это должен  быть
кто-то, кто знает меня, знает, что я не сумасшедший. Я, кроме тебя, никого
не знаю; это должен быть ты, Бен, ты должен...
   - Хорошо, хорошо, - успокаивая произнесен. - Я  сделаю  все,  все,  что
смогу. Если только ты этого хочешь, я через час передам весь твой  рассказ
своему полковнику. Я пойду и разбужу его, он живет тут, в  Джорджтауне.  Я
расскажу ему все, что услышал от тебя, как я это понял. От себя я  доложу,
что хорошо тебя знаю как нормального, разумного и лояльного  гражданина  и
что я лично уверен, что ты говоришь правду, что я верю тебе. Но  больше  я
ничего не смогу сделать, Майлз, даже если в полдень наступит конец света.
   Бен замолчал на минуту,  и  мне  были  слышны  электрические  трески  в
проводах, протянувшихся между нами. Потом он тихо добавил:
   - Но, Майлз, из этого ничего не выйдет. Как ты думаешь,  что  он  будет
делать, выслушав меня? Мягко говоря, у него не очень богатая фантазия.  Он
не из тех, кто любит высовываться - ты понимаешь, что я имею  в  виду.  Он
хочет получить еще одну звезду перед отставкой. Он  очень  чувствителен  к
своему послужному списку. С  самого  училища  у  него  репутация  человека
серьезного,  разумного,  практичного.  Звезд  с  неба   не   хватает,   но
уравновешен - такой уж у него характер; ты таких знаешь. - Бен вздохнул. -
Майлз, я не представляю себе, чтобы мой полковник пошел к генералу с таким
докладом. Да он не доверит мне даже наливать  ему  чернила  в  чернильницу
после этого рассказа.
   - Понятно, - произнес я уныло.
   - Майлз, я сделаю  это,  если  ты  хочешь!  Но  даже  если  невероятное
произойдет, если полковник пойдет к бригадному генералу, а тот - дальше, к
генерал-майору, который пойдет еще выше, к трем или четырем  звездам,  что
они, черт возьми, будут делать? К тому времени это  уже  будет  запутанный
рассказ  из  четвертых  или  пятых  уст,  который  принес  какой-то  дурак
подполковник, о котором они никогда и не слышали. А тот, в  свою  очередь,
услышал его по телефону от какого-то прибитого  приятеля  -  штатского!  -
откуда-то из Калифорнии. Ты видишь? Сам ты можешь представить,  чтобы  это
дошло до уровня, на котором действительно можно было бы что-то сделать,  а
потом чтобы кто-то и впрямь это сделал? Господи, ты же знаешь,  что  такое
армия!
   Усталым и побежденным голосом я сказал:
   - Да. - Потом я вздохнул и добавил: - Да, я вижу, Бен. Ты прав.
   - Я сделаю это, к чертям мой послужной список - это не так важно - если
ты видишь хоть крохотный шанс! Потому что  я  верю  тебе.  Я  не  исключаю
возможности, что  тебя  обманывают  с  какой-то  целью,  но  скорее  всего
происходит что-то такое, чем надо бы заняться. Так что если  ты  считаешь,
что я должен...
   - Нет, - сказал я, на сей раз твердо и решительно.  -  Нет,  забудь  об
этом. Я и сам должен был бы  это  понять,  если  бы  немного  подумал.  Ты
абсолютно прав - все будет напрасно. Нет  смысла  портить  твой  послужной
список, если это не принесет никакой пользы.
   Мы еще немного поговорили. Бен пытался  что-то  придумать  и  предложил
обратиться в прессу. Однако я ответил, что газеты  из  всей  этой  истории
сделают  очередную  сенсацию  насчет  летающих   тарелок,   остроумную   и
никчемную. Тогда он предложил ФБР. Я сказал, что подумаю, пообещал держать
его а курсе, и мы распрощались.
   Через минуту Джек поднялся по лестнице.
   - Ну, что? - спросил он. Я только пожал плечами, говорить было  нечего.
Тогда Джек добавил:
   - Может, попробуем ФБР?
   Мне было все равно, и я только кивнул на телефон:
   - Вот, попробуй, если хочешь.
   Джек взял телефонный справочник Сан-Франциско  и  через  минуту  набрал
номер. Я наблюдал: КЛ2-2155. Джек держал трубку на некотором расстоянии от
уха, чтобы я тоже мог слушать. Когда  гудки  прекратились,  мужской  голос
произнес: "Ал...", и связь  оборвалась,  пошел  непрерывный  сигнал.  Джек
снова очень старательно  набрал  номер.  Не  успел  он  это  сделать,  как
подключилась телефонистка:
   - Простите, какой номер вы набираете?
