с  из-за  того,  что  вы
занимаетесь честным трудом.
   - Но откуда мне было это знать? - сказал мистер Хупдрайвер.
   Он растерялся. Ему возвращали чувство собственного достоинства. Он  был
полезным членом общества - это решено и подписано, - и ложь его была самой
благородной ложью. Он начал верить, что именно так оно и есть. Кроме того,
Джесси снова упомянула о его необыкновенной храбрости. Конечно,  признался
он в душе, он вел  себя  храбро.  И  в  результате  к  концу  завтрака  он
чувствовал себя таким счастливым, каким не видел себя  даже  в  мечтах,  -
счастливым и покрытым  славой,  и  они  с  Джесси  выехали  из  маленького
кирпичного Блэндфорда так, будто  их  отношения  никогда  не  омрачала  ни
малейшая тень.


   Но когда они сидели на обочине дороги  среди  сосен,  на  склоне  холма
между  Уимборном  и  Рингвудом,  дух  откровенности   самым   странным   и
неожиданным образом снова заявил о себе, и мистер  Хупдрайвер  вернулся  к
вопросу о своем положении в обществе.
   - Так вы думаете, - начал он вдруг, задумчиво вынимая изо рта сигарету,
- что продавец тканей может быть честным гражданином?
   - Почему же нет?
   - А если он, например, подсовывает людям товар,  который  им  не  очень
нужен?
   - А разве это обязательно?
   - Это торговля, - сказал Хупдрайвер. - Не  обманешь  -  не  продашь.  И
ничего тут не поделаешь. Ремесло это не очень честное и не очень полезное;
не очень почетное; ни свободы, ни досуга - с семи до  полдевятого,  каждый
день. Много ли человеку остается? Настоящие рабочие смеются  над  нами,  а
образованные - банковские клерки, или те, что служат  у  стряпчих,  -  эти
смотрят на нас сверху вниз. Выглядишь-то ты прилично,  а,  по  сути  дела,
тебя держат в общежитии, как в тюрьме, кормят хлебом с маслом и  помыкают,
как рабом. Все твое положение в том  и  состоит,  что  ты  понимаешь,  что
никакого положения у тебя нет. Без  денег  ничего  не  добьешься;  из  ста
продавцов едва ли один зарабатывает столько, чтобы можно было жениться;  а
если даже он и женится, все равно главный управляющий захочет  -  заставит
его чистить ботинки, и он пикнуть не посмеет. Вот что такое  приказчик.  А
вы говорите, чтобы я был доволен. Вы сами-то были бы довольны, если б  вам
пришлось служить продавщицей?
   Она промолчала, и поле сражения осталось за ним.
   Немного спустя он заговорил.
   - Я все думаю... - начал он и остановился.
   Она повернула к нему подпертое ладонью лицо. Глаза ее сияли и от  этого
казались нежными.
   - Вы так скромны, - сказала она, - вы так себя принижаете.
   Мистер Хупдрайвер ни разу не взглянул в ее сторону,  пока  говорил.  Он
смотрел  на  траву  и  каждое  свое  слово  подкреплял  движением  рук   с
покрасневшими суставами, которые держал ладонями вверх.  Теперь  они  вяло
лежали у него на коленях.
   - Я все думал, - повторил он.
   - Да? - сказала она.
   - Я все думал этим утром, - сказал мистер Хупдрайвер.
   - О чем?
   - Конечно, это глупо...
   - Что?
   - Ну в общем... Мне сейчас около двадцати трех. В  школе  я  учился  до
пятнадцати. Восемь лет я уже не учусь. Начинать сейчас  поздно?  Я  учился
неплохо.  Знал  алгебру,  прошел  латынь  до  вспомогательных  глаголов  и
спряжение по-французски. Так что основа у меня есть.
   - И теперь вы подумали, не продолжить ли вам учение?
   - Да, - сказал мистер Хупдрайвер. -  Совершенно  верно.  Видите  ли,  в
торговле тканями без капиталов  много  не  сделаешь.  Но  если  бы  я  мог
получить хорошее образование...
   - А почему бы и нет? - сказала Юная Леди в Сером.
   Хупдрайвера удивил такой решительный подход к делу.
   - Вы думаете? - спросил он.
   - Конечно. Ведь вы мужчина. И вы свободны. - И она  пылко  добавила:  -
Как бы я хотела быть на вашем месте, чтобы попробовать свои силы  в  такой
борьбе!
   - Только могу  ли  я  назвать  себя  настоящим  мужчиной,  -  промолвил
Хупдрайвер, думая вслух. - Если бы еще не эти восемь лет!  -  добавил  он,
уже обращаясь к не".
