л  я.  -  Я  просидел  в  развалинах  тринадцать  или
четырнадцать дней. Я не знаю, что случилось за это время.
   Он посмотрел на меня недоверчиво, потом выражение его лица изменялось.
   - Я не собираюсь здесь оставаться, -  сказал  я,  -  и  думаю  пойти  в
Лезерхэд: там я оставил жену.
   Он ткнул в меня пальцем.
   - Так это вы, - спросил он, - человек из Уокинга? Так вас не убило  под
Уэйбриджем?
   В ту же минуту и я узнал его.
   - Вы тот самый артиллерист, который зашел ко мне в сад?
   - Поздравляю! - сказал он. - Нам обоим повезло.  Подумать  только,  что
это вы!
   Он протянул мне руку, я пожал ее.
   - Я прополз по сточной трубе, - продолжал он. - Они не  всех  перебили.
Когда они ушли, я полями пробрался к Уолтону. Но послушайте... Не прошло и
шестнадцати дней, а вы совсем седой. - Вдруг он оглянулся через  плечо.  -
Это грач, - сказал он. - Теперь замечаешь даже  тень  от  птичьего  крыла.
Здесь уж больно открытое место. Заберемтесь-ка в кусты и потолкуем.
   - Видели вы марсиан? - спросил я. - С тех пор как я выбрался...
   - Они ушли к Лондону, - перебил он. - Мне думается,  они  там  устроили
большой лагерь. Ночью в стороне Хэмпстеда все  небо  светится.  Точно  над
большим городом. И видно, как движутся их тени. А днем их не видать. Ближе
не показывались... - Он сосчитал по пальцам. - Вот уже пять дней...  Тогда
двое из них тащили что-то большое к Хаммерсмиту. А позапрошлую  ночь...  -
Он остановился и многозначительно добавил: - ...появились какие-то огни  и
в воздухе что-то носилось. Я думаю, они  построили  летательную  машину  и
пробуют летать.
   Я застыл на четвереньках, - мы уже подползали к кустам.
   - Летать?!
   - Да, - повторил он, - летать.
   Я залез поглубже в кусты и уселся на землю.
   - Значит, с человечеством будет покончено... - сказал я. - Если это  им
удастся, они попросту облетят вокруг света...
   Он кивнул.
   - Они облетят. Но... Тогда здесь станет чуточку легче. Да, впрочем... -
Он посмотрел на меня. -  Разве  вам  не  ясно,  что  с  человечеством  уже
покончено? Я в этом убежден. Мы уничтожены... Разбиты...
   Я взглянул на него. Как это ни странно, эта мысль, такая очевидная,  не
приходила мне в голову. Я все еще смутно  на  что-то  надеялся,  -  должно
быть, по привычке. Он решительно повторил:
   - Разбиты!
   - Все кончено, - сказал он. - Они потеряли одного, только  одного.  Они
здорово укрепились и разбили величайшую державу  в  мире.  Они  растоптали
нас. Гибель марсианина под Уэйбриджем была случайностью.  И  эти  марсиане
только пионеры. Они продолжают прибывать. Эти зеленые звезды, я  не  видал
их уже пять или шесть дней, но уверен, что они каждую ночь  где-нибудь  да
падают. Что делать? Мы покорены. Мы разбиты.
   Я ничего не ответил. Я сидел, молча глядя перед собой, тщетно  стараясь
найти какие-нибудь возражения.
   - Это даже не война, - продолжал артиллерист. - Разве может быть  война
между людьми и муравьями?
   Мне вдруг вспомнилась ночь в обсерватории.
   - После десятого выстрела они больше не стреляли с  Марса,  по  крайней
мере, до прибытия первого цилиндра.
   - Откуда вы это знаете? - спросил артиллерист.
   Я объяснил. Он задумался.
   - Что-нибудь случилось у них с пушкой, - сказал он. - Да только что  из
того? Они снова ее наладят. Пусть даже будет небольшая отсрочка, разве это
что-нибудь изменит? Люди - и муравьи. Муравьи строят  город,  живут  своей
жизнью, ведут войны, совершают революции, пока они не мешают  людям;  если
же они мешают, то их просто убирают. Мы стали теперь муравьями. Только...
   - Что? - спросил я.
   - Мы съедобные муравьи.
   Мы молча переглянулись.
   - А что они с нами сделают? - спросил я.