   Джек ответил, и она добавила:
   - Подождите, пожалуйста.
   В трубке зазвучал сигнал вызова - гудок, пауза, снова гудок - раз шесть
подряд.
   - Абонент не отвечает, - произнесла она наконец механическим  служебным
голосом.
   Джек некоторое время молча смотрел на телефон, потом поднес  трубку  ко
рту.
   - О'кей, - мягко сказал он. - Извините. - Он взглянул на  меня  и  тихо
добавил: - Они не позволят нам связаться ни с кем, Майлз. Там кто-то  был,
мы слышали его ответ, но они больше не дадут нам  туда  позвонить.  Майлз,
они уже на телефонной станции и Бог знает где еще.
   Я кивнул.
   - Похоже на то, - произнес я. И  вдруг  половодье  ужаса  охватило  нас
обоих.



11

   Нам казалось, что мы ведем себя обдуманно; на самом деле мы действовали
под влиянием дикого, неудержимого, могущественного инстинкта. Мы разбудили
девушек; жмурясь от яркого света, они обеспокоенно расспрашивали нас,  но,
не получая ответа и заметив выражение наших лиц, сами  заразились  той  же
паникой. Мы бестолково заметались по дому, хватая одежду;  Джек  сунул  за
пояс громадный нож для разделки мяса, я собрал все  деньги  до  последнего
цента, а полуодетую Теодору мы нашли на кухне, где она запихивала консервы
в картонную коробку от сигарет; не знаю, понимала ли она, что делает.
   Мы беспрерывно наталкивались друг на друга в коридорах, на лестницах  и
выбегая из комнат; наверное, это напоминало старинную  немую  кинокомедию,
вот только здесь ничего смешного не было. Мы в ужасе бежали из этого дома,
из этого города, внезапно утратив способность к  сопротивлению,  не  зная,
что делать, как бороться  и  главное  -  против  чего.  Что-то  невыразимо
страшное, но вполне реальное угрожало нам в такой степени, что мы не  были
способны ни понять опасность, ни противиться ей - только бежать.
   Мы забились в машину Джека - Теодора в туфлях на босу ногу. Его  "форд"
стоял  на  темной,  молчаливой  улице  чуть  в  стороне  от  фонаря,   вне
колышущегося круга света. Мы побросали свои бесформенные  кучи  одежды  на
заднее сиденье. Взревел двигатель, Джек рванул с места, завизжали шины,  и
мы стремглав понеслись вперед, ни о чем не думая,  спасаясь  бегством.  Мы
немного пришли в себя только на федеральном шоссе  N_101,  за  одиннадцать
миль от Санта-Миры.
   Лишь  тогда,  на  почти  пустой  автостраде,  я  ощутил,  что  ко   мне
возвращается  способность  трезво  мыслить.  Удачное,   быстрое   бегство,
возрастающее расстояние - это само по себе действует успокаивающе,  словно
противоядие от страха, и я с улыбкой повернулся к  Бекки,  которая  сидела
рядом со мной на заднем сиденье. Тут я увидел, что она  спит;  лицо  ее  в
свете фар встречной машины выглядело бледным и измученным, и  страх  снова
охватил меня сильнее, чем когда-либо, словно взрывом заполнив мой мозг.
   Я потряс Джека за плечо, заорал, чтобы он остановился, и мы  съехали  с
темного шоссе на грязь и гравий узкой обочины. Заскрежетали тормоза. Джек,
перегнувшись через Теодору, ударил  кулаком  по  отделению  для  перчаток,
крышка откинулась, он что-то нащупал внутри, потом выскочил  из  машины  с
перекошенным лицом. Нагнувшись, я вытащил  ключи  зажигания  из  приборной
доски и побежал за Джеком к багажнику. Джек мчался  дальше  вдоль  грязной
обочины, и я уже раскрыл было рот, чтобы закричать, но  он  остановился  и
опустился на колено, и тогда я сообразил, что он будет делать.
   Когда-то, когда Джек менял колесо, его машине помяли  крыло,  и  теперь
он, останавливаясь на обочине дороги, прежде всего выставляет  светильник.
Вот и сейчас лампа зашипела  у  него  в  руках,  потом  загорелась  дымным
розовым пламенем, и Джек с размаху вонзил ее в  землю.  Я  сунул  один  из
ключей в замок багажника и принялся отчаянно его крутить.
