тыми
ногами, длинной мордой, массивной нижней  челюстью  и  твердым  намерением
двигаться только шагом. Цок, цок, цок, - уверенно  стучали  по  дороге  ее
копыта, и вдруг у самой церкви она рванула  в  сторону  при  виде  детской
колясочки с поднятым верхом.
   Дальше история Спасательной экспедиции несколько запутывается.  Уиджери
был как будто крайне возмущен, найдя миссис Милтон  одну  на  платформе  в
Фархэме. Весь этот день он без конца раздражался, хотя выехал  из  дому  с
самыми лучшими намерениями, и  теперь  он  даже  обрадовался,  найдя  хоть
какой-то повод для своего недовольства.
   - Вот уж неуравновешенный человек! - сказал Уиджери. - Умчался куда-то!
А мы, видимо, должны ждать здесь, пока он вернется. На него похоже. Он  до
того эгоистичен, этот Дэнгл. Вечно хочет все сделать сам и все испортит.
   - Он жаждет помочь мне, -  не  без  укоризны  заметила  миссис  Милтон,
дотрагиваясь до его рукава.
   Однако Уиджери оказалось не так-то легко смягчить.
   - Но мне-то он не должен вставлять палки в колеса, - сказал он и умолк.
- Впрочем, напрасно мы об этом говорим, вы ведь устали.
   - Я могу ехать дальше, - живо откликнулась она, - лишь бы нам найти ее.
   - Пока я дожидался в Кошэме, я купил карту графства. - Он достал  карту
и развернул ее. - Вот это дорога из Фархэма. -  И  спокойно,  неторопливо,
как и подобает  деловому  человеку,  он  принялся  развивать  свою  мысль,
сводившуюся к тому, что им надо сесть в поезд и ехать в Винчестер. -  Они,
_конечно же_, отправились в Винчестер, - заключил он. - Иначе  и  быть  не
может. Завтра воскресенье, в Винчестере есть собор, а  по  дороге  никаких
крупных населенных пунктов больше нет.
   - А как же мистер Дэнгл?
   - Он будет ехать, пока не наскочит на что-нибудь, и тогда свернет  себе
шею. Я видел, как он ездит. При такой езде на двуколке,  да  еще  наемной,
едва ли он  сумеет  догнать  велосипедистов,  притом  прохладным  вечером.
Положитесь на меня, миссис Милтон...
   - Я в ваших руках, - с трогательной покорностью сказала она,  глядя  на
него, как ребенок на большого, взрослого человека, и на  минуту  он  забыл
обо всех треволнениях этого дня.
   Все это время Фиппс стоял, опираясь на палку, в довольно  унылой  позе,
теребил свой воротник и смотрел то на одного собеседника, то  на  другого.
Мысль обогнать Дэнгла показалась ему превосходной.
   - Мы могли бы оставить записку там, где он брал двуколку,  -  предложил
он, когда взгляды их встретились. Все трое необычайно оживились  при  этом
предложении.
   Но они так и не уехали дальше Ботли. Ибо в  тот  самый  миг,  когда  их
поезд прибыл на станцию, они услышали страшный  грохот;  откуда-то  сверху
раздались громкие крики, кондуктор в  изумлении  застыл  на  платформе,  а
Фиппс высунулся в окно и,  воскликнув:  "Вот  он  едет!",  -  выскочил  из
вагона. Миссис Милтон, в тревоге последовавшая  за  ним,  успела  еще  все
увидеть. Уиджери же опоздал. Станция  Ботли  расположена  в  выемке  между
двумя холмами; поверху проходит дорога, по которой на фоне  лимонно-желтых
и багровых отблесков заката неслась огромная  черная  лошадь,  похожая  на
длинноносого шахматного коня, виднелась верхняя часть двуколки и в ней, но
где-то совсем не там, где полагается сидеть вознице, -  Дэнгл.  Чудовищная
тень его бежала по другую сторону выемки. Все произошло  в  одну  секунду.
