налист,  легонько  прикасаясь  к  плечу   своего   рыжеволосого
преследователя.
   - О, я тоже, сэр. - Рыжеватый улыбнулся еще шире и не совсем решительно
предложил: - Может, мы продолжим разговор за стаканчиком вина? А,  сэр?  И
не на этом проклятом французском языке...
   - Да будет так, - согласился Рене, переходя на  английский,  и  в  свою
очередь предложил: - Только не заменить ли нам вино на пиво?
   - Как вам угодно, сэр. По мне, так пиво еще лучше. - Он помолчал, шагая
рядом с Рене, и признался: - Если откровенно, я давно хотел предложить вам
посидеть за столиком, да все стеснялся.
   - Это почему же?
   - Неловко, - рыжеватый покосился на журналиста, - уж очень разные у нас
с вами положения: вы голова, а я всего-навсего хвост!
   Рене усмехнулся, а рыжеватый философски заметил:
   - А что поделаешь? Всем нам нужен кусок хлеба с маслом.
   Оба они толком не знали этого района, поэтому попросту зашли  в  первый
попавшийся пивной бар. Он был небольшим,  не  очень  чистым  и  не  совсем
уютным. Рене хотел занять столик у окна, но рыжеватый просительно сказал:
   - Давайте-ка сядем в уголок, чтобы никто не мешал.
   Официанток не  было.  Пиво  принес  сам  хозяин,  плотный,  мрачноватый
мужчина неопределенных лет.  К  пиву  рыжеватый  взял  сервела  -  большую
толстую сосиску, разрезанную вдоль и политую  горчичным  соусом,  пояснив,
что завтракал лишь на скорую руку. Рене ограничился креветками,  крупными,
сочными и неожиданно дорогими.
   - Меня зовут Боб, Боб Лесли, - представился Рене сосед, - а вас я знаю:
Рене Хойл, журналист.
   - А вы кто по профессии?
   - Сыщик, - простодушно ответил Боб, облизывая полные губы,  выпачканные
пивной пеной, - детектив. Работаю по частному найму.
   Глаза у Боба были синие-синие, васильковые и такие честные, что  в  эту
честность не совсем хотелось верить.
   - И какого черта вы вцепились в  меня,  словно  клещ?  -  спросил  Рене
довольно сердито.
   - Приказали, - равнодушно пояснил Боб. - Вот я и хожу за вами следом.
   - Ходите, и что?
   - Как что? - удивился Лесли. - Потом пишу отчеты: где вы  были,  с  кем
виделись, если удастся подслушать, то и о чем говорили. И получаю денежки.
   Рене уткнулся  в  кружку,  чтобы  скрыть  улыбку  и  избавить  себя  от
необходимости отвечать на эти более чем откровенные признания.
   Боб проследил за тем,  как  журналист  допил  пиво,  и  благожелательно
предложил:
   - Еще по полкружечки светлого, а? Да я схожу, зачем беспокоить хозяина,
он намаялся за день.
   Вернувшись, он словоохотливо продолжал:
   - Вы не волнуйтесь, я  не  какой-нибудь  там  гангстер  или  коммунист.
Чарльза Митчела знаете? Так вот я из его конторы.
   Вместе с пивом Боб принес себе еще одну  сервела.  Он  был  расторопным
парнем, все успевал: и есть, и  пить,  и  разговаривать;  челюсти  у  него
работали методично и размеренно.
   - Попутно я еще вроде телохранителя при вас. Само  собой,  если  к  вам
прицепится полиция, мое дело сторона. А вот хулиганье, жулье,  всякие  там
апаши и хиппи - другое дело, тут я скажу свое веское слово.
   Рене показалось, что при последних  словах  круглые  васильковые  глаза
Боба сощурились и похолодели, но, может быть, это  только  показалось?  Во
всяком случае, слово его действительно было бы веским:  об  этом  говорили
крупные руки с  толстыми  пальцами,  поросшими  совсем  светлыми,  редкими
волосами, мощная колонна шеи и бугры мышц, которые Рене  хорошо  разглядел
еще в бассейне "Бишлет". Боб дожевал  вторую  сервела,  не  без  сожаления
отодвинул опустевшую тарелку, отпил солидный глоток пива  и  вытер  слегка
вспотевший лоб.
