других
марсианина, вооруженных большими черными  трубами.  Такие  же  трубы  были
вручены каждому из трех первых. После этого все семеро  растянулись  цепью
на равном расстоянии друг от друга, по  кривой  между  Сент-Джордж-Хиллом,
Уэйбриджем и Сэндом, на юго-западе от Рипли.
   Как только они начали двигаться, с холмов взвились  сигнальные  ракеты,
предупреждая батареи у Диттона и  Эшера.  В  то  же  время  четыре  боевые
машины, также снабженные трубами, переправились через реку, и две  из  них
появились  передо  мной  и  священником,  четко  вырисовываясь   на   фоне
послезакатного неба, когда мы, усталые  и  измученные,  торопливо  шли  по
дороге на север от Голлифорда. Нам казалось, что они двигаются по облакам,
потому что молочный туман покрывал поля и подымался до трети их роста.
   Священник, увидев их, вскрикнул сдавленным голосом и  пустился  бежать.
Зная, что бегство бесполезно, я свернул в сторону и пополз  среди  мокрого
от росы терновника и крапивы в широкую канаву на  краю  дороги.  Священник
оглянулся, увидел, что я делаю, и подбежал ко мне.
   Два марсианина остановились;  ближайший  к  нам  стоял,  обернувшись  к
Санбэри; другой маячил серой бесформенной массой под  вечерней  звездой  в
стороне Стэйнса.
   Вой марсиан прекратился и каждый из них безмолвно занял свое  место  на
огромной подкове, охватывающей ямы с цилиндрами. Расстояние между  концами
подковы было не менее двенадцати миль. Ни разу еще со времени  изобретения
пороха сражение не начиналось среди такой тишины. Из Рипли было  видно  то
же, что и нам: марсиане одни возвышались в сгущающемся сумраке, освещенные
лишь бледным месяцем, звездами, отблеском заката и красноватым заревом над
Сент-Джордж-Хиллом и лесами Пэйнс-Хилла.
   Но против наступающих марсиан повсюду - у Стэйнса,  Хаунслоу,  Диттона,
Эшера, Окхема, за холмами и лесами к югу от  реки  и  за  ровными  сочными
лугами к северу от нее, из-за прикрытия деревьев и домов - были выставлены
орудия. Сигнальные ракеты  взвивались  и  рассыпались  искрами  во  мраке;
батареи лихорадочно готовились к бою. Марсианам стоило только  ступить  за
линию огня, и все эти неподвижные люди, все эти  пушки,  поблескивавшие  в
ранних сумерках, разразились бы грозовой яростью боя.
   Без сомнения, так же как и я,  тысячи  людей,  бодрствуя  в  эту  ночь,
думали о том, понимают ли нас марсиане. Поняли они, что нас миллионы и что
мы организованны, дисциплинированны и действуем согласованно? Или для  них
наши выстрелы, неожиданные разрывы снарядов, упорная осада  их  укреплений
то же самое, что для нас яростное нападение потревоженного пчелиного улья?
Или они воображают, что могут истребить всех вас? (В это время  еще  никто
не знал, чем питаются марсиане.) Сотни  таких  вопросов  приходили  мне  в
голову, пока я наблюдал за стоявшим на страже марсианином. Вместе с тем  я
думал о том, какое встретит их сопротивление на пути в Лондон.  Вырыты  ли
ямы-западни? Удастся ли заманить их к пороховым заводам в Хаунслоу? Хватит
ли у лондонцев мужества превратить в новую пылающую Москву  свой  огромный
город?
   Нам показалось, что мы бесконечно долго ползли по земле вдоль изгороди,
то  и  дело  из-за  нее  выглядывая;  наконец  раздался  гул   отдаленного
орудийного выстрела. Затем второй - несколько  ближе  -  и  третий.  Тогда
ближайший и нам марсианин высоко поднял свою трубу я выстрелил из нее, как
из пушки, с таким  грохотом,  что  дрогнула  земля.  Марсианин  у  Стэйнса
последовал его примеру. При этом не было ни вспышки, ни дыма - только  гул
взрыва.
   Я был тая поражен этими раскатами, следовавшими  один  за  другим,  что
забыл  об  опасности,  о  своих  обожженных  руках  и  полез  на  изгородь
посмотреть, что происходит у Санбэри. Снова раздался выстрел,  и  огромный
снаряд пролетел высоко надо мной  по  направлению  к  Хаунслоу.  Я  ожидал
увидеть  или  дым,  или  огонь,  или   какой-нибудь   иной   признак   его
разрушительного действия, но увидел только  темно-синее  небо  с  одинокой
звездой и белый туман, стлавшийся по земле. И ни единого взрыва  с  другой
стороны, ни одного ответного  выстрела.  Все  стихло.  Прошла  томительная
минута.