   - Вот об этом-то я и думаю,  -  ответил  он,  -  все  время  думаю.  Из
Уэйбриджа я пошел к югу и всю дорогу  думал.  Я  наблюдал.  Люди  потеряли
голову, они скулили и волновались. Я не  люблю  скулить.  Мне  приходилось
смотреть в глаза смерти. Я не игрушечный солдатик и знаю,  что  умирать  -
плохо ли, хорошо ли -  все  равно  придется.  Но  если  вообще  кто-нибудь
спасется,  так  это  тот,  кто  не  потеряет  голову.  Я  видел,  что  все
направлялись к югу. Я сказал себе: "Еды  там  не  хватит  на  всех",  -  и
повернул в обратную сторону. Я питался около марсиан,  как  воробей  около
человека. А они там, - он указал рукой на горизонт, -  дохнут  от  голода,
топчут и рвут друг друга...
   Он взглянул на меня и как-то замялся.
   - Конечно, - сказал он, - многим, у кого были деньги, удалось бежать во
Францию. - Он опять посмотрел  на  меня  с  несколько  виноватым  видом  и
продолжал: - Жратвы тут вдоволь. В  лавках  есть  консервы,  вино,  спирт,
минеральные воды; а колодцы и водопроводные трубы пусты. Так  вот,  я  вам
скажу, о чем я иногда думал. Они разумные  существа,  сказал  я  себе,  и,
кажется, хотят употреблять нас в пищу. Сначала они уничтожат наши корабли,
машины,  пушки,  города,  весь  порядок  и  организацию.  Все  это   будет
разрушено. Если бы мы были такие же маленькие, как муравьи,  мы  могли  бы
ускользнуть в какую-нибудь щель. Но мы не муравьи. Мы слишком  велики  для
этого. Вот мой первый вывод. Ну что?
   Я согласился.
   - Вот о чем я подумал прежде всего. Ладно,  теперь  дальше:  нас  можно
ловить как угодно. Марсианину стоит только пройти  несколько  миль,  чтобы
наткнуться на целую кучу людей. Я видел, как один марсианин в окрестностях
Уондсворта разрушал дома и рылся в обломках. Но-так поступать  они  будут,
недолго. Как только они покончат с нашими пушками  и  кораблями,  разрушат
железные дороги и сделают все, что собираются сделать,  то  начнут  ловить
нас систематически, отбирать лучших, запирать их в  клетки.  Вот  что  они
начнут скоро делать. Да, они еще не принялись за нас как следует! Разве вы
не видите?
   - Не принялись?! - воскликнул я.
   - Нет, не принялись. Все, что случилось до сих пор, произошло только по
нашей вине: мы не поняли, что нужно сидеть спокойно,  докучали  им  нашими
орудиями и разной ерундой. Мы потеряли голову и толпами бросались  от  них
туда, где опасность была ничуть не меньше. Им пока  что  не  до  нас.  Они
заняты своим делом, мастерят все то,  что  не  могли  захватить  с  собой,
приготовляются к встрече тех, которые еще должны прибыть. Возможно, что  и
цилиндры на время перестали падать потому, что марсиане боятся  попасть  в
своих же. И вместо того чтобы, как стадо, кидаться в  разные  стороны  или
устраивать динамитные подкопы в надежде  взорвать  их,  нам  следовало  бы
приспособиться к новым условиям. Вот что я думаю. Это не совсем то, к чему
до сих пор стремилось  человечество,  но  зато  это  отвечает  требованиям
жизни. Согласно с этим принципом  я  и  действовал.  Города,  государства,
цивилизация, прогресс - все это в прошлом. Игра проиграна. Мы разбиты.
   - Но если так, то к чему же тогда жить?
   Артиллерист с минуту смотрел на меня.
   - Да, концертов не будет, пожалуй, в течение  ближайшего  миллиона  лет
или  вроде  того;  не  будет  Королевской  академии  искусств,  не   будет
ресторанов с закусками. Если вы гонитесь за этими удовольствиями, я думаю,
что ваша карта бита. Если вы светский  человек,  не  можете  есть  горошек
ножом или сморкаться без платка, то лучше забудьте это. Это уже никому  не
нужно.
   - Вы хотите сказать...
   - Я хочу сказать, что люди, подобные мне, будут жить  ради  продолжения
человеческого рода. Я лично твердо решил жить. И если я  не  ошибаюсь,  вы
тоже в скором времени покажете, на что вы способны. Нас не истребят.  Нет.
Я не хочу, чтобы меня поймали,  приручили,  откармливали  и  растили,  как
какого-нибудь быка. Брр... Вспомните только этих коричневых спрутов.
   - Вы хотите сказать...
   - Именно. Я буду жить. Под их пятой. Я все рассчитал, обо всем подумал.