Дэнгл как бы подпрыгнул, на миг  повис  в  воздухе  и  исчез,  после  чего
раздался страшный треск. И две черные головы промчались мимо.
   - Давайте лучше сойдем, - сказал  Фиппс,  обращаясь  к  миссис  Милтон,
которая, оцепенев, стояла в дверях вагона.
   Через минуту все трое уже бежали вверх по  лестнице.  Дэнгл  стоял  без
шляпы, с пораненными руками, а какой-то услужливый мальчик отряхивал  его.
Широкая неровная дорога шла под уклон, и вдали на ней виднелось  несколько
обитателей Ботли, державших под уздцы большую черную лошадь. Даже с такого
расстояния  видна  была  злобная  гордость,  написанная  на  морде   этого
чудовища.  Морда  эта  была  какая-то  удивительно  деревянная.   Пожалуй,
подобных лошадей я  видел  только  в  лондонском  Тауэре,  -  там  на  них
восседают рыцари в  латах.  Впрочем,  сейчас  нас  интересует  не  столько
лошадь, сколько Дэнгл.
   - Вы ушиблись? - взволнованно спросил Фиппс, шедший впереди.
   - Мистер Дэнгл! - воскликнула миссис Милтон, всплеснув руками.
   - Хэлло! - сказал Дэнгл, ничуть не удивившись при виде всей компании. -
Хорошо, что вы приехали. Вы можете мне понадобиться. В  недурную  я  попал
переделку, а? Но я настиг их. И как раз там, где рассчитывал.
   - Настигли их? - спросил Уиджери. - Где же они?
   - Там, наверху, - сказал он, указывая головой куда-то назад. -  В  миле
отсюда, за холмом. Я оставил их. Так уж вышло.
   - Не понимаю, - сказала миссис Милтон, и в глазах  ее  снова  появились
тоска и боль. - Вы нашли Джесси?
   - Да. Мне хотелось бы только смыть землю с рук. Вот как все  произошло.
Я выехал из-за поворота и наткнулся на них. При  виде  велосипедов  лошадь
шарахнулась в сторону. Они сидели у дороги и разглядывали цветы.  Я  успел
только крикнуть: "Джесси Милтон, мы вас ищем!" - и эта  проклятая  скотина
понесла. Я не смел даже оглянуться. Только о том и думал, как  бы  повозка
не перевернулась, сами видите, что вышло. Я только крикнул:  "Вернитесь  к
друзьям! Все будет забыто!" И унесся под грохот копыт. Не  знаю,  услышали
ли они...
   - _Отвезите меня к  ней_,  -  непререкаемым  тоном  потребовала  миссис
Милтон, поворачиваясь к Уиджери.
   - Извольте, - сказал Уиджери, внезапно оживившись. - Это далеко, Дэнгл?
   - Мили полторы-две отсюда. Я, знаете ли,  твердо  решил  найти  их.  Но
взгляните на мои руки! О, прошу прощения, миссис Милтон. - Он повернулся к
Фиппсу. - Фиппс, где же все-таки  я  могу  вымыть  руки?  И  взглянуть  на
колено?
   - Вон там на станции, - сказал Фиппс, сразу изъявляя готовность помочь.
Дэнгл сделал  шаг,  но  ушибленное  колено  тотчас  напомнило  о  себе.  -
Обопритесь на мою руку, - предложил Фиппс.
   - Где здесь можно найти экипаж? - спросил Уиджери у двух мальчишек.
   Мальчишки не поняли. И посмотрели друг на друга.
   - Здесь нет ни кэба, ни телеги, - сказал Уиджери.  -  Вот  уж  в  самом
деле: коня, коня, полцарства за коня!
   - Лошадь есть во-он там, - протянул один из мальчишек, показывая рукой.
   - А двуколку здесь где-нибудь можно нанять? - спросил Уиджери, устремив
на мальчишку долгий свирепый взгляд.
   - Или повозку, или что-нибудь? - спросила миссис Милтон.