   Джек мигом выхватил у меня ключи, нашел нужный, вставил его, повернул и
откинул  крышку  багажника.  Тут-то  они  и  были,   освещенные   мигающим
красноватым  пламенем:  две  громадные  коробочки,  которые  кое-где   уже
потрескались. Я схватил их обеими руками и  швырнул  на  землю.  Они  были
невесомы, как детские шарики, шероховатые и  сухие  на  ощупь.  От  одного
ощущения их у себя в руках я совсем потерял власть над  собой  и  принялся
топтать их, дробить и  давить  ногами,  не  слыша  даже  своего  хриплого,
бессознательного  вопля:  "Ах-ха!  Ах-ха!"  -   крика   ужаса,   животного
отвращения и злости. Ветер раздувал пламя, пока оно не начало  разлетаться
во все стороны, и на дороге, прямо перед собой я увидел  огромную  тень  -
свою собственную, которая корчилась и извивалась в диком, безумном  танце,
увидел всю эту кошмарную сцену, которую заливал кровавый  свет  мерцающего
огонька; видимо, я тогда чуть не сошел с ума.
   Джек изо всей силы дернул  меня  за  руку,  оттащил  в  сторону,  и  мы
вернулись к багажнику. Джек вынул запасную канистру бензина.  Он  открутил
пробку и прямо на обочине облил эти две огромные невесомые кучи; они сразу
же превратились в какую-то  плесенеобразную  мешанину.  Потом  я  выдернул
светильник из почвы и, швырнув его в эту  желеподобную  массу,  побежал  к
дверям машины.
   Когда "форд", подскакивая, выскочил на трассу, я оглянулся: пламя вдруг
подскочило метра на два вверх, оранжево-розовый свет озарил все вокруг,  и
видно было, как извивался и отплывал в сторону густой  жирный  дым.  Когда
Джек переключил на третью скорость, я заметил, как пламя  быстро  опало  и
превратилось в несколько маленьких, красно-голубых  мерцающих  язычков,  а
дым снова сделался кроваво-красным. Вдруг язычки исчезли  -  то  ли  стали
невидимы, то ли погасли, не знаю.
   Теперь я уже ничего не говорил и не думал, как и все мы;  нас  покинули
всякие мысли, ощущения или эмоции. Я просто сидел, держа Бекки за  руку  и
наблюдая, как дорога делает повороты, спускается с пригорков и поднимается
на них, а Бекки молча и неподвижно сидела рядом.
   Прошел  час,  а  может,  и   больше.   Впереди   засветился   холодный,
негостеприимный неоновый знак: "Есть свободные места", и мы остановились у
мотеля "Ранчо-Как-его-там". Джек вышел и, когда я открывал  дверцу,  Бекки
нагнулась и прошептала:
   - Не заказывай мне отдельную комнату, Майлз; я слишком напугана.  Я  не
могу сейчас оставаться одна, не могу. Майлз, умоляю, мне так страшно.
   Я кивнул - ничего другого не оставалось делать - и вылез из машины.  Мы
разбудили хозяйку, вечно усталую и раздраженную женщину среднего  возраста
в халате и тапочках, которая давно уже перестала  удивляться,  отчего  это
люди будят ее посреди ночи. Не обменявшись с нами  и  пятью  словами,  она
предоставила нам два двухкомнатных номера, получила деньги, выдала ключи и
дала заполнить регистрационные карточки. Не размышляя,  я  написал  первое
пришедшее в голову имя и устыдился; потом заметил, что Джек делает  то  же
самое, и понял, почему. Это было, конечно, по-детски, но нам именно  тогда
казалось   чрезвычайно   важным   сделаться   неизвестными,   забиться   в
какую-нибудь щель так, чтобы никто на свете не знал, где мы.
   В наваленной как попало куче одежды на заднем сиденье Джек  нашел  свою
пижаму, мне это не удалось, и  я  позаимствовал  пижаму  у  него;  женщины
извлекли ночные рубашки. Я отпер дверь нашего  номера  и  пропустил  Бекки
перед собой. Я просил две кровати, нотам стояла одна двухспальная, и когда
я со стыдливым  возгласом  повернулся  к  двери,  Бекки  остановила  меня,
схватив за руку:
   - Пусть будет так, Майлз, пожалуйста! Я слишком боюсь, я никогда еще  с
детства так не пугалась. О, Майлз, ты мне нужен, не оставляй меня!
   Мы заснули меньше чем через пять минут. Я лежал рядом с Бекки, обняв ее
одной рукой, а она вцепилась в мою руку, крепко прижимая ее  к  себе,  как
маленький ребенок. И мы спали, просто спали всю ночь. Мы были измождены до
предела, я сам не спал с трех часов предыдущей ночи. Вообще-то  для  всего
есть место и время, но если место и было подходящим, то время - никак.  Мы
спали.