   - Но вы можете наверстать их. Кто-кто, а вы, конечно, можете. Те,  кого
вы называете образованными, они ведь  не  развиваются  дальше.  Вы  можете
догнать их. Они всем довольны. Играют  в  гольф,  думают  о  том,  что  бы
сказать такое умное дамам, вроде моей мачехи, и ходят на обеды. А в  одном
вы уже и сейчас впереди них. Они думают, будто все  знают.  А  вы  так  не
думаете. А  знают  они  очень  мало.  К  тому  же  вы  такой  решительный,
быстрый...
   - Господи! - сказал Хупдрайвер. - Как вы можете ободрить человека!
   - Вам мешает ваша скромность. Если бы я только могла  вам  помочь...  -
сказала она и многозначительна умолкла. Он снова задумался.
   - Значит, вы все-таки не очень высокого мнения о работе  приказчика?  -
спросил он вдруг.
   - Для вас это, пожалуй, не место, - сказала она.  -  Но  сотни  великих
людей вышли из самых низов. Берне был пахарем; Хью Миллер - каменщиком,  и
многие другие... Додели был даже лакеем...
   - Но  не  приказчиком!  Слишком  мы...  Слишком  много  в  нас  убогого
аристократизма, который мешает нам выбиться в люди. Глядишь, как бы, упаси
боже, не помять пиджак или манжеты...
   - А по-моему, был один писатель -  теолог  по  фамилии  Кларк,  который
раньше был приказчиком.
   - Был один, который открыл швейную фабрику - о других я не слышал.
   - Вы читали "Восставшие сердца"?
   - Нет, - сказал мистер Хупдрайвер. И не дожидаясь, пока она объяснит, к
чему клонился ее вопрос, поспешил поведать ей о своем литературном багаже.
- Правду сказать, я  очень  мало  читал.  В  моем  положении  много  и  не
почитаешь. Есть у нас в магазине библиотека, так я всю ее прочитал.  Много
книг Безанта, а потом еще миссис  Брэддон,  и  Райдара  Хаггарда,  и  Мэри
Корелли, и роман-другой Уйды. Это  все,  конечно,  интересно,  и  писатели
первоклассные, только меня все это мало волнует. Но, конечно,  много  есть
на свете книг, про которые я слышал, а читать не читал.
   - Вы ничего не читаете, кроме романов?
   - Очень редко. Устаешь после работы, да и книг не достать. Я,  конечно,
ходил на популярные лекции; слушал курс "Драматурги-елизаветинцы", но  это
было слишком уж мудрено, и я занялся резьбой по дереву. Но из этого ничего
не вышло, я порезал себе палец и бросил.
   Он являл собою зрелище весьма непривлекательное: лицо растерянное, руки
повисли. На мгновение уверенность ее поколебалась. Ей пришлось сделать над
собой усилие, чтобы вспомнить, что этот самый человек, словно  разъяренный
лев, выступил против хулиганов! Да еще считал, будто это сущие пустяки. До
чего же непостижимы мужчины!
   - Тошно подумать, - продолжал он, - как меня дурачили, Моего  школьного
учителя надо было бы выдрать как следует. Ведь он же вор.  Обещал  сделать
из меня человека и украл двадцать три года моей жизни - набил  мне  голову
всякой дребеденью. Вот он я перед вами. Ничего не знаю и ничего не умею, а
время учиться уже прошло.
   - Прошло? - повторила она. - Почему прошло?.
   Но он, казалось, не слышал ее.
   - Мои старики не нашли ничего лучшего, как заплатить тридцать фунтов за
мое обучение в  магазине  -  выложили  тридцать  фунтов  наличными,  чтобы
сделать меня тем, что я есть, - приказчиком.  Управляющий  обещал  научить
меня ремеслу, а сделал из меня подручного. Так всегда бывает с учениками в
магазинах. Если бы всех жуликов упрятали в тюрьму, вам не у кого  было  бы
купить ленту или нитки. Очень хорошо,  конечно,  вспомнить  про  Бернса  и
прочих, но я не из таких. А ведь и я не такая  уж  дрянь,  чтобы  из  меня
ничего не вышло, если бы меня поучили. Интересно,  кем  были  бы  те,  кто
смеется и потешается надо мной, если бы  их  так  же  одурачили.  Начинать
сначала в двадцать три года, не поздно ли?
   Он поднял на нее глаза с грустной усмешкой - перед нею  был  Хупдрайвер
более печальный и мудрый, чем он рисовал себя в самых смелых своих мечтах.