   - У Джона Хукера есть телега, только нанять ее нельзя,  потому  как  он
был пьяный и оглоблю сломал, - пропел старший  мальчишка,  отвернувшись  и
глядя куда-то вдаль. - И мой отец тоже не даст телегу, потому как  у  него
сломана нога.
   - Даже телеги нет! Ну, конечно. Что же мы будем делать?
   Тут миссис Милтон подумала, что Уиджери, бесспорно, преданный  кавалер,
зато Дэнгл куда изобретательнее.
   - Я полагаю, - сказала она робко, - если бы спросить мистера Дэнгла...
   Вся позолота слетела с Уиджери. И он весьма грубо сказал:
   - Черт бы побрал вашего Дэнгла! По-вашему, он еще недостаточно напутал?
Гнался за ними, чтобы сказать им, что мы их  ищем,  а  теперь  вы  хотите,
чтобы я спросил его...
   Ее прекрасные голубые глаза наполнились слезами. Уиджери тотчас осекся.
   - Пойду спрошу Дэнгла, - сказал он только, - если вы этого хотите.
   И он зашагал к  станции,  оставив  миссис  Милтон  посреди  дороги  под
охраной двух мальчишек; в голове у нее, словно  припев  какой-то  баллады,
звучало: "Где теперь рыцари доброго старого  времени?"  Она  почувствовала
смертельную усталость и вообще  была  голодной,  пыльной,  растрепанной  -
короче говоря, настоящей мученицей.


   Не могу без волнения рассказывать о том, как кончился  этот  день:  как
беглецы канули в неизвестность; как не  было  больше  поездов;  как  Ботли
холодно, с издевкой взирал на преследователей, отказывая  им  в  средствах
передвижения; как поглядывал на них с недоверием хозяин  "Цапли";  как  на
следующий день - в воскресенье - была такая жара,  что  воротничок  Фиппса
сморщился, юбки  миссис  Милтон  смялись  и  безоблачное  настроение  всей
компании  испортилось.  Дэнгл,  с  пластырем   и   синяком   над   глазом,
почувствовал всю смехотворность роли Раненого Рыцаря и, сделав  над  собой
небольшое усилие, отказался от нее. Взаимные обвинения, пожалуй,  ни  разу
не занимали в разговоре  главного  места,  но,  как  зарницы,  то  и  дело
обрамляли его. При этом в глубине души каждый сознавал, что они  оказались
в нелепом положении. И  виновата  во  всем  этом,  конечно,  была  Джесси.
Правда, самое худшее, что могло бы придать этому происшествию  трагический
характер, видимо, не произошло. Просто молодая особа - да  что  я  говорю,
еще совсем девочка - вздумала покинуть уютный дом  в  Сэрбитоне,  отвергла
радости пребывания в кругу утонченных,  интеллигентных  людей  и  сбежала,
потащив нас за собой  и  заставив  строить  из  себя  рыцарей  и  мучиться
ревностью друг к другу, и вот теперь,  субботним  вечером,  швырнула  нас,
словно грязь с колес своего велосипеда, усталых, измученных жарой,  в  эту
отвратительную деревню! И сбежала-то она не во имя Любви  и  Страсти,  что
является серьезным оправданием даже в глазах тех, кто это осуждает,  а  из
Каприза, Причуды ради, просто вопреки Здравому Смыслу. Однако  с  присущим
нам тактом мы продолжаем говорить о ней как о заблудшей овечке,  принесшей
нам столько волнений, и миссис  Милтон,  подкрепившись  едой,  по-прежнему
выказывает самые возвышенные чувства.
