уметь   выносить  удары  судьбы,--сказал  врач.--Я  за
честность, за  правду. Вот почему я ничего от вас не скрыл. Сегодняшний врач
кажется   порой  пациенту  инженером.   Свято   верящий   в   прогресс,   он
экспериментирует  с человеческим  материалом, и лишь  собственное  тщеславие
побуждает  его  с   помощью  различных  трюков  поддерживать   существование
тяжелобольных  и нежизнеспособных людей,  независимо  от того, достойно  это
существование человека  или  нет.  Я  не  таков. Для  меня  важен человек  в
естественной  своей  форме и  с  полной  свободой действий. Для  меня  важно
сохранять высшее  и наиболее  ценное  в  человеческом  роде.  Я  говорю  вам
абсолютно открыто: я не лечил бы вас, если б не был  уверен, что восстановлю
полностью.
     Рука  его  лежала  на каком-то регуляторе, слегка  поворачивая его,  он
наблюдал за показаниями стрелки.
     -- Я позаботился, чтобы вы себя хорошо чувствовали. Мы располагаем ныне
химическими  средствами,   позволяющими  почти  полностью  управлять  любыми
чувственными  впечатлениями, неважно,  физические они или эмоциональные. Вам
нечего  бояться,  вы  не испытаете ни страха,  ни боли. Обещаю вам вновь: вы
станете полноценным членом человеческого общества.

5

     Абель не знал точно,  сколько времени прошло, но  продолжалось  все это
долго. Он надеялся, что ночную  тревогу на сей раз объявят не слишком скоро.
Он  лежал  на  самом  верху  трехъярусной  кровати, снизу  его  трудно будет
разглядеть, даже если внезапно вспыхнет  свет. Не рекомендовалось вставать с
постели  без неотложной  причины,  ворочаться,  тем  не  менее  он  принялся
отодвигать от стенки  матрац, матрац из стекловолокна, в обшивке которого он
во время мертвого часа  проделал  дыру и где теперь лежали  спрятанные части
пистолета.  Он  отодвигал матрац  и  сдавливал,  пока не  образовался  валик
посередине и щель  вдоль  стены,  позволяющая  видеть нижний ярус. Там лежал
Остин.
     Осторожными   движениями,   замирая   и   прислушиваясь,   он  медленно
придвигался  к стенке,  пока ухо  его не прижалось к щели. Какое-то время он
слушал. Его широко  раскрытые глаза  зорко  вглядывались  в пустоту.  Вокруг
лежала лишенная очертаний ночная тьма, свет подобно холодной  дымке струился
из  окон,  густые  тени,  словно полог,  укрывали  койки.  Размытые  контуры
распластанных, свернувшихся в комок тел угадывались под одеялами.  Ритмичные
вдохи и выдохи чередовались с механической размеренностью и напоминали ровно
работающий  насос, и Остин тоже дышал спокойно,  но через какое-то  время он
повернулся на другой бок, потом принял прежнее положение.
     --  Эй,  Остин!--прошептал  Абель через  щель вниз.--Остин, ты  слышишь
меня?
     Вдохи и выдохи поутихли... потом прекратились совсем.
     -- Остин, ответь что-нибудь!
     Абель услышал тихий шорох, потом неожиданно и  ужасно громко  прозвучал
голос Остина:
     -- Чего тебе?
     Остин приподнялся, и теперь голова его находилась прямо под щелью.
     Абель вздрогнул и осторожно огляделся. Только потом ответил:
     -- Мне надо поговорить с тобой!
     -- Оставь меня в покое.
     Внизу скрипнула койка. Зашуршало одеяло. Абель сказал:
     -- Не строй из себя  дурака! Если сейчас в  твоей башке есть хоть искра
разума, этим ты обязан мне. Слышишь? Только у нас двоих  ясные головы в этом
бараньем стойле. И нужно держаться вместе! -- Он помолчал несколько  секунд.
