гореть,  превращается  в  языки  пламени  при  их  прикосновении;   свинец
растекается,  как  жидкость;  железо  размягчается;  стекло  трескается  я
плавится, а когда они падают на воду, она мгновенно превращается в пар.
   В  эту  ночь  около  сорока  человек  лежали  под  звездами  близ  ямы,
обугленные и обезображенные до неузнаваемости, и всю  ночь  пустошь  между
Хорселлом и Мэйбэри была безлюдна и над ней пылало зарево.
   В Чобхеме, Уокинге и Оттершоу, вероятно, в одно и то же время узнали  о
катастрофе. В Уокинге лавки уже  были  закрыты,  когда  это  произошло,  и
группы людей, заинтересованных слышанными рассказами, шли по  Хорселлскому
мосту  и  по  дороге,  окаймленной  изгородями,  направляясь  к   пустоши.
Молодежь, окончив дневную работу, воспользовалась этой новостью,  конечно,
как предлогом пойти погулять и пофлиртовать. Вы можете  представить  себе,
какой гул голосов раздавался на темной дороге...
   В Уокинге лишь немногие  знали,  что  цилиндр  открылся,  хотя  бедняга
Гендерсон  отправил  посыльного  на  велосипеде  в  почтовую  контору   со
специальной телеграммой для вечерней газеты.
   Когда гуляющие по двое и по трое выходили на открытое место, то  видели
людей, возбужденно что-то говоривших и посматривающих на  вращающееся  над
песчаным карьером зеркало; волнение их, без сомнения, передавалось и вновь
пришедшим.
   Около половины  девятого,  незадолго  до  гибели  делегации,  близ  ямы
собралась толпа человек в триста, если пс больше, не считая  тех,  которые
свернули с дороги, чтобы подойти поближе к марсианам. Среди них находились
три полисмена, причем один конный;  они  старались,  согласно  инструкциям
Стэнта, осадить толпу и не подпускать ее к цилиндру. Не обошлось, конечно,
без протеста со стороны горячих голов, для которых всякое сборище является
поводом пошуметь и побалагурить.
   Как только марсиане показались из своего  цилиндра,  Стэнт  и  Оджилви,
предупреждая  возможность  столкновения,  телеграфировали  из  Хорселла  в
казармы с просьбой прислать роту  солдат  для  того,  чтобы  оградить  эти
странные  существа  от  насилия.  После  этого  они  вернулись  во   главе
злополучной делегации. Находившиеся в толпе люди впоследствии описывали их
смерть - они видели то же, что  и  я:  три  клуба  зеленого  дыма,  глухое
гудение и вспышки пламени.
   Однако толпе зрителей грозила  большая  опасность,  чем  мне.  Их  спас
только песчаный, поросший вереском холм, задержавший часть тепловых лучей.
Если бы параболическое зеркало было поднято на несколько  ярдов  выше,  не
осталось бы ни одного живого свидетеля. Они видели, как  вспыхивал  огонь,
как  падали  люди,  как  невидимая  рука,  зажигавшая  кустарники,  быстро
приближалась к ним в сумерках. Потом со свистом, заглушившим гул  из  ямы,
луч сверкнул над их головами; вспыхнули вершины буков, окаймлявших дорогу;
в  доме,  ближайшем  к  пустоши,  треснули  кирпичи,  разлетелись  стекла,
занялись оконные рамы и обрушилась часть крыши.
   Когда затрещали и загудели пылающие деревья, охваченная  паникой  толпа
несколько секунд нерешительно топталась на месте. Искры  и  горящие  сучья
падали на дорогу, кружились огненные листья. Загорались шляпы и платья.  С
пустоши послышался пронзительный крик.
   Крики  и  вопли  сливались  в  оглушительный  гул.   Конный   полисмен,
схватившись руками за голову, проскакал среди взбудораженной толпы, громко
крича.
   - Они идут! - крикнул женский голос, и,  нажимая  на  стоявших  позади,
люди стали прокладывать себе дорогу к Уокингу, Толпа разбегалась  вслепую,
как стадо баранов.  Там,  где  дорога  становилась  уже  и  темнее,  между
высокими насыпями, произошла отчаянная давка. Не обошлось без жертв:  трое
- две женщины и один мальчик - были раздавлены и  затоптаны;  их  оставили
умирать среди ужаса и мрака.