   - Вы ведь давно меня приметили, верно? Глаз у вас острый.  -  В  голосе
Боба звучало уважение. - Но и я заметил, что вы меня  приметили.  -  Лесли
подмигнул, добродушно засмеялся и продолжал: -  Вообще-то  мне  полагалось
доложить шефу, что вы меня усекли. Но я промолчал.
   - Это почему же? - с интересом спросил Хойл.
   - А деловой престиж? Что я за сыщик, если вы, простой  журналист,  меня
раскололи? - Боб хитровато взглянул на Рене своими васильковыми глазами. -
А заработок? Скорее всего меня бы со слежки сняли  -  и  в  резерв.  Ну  а
резерв - это худо, у нас ведь как у моряков.
   - Как у моряков?
   - Как у моряков, - охотно подтвердил Лесли. - У  них  в  плавании  одно
жалованье, а на берегу другое. Так и у нас: когда ты  в  деле  -  одно,  а
когда ждешь или на подхвате работаешь, куда хуже. Вы уж меня не выдавайте.
   - Какой мне смысл?
   - Вот именно, никакого. Уберут меня, приставят другого, только и всего.
Да не сердитесь, что я так плотно вас держу, ближе-то проще, а знать,  что
я тянусь за вами хвостом, вы все равно знаете.
   Рене засмеялся. Боб охотно поддержал его и словно мимоходом, как  нечто
само собой разумеющееся, добавил:
   - Раз уж все так сложилось, то  вы  не  стесняйтесь  и  в  случае  чего
обращайтесь ко мне.
   - Это в каком же смысле? - доброжелательно поинтересовался Хойл.
   - Да мало ли, - неопределенно ответил Лесли. - Судя по  всему,  дела  у
вас сложные. Может, нужно  что-нибудь  открыть  или  сломать,  кого-нибудь
припугнуть или проверить, я мастер на все руки.
   Лесли спрятал свою добродушную физиономию за кружкой пива.
   - А санкция сверху на это есть?
   Боб поставил кружку  на  стол,  облизал  полные  губы  и  едва  заметно
подмигнул.
   - Зачем нам санкция? Разве мы сами  не  можем  сделать  свой  маленький
бизнес? Все будет между нами, слово джентльмена.
   Лесли был просто великолепен в своей наивной откровенности, но  было  в
этой откровенной простоте нечто нарочитое, выставленное напоказ. Прямо  не
профессиональный детектив, а актер из  мюзик-холла!  Это  было  тем  более
любопытно, что совпадало с некоторыми прогнозами Майкла Смита.
   - А как насчет платы?
   - Это уж зависит от дела, но сдается мне, что мы с вами поладим.
   - Мне тоже так кажется, - улыбнулся Рене и на секунду задумался. - Пока
у меня все гладко и по плану. Но, думаю, скоро наступят  горячие  денечки.
Тогда мы поговорим всерьез.
   - Схвачено, - солидно заверил Боб.
   Перебирая  потом  в  уме  этот  оригинальный  разговор,  Рене  не   без
удовольствия подумал,  что  он  добился  немалых  успехов  на  детективном
поприще. Дай ему заглотнуть наживку, но  не  подсекай,  рекомендовал  дядя
Майкл, пусть походит, считая себя свободным, и подождет. Этим ты не только
скуешь его инициативу, но и заметно ограничишь возможность всяких  ловушек
со стороны Аттенборо. А в критический момент у  тебя  будет  лишняя  точка
опоры!



9

   Эдвард Невилл сидел на корточках возле камина, отчего  лицо  его  стало
похожим на спелый помидор, и со знанием  дела  помешивал  угли  в  камине.
Аттенборо, склонивший в поклоне голову, едва  сдержал  неуместную  улыбку.
Невилл в  этой  позе  чем-то  походил  на  разжиревшего  к  зиме  медведя,
самозабвенно роющегося в муравейнике. Переждав некоторое время,  Аттенборо
негромко откашлялся. Не поднимаясь с корточек, Невилл с  натугой  повернул
голову.
   - Это вы, Дейв, -  констатировал  он  и  снова  принялся  за  камин.  -
Простудились?
   - Немного.