Внизу  было тихо. Он снова  зашептал во  тьму: --Слушай внимательно. У  меня
есть план. Это совсем не просто, но возможно.  Понимаешь? Это  возможно!  Он
должен умереть! И если ты...
     Со средней  койки донесся глухой звук. Остин быстро выпрямился. Его рот
вновь был у отверстия.
     -- Кто должен умереть?
     -- Майор, конечно.  Кто же еще? -- Абель представить не мог, что же тут
непонятного.-- Майор --это ведь очевидно!
     -- Ты свихнулся,--сказал Остин.
     --  Послушай!--сказал  Абель.  --Все  получится.   Поверь  мне.  Я  все
продумал. Я убью его из пистолета. И уже знаю, как его добыть: нужно стащить
одну часть за другой. А из них собрать новый пистолет.
     -- Ты сошел с ума!
     -- Тсс!
     На  соседней постели  один из спящих со стоном  перевернулся  на другой
бок. Абель и Остин застыли... Через какое-то  время  оттуда  донесся громкий
храп.
     -- Все продумано,--шептал Абель.-- Не сорвется. А патроны я  добуду  во
время учений на стрельбище.
     -- Почему ты хочешь его убить?
     -- Почему?--медленно повторил Абель. Почему?  Странный вопрос.  Это  же
было очевидно, а он спрашивает -- почему!
     -- Майор должен умереть, и я убью его,--не выразительно повторил он.
     -- Парень,  ты все ставишь на карту,--сказал Остин.-- Какое нам дело до
майора. Подохнет он или будет жить--мне от этого ни жарко, ни холодно.
     -- Что я ставлю на карту?--спросил Абель.
     -- Свободу. Что же еще? Как ты собираешься смыться, если устроишь здесь
театр?
     --  Смыться?  Я не  собираюсь смываться. Я хочу убить майора. Я  должен
убить майора. И я убью его.
     -- А потом?
     Вопрос застиг Абеля  врасплох.  Что  потом?  Этого вопроса  он  себе не
задавал. Этот вопрос еще впереди.
     -- Послушай,-- сказал он,--Ты можешь делать, что хочешь. Я тебе помогу.
Но  сначала   помоги   ты  мне.--Мысли  его  вновь  вернулись  в  наезженную
колею,--Будь внимателен: несколько деталей я смогу раздобыть, и никто ничего
не заметит. А потом мы должны будем... Ночью...
     --  Пустые фантазии,-- перебил его Остин.-- Делай со  своим пистолетом,
что  хочешь, но без меня.  Я хочу вырваться отсюда. Вот единственное, чего я
хочу. Вырваться. Понимаешь?
     -- А что тебе надо там. снаружи?--спросил Абель.
     -- Снаружи, парень,  ну... Глупый  вопрос. Ну,  там... Теперь  запнулся
Остин.
     -- Что там снаружи, Остин?
     Остин сделал новую попытку.
     --  Снаружи--там  нет казармы, нет учебного плаца,  нет командиров. Нет
формы... Он вновь замолчал.
     -- Ну, а что там есть?--настаивал Абель.
     -- Все просто; нормальный мир, нормальная жизнь... Словом, свобода.
     --  Пустая болтовня,--прошептал  Абель. В сознании его вспыхнул  слабый
свет, но он угас, не вызвав воспоминаний.
     -- А  как ты  думаешь... Что там снаружи?--спросил Остин. И чуть громче
добавил:--Должно же там быть хоть что-то!
     -- Тише,--прошипел Абель. Рука, на  которую он опирался, онемела,  и он
осторожно  сменил  позу.--А  почему  что-то  должно  быть  снаружи?--спросил
он.--Мне кажется,  снаружи ничего нет! Мир  ограничен. Для  каждого человека
мир ограничен. Существует предел, за который он выйти не  может. Мы не можем
выйти за пределы  казармы.  Вот  и  все. А  цели  нужно  искать  в  пределах
собственного мира. Я так и делаю. Майор...