   - Что случилось? - спросил священник, стоявший рядом со мной.
   - Один бог знает! - ответил я.
   Пролетела и скрылась летучая мышь. Издали донесся и замер  неясный  шум
голосов. Я взглянул на марсианина; он  быстро  двигался  к  востоку  вдоль
берега реки.
   Я ждал,  что  вот-вот  на  него  направят  огонь  какой-нибудь  скрытой
батареи,  но  тишина  ночи  ничем   не   нарушалась.   Фигура   марсианина
уменьшилась, и скоро ее поглотил туман и сгущающаяся  темнота.  Охваченные
любопытством,  мы  взобрались  повыше.  У  Санбэри,   заслоняя   горизонт,
виднелось какое-то темное пятно, точно свеженасыпанный конический холм. Мы
заметили второе такое же возвышение над Уолтоном, за рекой. Эти похожие на
холмы пятна на наших глазах тускнели и расползались.
   Повинуясь безотчетному импульсу, я  взглянул  на  север  и  увидел  там
третий черный, дымчатый холм.
   Было  необычайно  тихо.  Только  далеко  на  юго-востоке  среди  тишины
перекликались марсиане. Потом воздух снова дрогнул от отдаленного  грохота
их орудий. Но земная артиллерия молчала.
   В то время мы не могли понять,  что  происходит,  позже  я  узнал,  что
значили  эти  зловещие,  расползавшиеся  в  темноте  черные  кучи.  Каждый
марсианин со  своей  позиции  на  упомянутой  мною  громадной  подкове  по
какому-то неведомому сигналу  стрелял  из  своей  пушки-трубы  по  каждому
холму, лесочку, группе домов, по всему, что могло служить  прикрытием  для
наших орудий. Одни марсиане выпустили по  снаряду,  другие  по  дна,  как,
например, тот, которого мы видели. Марсианин у Рипли, говорят, выпустил не
меньше пяти. Ударившись о землю, снаряды раскалывались - они не рвались, -
и тотчас же над ними вставало облако плотного темного пара,  потом  облако
оседало,  образуя  огромный  черный   газовый   холм,   который   медленно
расползался по земле. И  прикосновение  этого  газа,  вдыхание  его  едких
хлопьев убивало все живое.
   Этот  газ  был  тяжел,  тяжелее  самого  густого  дыма;  после  первого
стремительного взлета он оседал на землю и  заливал  ее,  точно  жидкость,
стекая с холмов и устремляясь в ложбины, в овраги, в  русла  рек,  подобно
тому  как  стекает  углекислота  при  выходе  из   трещин   вулкана.   При
соприкосновении газа с водой происходила какая-то  химическая  реакция,  и
поверхность воды тотчас же покрывалась пылевидной накипью,  которая  очень
медленно осаждалась. Эта накипь  не  растворялась,  поэтому,  несмотря  на
ядовитость газа, воду по удалении из нее осадка можно было пить без  вреда
для здоровья. Этот газ не диффундировал, как всякий другой газ.  Он  висел
пластами, медленно стекал по склонам, не рассеивался на ветру, мало-помалу
смешивался с туманом и атмосферной влагой и оседал на землю в  виде  пыли.
Мы до сих пор ничего не знаем о составе этого газа; известно только, что в
него входил какой-то новый элемент, дававший четыре линии в голубой  части
спектра.
   Этот  черный  газ  так  плотно  прилегал  к  земле,  раньше  даже,  чем
начиналось оседание, что на высоте пятидесяти футов, на крышах, в  верхних
этажах высоких домов и на высоких деревьях можно было  спастись  от  него;
это подтвердилось в ту же ночь в Стрит-Кобхеме и Диттоне.
   Человек, спасшийся в Стрит-Кобхеме, передавал  странные  подробности  о
кольцевом потоке этого газа; он смотрел  вниз  с  церковной  колокольни  и
видел, как дома селения выступали из чернильной темноты,  точно  призраки.
Он просидел там полтора дня, полумертвый  от  усталости,  голода  и  зноя.
Земля под голубым небом, обрамленная  холмами,  казалась  покрытой  черным
бархатом с выступавшими кое-где в лучах солнца красными крышами и зелеными
вершинами  деревьев;  кусты,  ворота,  сараи,  пристройки  и  стены  домов
казались подернутыми черным флером.