        7. КАК Я ДОБРАЛСЯ ДО ДОМУ

   Что касается меня, то я помню только, что натыкался на деревья и  то  и
дело падал, пробираясь сквозь кустарник. Надо мною навис  невидимый  ужас;
безжалостный тепловой меч марсиан, казалось, замахивался, сверкая над моей
головой, и вот-вот должен был обрушиться и поразить меня.  Я  выбрался  на
дорогу между перекрестком и Хорселлом и побежал к перекрестку.
   В конце концов я изнемог от волнения и быстрого бега, пошатнулся и упал
у дороги, невдалеке от моста  через  канал  у  газового  завода.  Я  лежал
неподвижно.
   Пролежал я так, должно быть, довольно долго.
   Я приподнялся и сел в полном недоумении. С минуту я не мог понять,  как
я сюда попал. Я стряхнул с себя недавний ужас,  точно  одежду.  Шляпа  моя
исчезла, и воротничок соскочил с запонки.  Несколько  минут  назад  передо
мной  были  только  необъятная   ночь,   пространство   и   природа,   моя
беспомощность, страх и близость смерти. И теперь все сразу переменилось, и
мое настроение было совсем другим. Переход от одного душевного состояния к
другому совершился незаметно. Я стал снова самим  собой,  таким,  каким  я
бывал  каждый  день,  -  обыкновенным  скромным  горожанином.   Безмолвная
пустошь, мое бегство, летучее пламя - все казалось мне сном.  Я  спрашивал
себя: было ли это на самом деле? Мне просто не верилось, что это произошло
наяву.
   Я встал и пошел  по  крутому  подъему  моста.  Голова  плохо  работала.
Мускулы и нервы расслабли... Я пошатывался, как пьяный. С  другой  стороны
изогнутого аркой моста показалась чья-то  голова,  и  появился  рабочий  с
корзиной. Рядом с  ним  шагал  маленький  мальчик.  Рабочий  прошел  мимо,
пожелав мне доброй ночи. Я хотел заговорить с  ним  и  не  мог.  Я  только
ответил на его приветствие каким-то бессвязным бормотанием и пошел  дальше
по мосту.
   На повороте к Мэйбэри поезд - волнистая лента белого искрящегося дыма и
длинная вереница светлых окон - пронесся к югу:  тук-тук...  тук-тук...  и
исчез. Еле различимая в темноте группа людей разговаривала у ворот  одного
из домов, составлявших так называемую "Восточную террасу".  Все  это  было
так реально, так знакомо! А то - там, в поле?..  Невероятно,  фантастично!
"Нет, - подумал я, - этого не могло быть".
   Наверное, я человек особого склада и мои  ощущения  не  совсем  обычны.
Иногда я страдаю от странного чувства отчужденности от самого  себя  и  от
окружающего мира. Я как бы извне наблюдаю за всем, откуда-то издалека, вне
времени, вне пространства, вне житейской борьбы  с  ее  трагедиями.  Такое
ощущение было очень сильно у меня в ту ночь.  Все  это,  быть  может,  мне
просто почудилось.
   Здесь  такая  безмятежность,  а  там,   за   каких-нибудь   две   мили,
стремительная,  летучая   смерть.   Газовый   завод   шумно   работал,   и
электрические фонари ярко горели. Я остановился подле разговаривающих.
   - Какие новости с пустоши? - опросил я.
   У ворот стояли двое мужчин и женщина.
   - Что? - переспросил один из мужчин, оборачиваясь.
   - Какие новости с пустоши? - спросил я.
   - Разве вы сами там не были? - спросили они.
   - Люди, кажется, прямо помешались на этой пустоши,  -  сказала  женщина
из-за ворот. - Что они там нашли?
   - Разве вы не слышали о людях с Марса? - сказал я. - О живых  существах
с Марса?
   - Сыты по горло, - ответила женщина из-за ворот. -  Спасибо.  -  И  все
трое засмеялись.
   Я оказался в глупом положении. Раздосадованный, я попытался  рассказать
им о том, что видел, но у меня ничего не вышло. Они  только  смеялись  над
моими сбивчивыми фразами.
   - Вы еще услышите об этом! - крикнул я и пошел домой.
   Я испугал жену своим измученным видом. Прошел в  столовую,  сел,  выпил
немного  вина  и,  собравшись  с  мыслями,  рассказал  ей  обо  всем,  что
произошло. Подали обед - уже остывший, - но нам было не до еды.
   - Только одно хорошо, - заметил я, чтобы успокоить встревоженную  жену.
- Это самые неповоротливые существа из всех, какие мне приходилось видеть.
Они могут ползать в яме и убивать людей, которые подойдут к ним близко, но
они не сумеют оттуда вылезти... Как они ужасны!..