Мы, люди, разбиты. Мы слишком мало знаем. Мы еще многому должны научиться,
прежде чем надеяться на удачу. И мы должны жить и сохранить свою  свободу,
пока будем учиться. Понятно? Вот что нам нужно делать.
   Я смотрел на него с изумлением,  глубоко  пораженный  решимостью  этого
человека.
   - Боже мой! - воскликнул я. - Да вы настоящий человек. - Я схватил  его
руку.
   - Правда? - сказал он, и его глаза вспыхнули. - Здорово я все обдумал?
   - Продолжайте, - сказал я.
   - Те, которые хотят избежать плена, должны  быть  готовы  ко  всему.  Я
готов ко всему. Не всякий  же  человек  способен  преобразиться  в  дикого
зверя. Потому-то я и присматривался к вам. Я сомневался в вас.  Вы  худой,
щуплый. Я ведь еще не знал, что вы тот человек из Уокинга; не знал, что вы
были заживо погребены. Все люди, жившие  в  этих  домах,  все  эти  жалкие
канцелярские крысы ни на что не годны. У них нет мужества,  нет  гордости,
они не умеют сильно желать. А без этого человек гроша ломаного  не  стоит.
Они вечно торопятся на работу, - я видел их тысячи, с завтраком в кармане,
они бегут как сумасшедшие, думая только о том, как бы попасть на поезд,  в
страхе, что их уволят, если они опоздают. Работают они, не вникая в  дело;
потом торопятся  домой,  боясь  опоздать  к  обеду;  вечером  сидят  дома,
опасаясь ходить по глухим улицам; спят с женами, на которых женились не по
любви, а потому, что у тех были деньжонки и они надеялись обеспечить  свое
жалкое существование. Жизнь их застрахована от несчастных  случаев.  А  по
воскресеньям они боятся погубить  свою  душу.  Как  будто  ад  создан  для
кроликов! Для таких людей марсиане  будут  сущими  благодетелями.  Чистые,
просторные клетки, обильный корм, порядок и уход, никаких забот.  Пробегав
на пустой желудок с недельку по полям  и  лугам,  они  сами  придут  и  не
огорчатся, когда их поймают. А немного спустя даже будут рады.  Они  будут
удивляться, как это они раньше жили без  марсиан.  Представляю  себе  всех
этих праздных гуляк,  сутенеров  и  святош...  Могу  себе  представить,  -
добавил он с какой-то  мрачной  усмешкой.  -  Среди  них  появятся  разные
направления, секты. Многое из того, что  я  видел  раньше,  я  понял  ясно
только за эти последние  дни.  Найдется  множество  откормленных  глупцов,
которые просто примирятся со всем, другие же будут мучиться тем,  что  это
несправедливо и что они должны что-нибудь предпринять.  Когда  большинство
людей испытывает потребность в каком-то деле, слабые и  те,  которые  сами
себя   расслабляют   бесконечными   рассуждениями,   выдумывают   религию,
бездеятельную и проповедующую смирение перед насилием, перед волей божьей.
Вам, наверное, приходилось это наблюдать. Это скрытая трусость, бегство от
дела. В этих клетках они будут  набожно  распевать  псалмы  и  молитвы.  А
другие, не такие простаки, займутся - как это называется? - эротикой.
   Он замолчал.
   - Быть может, марсиане воспитают из некоторых людей  своих  любимчиков,
обучат их разным фокусам, кто знает! Быть может,  им  вдруг  станет  жалко
какого-нибудь мальчика, который вырос у них  на  глазах  и  которого  надо
зарезать. Некоторых они, быть может, научат охотиться за нами...
   - Нет! - воскликнул я. - Это невозможно. Ни один человек...
   - Зачем обманывать  себя?  -  перебил  артиллерист.  -  Найдутся  люди,
которые с радостью будут это делать. Глупо думать, что не найдется таких.
   Я не мог не согласиться с ним.
   - Попробовали бы они за мной поохотиться, - продолжал он. -  Боже  мой!
Попробовали бы только! - повторил он и погрузился в мрачное раздумье.
   Я сидел, обдумывая его слова. Я не находил ни одного возражения  против
доводов  этого  человека.  До  вторжения  марсиан  никто  не  вздумал   бы
оспаривать моего интеллектуального  превосходства  над  ним:  я  известный
писатель по философским вопросам, он простой солдат;  теперь  же  он  ясно
определил положение вещей, которое я еще даже не осознал.
   - Что же вы намерены делать? - спросил я наконец. - Какие у вас планы?