     Остин встал на колени и прижал рот к краю матраца.
     -- То, что  ты сейчас говоришь... это ведь у  тебя не от  сюда!  Это из
какого-то  другого мира.  Абель, попробуй вспомнить... Что было  прежде?  До
казармы?
     И вновь  вспыхнул в сознании Абеля свет.  Картины сменяли друг  друга и
исчезали, а  он не успевал их ухватить. Он напряг всю свою волю, не понимая,
что это работает внутри, вызволяя картины, запрятанные в глубинах памяти. На
лбу у него выступил пот.
     --  Что-то...   да...  возможно,  было.--Он  говорил  беззвучно,  почти
неслышно.--Но не за стенами казармы. Быть может, в прошлом?--Он  взял себя в
руки.--Теперь-то какой  в  этом смысл? В любом  случае  другое  недостижимо.
Останься здесь и помоги мне убить майора.
     Тогда все будет хорошо. Вот увидишь!
     --  Абель,--донеслось из отверстия  у  стены,--Абель, я знаю,  что  там
снаружи--ангелы. Снаружи должны быть ангелы!
     Внутри  у  Абеля  что-то  сжалось.  Одна  струна внесла  диссонанс.  От
товарища его отделяла пропасть. Остин уже был однажды у них  -- у ангелов. А
он,  Абель,  не был.  Каждые четыре недели  после  медицинского обследования
отбирали четырех солдат. В  один из вечеров их  забирали, и они возвращались
только к утру. Никто не знал, какие  критерии определяли выбор.  Это не была
награда, ибо наград у них не существовало. Высшей наградой являлось сознание
исполненного долга. Это  не  было и  наказание, которое  иногда  оказывалось
обоснованным,   иногда   нет.   Это   была  сама   неопределенность:   нечто
иррациональное, счастье, томление, надежда.
     Абель еще ни разу не  видел ангела.  Но избранные рассказывали о них: о
белой  коже и  мягких  губах,  о чувстве  защищенности,  материнском  тепле,
ощущении дома. О мягком, все скрывающем шлейфе волос.
     Внезапно и резко прозвучала сирена. Зажегся тусклый  белый свет. Одеяла
полетели  в  сторону.  Солдаты  в  бело-сером  нижнем  белье  выскакивали из
постелей, распахнулась дверь...
     И в этой поднявшейся суете Остин сказал:
     -- Делай что хочешь, а я хочу вырваться отсюда!
     Верхний ярус кровати давал Абелю особое преимущество --свет ламп  падал
сюда  косо,  и  увидеть  его  снизу  было  трудно. Так  что  хватило времени
поправить  матрац,  прежде  чем спрыгнуть вниз--как раз в тот  момент, когда
капрал распахнул дверь.
     -- Внимание!
     Он стоял вместе с другими, повернувшись к командиру лицом, ноги вместе,
руки  по  швам.  Внизу у запястья, там,  где застегивались манжеты формы, он
ощущал  приятный  холодок  металла--  зажигательное   устройство  пистолета,
которое  он  пристроил  к  пуговице.  Ощущение  было  жутким  и   сладостным
одновременно.  Искра  вытолкнет смертельную  пулю из  ствола,  загонит  ее в
массивное тело майора.
     -- Тревога! Надеть походную выкладку. Через минуту всем быть  в окопах.
Разойдись!
     Они лихорадочно натянули одежду, зашнуровали сапоги, подвязали ремни.
     -- Быстрее, ленивые собаки!
     Они впряглись в ремни ранцев, надели каски на гладко выбритые затылки,
     -- Быстрее, вперед!
     Стоя  в  дверях, капрал разглядывал  пробегавших  мимо.  Последнего  он
задержал. Это был Абель.
     -- Доложите во время дневной поверки!
     -- Слушаюсь, господин капрал!