   -  Такой  уж  сезон,  ничего  не  поделаешь.  Не  гонитесь  за  модными
лекарствами. Выпейте на ночь чаю с медом и молоком, таблетки  две  старого
доброго аспирина, не забудьте положить в ноги  большую  бутыль  с  горячей
водой, укройтесь потеплее, и утром вашу простуду как рукой снимет.
   Огонь в камине наконец-то разгорелся по-настоящему, и  Невилл,  швырнув
на решетку глухо звякнувшие щипцы, кряхтя и упираясь  пухлыми  ладонями  в
еще более пухлые колени, с трудом распрямился. Некоторое время после этого
он отдыхал, шумно переводя дух. У Невилла было  широкое,  заплывшее  жиром
простоватое лицо и умные насмешливые глаза. Передохнув и  размяв  поясницу
несколькими  волнообразными  движениями  тела,  он  мельком  взглянул   на
Аттенборо, аккуратно опустил свое грузное тело в кресло и протянул ноги  к
камину.
   - Хорошо в такую погоду посидеть у  настоящего  огня!  Это  дурачье  на
обоих континентах так и  не  поняло  прелести  камина,  хотя  заимствовало
немало наших других традиций.
   Не так легко было понять, кого именовал Эдвард Невилл "этим  дурачьем".
Зависело это от настроения и темы беседы; чаще всего, однако. Невилл  имел
в виду конкурентов - финансовых и промышленных воротил Европы и Америки, с
которыми был знаком лично. Пожалуй, он имел право на это, ибо, не в пример
многим другим деловым людям, был широко  образованным  человеком,  неплохо
разбиравшимся в искусстве и  тонко  чувствовавшим  пульс  времени,  что  и
являлось причиной успехов его неожиданных для  конкурентов  и  рискованных
операций. Впрочем, Аттенборо не стал вдаваться в  суждения  и  ограничился
коротким, почти механическим:
   - Совершенно верно.
   Невилл одним глазом покосился на Аттенборо, который продолжал стоять на
пороге.
   - Ну, что вы стоите, как суслик  возле  норы?  Садитесь,  грейтесь.  Да
протяните ноги к огню. Вот так. С чем пожаловали?
   Аттенборо улыбнулся, пряча угольки глаз в складках век.
   - Есть некоторые соображения по делу Грейвса, Эдвард.
   Так  повелось  давно:  пока  Аттенборо  стоял,  между  ним  и  Невиллом
сохранялись официальные  отношения  работодателя  и  исполнителя,  но  как
только юрисконсульта приглашали садиться, он вел себя гораздо проще, почти
по-приятельски.
   - Ну-ну, - заинтересованно буркнул бизнесмен.
   Аттенборо помолчал, глядя на огонь,  пожевал  тонкими  губами  и  очень
кратко и четко изложил обстановку. В подробности он не вдавался, знал, что
шефа интересует конечный  результат  и  что  он  раздражается,  когда  ему
начинают разжевывать, каким образом этот результат достигается. Информация
Аттенборо сводилась к тому, что после первых успехов в деятельности  Хойла
наметился определенный  застой,  попытки  нащупать  через  Спенсера  Хирша
дорогу или хотя бы тропинку  к  Вильяму  Грейвсу  пока  безрезультатны.  У
Джинджера, очень ловкого и опытного агента, есть подозрения, что Рене Хойл
тайно поддерживает связь с некоей сторонней группой людей и блокировался с
ними  в  поисках  Грейвса.  Но  это  лишь  подозрения.  Попытка  Джинджера
спровоцировать журналиста и вызвать на  откровенность  прямого  результата
пока не дала, хотя оставила открытыми  двери  для  дальнейших  усилий.  По
соображениям  того  же   Джинджера,   Рене   Хойл   ведет   себя   слишком
предусмотрительно и тонко для обычного журналиста. Это обстоятельство дает
возможность вернуться к прежним  подозрениям  в  отношении  личности  Рене
Хойла, а равно проработать и некоторые новые версии. Учитывая все это,  не
целесообразно ли вывести Рене Хойла из дела и продолжать игру со Спенсером
Хиршем по другим каналам и через иных лиц?
   Невилл насмешливо взглянул на юрисконсульта:
   - Вывести из дела? То есть, как и предшественнику журналиста, проломить
череп и на пару недель уложить в больницу?