   Замечу  кстати,  что  сидела  она  в  плетеном  кресле  с  подушками  -
единственном удобном кресле во всей комнате, а мы на  невероятно  жестких,
набитых конским волосом стульях, с салфеточками,  привязанными  к  спинкам
при помощи лимонно-желтых бантов. Это было  как-то  не  совсем  похоже  на
приятные беседы в Сэрбитоне. Миссис Милтон сидела лицом к  открытому  окну
(ночь была такая спокойная и теплая)  и  удивительно  хорошо  выглядела  в
полумраке, так как мы не зажигали лампы. По голосу ее  чувствовалось,  что
она  устала,  и,  казалось,  она  даже  склонна  была   винить   себя   за
"Высвобожденную душу". Такой вечер вполне  можно  было  бы  запечатлеть  в
дружеских мемуарах, но тогда он казался довольно скучным.
   - Я чувствую, - говорила миссис Милтон, - что это я во всем виновата. Я
ушла вперед в своем развитии. Моя первая книга -  учтите,  я  не  намерена
отказываться ни от одного слова, написанного  в  ней,  -  эта  книга  была
неправильно понята и неправильно истолкована.
   - Вот именно, - поддакнул  Уиджери,  стараясь  выразить  столь  горячее
сочувствие, чтобы оно было заметно даже в темноте. - Умышленно неправильно
истолкована.
   - Не говорите так! -  взмолилась  леди.  -  Не  умышленно.  Я  стараюсь
думать, что критики - люди честные, по-своему, конечно. Но сейчас я  имела
в виду не критиков. Я  хотела  сказать,  что  она...  -  И  миссис  Милтон
выжидающе умолкла.
   - Вполне возможно, - сказал Дэнтл, рассматривая свой пластырь.
   - Я пишу книгу и излагаю свои мысли. Я хочу, чтобы люди  _думали_  так,
как я советую, а вовсе не поступали. Это и значит  учить.  Только  я  свое
учение преподношу в форме  рассказа.  Я  хочу  учить  новым  Идеям,  новым
Истинам,   распространять   новые   Взгляды.    Затем,    когда    Взгляды
распространятся, тогда и в жизни начнутся изменения. А  сейчас  -  безумие
бросать вызов  существующему  порядку.  Бернард  Шоу,  как  вам  известно,
объяснял это применительно к социализму. Все  мы  знаем,  что  надо  своим
трудом зарабатывать то, что потребляешь, - это правильно, а  вот  жить  на
проценты с капитала - неправильно. Но пока нас  еще  слишком  мало,  чтобы
начать такую жизнь. Это должны сделать Те, Другие...
   - Совершенно верно, - сказал Уиджери. - Те, Другие... Они должны начать
первыми.
   - А пока вы должны заниматься своим банком...
   - Если я не буду, то будет кто-нибудь другой.
   - Ну, а я живу на деньги, которые приносит лосьон  мистера  Милтона,  и
тем временем стараюсь завоевать себе место в литературе.
   - _Стараетесь_! - воскликнул Фиппс. - Вы уже _завоевали_ его.
   - А это немало, - добавил Дэнгл.
   - Вы так добры  ко  мне.  Но  в  данном  случае...  Конечно,  Джорджина
Гриффитс в моей книге живет одна в Париже и учится жизни, и у нее в гостях
бывают мужчины, но ведь ей уже больше двадцати одного года.
   - А Джесси только восемнадцать, и к тому же  она  еще  совсем  дитя,  -
сказал Дэнгл.
   - Ну, конечно, тут все иначе. Такой ребенок!  Это  совсем  не  то,  что
взрослая  женщина.  И  Джорджина  Гриффитс  никогда  не  рисовалась  своей
свободой - она же не разъезжала на велосипеде по городам  и  деревням.  Да
еще в нашей стране! Где все  так  придирчивы!  Только  вообразите  себе  -
_спать_ вне дома. Это же ужасно. Если это станет известно, она погибла.
   - Погибла, - сказал Уиджери.
   - Никто не женится на такой девушке, - сказал Фиппс.
   - Это надо скрыть, - сказал Дэнгл.
   - Я всегда считала, что каждый  человек,  каждая  жизнь  -  это  особый
случай. И людей надо судить в связи с теми обстоятельствами, в которых они
находятся. Не может быть общих правил...