   - Все это сделали со мною вы, - сказал он. - Вы настоящий человек. И вы
заставили меня задуматься над тем, что же я такое и чем я  мог  бы  стать.
Представьте себе, что все сложилось бы иначе...
   Она подумала, что  его  скромность  может  быть  превратно  истолкована
всеми, кто понимал его не так хорошо, как она, и сказала:
   - Ну и _сделайте_ так, чтобы все сложилось иначе.
   - Как?
   - Работайте. Перестаньте плыть по течению. Вы уже доказали, что  у  вас
есть смелость, решительность. Начинайте!
   - Ах! - сказал Хупдрайвер, искоса взглянув на нее. - Но даже и тогда...
Нет! Ничего из этого не выйдет. Слишком поздно начинать.
   Наступило задумчивое молчание, и разговор на этом окончился.



24. СНОВА В ЛЕСУ

   В  Рингвуде  они  позавтракали,  а  после   завтрака   Джесси   ожидало
разочарование. На почте для нее не оказалось  письма.  Напротив  гостиницы
"Клетчатый жеребец" помещался велосипедный магазин, в витрине которого был
выставлен весьма и весьма подержанный трехколесный тандем марки  "Марлборо
клуб", а также объявление о том, что здесь можно взять напрокат велосипеды
и тандемы. Заведение это запомнилось мистеру Хупдрайверу  из-за  странного
его хозяина, который, перейдя через дорогу, принялся  внимательно  изучать
их  машины.  Этот  поступок  вызвал  у  мистера  Хупдрайвера  ряд   весьма
неприятных мыслей, но, к счастью, ничего не повлек за собой.
   Пока  они   завтракали,   в   комнату   вошел   высокий   священник   с
раскрасневшимся лицом и сел за соседний  столик.  Одет  он  был  по-своему
празднично: его застегивающийся  сзади,  несколько  пострадавший  от  жары
воротничок был выше обычного, а вместо длиннополого  сюртука  на  нем  был
черный, на редкость короткий, пиджак. На ногах у него красовались  тусклые
коричневые ботинки, брюки посерели от пыли, а  на  голове  вместо  обычной
мягкой  фетровой  шляпы  возвышалась  пегая  соломенная.   Он   был   явно
общительного десятка.
   - До чего же чудесный день, сэр! - промолвил он звучным тенором.
   - Чудесный, - повторил мистер Хупдрайвер, не отрываясь от пирога.
   - Насколько я понимаю, вы совершаете поездку  на  велосипеде  по  этому
дивному краю, - сказал священник.
   - Катаемся, - пояснил мистер Хупдрайвер.
   - Могу себе представить: если  машина  хорошо  смазана,  то  нет  более
приятного и легкого способа ознакомиться с местностью.
   - Совершенно верно, - согласился мистер Хупдрайвер. -  Неплохой  способ
передвижения.
   - Я думаю, велосипед-тандем должен быть особенно  приятен  для  молодой
супружеской пары: он допускает такую восхитительную близость.
   - Правильно, - согласился мистер Хупдрайвер, слегка покраснев.
   - А у вас тандем?
   - Нет, мы едем порознь, - сказал мистер Хупдрайвер.
   - Движение на воздухе, бесспорно, способствует возвышенному настроению.
- И, изрекши эту  истину,  священник  повернулся  и  твердым,  решительным
голосом заказал официанту: чашку чаю, две  желатиновых  таблетки,  хлеб  с
маслом, салат и в довершение всего пирог. - Желатин совершенно  необходим.
Он способствует выделению танина из чая, - заметил он, не обращаясь  ни  к
кому в частности, и, сложив руки, упершись в них подбородком, уставился на
картинку, висевшую над головой мистера Хупдрайвера.
   - Я сам велосипедист, - произнес священник, внезапно  опуская  взор  на
мистера Хупдрайвера.  -  Все  мы  теперь  велосипедисты.  -  И  он  широко
улыбнулся.
   - Вот как! - сказал мистер Хупдрайвер и схватился за усы.  -  А  какая,
позволю себе спросить, будет у вас машина?
   - Я недавно приобрел трехколесную. Двухколесный велосипед, к сожалению,
как бы это сказать... мои прихожане считают  слишком  несолидным.  А  ведь
надо принимать в расчет и мнение малых сих, особенно  в  наши  дни,  когда
церковь нуждается в помощи каждого. Поэтому я и  завел  себе  трехколесный
велосипед. Я как раз приволок его сюда.
   - Приволокли?! - повторила удивленная Джесси.
   - На шнурке от ботинка. А часть пути тащил его на спине.