   Он помолчал.
   - Вот что я решил, - сказал  он.  -  Что  нам  остается  делать?  Нужно
придумать такой образ жизни, чтобы  люди  могли  жить,  размножаться  и  в
относительной безопасности растить детей. Сейчас я  скажу  яснее,  что,  -
по-моему, нужно делать. Те, которых приручат, станут  похожи  на  домашних
животных;  через  несколько  поколений  это   будут   большие,   красивые,
откормленные, глупые твари. Что касается нас, решивших остаться  вольными,
то мы рискуем одичать, превратиться в своего рода больших диких крыс... Вы
понимаете, я имею в виду жизнь под  землей.  Я  много  думал  относительно
канализационной сети. Понятно, тем, кто  не  знаком  с  ней,  она  кажется
ужасной. Под одним только Лондоном канализационные трубы тянутся на  сотни
миль; несколько дождливых дней - и в пустом городе трубы станут удобными и
чистыми.  Главные  трубы  достаточно  просторны,  воздуху   в   них   тоже
достаточно. Потом есть еще погреба, склады, подвалы, откуда можно провести
к трубам потайные ходы. А железнодорожные туннели и  метрополитен?  А?  Вы
понимаете? Мы составим целую шайку из  крепких,  смышленых  людей.  Мы  не
будем подбирать всякую дрянь. Слабых будем выбрасывать.
   - Как хотели выбросить меня?
   - Так я же вступил в переговоры...
   - Не будем спорить об этом. Продолжайте.
   - Те, что останутся, должны  подчиниться  дисциплине.  Нам  понадобятся
также здоровые, честные женщины -  матери  и  воспитательницы.  Только  не
сентиментальные дамы, не те, что строят  глазки.  Мы  не  можем  принимать
слабых и глупых. Жизнь снова становится первобытной, и те, кто бесполезен,
кто является только обузой или - приносит вред, должны  умереть.  Все  они
должны вымереть. Они должны,  сами  желать  смерти.  В  конце  концов  это
нечестно - жить и позорить  свое  племя.  Все  равно  они  не  могут  быть
счастливы. К тому же смерть не так уж  страшна,  это  трусость  делает  ее
страшной. Мы будем собираться здесь. Нашим округом будет Лондон.  Мы  даже
сможем выставлять сторожевые посты и выходить на  открытый  воздух,  когда
марсиане будут далеко. Даже поиграть иногда в крикет. Вот как мы  сохраним
свой род. Ну как? Возможно это или нет? Но спасти свой  род  -  этого  еще
мало. Для этого достаточно быть крысами. Нет, мы должны спасти накопленные
знания и еще приумножить их. Для этого нужны люди вроде вас.  Есть  книги,
есть образцы. Мы должны устроить глубоко под землей безопасные хранилища и
собрать туда все книги, какие только  достанем.  Не  какие-нибудь  романы,
стишки и тому подобную дребедень, а дельные, научные книги. Тут-то  вот  и
понадобятся люди вроде вас. Нам нужно будет пробраться в Британский  музей
и захватить все такие книге. Мы но должны забывать нашей науки: мы  должны
учиться как можно больше. Мы должны наблюдать за марсианами. Некоторые  из
нас должны стать шпионами. Когда все будет налажено, я  сам,  может  быть,
пойду в шпионы. То есть дам себя словить. И  самое  главное  -  мы  должны
оставить марсиан в покое. Мы не  должны  ничего  красть  у  них.  Если  мы
окажемся у них на пути, мы должны уступать. Мы должны показать им, что  не
замышляем ничего дурного. Да, это так. Они разумные существа  и  не  будут
истреблять нас, если у них будет все,  что  им  надо,  и  если  они  будут
уверены, что мы просто безвредные черви.
   Артиллерист замолчал и положил свою загорелую руку мне на плечо.
   - В конце концов нам, может быть, и не так уж много  придется  учиться,
прежде чем... Вы только  представьте  себе:  четыре  или  пять  их  боевых
треножников вдруг приходят в движение... Тепловой луч направо и  налево...
И на них не марсиане, а люди, люди, научившиеся ими управлять. Может быть,
я еще увижу таких людей. Представьте, что в  вашей  власти  одна  из  этих
замечательных машин да еще тепловой луч, который вы  можете  бросать  куда
угодно. Представьте, что вы всем этим  управляете!  Не  беда,  если  после
такого опыта взлетишь на воздух и будешь разорван  на  клочки.  Воображаю,
как марсиане выпучат  от  удивления  свои  глазищи!  Разве  вы  не  можете
представить это? Разве не видите, как они бегут, спешат, задыхаясь, пыхтя,
ухая, к другим машинам? И вот везде что-нибудь оказывается не в порядке. И
вдруг свист, грохот, гром, треск! Только они начнут их налаживать, как  мы
пустим тепловой луч, - и - смотрите! - человек снова овладевает Землей!