   - Тот агент вел двойную игру и поплатился за это, - сухо, даже  чопорно
проговорил Аттенборо. - В отношении Рене Хойла  нет  порочащих  безусловно
фактов, есть лишь подозрения. Мы можем вывести его  из  дела  деликатно  и
гуманно.
   - А если он продолжит свою игру уже без нас?
   Юрисконсульт улыбнулся:
   - Никогда  не  поздно  перейти  к  более  решительным  мерам.  Если  вы
полагаете, что целесообразно подстраховаться...
   Невилл перебил его нетерпеливым взмахом руки:
   - Это ваша прерогатива, Дейв, и вы неплохо получаете  за  свою  работу.
Так что предполагайте и решайте сами и не пытайтесь  окунуть  меня  в  эту
грязь. И не дуйтесь, это вам не идет.
   Невилл перевел взгляд на огонь,  заколыхался,  как  тесто,  устраиваясь
поуютнее, и сцепил на животе неожиданно длинные для пухлых ладоней  ловкие
пальцы.
   - Стало быть, - проговорил он,  -  ваши  подозрения  о  том,  что  этот
журналист - русский шпион, еще не развеяны окончательно?
   - Не так, Эдвард, не так. В том, что он не русский  шпион,  я  убедился
наверняка. Но где гарантия, что он не агент вездесущего ЦРУ или что его не
завербовали во Франции?
   - А где гарантия, Дейв, что ваш дедушка не был красавцем-слугой?
   Аттенборо вздохнул,  но  не  обиделся:  это  была  одна  из  постоянных
шуток-присловий преуспевающего бизнесмена.
   - Иногда вы бываете банальны, Эдвард, даже  в  шутках.  -  Он  постукал
кончиками пальцев одной руки  о  другую  и  продолжал  неторопливо,  точно
раздумывая вслух: - Для моих подозрений есть основания.  Рене  Хойл  ведет
себя не как новичок, не как дилетант, а как профессионал.  За  его  спиной
чувствуется чья-то опытная, искусная рука. Чья?
   - Ну-ну, - поощрил Невилл, - чувствую, в запасе у вас есть еще какая-то
идейка.
   - Недавно мне пришло в  голову,  -  продолжал  юрисконсульт,  точно  не
слышал  этой  реплики,  -  что  за  спиной  Рене  Хойла  может  стоять  не
государство, не организация, а просто некий опытный  человек.  Я  еще  раз
полистал досье журналиста и обратил внимание на  тот  факт,  что  получить
право на жительство в Англии ему помог некий инспектор Скотленд-Ярда Майкл
Смит,  связанный  с  расследованием  некоторых  деликатных  дел   атомного
бизнеса. Майкл Смит  характеризуется  администрацией  самым  положительным
образом.  Его  непосредственные  шефы,  например,   совершенно   исключают
возможность того, что он мог по собственной инициативе ввязаться  в  какую
бы то ни было операцию. И тем более не проинформировать их  об  этом!  Они
считают, что Майкл Смит - своего рода эталон добропорядочного,  преданного
своему делу служащего. Но!
   Аттенборо сделал эффектную паузу и покосился на бизнесмена, тот  слушал
с интересом.
   -  У  кого  только  нет  слабостей,  -  продолжал  юрисконсульт   тоном
философа-созерцателя. -  Более  того,  в  некоторых  ситуациях  слабостями
оказываются даже неоспоримые достоинства. Майкл Смит  неподкупен,  честен,
всегда ли это хорошо для полицейского? Мне удалось выяснить,  что  молодая
жена Смита, его сестра, мать и отец погибли в развалинах Ковентри во время
поспешной необдуманной бомбардировки, предпринятой гитлеровской  авиацией.
Смит ненавидит войны! Я подозреваю, что именно эта  ненависть  делает  его
столь образцовым служакой.
   - Не продолжайте, - с оттенком нетерпения остановил его Невилл,  -  мне
понятен ход ваших мыслей. Что конкретно вы предприняли?
   - Я сделал все возможное, что допустимо по отношению к такому человеку,
как Майкл Смит, - уклончиво  ответил  Аттенборо,  не  желавший,  очевидно,
объяснять детали. - И жду результата.