   Так было в Стрит-Кобхеме, где черный газ сам по  себе  осел  на  землю.
Вообще же марсиане, после того как газ выполнял свое  назначение,  очищали
воздух, направляя на газ струю пара.
   То же сделали они и с облаком газа неподалеку от нас; мы наблюдали  это
при свете звезд из окна брошенного дома  в  Верхнем  Голлифорде,  куда  мы
вернулись.  Мы  видели,  как  скользили  прожекторы  по  Ричмонд-Хиллу   и
Кингстон-Хиллу. Около одиннадцати часов стекла в  окнах  задрожали,  и  мы
услыхали раскаты установленных там тяжелых осадных орудий. С четверть часа
с перерывами продолжалась стрельба наудачу по невиданным позициям  марсиан
у Хэмптона и Диттона; потом бледные лучи прожекторов погасла  и  сменились
багровым заревом.
   Затем упал четвертый цилиндр - яркий зеленый метеор - в Буши-парке, как
я потом узнал. Еще раньше, чем заговорили орудия на холмах  у  Ричмонда  и
Кингстона,  откуда-то  с  юго-запада  слышалась  беспорядочная   канонада;
вероятно,  орудия  стреляли  наугад,   пока   черный   газ   не   умертвил
артиллеристов.
   Марсиане, действуя  методически,  подобно  людям,  выкуривающим  осиное
гнездо, разливали  этот  удушающий  газ  по  окрестностям  Лондона.  Концы
подковы медленно расходились, пока наконец цепь марсиан  не  двинулась  по
прямой от Гонвелла до  Кумба  и  Молдена.  Всю  ночь  продвигались  вперед
смертоносные  трубы.  Ни  разу  после  того,  как  марсианин  был  сбит  с
треножника у Сент-Джордж-Хилла, не удалось нашей артиллерии поразить  хотя
бы одного  из  них.  Они  пускали  черный  газ  повсюду,  где  могли  быть
замаскированы наши орудия, а там, где  пушки  стояли  без  прикрытия,  они
пользовались тепловым лучом.
   В полночь горевшие  по  склонам  Ричмонд-парка  деревья  и  зарево  над
Кингстон-Хиллом осветили облака черного газа, клубившегося по всей  долине
Темзы и простиравшегося  до  самого  горизонта.  Два  марсианина  медленно
расхаживали по этой местности, направляя на землю свистящие струи пара.
   Марсиане в эту ночь почему-то берегли тепловой луч, может быть, потому,
что у них был ограниченный  запас  материала  для  его  производства,  или
потому, что они не хотели обращать страну в  пустыню,  а  только  подавить
оказываемое  им  сопротивление.  Это  им,  бесспорно,  удалось.  Ночь   на
понедельник была последней ночью организованной борьбы с марсианами. После
этого никто уже не осмеливался выступить против них, всякое  сопротивление
казалось  безнадежным.  Даже  экипажи  торпедных  катеров  и   миноносцев,
поднявшихся  вверх  по  Темзе  со  скорострельными   пушками,   отказались
оставаться на реке, взбунтовались и ушли в море. Единственное, на что люди
решались после этой ночи, - это закладка мин и устройство ловушек, но даже
это делалось недостаточно планомерно.
   Можно  только  вообразить  себе  судьбу  батарей  Эшера,  которые   так
напряженно выжидали во мраке. Там никого не осталось в живых.  Представьте
себе ожидание настороженных офицеров, орудийную прислугу,  приготовившуюся
к залпу, сложенные у орудий снаряды, обозную прислугу у передков лафетов с
лошадьми, штатских зрителей, старающихся подойти возможно ближе,  вечернюю
тишину, санитарные фургоны и палатки походного лазарета  с  обожженными  и
ранеными из Уэйбриджа. Затем глухой раскат  выстрелов  марсиан  и  шальной
снаряд, пролетевший над деревьями и домами и упавший в соседнем поле.
   Можно  представить   себе   изумление   и   испуг   при   виде   быстро
развертывающихся колец и завитков надвигающегося черного  облака,  которое
превращало сумерки в густой осязаемый мрак: непонятный и  неуловимый  враг
настигает свои жертвы; охваченные паникой люди  и  лошади  бегут,  падают;
вопли ужаса,  брошенные  орудия,  люди,  корчащиеся  на  земле,  -  и  все
расширяющийся черный конус газа. Потом ночь и смерть - и безмолвная дымная
завеса над мертвецами.
