шили  зайти  в
один из домов.
   Первый дом, куда мы проникли через окно, оказался  небольшой  виллой  с
полусорванной крышей; я не мог найти там ничего  съедобного,  кроме  куска
заплесневелого сыра. Зато там была вода и можно было напиться; я  захватил
попавшийся мне на глаза топор, который  мог  пригодиться  нам  при  взломе
другого дома.
   Мы подошли к тому месту, где дорога  поворачивает  на  Мортлейк.  Здесь
среди обнесенного стеной сада стоял белый дом; в кладовой мы  нашли  запас
продовольствия: две ковриги хлеба, кусок  сырого  мяса  и  пол-окорока.  Я
перечисляю все это так подробно  потому,  что  в  течение  двух  следующих
недель нам пришлось довольствоваться этим  запасом.  На  полках  мы  нашли
бутылки с пивом, два мешка фасоли и пучок вялого салата. Кладовая выходила
в судомойню, где лежали дрова и стоял  буфет.  В  буфете  мы  нашли  почти
дюжину бургундского, мясные и рыбные консервы и две жестянки с бисквитами.
   Мы сидели в темной кухне, так как боялись  зажечь  огонь,  ели  хлеб  с
ветчиной и пили пиво из одной бутылки. Священник, по-прежнему  пугливый  и
беспокойный, почему-то стоял за то, чтобы скорее идти, и я  едва  уговорил
его подкрепиться. Но тут произошло событие, превратившее нас в пленников.
   - Вероятно, до полуночи еще далеко, - сказал я,  и  тут  вдруг  блеснул
ослепительный зеленый свет. Вся  кухня  осветилась  на  мгновение  зеленым
блеском. Затем последовал такой  удар,  какого  я  никогда  не  слыхал  ни
раньше, ни после. Послышался звон разбитого  стекла,  грохот  обвалившейся
каменной кладки, посыпалась штукатурка, разбиваясь на мелкие куски о  наши
головы. Я повалился на пол, ударившись о выступ печи, и лежал  оглушенный.
Священник говорил, что я долго был без сознания. Когда я  пришел  в  себя,
кругом снова было темно и священник брызгал на меня водой; его  лицо  было
мокро от крови, которая, как я после разглядел, текла из рассеченного лба.
   В течение нескольких минут я не мог сообразить, что случилось.  Наконец
память мало-помалу вернулась ко мне.  Я  почувствовал  на  виске  боль  от
ушиба.
   - Вам лучше? - шепотом спросил священник.
   Я не сразу ответил ему. Потом приподнялся и сел.
   - Не двигайтесь, - сказал он, - пол усеян осколками посуды  из  буфета.
Вы не сможете двигаться бесшумно, а мне кажется, они совсем рядом.
   Мы сидели так  тихо,  что  каждый  слышал  дыхание  другого.  Могильная
тишина; только раз откуда-то сверху упал не то  кусок  штукатурки,  не  то
кирпич.   Снаружи,   где-то   очень   близко,   слышалось    металлическое
побрякивание.
   - Слышите? - сказал священник, когда звук повторился.
   - Да, - ответил я. - Но что это такое?
   - Марсианин! - прошептал священник.
   Я снова прислушался.
   - Это был не тепловой луч, - сказал я и подумал,  что  один  из  боевых
треножников наткнулся на дом. На моих глазах треножник налетел на  церковь
в Шеппертоне.
   В таком выжидательном положении мы просидели неподвижно в течение  трех
или четырех часов, пока не рассвело. Наконец свет  проник  к  нам,  но  не
через окно, которое оставалось темным, а сквозь  треугольное  отверстие  в
стене позади нас, между балкой и грудой  осыпавшихся  кирпичей.  В  серых,
предутренних сумерках мы в первый раз разглядели внутренность кухни.
   Окно было завалено рыхлой землей, которая насыпалась на  стол,  где  мы
ужинали, и покрывала пол. Снаружи земля была взрыта и, очевидно,  засыпала
дом. В верхней части оконной рамы виднелась исковерканная дождевая  труба.
Пол был  усеян  металлическими  обломками.  Конец  кухни,  ближе  к  жилым
комнатам, осел, и когда рассвело, то нам стало  ясно,  что  большая  часть
дома разрушена. Резким  контрастом  с  этими  развалинами  был  чистенький
кухонный шкаф, окрашенный в бледно-зеленый цвет, обои в  белых  и  голубых
квадратах и две раскрашенные картинки на стене.