   Если мне что-то и снилось, в  памяти  не  осталось  никаких  следов;  я
напрочь отключился от всего вокруг, и это был  лучший  из  всех  возможных
вариантов. Я, наверное, спал бы и  до  полудня,  но  примерно  в  половине
девятого или чуть позже я пошевелился, толкнул кого-то и услышал вздох.  Я
широко раскрыл глаза, сонная  Бекки  пошевелилась,  поудобнее  устраиваясь
около меня.
   Это было уж слишком. Вся такая  теплая,  раскрасневшаяся  во  сне,  она
лежала рядом, я ощущал ее нежное дыхание на своей щеке и просто не мог  ее
не обнять. Это было долгое чудесное мгновение -  завлекательное  тепло  ее
тела охватило меня, и я  уже  не  думал,  а  только  чувствовал.  Вдруг  я
сообразил, что могло произойти, понял и  то,  что  через  две-три  секунды
утрачу власть над собой. Такое со мной уже было, а потом я к  собственному
удивлению обнаружил, что уже женат. Но прошло совсем немного времени, и  я
очутился перед судьей по разводам. Мне показалось,  что  я  превращаюсь  в
какую-то марионетку, не способную управлять своими поступками. Как это  ни
было тяжело, я отвернулся, выскользнул из-под одеяла и стал на пол.
   Потом я взглянул на Бекки. С закрытыми  глазами,  украшенными  длинными
ресницами, она была похожа на спящую  фею.  Я  знал,  что  мне  достаточно
сделать лишь шаг, чтобы снова очутиться рядом с ней,  и  отвернулся,  пока
еще хватало сил. Потом схватил свою одежду и отправился в ванную.
   Через четверть часа я прошел на цыпочках  мимо  кровати  к  двери.  Но,
когда я взглянул на Бекки, глаза у нее были открыты.
   - В чем дело? - с ироничной улыбкой спросила она. - Благородство?
   Я покачал головой:
   - Старость, - и вышел.
   Джек расхаживал с сигаретой по двору  мотеля;  я  подошел  к  нему,  мы
поздоровались и стали всматриваться в утреннее небо.  Когда  наши  взгляды
встретились, я спросил:
   - Ну? Теперь куда?
   Джек посмотрел на меня усталым взглядом; он слегка пожал плечами.
   - Домой, - сказал он.
   Я ошарашенно взглянул на него.
   - Именно так, - раздраженно подтвердил он.  -  А  куда,  по-твоему,  мы
ехали?
   Возмущенный, я уже готов был спорить, ссориться  с  ним,  но  не  стал.
Слова, которые вертелись на языке, остались невысказанными. Джек с улыбкой
кивнул, будто я сказал что-то такое, с чем он согласен.
   - Конечно, - проговорил он, - ты это  понимаешь  не  хуже  меня.  -  Он
устало вздохнул. - Ты что, рассчитывал сменить  имя,  отрастить  бороду  и
отправиться куда-то начинать жизнь заново?
   Я криво усмехнулся в ответ. Теперь, после слов Джека, что угодно, кроме
возвращения в Санта-Миру, выглядело нереальным, невозможным. Стояло  яркое
солнечное утро, я неплохо выспался, и мой мозг освободился от  страха.  То
есть страх остался, глубокий и крепкий, ноя был  способен  рассуждать,  не
подчиняясь ему. Бегство произошло, для нас это было к лучшему, по  крайней
мере,  для  меня.  Но  мы  принадлежали   Санта-Мире,   а   не   какому-то
неизвестному,  выдуманному  новому  месту.  И   теперь   наступило   время
возвращаться  домой,  в  город,  которому  принадлежали   мы   и   который
принадлежал  нам.  В  самом  деле,  не  оставалось   ничего,   кроме   как
возвращаться и бороться против чего угодно, что происходит там,  бороться,
сколько сможем и как сможем. Джек это понимал, понимал это и я.
   Через минуту вышла Теодора и направилась к нам. Когда она приблизилась,
напряженно всматриваясь в Джека,  лицо  у  нее  помрачнело;  остановившись
возле мужа, она вопросительно взглянула на него. Джек кивнул.
   - Да, - сурово ответил он. - Дорогая, мы  с  Майлзом  считаем...  -  он
замолчал, потому что Теодора медленно кивнула.
   - Хорошо, - устало произнесла она. - Раз вы возвращаетесь, значит,  так
нужно, неважно почему. А куда ты, туда и я.
   Повернувшись ко мне, она выдавила улыбку:
   - Доброе утро, Майлз.