   - Не говори об этом, дорогой! - воскликнула жена, хмуря брови  и  кладя
свою руку на мою.
   - Бедный Оджилви! - сказал я. -  Подумать  только,  что  он  лежит  там
мертвый!
   По крайней мере, жена мне поверила. Я заметил, что  лицо  у  нее  стало
смертельно бледным, и перестал говорить об этом.
   - Они могут прийти сюда, - повторяла она.
   Я настоял, чтобы она выпила вина, и постарался разубедить ее.
   - Они еле-еле могут двигаться, - сказал я.
   Я стал успокаивать и ее и  себя,  повторяя  все  то,  что  говорил  мне
Оджилви о невозможности для  марсиан  приспособиться  к  земным  условиям.
Особенно  я  напирал  на  затруднения,  вызываемые  силой  тяготения.   На
поверхности Земли сила тяготения втрое больше, чем на  поверхности  Марса.
Всякий марсианин поэтому будет весить на Земле в три раза больше,  чем  на
Марсе, между тем как его мускульная сила не  увеличится.  Его  тело  точно
нальется свинцом. Таково было общее мнение. И "Таймс" и  "Дейли  телеграф"
писали об этом на следующее утро, и обе газеты, как и я, упустили из  виду
два существенных обстоятельства.
   Атмосфера Земли, как известно,  содержит  гораздо  больше  кислорода  и
гораздо меньше аргона, чем атмосфера  Марса.  Живительное  действие  этого
избытка кислорода на  марсиан  явилось,  бесспорно,  сильным  противовесом
увеличившейся тяжести их тела. К тому же мы  упустили  из  виду,  что  при
своей высокоразвитой технике марсиане смогут в крайнем случае  обойтись  и
без физических усилий.
   В тот вечер я об этом  не  думал,  и  потому  мои  доводы  против  мощи
пришельцев казались неоспоримыми. Под влиянием вина и еды, чувствуя себя в
безопасности за своим столом и стараясь успокоить жену, я и сам  понемногу
осмелел.
   - Они сделали большую глупость, - сказал я,  прихлебывая  вино.  -  Они
опасны, потому что, наверное, обезумели от страха. Может быть, они  совсем
не ожидали встретить живых существ, особенно  разумных  живых  существ.  В
крайнем случае один хороший снаряд по яме, и все будет кончено, - прибавил
я.
   Сильное  возбуждение  -  результат  пережитых  волнений   -   очевидно,
обострило мои чувства. Я и теперь  необыкновенно  ясно  помню  этот  обед.
Милое, встревоженное лицо жены, смотрящей на меня из-под розового абажура,
белая скатерть, серебро и хрусталь (в те дни даже писатели-философы  могли
позволить себе некоторую роскошь), темно-красное вино в стакане - все  это
запечатлелось у меня в памяти. Я сидел за столом, покуривая  папиросу  для
успокоения нервов, сожалел о необдуманном поступке  Оджилви  и  доказывал,
что марсиан нечего бояться.
   Точно так  же  какая-нибудь  солидная  птица  на  острове  св.Маврикия,
чувствуя себя полным хозяином своего гнезда, могла бы  обсуждать  прибытие
безжалостных изголодавшихся моряков.
   - Завтра мы с ними разделаемся, дорогая!
   Я не знал тогда,  что  за  этим  последним  моим  обедом  в  культурной
обстановке последуют ужасные, необычайные события.



        8. В ПЯТНИЦУ ВЕЧЕРОМ

   Самым  невероятным  из  всего  того  странного  и  поразительного,  что
произошло  в  ту  пятницу,  кажется  мне   полное   несоответствие   между
неизменностью нашего общественного уклада  и  началом  той  цепи  событий,
которая должна была в корне перевернуть его. Если  бы  в  пятницу  вечером
взять циркуль и очертить  круг  радиусом  в  пять  миль  вокруг  песчаного
карьера возле Уокинга, то я сомневаюсь, оказался ли бы хоть  один  человек
за  его  пределами  (кроме  разве  родственников  Стэнта  и  родственников
велосипедистов и лондонцев, лежавших мертвыми на пустоши), чье  настроение
и привычки были бы нарушены  пришельцами.  Разумеется,  многие  слышали  о
цилиндре и рассуждали о нем на досуге, но он не произвел  такой  сенсации,
какую произвел бы, скажем, ультиматум, предъявленный Германии.