   - Я часто убеждался в том, как это верно, - сказал Уиджери.
   - Таково правило, которого я придерживаюсь. Конечно, мои книги...
   - Это - другое дело, совсем другое дело, - сказал  Дэнгл.  -  В  романе
речь идет о типичных случаях.
   - А жизнь не типична, - чрезвычайно глубокомысленно изрек Уиджери.
   Тут Фиппс неожиданно для себя вдруг зевнул, и сам больше всех был  этим
шокирован и потрясен. Слабость эта оказалась заразительной, и собравшиеся,
как вы легко можете понять, разговаривали уже вяло и  вскоре  под  разными
предлогами разошлись. Но не для того,  чтобы  тотчас  лечь  спать.  Дэнгл,
оставшись  один,  начал  с  безграничным  отвращением  рассматривать  свой
потемневший глаз, потому что, несмотря на свою  энергию,  он  был  большой
любитель порядка. Вся эта  история  -  уже  приближавшаяся  к  развязке  -
оказалась  ужасно  хлопотной.  А  возвращение  в   Фархэм   сулило   новые
неприятности. Фиппс  некоторое  время  сидел  на  кровати,  с  не  меньшим
отвращением изучая воротничок,  который  еще  сутки  назад  он  считал  бы
совершенно неприличным надеть в воскресенье. Миссис  Милтон  размышляла  о
том, что и крупные, толстые люди  с  по-собачьи  преданными  глазами  тоже
смертны, а Уиджери чувствовал себя несчастным, потому что был так  груб  с
нею на станции и особенно потому, что до сих пор не  был  уверен  в  своей
победе над Дэнглом.  И  все  четверо,  будучи  склонны  придавать  большое
значение внешним обстоятельствам, терзались мыслью о завтрашней встрече  с
язвительным и  недоверчивым  Ботли,  а  потом  с  насмешливым  Лондоном  и
строящим разные догадки Сэрбитоном. В самом ли деле они вели себя  нелепо?
Если нет, то откуда у них у всех это чувство досады и стыда?



22. МИСТЕР ХУПДРАЙВЕР - СТРАНСТВУЮЩИЙ РЫЦАРЬ

   Как сказал мистер Дэнгл, он оставил беглецов на обочине дороги примерно
в двух милях от Ботли. До появления мистера  Дэнтла  мистер  Хупдрайвер  с
превеликим интересом узнал, что у простых придорожных цветов есть названия
- лютики, незабудки, иван-чай, иван-да-марья - причем, порою  презабавные.
Но, к счастью, фантазия выручила его и тут.
   - В Южной Африке, знаете ли, цветы совсем другие, - сказал он, объясняя
свое невежество.
   Тут вдруг раздался цокот копыт  и  скрежет  колес,  и,  нарушая  тишину
летнего вечера, с громом и грохотом возник Дэнгл. Раскачиваясь из  стороны
в сторону и отчаянно жестикулируя позади огромной черной лошади, он  несся
прямо на них, по пути окликнул Джесси, неизвестно почему свернул  к  живой
изгороди и скрылся, мчась навстречу уготованной  ему  от  сотворения  мира
судьбе. Джесси и Хупдрайвер едва успели вскочить и схватить  свои  машины,
как громоподобное видение - еще сильнее, чем мистер Хупдрайвер, петляя  по
всей дороге, - исчезло за поворотом.
   - Он знает мое имя, - проговорила  Джесси.  -  Ну  конечно...  Это  был
мистер Дэнгл.
   - А все наши велосипеды,  -  участливо,  но  без  особого  беспокойства
сказал меж тем мистер Хупдрайвер. - Надеюсь, он не расшибется.
   - Это был мистер Дэнгл, - повторила Джесси, и мистер Хупдрайвер на этот
раз услышал ее и вздрогнул. Его брови приподнялись.
   - Как! Вы его знаете?
   - Да.
   - Господи!