     Мгновение  они разглядывали  друг  друга  в  упор,  потом Абель опустил
глаза. Капрал отпустил его, и он помчался догонять остальных.
     Небо затянуто  было серой  дымкой, сквозь которую пробивался рассеянный
свет.  Сильный ветер  не мог разогнать холодный  влажный  туман.  На  касках
солдат, как муравьи разбежавшихся по позициям, мерцали нанесенные светящейся
краской личные номера.  Учебный  плац, вдоль  и  поперек изрезанный окопами,
превратился  в   истоптанную,   перемешанную  ногами  глиняную  топь.  Через
несколько секунд  столпотворение  кончилось; на  поле осталось  лишь  десять
темных фигур, сержанты. Чуть в  стороне  неподвижно возвышалась одиннадцатая
темная фигура-- майор.
     -- В атаку! Из окопов! Вперед!
     Они выкарабкались из окопов, бросились вперед.
     -- Штурмовики на бреющем с юга!
     Они рухнули на землю, прямо в сырую  глину, втянули головы и замерли на
несколько секунд, готовые к следующему броску...
     -- Встать, бегом марш!
     Глина липла к сапогам, к одежде, подошвы с трудом отрывались от земли.
     -- По окопам, марш!
     Они  скользили,  спотыкались, скатывались  в  глубокие,  в человеческий
рост, окопы, по дну которых струилась вода.
     -- В атаку! Вперед! Марш!
     Окопы были  шириной примерно в  полметра, черные провалы на  коричневом
глинистом  поле,  перепаханном ногами тяжело бегущих солдат.  Абелю  знакома
была картина;  не стоило и выглядывать из окопа,  где  он остался лежать. Он
распластался на дне, прямо в потоке лениво текущей воды.
     -- Лечь! Окопаться!
     Его товарищи наверху  раскрыли складные саперные лопатки, зафиксировали
их  в  наиболее  подходящем положении.  Лежа  разрывали  они лопатами мягкую
землю, отбрасывали в стороны слипшиеся комья, использовали любое углубление,
зарываясь вглубь словно какие-нибудь земляные насекомые--их уже  и  отличить
нельзя было  от земли,  ведь вся  одежда облеплена была сырой глиной, словно
панцирем.
     Абель  тоже  рыл  землю.  Он  наслаждался  неведомым  прежде  ощущением
самостоятельного действия, пусть внешне и согласного с приказом.  В  боковой
стене окопа в двух метрах влево от поворота, на высоте примерно полуметра он
вырыл узкое прямоугольное отверстие сантиметров на тридцать вглубь. Поспешно
закатав рукав куртки, он расстегнул пуговицу на рукаве белья.
     -- Встать! Вперед! Вперед!
     Они сейчас побегут! Абель выхватил из рукава зажигательное  устройство.
В пластиковом  пакете,  который он утаил  во время раздачи  таблеток, оно не
отсыреет. Он завязал пакет ниткой, выдранной из тряпки для чистки оружия.
     -- Всем назад! Быстрее! Быстрее!
     Он  аккуратно засунул пакетик в отверстие, вытащил наружу кончик нитки,
сантиметра примерно на три. Потом залепил отверстие глиной.
     -- Занять окопы! Живее! Живее!
     Абель  утрамбовал  глину  вокруг  отверстия.  Быстро  огляделся. Первые
солдаты уже прыгали  сверху в окоп-- черные силуэты на фоне  желтовато-серой
небесной дымки. Абель застегнул пуговицы, опустил рукав куртки. Его товарищи
сидели вокруг скрючившись, тяжело дыша, втянув головы в плечи.
     Никто в его сторону не смотрел.
     Никто ничего не заметил.
     -- Всем укрыться в окопах!
     Медленно, тяжело вваливались в окопы остальные.
     -- В атаку! Всем из окопов! Вперед! Вперед!
     Абель бегал  и прыгал вместе с  другими около  часа,  д