   Полученная в  Лондоне  телеграмма  бедняги  Гендерсона  о  развинчивают
цилиндра была принята за утку; вечерняя газета послала  ему  телеграмму  с
просьбой прислать подтверждение и, не получив ответа - Гендерсона  уже  не
было в живых, - решила не печатать экстренного выпуска.
   Внутри круга радиусом в пять миль большинство населения ровно ничего не
предпринимало. Я уже описывал, как вели себя мужчины и женщины, с которыми
мне пришлось говорить. По всему округу мирно обедали  и  ужинали,  рабочие
после трудового дня возились в  своих  садиках,  укладывали  детей  спать,
молодежь парочками гуляла в укромных аллеях,  учащиеся  сидели  за  своими
книгами.
   Может быть, о случившемся поговаривали на улицах и судачили  в  пивных;
какой-нибудь вестник или очевидец только что происшедших  событий  вызывал
кое-где волнение, беготню и крик, но у  большинства  людей  жизнь  шла  по
заведенному с незапамятных лет порядку: работа, еда, питье, сон - все, как
обычно, точно в небе и не было никакого Марса. Даже на станции  Уокинг,  в
Хорселле, в Чобхеме ничто не изменилось.
   На узловой станции в Уокинге до поздней ночи поезда  останавливались  и
отправлялись или переводились на  запасные  пути;  пассажиры  выходили  из
вагонов или ожидали поезда - все шло своим чередом. Мальчишка  из  города,
нарушая монополию местного  газетчика  Смита,  продавал  вечернюю  газету.
Громыхание товарных  составов,  резкие  свистки  паровозов  заглушали  его
выкрики о "людях с Марса". Около девяти часов на станцию  стали  прибывать
взволнованные очевидцы с сенсационными известиями,  но  они  произвели  не
больше  впечатления,  чем  пьяные,  болтающие  всякий  вздор.   Пассажиры,
мчавшиеся к Лондону, смотрели в темноту из  окон  вагонов,  видели  редкие
взлетающие искры около Хорселла, красный отблеск  и  тонкую  пелену  дыма,
застилавшую звезды, и думали, что ничего особенного не случилось, что  это
горит вереск. Только на краю пустоши заметно было некоторое  смятение.  На
окраине Уокинга горело несколько домов. В окнах трех прилегающих к пустоши
селений светились огни, и жители не ложились до рассвета.
   На Чобхемском и Хорселлском мостах все еще толпились  любопытные.  Один
или двое смельчаков, как потом выяснилось, отважились в темноте  подползти
совсем близко к марсианам. Назад они не вернулись, ибо световой луч, вроде
прожектора военного корабля, время от времени скользил по  пустоши,  а  за
ним следовал тепловой луч.  Обширная  пустошь  была  тиха  и  пустынна,  и
обугленные тела лежали неубранными всю ночь  под  звездным  небом  и  весь
следующий день. Из ямы слышался металлический стук.
   Таково было положение в пятницу вечером. В кожный покров  нашей  старой
планеты Земли отравленной стрелой  вонзился  цилиндр.  Но  яд  только  еще
начинал оказывать свое действие. Кругом расстилалась  пустошь,  а  черные,
скорченные трупы, разбросанные на ней, были  едва  заметны;  кое-где  тлел
вереск и кустарник. Дальше простиралась узкая зона, где царило смятение, и
за эту черту пожар еще не распространился. В остальном  мире  поток  жизни
катился так же, как он катился с  незапамятных  времен.  Лихорадка  войны,
которая должна была закупорить его  вены  и  артерии,  умертвить  нервы  и
разрушить мозг, только начиналась.
   Всю ночь марсиане неутомимо работали, стучали какими-то  инструментами,
приводя в готовность свои машины; иногда вспышки  зеленовато-белого  дыма,
извиваясь, поднимались к звездному небу.
   К одиннадцати часам через Хорселл прошла рота солдат и оцепила пустошь.
Позднее через Чобхем прошла вторая  рота  и  оцепила  пустошь  с  северной
стороны, Несколько офицеров из Инкерманских казарм уже раньше побывали  на
пустоши, и один из них, майор Иден, пропал без вести. В  полночь  командир
полка появился у Чобхемского моста и  стал  расспрашивать  толпу.  Военные
власти, очевидно, поняли серьезность положения. К одиннадцати утра, как на
следующий день сообщили газеты, эскадрон гусар и около  четырехсот  солдат
Кардиганского полка с двумя пулеметами "максим" выступили из Олдершота.