   Когда стало  совсем  светло,  мы  увидели  в  щель  фигуру  марсианина,
стоявшего, как я понял потом, на страже над еще не остывшим цилиндром.  Мы
осторожно поползли из полутемной кухни в темную судомойню.
   Вдруг меня осенило: я понял, что случилось.
   - Пятый цилиндр, - прошептал я, - пятый выстрел с Марса  попал  в  этот
дом и похоронил нас под развалинами!
   Священник долго молчал, потом прошептал:
   - Господи, помилуй нас!
   И стал что-то бормотать про себя.
   Все было тихо, мы сидели, притаившись в судомойне.
   Я боялся даже дышать и  замер  на  месте,  пристально  глядя  на  слабо
освещенный четырехугольник кухонной двери.  Я  едва  мог  разглядеть  лицо
священника - неясный овал, его воротничок и  манжеты.  Снаружи  послышался
звон металла, потом резкий свист и шипение, точно у  паровой  машины.  Все
эти загадочные для нас звуки  раздавались  непрерывно,  все  усиливаясь  и
нарастая.  Вдруг  послышался  какой-то  размеренный  вибрирующий  гул,  от
которого все кругом задрожало и посуда в буфете зазвенела. Свет померк,  и
дверь кухни стала совсем темной. Так мы сидели  долгие  часы,  молчаливые,
дрожащие, пока наконец не заснули от утомления...
   Я очнулся, чувствуя сильный голод. Вероятно, мы проспали большую  часть
дня. Голод придал мне решимости. Я сказал священнику,  что  отправлюсь  на
поиски еды, и пополз по направлению к кладовой. Он ничего не  ответил,  по
как только услыхал, что я начал есть, тоже приполз ко мне.



        2. ЧТО МЫ ВИДЕЛИ ИЗ РАЗВАЛИН ДОМА

   Насытившись, мы поползли назад в  судомойню,  где  я,  очевидно,  опять
задремал, а очнувшись, обнаружил, что я один. Вибрирующий гул продолжался,
не ослабевая, с раздражающим упорством. Я  несколько  раз  шепотом  позвал
священника,  потом  пополз  к  двери  кухни.  В  дневном  свете  я  увидел
священника в другом конце комнаты:  он  лежал  у  треугольного  отверстия,
выходившего наружу, к марсианам. Его плечи были приподняты,  и  головы  не
было видно.
   Шум был, как в паровозном депо,  и  все  здание  содрогалось  от  пего.
Сквозь отверстие в стене я видел вершину  дерева,  освещенную  солнцем,  и
клочок ясного голубого вечернего неба. С минуту я смотрел  на  священника,
потом подкрался поближе,  осторожно  переступая  через  осколки  стекла  и
черепки.
   Я тронул  священника  за  ногу.  Он  так  вздрогнул,  что  от  наружной
штукатурки с треском отвалился большой  кусок.  Я  схватил  его  за  руку,
боясь, что он закричит, и мы оба замерли. Потом я  повернулся  посмотреть,
что осталось от нашего убежища. Обвалившаяся штукатурка  образовала  новое
отверстие в стене; осторожно взобравшись на балку, я  выглянул  -  и  едва
узнал пригородную дорогу: так все кругом изменилось.
   Пятый цилиндр попал, очевидно, в тот дом,  куда  мы  заходили  сначала.
Строение совершенно исчезло, превратилось в пыль  и  разлетелось.  Цилиндр
лежал глубоко в земле, в воронке, более широкой, чем яма около Уокинга,  в
которую я в свое время заглядывал. Земля  вокруг  точно  расплескалась  от
страшного  удара  ("расплескалась"  -  самое  подходящее  здесь  слово)  и
засыпала соседние дома; такая же была бы картина, если бы ударили молотком
по грязи. Наш дом завалился назад; передняя часть была разрушена до самого
основания. Кухня и  судомойня  уцелели  каким-то  чудом  и  были  засыпаны
тоннами земли и мусора со всех сторон, кроме одной, обращенной к цилиндру.
Мы висели на краю огромной воронки, где работали марсиане.  Тяжелые  удары
раздавались, очевидно, позади нас; ярко-зеленый пар то и  дело  поднимался
из ямы и окутывал дымкой нашу щель.