   Перед рассветом черный газ разлился по улицам  Ричмонда.  Правительство
теряло нити управления; в последнем усилии оно призвало население  Лондона
к бегству.



        16. УХОД ИЗ ЛОНДОНА

   Легко представить себе ту бушующую волну страха, которая прокатилась по
величайшему городу мира рано утром в понедельник, - ручей беженцев, быстро
выросший в поток,  бурно  пенившийся  вокруг  вокзалов,  превращающийся  в
бешеный водоворот у судов  на  Темзе  и  устремляющийся  всеми  возможными
путями к северу и к востоку. К десяти часам  паника  охватила  полицию,  к
полудню - железнодорожную администрацию: административные  единицы  теряли
связь друг с другом, растворялись в человеческом  потоке  и  уносились  на
обломках быстро распадавшегося социального организма.
   Все железнодорожные линии к северу от Темзы и  жители  и  юго-восточной
части города были предупреждены еще в полночь в  воскресенье,  уже  в  два
часа все поезда были переполнены,  люди  отчаянно  дрались  из-за  мест  в
вагонах. К трем часам давка и драка происходили уже и на Бишопсгейт-стрит;
на  расстоянии  нескольких  сот  ярдов  от  вокзала,  на  Ливерпуль-стрит,
стреляли из револьверов,  пускали  в  ход  ножи,  а  полисмены,  посланные
регулировать движение, усталые и разъяренные,  избивали  дубинками  людей,
которых они должны были охранять.
   Скоро машинисты и кочегары стали отказываться  возвращаться  в  Лондон;
толпы отхлынули от вокзалов и устремились к шоссейным дорогам, ведущим  на
север. В полдень у Барнса видели марсианина;  облако  медленно  оседавшего
черного газа ползло по Темзе и равнине Ламбет, отрезав дорогу через мосты.
Другое облако поползло по Илингу  и  окружило  небольшую  кучку  уцелевших
людей на Касл-Хилле; они остались живы, но выбраться не могли.
   После безуспешной попытки попасть на северо-западный поезд в Чок-Фарме,
когда поезд, переполненный еще на товарной  платформе,  стал  прокладывать
себе путь сквозь  исступленную  толпу  и  несколько  дюжих  молодцов  едва
удерживали публику, собиравшуюся размозжить машинисту голову  о  топку,  -
мой брат  вышел  на  Чок-Фарм-роуд,  перешел  дорогу,  лавируя  среди  роя
мчавшихся экипажей, и, по счастью, оказался одним из первых  при  разгроме
велосипедного магазина! Передняя шина  велосипеда,  который  он  захватил,
лопнула, когда он вытаскивал машину через окно, но тем  не  менее,  только
слегка поранив кисть руки в свалке, он  сел  и  поехал.  Путь  по  крутому
подъему Хаверсток-Хилла был загроможден  опрокинутыми  экипажами,  и  брат
свернул на Белсайз-роуд.
   Таким образом он выбрался из охваченного паникой города и к семи  часам
достиг Эджуэра, голодный и усталый, по  зато  значительно  опередив  поток
беженцев. Вдоль дороги стояли местные жители, любопытные и  недоумевающие.
Его  обогнали  несколько  велосипедистов,  несколько   всадников   и   два
автомобиля. За милю от Эджуэра  лопнул  обод  колеса,  ехать  дальше  было
невозможно. Он бросил велосипед у дороги и  пешком  вошел  в  деревню.  На
главной улице несколько лавок было открыто; жители толпились на тротуарах,
стояли у дверей и окон и с  удивлением  смотрели  на  необычайное  шествие
беженцев, которое  только  еще  начиналось.  Брату  удалось  перекусить  в
гостинице.
   Он бродил по Эджуэру, не зная, что делать дальше.  Толпа  беженцев  все
увеличивалась. Многие, подобно  брату,  по  прочь  были  остаться  там.  О
марсианах ничего нового не сообщалось.
   Дорога уже наполнилась беженцами, но была еще проходима.  Сначала  было
больше  велосипедистов,  потом  появились  быстро  мчавшиеся   автомобили,
изящные  кэбы,  коляски;  пыль  столбом  стояла  на   дороге   до   самого
Сент-Олбенса.
   Вспомнив, очевидно, про своих друзей в Челмсфорде, брат решил  свернуть
на тихий проселок, тянувшийся к востоку. Когда перед ним вырос  забор,  он
перелез через пего и направился по тропинке к северо-востоку.  Он  миновал
несколько фермерских коттеджей и какие-то деревушки, названий  которых  не
знал. Изредка  попадались  беженцы.  У  Хай-Барнета,  на  заросшем  травой
проселке, он встретился с двумя дамами, ставшими его спутницами. Он догнал
их как раз вовремя, чтобы помочь им.