   Пылкое воображение артиллериста, его уверенный тон и  отвага  произвели
на меня громадное впечатление. Я без оговорок поверил и в его предсказание
о судьбе человечества, и в осуществимость  его  смелого  плана.  Читатель,
который сочтет меня слишком доверчивым и  наивным,  должен  сравнить  свое
положение с моим: он не спеша читает все это и может спокойно  рассуждать,
а я лежал, скорчившись, в кустах,  истерзанный  страхом,  прислушиваясь  к
малейшему шороху.
   Мы беседовали на  эту  тему  все  утро,  потом  вылезли  из  кустов  и,
осмотревшись,  нет  ли  где  марсиан,  быстро  направились   к   дому   на
Путни-Хилле, где артиллерист устроил свое логово. Это был склад  угля  при
доме, и когда я посмотрел, что ему удалось сделать за  целую  неделю  (это
была нора ярдов в  десять  длиной,  которую  он  намеревался  соединить  с
главной сточной  трубой  Путни-Хилла),  я  в  первый  раз  подумал,  какая
пропасть отделяет его мечты от его  возможностей.  Такую  нору  я  мог  бы
вырыть в один день. Но я все еще верил в него и возился вместе с  ним  над
этой норой до полудня. У нас была садовая  тачка,  и  мы  свозили  вырытую
землю на кухню. Мы подкрепились банкой консервов - суп из телячьей  головы
- и вином. Упорная, тяжелая работа приносила мне странное облегчение - она
заставляла забывать о чуждом, жутком мире вокруг нас. Пока мы работали,  я
обдумывал его проект, и у меня начали возникать  сомнения;  но  я  усердно
копал все утро, радуясь, что могу заняться каким-нибудь делом.  Проработав
около  часу,  я  стал  высчитывать  расстояние  до  центрального  стока  и
соображать, верное ли мы взяли  направление.  Потом  я  стал  недоумевать:
зачем,  собственно,  нам  нужно  копать  длинный  туннель,   когда   можно
проникнуть в сеть сточных труб через одно из выходных отверстий  и  оттуда
рыть проход к дому? Кроме того, мне казалось, что и дом выбран неудачно, -
слишком длинный нужен туннель. Как раз в этот момент артиллерист  перестал
копать и посмотрел на меня.
   - Надо малость передохнуть... Я думаю, пора пойти понаблюдать  с  крыши
дома.
   Я настаивал на продолжении работы; после некоторого колебания он  снова
взялся за лопату. Вдруг мне пришла в голову странная мысль. Я остановился;
он сразу перестал копать.
   - Почему вы разгуливали по выгону, вместо того чтобы копать? -  спросил
я.
   - Просто хотел освежиться, - ответил он.  -  Я  уже  шел  назад.  Ночью
безопасней.
   - А как же работа?
   - Нельзя же все время работать, - сказал он, и внезапно  я  понял,  что
это за человек. Он медлил, держа заступ в руках. - Нужно идти на разведку,
- сказал он. - Если кто-нибудь подойдет близко, то может услышать, как  мы
копаем, и мы будем застигнуты врасплох.
   Я не стал возражать. Мы полезли на чердак и, стоя да лесенке,  смотрели
в слуховое окно. Марсиан нигде не  было  видно;  мы  вылезли  на  крышу  и
скользнули по черепице вниз, под прикрытие парапета.
   Большая часть Путни-Хилла была скрыта деревьями, но  мы  увидели  внизу
реку, заросшую красной травой, и равнину Ламбета, красную, залитую  водой.
Красные вьюны карабкались по деревьям  вокруг  старинного  дворца;  ветви,
сухие и мертвые, с блеклыми листьями, торчали среди пучков красной  травы.
Удивительно, что эта трава  могла  распространяться,  только  в  проточной
воде. Около нас ее совсем  не  было.  Здесь  среди  лавров  и  древовидных
гортензий росли золотой дождь, розовый боярышник,  калина  и  вечнозеленые
деревья. Поднимающийся за Кенсингтоном густой  дым  и  голубоватая  пелена
скрывали холмы на севере.
   Артиллерист стал рассказывать мне о людях, оставшихся в Лондоне.
   - На прошлой неделе какие-то сумасшедшие зажгл