   Цилиндр был уже открыт, а  в  дальнем  конце  ямы,  среди  вырванных  и
засыпанных  песком  кустов,  стоял  пустой  боевой  треножник  -  огромный
металлический остов, резко выступавший на фоне  вечернего  неба.  Я  начал
свое описание с воронки и цилиндра, хотя в первую минуту мое внимание было
отвлечено поразительной сверкающей машиной, копавшей  землю,  и  странными
неповоротливыми существами, неуклюже  копошившимися  возле  нее  в  рыхлой
земле.
   Меня прежде всего заинтересовал этот механизм. Это  была  одна  из  тех
сложных машин, которые назвали впоследствии многорукими и изучение которых
дало такой мощный толчок техническим изобретениям. На  первый  взгляд  она
походила на металлического паука с пятью суставчатыми подвижными лапами  и
со множеством суставчатых рычагов и хватающих передаточных щупалец  вокруг
корпуса. Большая часть рук этой машины была  втянута,  но  тремя  длинными
щупальцами она хватала металлические шесты, прутья  и  листы  -  очевидно,
броневую обшивку цилиндра. Машин, вытаскивала, поднимала и складывала  все
это на ровную площадку позади воронки.
   Все движения были так быстры, сложны и совершенны, что сперва я даже не
принял ее за машину, несмотря на металлический  блеск.  Боевые  треножники
были тоже удивительно совершенны и казались  одушевленными,  но  они  были
ничто в сравнении с этой. Люди,  знающие  эти  машины  только  по  бледным
рисункам или по неполным рассказам очевидцев, вряд  ли  могут  представить
себе эти почти одухотворенные механизмы.
   Я вспомнил иллюстрацию в брошюре, дававшей  подробное  описание  войны.
Художник, очевидно, очень  поверхностно  ознакомился  с  одной  из  боевых
машин, он  изобразил  их  в  виде  неповоротливых  наклонных  треножников,
лишенных  гибкости  и  легкости  и  производящих  однообразные   действия.
Брошюра,  снабженная  этими  иллюстрациями,  наделала  много  шуму,  но  я
упоминаю о них только для  того,  чтобы  читатели  не  получили  неверного
представления.
   Иллюстрации были не более похожи на тех марсиан, которых я  видел,  чем
восковая  кукла  на  человека.  По-моему,  эти  рисунки  только  испортили
брошюру.
   Как я уже сказал, многорукая машина сперва показалась мне не машиной, а
каким-то существом вроде краба с лоснящейся  оболочкой;  тело  марсианина,
тонкие щупальца которого регулировали все движения  машины,  я  принял  за
нечто вроде мозгового придатка. Затем  я  заметил  тот  же  серовато-бурый
кожистый лоснящийся покров на других копошившихся вокруг телах и  разгадал
тайну изумительного механизма. После этого я все свое внимание обратил  на
живых, настоящих марсиан. Я уже мельком видел их, но теперь отвращение  не
мешало  моим  наблюдениям,  и,  кроме  того,  я  наблюдал  за  ними  из-за
прикрытия, а не в момент поспешного бегства.
   Теперь я разглядел, что в этих существах не было  ничего  земного.  Это
были большие круглые тела, скорее головы, около четырех футов в  диаметре,
с неким подобием лица. На этих лицах не было ноздрей  (марсиане,  кажется,
были лишены чувства обоняния), только два больших темных  глаза  и  что-то
вроде мясистого клюва под ними. Сзади на этой голове или теле  (я,  право,
не знаю, как это назвать) находилась тугая перепонка, соответствующая (это
выяснили позднее) нашему уху, хотя она, вероятно, оказалась бесполезной  в
нашей более сгущенной атмосфере. Около  рта  торчали  шестнадцать  тонких,
похожих на бичи щупалец, разделенных на два пучка - по  восьми  щупалец  в
каждом. Эти пучки знаменитый анатом профессор Хоус довольно удачно  назвал
руками. Когда я впервые увидел марсиан, мне показалось, что они  старались
опираться на эти руки, но этому,  видимо,  мешал  увеличившийся  в  земных
условиях вес их тел. Можно предположить, что на Марсе они  довольно  легко
передвигаются при помощи этих щупалец.
   Внутреннее анатомическое  строение  марсиан,  как  показали  позднейшие
вскрытия, оказалось очень несложным. Большую часть их тела занимал мозг  с
разветвлениями толстых нервов к глазам, уху и осязающим  щупальцам.  Кроме
того, были найдены довольно сложные органы дыхания - легкие - и  сердце  с
кровеносными сосудами. Усиленная работа легких  вследствие  более  плотной
земной  атмосферы  и  увеличения  силы  тяготения  была  заметна  даже  по
конвульсивным движениям кожи марсиан.