   Все вдруг замолчали. Джесси не  в  то  горло  крошка  попала.  На  лице
мистера Хупдрайвера отразились попеременно все стадии недоумения. Потом он
догадался:
   - Произошла авария?
   - Едва ли это можно назвать аварией. Просто колеса  внезапно  перестали
вертеться. И я оказался в  пяти  милях  отсюда  с  совершенно  неподвижной
машиной.
   - Вот как! - произнес мистер Хупдрайвер с понимающим  видом,  а  Джесси
только бросила взгляд на этого безумца.
   - Оказалось, - продолжал священник, довольный тем  впечатлением,  какое
он произвел, - что мой слуга тщательно промыл  подшипники  парафином,  дал
машине  высохнуть,  а  смазать  маслом  потом  забыл.  В  результате   они
основательно  нагрелись,  и  колеса  перестали  вращаться.   Уже   вначале
велосипед шел тяжело и со скрипом,  а  я  приписал  это  тому,  что  плохо
работаю ногами и просто удвоил усилия.
   - Жарко вам пришлось, не меньше, чем им, - заметил мистер Хупдрайвер.
   - Трудно точнее выразиться. Такое уж у меня в жизни правило: что  бы  я
ни делал, стараться изо всех  сил.  А  подшипники,  по-моему,  раскалились
докрасна. В конце концов одно колесо совсем остановилось. Это было боковое
колесо,  и  остановка  его  неизбежно  привела  к  тому,  что  вся  машина
перекувырнулась и я вместе с ней.
   - Вы хотите сказать, что слетели с нее? -  спросил  мистер  Хупдрайвер,
внезапно оживившись.
   - Вот именно. А так как я не желал признать себя побежденным, то  летал
не раз. Возможно, вы поймете меня: такой уж у меня  характер.  Я  принялся
увещевать велосипед - в шутку, конечно. К счастью,  на  дороге  никого  не
было. Но под конец заело все оси, и я решил прекратить неравное  сражение.
Мой трехколесный велосипед  стал  ничуть  не  лучше  тяжелого  кресла  без
колесиков. Надо было либо тащить его, либо нести.
   В дверях показалась еда священника.
   - Целых пять миль, - произнес он. И начал поглощать хлеб с маслом.
   - К счастью, - сказал он, - у меня хорошее  пищеварение,  и  человек  я
энергичный - принципиально энергичный. Хорошо было бы,  если  б  все  люди
были такими.
   - Самое было бы правильное, - согласился мистер Хупдрайвер.
   И священник прекратил разговор, отдав предпочтение хлебу с маслом.
   - Желатин, - произнес вдруг  священник,  задумчиво  помешивая  ложечкой
чай, - способствует выделению танина из чая и таким образом облегчает  его
усвоение.
   - Очень полезные сведения, - заметил мистер Хупдрайвер.
   - Пожалуйста, пользуйтесь ими, - сказал  священник,  откусывая  большой
кусок от двух бутербродов, сложенных вместе.
   Под вечер наши путешественники не спеша поехали дальше,  в  направлении
Стони-Кросса. Разговор не клеился, поскольку тему Южной Африки лучше  было
не трогать. Мистер Хупдрайвер молчал, обуреваемый неприятными  мыслями.  В
Рингвуде он разменял последний соверен и осознал это обстоятельство только
теперь. Только теперь, когда было уже  поздно,  задумался  он  над  своими
ресурсами. В сберегательной кассе на почте в Путни у  него  лежало  фунтов
двадцать, а то и больше, но его книжка была заперта в сундучке в заведении
господ Энтробус, иначе этот  влюбленный  безумец  тихонько  вынул  бы  всю
сумму, чтобы хоть на несколько дней продлить поездку. А теперь тень  конца
нависала над его счастьем. Как ни странно, но, несмотря на  снедавшую  его
тревогу и утреннее недомогание, настроение у него было отнюдь не  мрачное.
Он забыл о своем притворстве и своих выдумках, вообще забыл о себе  и  все
больше  восхищался  своей   спутницей.   Единственно,   что   сейчас   его
по-настоящему тревожило, - это необходимость обо всем рассказать ей.
   Долгий подъем в гору утомил их,  и,  не  доехав  до  Стони-Кросса,  они
слезли с велосипедов и присели в тени невысокого дуба. Близ вершины дорога
делала петлю и, если посмотреть назад, уходила  вниз,  вправо  от  них,  и
снова возвращалась к ним слева. Вокруг все было покрыто буйно  разросшимся
вереском, а вдоль канавы, окаймлявшей дорогу,  стояли  дубы;  дорога  была
песчаная, но под откосом она казалась серой, перерезанной тенью от высоких
густых деревьев. Мистер Хупдрайвер нашарил сигареты.