   Услыхав крики, он поспешно завернул  за  угол  и  увидел  двух  мужчин,
пытавшихся высадить женщин из коляски; третий держал под уздцы испуганного
пони. Одна из дам, небольшого роста, в белом платье, кричала;  другая  же,
стройная брюнетка, била хлыстом по лицу мужчину, схватившего ее за руку.
   Брат мгновенно оценил положение и с криком поспешил на помощь женщинам.
Один из нападавших оставил  даму  и  повернулся  к  нему;  брат,  отличный
боксер, видя по лицу противника, что драка неизбежна, напал первым и одним
ударом свалил его под колеса.
   Тут было не до рыцарской вежливости, и брат, оглушив  упавшего  пинком,
схватил за шиворот второго нападавшего, который держал за руку младшую  из
дам. Он услышал топот  копыт,  хлыст  скользнул  по  его  лицу,  и  третий
противник нанес ему сильный удар в переносицу; тот, которого он держал  за
шиворот, вырвался и бросился бежать  по  проселку  в  ту  сторону,  откуда
подошел брат.
   Оглушенный ударом, брат очутился лицом  к  лицу  с  субъектом,  который
только что держал пони; коляска удалялась по проселку, вихляя из стороны в
сторону; обе женщины, обернувшись, следили за  дракой.  Противник,  рослый
детина, готовился нанести второй удар, но  брат  опередил  его,  ударив  в
челюсть. Потом, видя, что он остался  один,  брат  увернулся  от  удара  и
побежал по  проселку  вслед  за  коляской,  преследуемый  по  пятам  своим
противником; другой, удравший было, остановился, повернул обратно и теперь
следовал за ним издали.
   Вдруг брат оступился и упал; его ближайший преследователь, споткнувшись
о него, тоже упал, и брат, вскочив на ноги, снова очутился лицом к лицу  с
двумя противниками. У него было мало шансов справиться с ними,  во  в  это
время стройная брюнетка быстро остановила  пони  и  поспешила  к  нему  на
помощь. Оказалось, у нее был револьвер, но он лежал под сиденьем, когда на
них напали. Она выстрелила с расстояния в шесть ярдов,  чуть  не  попав  в
брата. Менее храбрый из грабителей пустился наутек, его товарищ последовал
за ним, проклиная его трусость. Оба они остановились поодаль на  проселке,
около третьего из нападавших, лежавшего на земле без движения.
   - Возьмите, - промолвила стройная дама, передавая брату свой револьвер.
   - Садитесь в коляску, - сказал брат, вытирая кровь с рассеченной губы.
   Она молча повернулась, и оба они, тяжело  дыша,  подошли  к  женщине  в
белом платье, которая еле сдерживала испуганного пони.
   Грабители не возобновили нападения. Обернувшись, брат увидел,  что  они
уходят.
   - Я сяду здесь, если разрешите, -  сказал  он,  взобравшись  на  пустое
переднее сиденье. Брюнетка оглянулись через плечо.
   - Дайте мне вожжи,  -  сказала  она  и  хлестнула  пони.  Через  минуту
грабителей не стало видно за поворотом дороги.
   Таким образом, совершенно неожиданно брат, запыхавшийся, с  рассеченной
губой, с опухшим подбородком и окровавленными пальцами, очутился в коляске
вместе с двумя женщинами на незнакомой дороге.
   Он узнал, что одна на них  жена,  а  другая  младшая  сестра  врача  из
Стэнмора, который, возвращаясь ночью из Пиннера от тяжелобольного, услышал
на одной из железнодорожных станций о  приближении  марсиан.  Он  поспешил
домой, разбудил женщин - прислуга ушла от них за  два  дня  перед  тем,  -
уложил  кое-какую  провизию,  сунул,  к  счастью  для  моего  брата,  свой
револьвер под сиденье и сказал им, чтобы они ехали в Эджуэр и сели там  на
поезд. Сам он остался оповестить  соседей  и  обещался  нагнать  их  около
половины пятого утра. Теперь уже около девяти, а его все нет. Остановиться
в Эджуэре они не могли из-за наплыва беженцев и, таким  образом,  свернули
на глухую дорогу.
   Все это они постепенно рассказали моему брату по  пути  к  Нью-Барнету,
где они сделали привал. Брат обещал не покидать их, по  крайней  мере,  до
тех пор, пока они не решат, что предпринять, или пока и