   Таков был организм марсианина. Нам может  показаться  странным,  что  у
марсиан,   совершенно   не   оказалось    никаких    признаков    сложного
пищеварительного аппарата, являющегося  одной  из  главных  частей  нашего
"организма.  Они  состояли  из  одной  только  головы.  У  них   не   было
внутренностей. Они не ели, не переваривали пищу. Вместо  этого  они  брали
свежую живую кровь других организмов и впрыскивали ее себе в вены.  Я  сам
видел, как они это делали,  и  упомяну  об  этом  в  свое  время.  Чувство
отвращения мешает мне подробно описать то, на что я не мог даже  смотреть.
Дело в том, что марсиане, впрыскивая  себе  небольшой  пипеткой  кровь,  в
большинстве случаев человеческую, брали  ее  непосредственно  из  жил  еще
живого существа...
   Одна мысль об этом кажется нам чудовищной, по в то же время я  невольно
думаю, какой  отвратительной  должна  показаться  наша  привычка  питаться
мясом, скажем, кролику, вдруг получившему способность мыслить.
   Нельзя отрицать  физиологических  преимуществ  способа  инъекции,  если
вспомнить,  как  много  времени  и  энергии  тратит  человек  на   еду   и
пищеварение.  Наше  тело  наполовину  состоит  из  желез,  пищеварительных
каналов и органов равного рода, занятых перегонкой пищи в  кровь.  Влияние
пищеварительных  процессов  на  нервную  систему  подрывает   наши   силы,
отражается на нашей психике. Люди счастливы или несчастны в зависимости от
состояния печени или  поджелудочной  железы.  Марсиане  свободны  от  этих
влияний организма на настроение и эмоции.
   То, что марсиане  предпочитали  людей  как  источник  питания,  отчасти
объясняется природой тех жертв, которые они привезли с  собой  с  Марса  в
качестве провианта. Эти существа, судя по тем высохшим  останкам,  которые
попали в руки людей, тоже были двуногими, с непрочным кремнистым  скелетом
(вроде наших кремнистых губок)  и  слаборазвитой  мускулатурой;  они  были
около  шести  футов  ростом,  с  круглой  головой  и  большими  глазами  в
кремнистых впадинах. В каждом цилиндре находилось, кажется, по два или  по
три таких существа, но все они были убиты еще до прибытия  на  Землю.  Они
все равно погибли бы на Земле, так как при первой  же  попытке  встать  на
ноги сломали бы себе кости.
   Раз  я  уже  занялся  этим  описанием,  то  добавлю   здесь   кое-какие
подробности, которые в то время не были ясны для  нас  и  которые  помогут
читателю, не видевшему марсиан, составить себе более  ясное  представление
об этих грозных созданиях.
   В трех отношениях их физиология, резко отличалась от нашей. Их организм
не нуждался в сне и постоянно бодрствовал,  как  у  людей  сердце.  Им  не
приходилось   возмещать   сильное   мускульное   напряжение,   и   поэтому
периодическое прекращение деятельности было им неизвестно.  Так  же  чуждо
было  им  ощущение  усталости.  На  Земле  они  передвигались  с  большими
усилиями, но даже и здесь находились в непрерывной  деятельности.  Подобно
муравьям, они работали все двадцать четыре часа в сутки.
   Во-вторых, марсиане были бесполыми и потому не знали тех бурных эмоций,
которые возникают у людей вследствие различия  полов.  Точно  установлено,
что на Земле во время войны родился один марсианин; он был найден на  теле
своего родителя отпочковавшимся, как молодые лилии из луковиц или  молодые
организмы пресноводного полипа.
   У человека и у  всех  высших  видов  земных  животных  подобный  способ
размножения, который считается самым примитивным, не существует. У  низших
животных,  кончая  оболочниками,  стоящими  ближе  всего  к   позвоночным,
существуют оба способа размножения, но на высших ступенях развития половой
способ размножения совершенно вытесняет почкование. На Марсе, по-видимому,
развитие шло в обратном направлении.