   - Мне нужно кое-что  вам  сказать,  -  заявил  он,  стараясь  соблюдать
возможно большее спокойствие.
   - Да? - откликнулась она.
   - Мне хотелось бы, понимаете ли, поговорить о ваших планах.
   - Они очень неопределенны, - сказала Джесси.
   - Вы собираетесь писать книги?
   - Или заняться журналистикой, или преподавать, или делать что-нибудь  в
этом роде.
   - И хотите стать независимой от мачехи?
   - Да.
   -  Ну  и  сколько  времени  вам  потребуется,   чтобы,   так   сказать,
пристроиться к делу?
   - Право, не знаю. По-моему, на свете  очень  много  женщин-журналисток,
санитарных инспекторов, художниц-графиков. Но, наверно, на  это  требуется
время. Знаете,  Джордж  Эджертон  пишет,  что  редакторами  в  большинстве
журналов теперь сидят женщины. Мне, наверно, надо связаться с каким-нибудь
литературным агентством.
   - Конечно, это вполне подходящая работа, - сказал Хупдрайвер, - не  то,
что служить в магазине тканей.
   - Умственный труд, учтите, тоже не такое легкое дело.
   - Только не для вас, - любезно сказал мистер Хупдрайвер.
   - Видите ли, - помолчав, продолжал он, - чертовски неприятно,  конечно,
говорить о таких вещах, но... у нас осталось очень мало денег.
   Он почувствовал, как вздрогнула Джесси, хотя и не смотрел на нее.
   - Я, конечно, рассчитывал,  что  ваша  подруга  откликнется  и  что  вы
сумеете  предпринять  сегодня  какие-то  шаги.  -  Выражение  "предпринять
какие-то шаги" он подслушал, когда последний раз менял деньги.
   - Мало денег, - промолвила Джесси. - Я как-то не думала о деньгах.
   - Глядите-ка! Вон едет  велосипед-тандем!  -  воскликнул  вдруг  мистер
Хупдрайвер и ткнул вниз сигаретой.
   Она посмотрела и увидела  две  фигуры,  появившиеся  среди  деревьев  у
подножия горы. Велосипедисты согнулись в  три  погибели  и  сосредоточенно
трудились, героически, но безуспешно пытаясь  взять  подъем.  Машина  была
явно не приспособлена для езды по горам,  а  потому  задний  седок  вскоре
привстал на педалях и соскочил с велосипеда, предоставив  своего  товарища
его судьбе. Передний седок, видимо, не был знаком с такими машинами и явно
не знал, как с них слезают. Он пропетлял несколько ярдов в гору,  и  хвост
машины вилял за ним. Наконец он попытался  соскочить,  как  соскакивают  с
обычного велосипеда, задел сапогом за заднюю раму  и  грохнулся  боком  на
землю.
   Джесси вскочила.
   - Боже мой! - воскликнула она. - Надеюсь, он не расшибся.
   Второй седок поспешил на помощь упавшему.
   Хупдрайвер тоже встал.
   Длинная неустойчивая машина была поднята и отведена  в  сторону,  затем
была оказана помощь упавшему ездоку, который  медленно  встал  на  ноги  и
принялся потирать ушибленное плечо. Никаких серьезных  увечий  у  человека
этого, видимо, не было, и пара вскоре  занялась  велосипедом,  лежавшим  у
дороги. Хупдрайвер заметил, что оба они не  в  велосипедных  костюмах.  На
одном было нелепое одеяние, за  которое  косвенную  ответственность  несут
обитатели Ист-Энда, открывшие игру в гольф. Даже на таком расстоянии видна
была большая кепка, ярко-рыжие кожаные гетры и  клетчатые  носки.  Второй,
тот, что ехал сзади, был человек невысокий, худой, в сером костюме.
   - Любители, - изрек мистер Хупдрайвер.
   Джесси внимательно смотрела прямо перед собой и думала о чем-то  своем.
Она уже не глядела на тех двоих,  возившихся  теперь  у  подножия  горы  с
велосипедом.
   - Сколько у вас денег? - спросила она.
   Он сунул руку в  карман,  вытащил  шесть  монет,  пересчитал  их  левым
указательным пальцем и протянул ей.
   - Тринадцать шиллингов и четыре пенса, - сказал мистер Хупдрайвер. -  И
больше ни гроша.
   - У меня есть полсоверена, - сказала она.
   - Где бы мы ни остановились, наш счет в гостинице...
   Молчание его было красноречивее всяких слов.
   - Вот  уж  никогда  не  думала,  что  деньги  могут  воздвигнуть  такое
препятств