   Через несколько секунд после полуночи толпа на  дороге  в  Чертси  близ
Уокинга увидела метеорит, упавший в  сосновый  лес  на  северо-западе.  Он
падал, сверкая зеленоватым светом, подобно летней молнии. Это  был  второй
цилиндр.



        9. СРАЖЕНИЕ НАЧИНАЕТСЯ

   Суббота, насколько мне помнится, прошла тревожно. Это  был  томительный
день, жаркий и душный; барометр, как мне  сказали,  то  быстро  падал,  то
поднимался. Я почти не спал - жене удалось заснуть - и встал  рано.  Перед
завтраком я вышел в сад и постоял там, прислушиваясь: со  стороны  пустоши
слышалась только трель жаворонков.
   Молочник явился как обыкновенно. Я услыхал скрип его тележки и  подошел
к калитке узнать последние новости. Он рассказал мне,  что  ночью  марсиан
окружили войска  и  что  ожидают  артиллерию.  Вслед  за  этим  послышался
знакомый успокоительный грохот поезда, несущегося в Уокинг.
   - Убивать их не станут, - сказал молочник, - если  только  можно  будет
обойтись без этого.
   Я увидел своего соседа за работой в саду,  поболтал  с  ним  немного  и
отправился завтракать. Утро было самое обычное. Мой сосед был уверен,  что
войска захватят в плен или уничтожат марсиан в тот же день.
   - Жаль, что они так неприступны, - заметил  он.  -  Было  бы  интересно
узнать, как они живут на своей планете. Мы могли бы кое-чему научиться.
   Он подошел к забору и протянул мне горсть клубники - он был  ревностным
и щедрым садоводом.  При  этом  он  сообщил  мне  о  лесном  пожаре  около
Байфлитского поля для гольфа.
   - Говорят, там упала другая такая же штука, номер второй. Право, с  нас
довольно и первой, страховым обществам это обойдется не дешево,  -  сказал
он и добродушно засмеялся. - Леса все еще горят. - И он указал  на  пелену
дыма. - Торф и хвоя будут тлеть несколько дней, - добавил он и,  вздохнув,
заговорил о "бедняге Оджилви".
   После завтрака, вместо того чтобы сесть за  работу,  я  решил  пойти  к
пустоши. У железнодорожного моста я  увидел  группу  солдат  -  это  были,
кажется,  саперы  -  в  маленьких  круглых   шапочках,   грязных   красных
расстегнутых мундирах, из-под которых виднелись голубые рубашки, в  черных
штанах и в сапогах до колен. Они сообщили мне,  что  за  канал  никого  по
пропускают. Взглянув  на  дорогу  к  мосту,  я  увидел  часового,  солдата
Кардиганского полка. Я заговорил с солдатами, рассказал им о виденных мной
вчера  марсианах.  Солдаты  еще  не  видели  их,  очень  смутно  их   себе
представляли и  закидали  меня  вопросами.  Сказали,  что  не  знают,  кто
распорядился двинуть войска; они думали, что произошли какие-то волнения в
Конной гвардии.  Саперы,  более  образованные,  чем  простые  солдаты,  со
знанием дела обсуждали необычные условия возможного боя. Я рассказал им  о
тепловом луче, и они начали спорить между собой.
   - Подползти к ним под прикрытием и броситься в атаку, - сказал один.
   - Ну да! - ответил другой. - Чем же можно прикрыться  от  такого  жара?
Хворостом, что ли, чтобы получше зажариться? Надо подойти к ним как  можно
ближе и вырыть укрытия.
   - К черту укрытия! Ты только и знаешь что  укрытия.  Тебе  бы  родиться
кроликом, Сниппи!
   - Так у  них  совсем,  значит,  нет  шеи?  -  спросил  вдруг  третий  -
маленький, задумчивый, смуглый солдат с трубкой в зубах.
   Я еще раз описал им марсиан.
   - Вроде осьминогов, - сказал он. - Значит, с рыбами воевать будем.
   - Убить таких чудовищ - это даже не грех, - сказал первый солдат.
   - Пустить в них снаряд, да и прикончить разом,  -  предложил  маленький
смуглый солдат. - А то они еще что-нибудь натворят.
   - Где же твои снаряды? - возразил первый. - Ждать нельзя. По-моему,  их
надо атаковать, да поскорей.
   Так разговаривали солдаты. Вскоре я оставил их и пошел  на  станцию  за
утренними газетами.
   Но я боюсь наскучить читателю описанием этого томительного утра  и  еще
более томительного дня. Мне не удалось взглянуть на  пустошь,  потому  что
даже колокольни в Хорселле и Чобхеме находились в рука