   Любопытно, что  один  писатель,  склонный  к  лженаучным  умозрительным
построениям, еще задолго до нашествия марсиан предсказал человеку будущего
как раз то строение, какое оказалось у  них.  Его  предсказание,  если  не
ошибаюсь, появилось в 1893 году в ноябрьском или декабрьском номере  давно
уже прекратившего существование "Пэл-Мэл баджит". Я припоминаю  карикатуру
на эту тему, помещенную в известном юмористическом  журнале  домарсианской
эпохи "Панч". Автор  статьи  доказывал,  излагая  свою  мысль  в  веселом,
шутливом тоне, что развитие механических  приспособлений  должно  в  конце
концов  задержать  развитие  человеческого   тела,   а   химическая   пища
ликвидирует  пищеварение;  он  утверждал,  что  волосы,  нос,  зубы,  уши,
подбородок постепенно потеряют свое значение для человека  и  естественный
отбор в течение грядущих веков их уничтожит. Будет развиваться один только
мозг. Еще одна часть тела переживет остальные - это рука, "учитель и слуга
мозга". Все части тела будут атрофироваться, руки же  будут  все  более  и
более развиваться.
   Истина нередко высказывается в форме шутки. У марсиан  мы,  несомненно,
видим подобное  подчинение  животной  стороны  организма  интеллекту.  Мне
кажется вполне вероятным, что у марсиан, произошедших от существ, в  общем
похожих на нас, мозг и руки (последние в  конце  концов  заменились  двумя
пучками щупалец) постепенно развились за счет остального  организма.  Мозг
без тела должен был создать, конечно,  более  эгоистичный  интеллект,  без
всяких человеческих эмоции.
   Третье отличие марсиан  от  нас  с  первого  взгляда  может  показаться
несущественным. Микроорганизмы, возбудители стольких болезней и  страданий
на Земле, либо никогда не появлялись  на  Марсе,  либо  санитария  марсиан
уничтожила  их  много  столетни  тому  назад,  Сотни  заразных   болезней,
лихорадки и воспаления, поражающие человека, чахотка, рак, опухоли и  тому
подобные недуги были им совершенно неизвестны.
   Говоря о различии между жизнью на Земле и на Марсе, я должен  упомянуть
о странном появлении красной травы.
   Очевидно,  растительное  царство  Марса  в  отличие  от  земного,   где
преобладает зеленый цвет, имеет кроваво-красную окраску. Во всяком случае,
те семена, которые марсиане (намеренно или  случайно)  привезли  с  собой,
давали ростки красного цвета. Впрочем, в борьбе с земными видами  растений
только одна всем известная красная  трава  достигла  некоторого  развития.
Красный вьюн скоро засох, и лишь немногие  его  видели.  Что  же  касается
красной травы, то  некоторое  время  она  росла  удивительно  быстро.  Она
появилась на краях ямы на третий или четвертый день нашего заточения, и ее
побеги, походившие на ростки кактуса, образовали карминовую бахрому вокруг
нашего треугольного окна. Впоследствии я встречал ее в  изобилии  по  всей
стране, особенно поблизости от воды.
   Марсиане имели орган  слуха  -  круглую  перепонку  на  задней  стороне
головы-тела, и их глаза по силе зрения не уступали нашим, только  синий  и
фиолетовый цвет,  по  мнению  Филипса,  должен  был  казаться  им  черным.
Предполагают, что они общались друг с другом при помощи звуков и  движений
щупалец;  так  утверждает,  например,  интересная,  но  наспех  написанная
брошюра, автор которой, очевидно, не видел марсиан; на эту брошюру  я  уже
ссылался, она до сих пор служит главным источником сведений  о  марсианах.
Однако ни один из оставшихся в живых людей не наблюдал так близко марсиан,
как я. Это  произошло,  правда,  не  по  моему  желанию,  но  все  же  это
несомненный факт. Я наблюдал за ними внимательно день за днем и утверждаю,
что видел собственными глазами,  как  четверо,  пятеро  и  один  раз  даже
шестеро марсиан, с трудом передвигаясь, выполняли  самые  тонкие,  сложные
работы сообща,  не  обмениваясь  ни  звуком,  ни  жестом.  Издаваемое  ими
лишенное всяких модуляций уханье слышалось обычно  перед  едой;  по-моему,
оно вовсе на служило сигналом, а происходило просто  вследствии  выдыхания
воздуха перед впрыскиванием крови. Мне известны  основы  психологии,  и  я
твердо  убежден,  что  марсиане  обменивались   мыслями   без   посредства
физических органов. Утверждаю это, несмотря на  мое  предубеждение  против
телепатии. Перед нашествием  марсиан,  если  только  читател