   - Он ищет меня, - сказала Джесси. - Это  ясно.  Он  окликнул  меня  еще
прежде, чем лошадь бросилась в сторону. Его послала моя мачеха.
   Мистер Хупдрайвер опять пожалел, что не  вернул  велосипеда  владельцу,
ибо он все еще не очень представлял себе, какие отношения существуют между
Бичемелом и миссис Милтон. Все-таки честность, считал он, лучшая  политика
- во всяком случае, как правило. Он посмотрел в одну  сторону,  в  другую.
Вид у него был деловой и встревоженный.
   - Значит, он ехал за нами, да? Тогда он вернется. Но только он  покатил
вниз под гору и не скоро остановится, это уж точно.
   Между тем Джесси вывела  на  дорогу  велосипед  и  стала  садиться.  Не
отрывая глаз от поворота, за которым исчез Дэнгл, Хупдрайвер последовал ее
примеру. Так на закате солнца они  снова  двинулись  в  путь  -  теперь  в
направлении Бишопс-Уолэм, причем мистер Хупдрайвер занял наиболее  опасный
пост, в арьергарде, и ехал, поминутно  озираясь  и  петляя.  Джесси  из-за
этого приходилось то и дело сбавлять скорость.  Мистер  Хупдрайвер  тяжело
дышал и ненавидел себя за то, что не может ехать с  закрытым  ртом.  После
часа безостановочной езды они очутились, целые и невредимые, в Винчестере.
На улице, тускло освещенной желтыми фонарями, они не обнаружили ни  следов
Дэнгла, ни какой-либо другой опасности. Однако мили за две до  Винчестера,
хотя летучие мыши уже начали порхать  над  живыми  изгородями,  а  в  небе
зажглась вечерняя звезда, мистер Хупдрайвер указал своей  спутнице,  сколь
чревата опасностями остановка в таком  населенном  месте,  и  вежливо,  но
твердо настоял  на  том,  чтобы  заправить  фонари  и  продолжать  путь  к
Солсбери.  От  Винчестера  дороги  шли  во  всех  направлениях,  и,  чтобы
избавиться от погони, проще  всего  было  круто  повернуть,  например,  на
запад. Увидев полную, желтую луну, всходившую сквозь дымку  на  горизонте,
мистер Хупдрайвер подумал, что ему предстоит вновь  пережить  то,  что  он
пережил, когда они ехали  из  Богнора,  но  почему-то,  хотя  луна  и  все
атмосферные условия были те же, ощущения его были иными.  Миновав  окраины
Винчестера, они поехали медленно, в полном молчании. Оба  были  совершенно
измучены - ровная дорога казалась бесконечной, а  самый  маленький  холмик
представлялся препятствием, - вот почему в  деревне  Уолленсток  они  были
вынуждены остановиться и попросить  ночлега  в  деревенской  гостинице,  у
владельцев которой - сразу видно было - дела шли исключительно  хорошо.  И
хозяйка гостиницы, женщина соответствующей наружности, приняла  их,  ничем
не посрамив своего заведения.
   Но когда они проходили в комнату, где им приготовлен был  ужин,  мистер
Хупдрайвер мельком увидел в щели приоткрытой двери сквозь завесу табачного
дыма три с половиной лица (ибо дверной косяк разрезал одно из них пополам)
и накрытый суровой скатертью стол, где стояло несколько стаканов и большая
пивная кружка. А "роме того, он услышал одну реплику. За секунду до  этого
мистер Хупдрайвер был горд и  счастлив,  он  чувствовал  себя  наследником
баронета,   путешествующим   инкогнито.   С   бесконечным    достоинством,
непринужденно передал он велосипеды слуге и  с  поклоном  распахнул  дверь
перед Джесси. Он представил себе, как люди станут спрашивать друг у друга:
"Кто  это  такие?"  И  кто-нибудь  окажет:  "Какие-то  богачи,   судя   по
велосипедам". После чего  воображаемые  наблюдатели  начнут  обстоятельный
разговор о то