   Появилась Бекки, прижимая к себе, свернутые узлом, свою ночную  сорочку
и мою пижаму, и по ее напряженному и серьезному  лицу  я  понял,  что  она
собирается что-то сказать.
   - Майлз, - остановилась она перед нами, - мне нужно вернуться. Это  все
происходит на самом деле, и мой папа...
   Я прервал ее.
   - Мы все возвращаемся, - мягко выговорил я, беря ее под руку и  ведя  к
машине. Джек с Теодорой шли рядом. - Только,  ради  Бога,  давайте  сперва
позавтракаем.
   В двадцать минут двенадцатого этим же утром  Джек  сбросил  скорость  и
выругался, когда мы свернули с шоссе на дорогу, которая вела в Санта-Миру.
Нам  позарез  нужно  было  быстрее   добраться   туда,   чтобы   бороться,
действовать, но дорога представляла собой беспорядочное скопление  грязных
колей, изобиловавших ухабами - маленькими, с острыми  краями,  или  такими
огромными, что на них можно было сломать  ось,  если  не  преодолевать  их
ползком.
   - Единственная дорога в Санта-Миру, - раздраженно сказал Джек, - а  они
довели ее до непригодности.  -  Он  налег  на  руль,  чтобы  выбраться  из
глубокой колеи и  не  попасть  в  небольшую  канаву  впереди.  -  Типичный
идиотизм городского совета, - взорвался он. - Они  запустили  эту  дорогу,
потому  что  через  город  должны  были  провести  новое  шоссе,  а  потом
передумали и отказались от него. Майлз, ты читал  об  этом?  -  Я  покачал
головой, и Джек продолжал: - Ну да, в  городской  "Трибюн".  Совет  теперь
против шоссе: оно якобы нарушит атмосферу спокойной жизни в городе. Теперь
геодезисты ушли и, похоже, шоссе перепланируют. Вот они и оставили  нас  с
единственной практически непроходимой дорогой,  а  скоро  начнутся  зимние
дожди, так что ее и чинить не станут.
   Задний бампер зачерпнул грязь, когда передние колеса попали в  выбоину;
Джек выругался и ворчал  дальше  -  до  половины  двенадцатого,  когда  мы
проехали черно-белый знак: "Город Санта-Мира. Население 3890 человек".



12

   Не знаю, многие ли в наше время продолжают  жить  в  городах,  где  они
родились. Но сам я принадлежу к таким людям, и невыразимо  горько  видеть,
как твой город умирает; это намного больнее, чем смерть друга, потому  что
остаются другие друзья. Мы много сделали и многое произошло за последующие
час сорок минут, и каждую минуту во мне нарастало чувство утраты и боли от
того, что  мы  видели.  Я  понимал,  что  нечто  самое  дорогое  для  меня
безвозвратно ушло. Сейчас, идя по окраинной улице, я впервые по-настоящему
ощутил какое-то  ужасное  изменение  в  Санта-Мире  и  вспомнил,  что  мне
когда-то рассказывал приятель о войне в Италии. Случалось, что они входили
в город, где не должно было Рыть немцев, а  жители  вроде  были  настроены
дружелюбно. Тем не менее они входили с винтовками  наперевес,  посматривая
во все стороны и вверх, ступая осторожно. И в каждом окне, в каждой двери,
в каждом лице им чудилась опасность. Именно теперь, в своем родном  городе
- на этой улице я когда-то разносил газеты -  я  понимал,  как  чувствовал
себя тот приятель, вступая в итальянские города; я боялся  того,  что  мог
увидеть или найти тут.
   Джек сказал:
   - Я хочу ненадолго заехать к себе, Майлз, нам с Тедди  нужна  кое-какая
одежда.
   Я не  захотел  ехать  с  ними;  ужас  охватывал  от  мыслей  и  чувств,
переполнявших меня, и я знал, что должен увидеть  город,  рассмотреть  его
вблизи, надеясь, что смогу доказать себе, что город  все  еще  такой,  как
всегда. Мне не нужно было идти на работу, поэтому я ответил:
   - Тогда высади нас, Джек, мы пойдем пешком. Я  хочу  прогуляться,  если
Бекки не возражает. Встретимся у меня.
   Джек высадил нас на Этта-стрит, в десяти минутах ходьбы от моего  дома.
Это тихая улица, как почти все другие в  Санта-Мире,  и  когда  затих  гул
мотора, мы с Бекки направились в сторону центра; мы нигде  не  увидели  ни
души, не услышали ни звука, кроме стука своих каблуков.
   - Майлз, что с тобой? - раздраженно спросила Бекки,  и  я  взглянул  на
нее. Она слегка  улыбнулась,  но  в  ее  голосе