   - Понятно. - Невилл помолчал, поколыхался в кресле  и  скучным  голосом
спросил: - Сколько мы вложили в дело  Грейвса,  Дейв?  Что-то  около  семи
тысяч фунтов?
   - Несколько больше, - ответил юрисконсульт, - но не намного.
   - Из них на этого журналиста пошло меньше четверти этой  суммы,  -  все
так же скучно продолжал бизнесмен. - А он единственный  из  всех,  у  кого
оказалась настоящая деловая хватка и кто добился ощутимых результатов, и в
короткий срок. Все,  что  было  раньше,  -  простые  домыслы,  обещания  и
бредовые идеи, выдаваемые за мысли Грейвса.
   Невилл помолчал и продолжил уже суше и энергичнее:
   - А я верю в Грейвса. Его считали чуть ли не безумцем. Обыватель,  будь
он  поэтом,  клерком,  пэром,  судьей  или  профессором,  склонен  считать
сумасшедшим всякого, кто не похож ни на него, ни на его близких  знакомых.
Посмеивались и считали безумцами и Ньютона, и Байрона. Я верю в Грейвса! И
потом, - Невилл обращался более к камину,  чем  к  юристу,  в  голосе  его
появились умиротворенные нотки, - в старости все мы  становимся  несколько
сентиментальны. Когда идти осталось не так уж  далеко  и  неизвестно,  что
там, за горизонтом бытия, христианская любовь к ближнему не всегда кажется
смешной и пресной.  Сколько  моих  коллег  в  эти  годы  начинали  строить
больницы и жертвовать  музеям  личные  коллекции!  А  я  хочу  спасти  для
человечества открытие Грейвса.
   Он медленно, точно в рапидной съемке, повернул крупную крепкую голову к
юристу. Шеи у Невилла не было, и в этом движении головы, утопленной  между
плеч, было нечто механическое, пугающее, словно она начала отвинчиваться и
готова брякнуться на пол, как спелый арбуз.
   - Дело Грейвса, Дейв, - мое дело, запомните  это,  -  веско  проговорил
бизнесмен. - Меня интересует результат. Мне все равно, кто такой этот  ваш
Хойл: журналист, гангстер, аферист или даже шпион. Важно, что  он  сдвинул
дело с мертвой точки. Создайте ему условия, обеспечьте прикрытие, впрочем,
не мне вас учить.
   Краем  глаза  Невилл,  очевидно,  заметил  тонкую,  ироничную   улыбку,
появившуюся на губах Аттенборо, и поощрил его:
   - Ну-ну!
   -  А  что  если  журналист  Хойл  действительно  окажется  шпионом?   -
Глаза-угольки Аттенборо почти совсем спрятались в складках тяжелых век.  -
Иностранным шпионом?
   - Шпион, - со вкусом повторил Невилл, - пикантно! Я думаю, что шпионы -
достаточно квалифицированные работники. Заставляя работать на себя шпиона,
я делаю доброе дело - у него не будет времени  заниматься  государственной
разведкой. Добрая старая Англия выиграет от этого.



10

   Хойл начал нервничать и  понемногу  терять  равновесие:  его,  человека
действия, томило ожидание и бесплодное топтание на месте. Рене  до  смерти
надоело выслушивать от секретаря холодные уверения в том,  что  мсье  Хирш
по-прежнему  чрезвычайно  занят  и  в  ближайшие  дни  ситуация  вряд   ли
изменится. Даже забавная мысль о том,  что  он  ходит  вокруг  банка,  как
храбрый рыцарь возле заколдованного замка со спящей красавицей-принцессой,
оказалась не способной вызвать у него улыбку. Иной раз, когда  он  замечал
позади себя  уверенную  фигуру  своего  сопровождающего  Боба  Лесли,  ему
приходило в голову, а почему бы  не  воспользоваться  его  предложением  о
сотрудничестве?  Под  покровом  темноты  навестить  банковскую  контору  и
познакомиться с ее документами? Или припугнуть секретаря  так,  чтобы  она
затряслась от страха и  на  следующий  же  день  устроила  ему  встречу  с
управляющим. Не без удовольствия прокрутив в голове такого рода идеи, Рене
лишь  сокрушенно  вздыхал:  он  понимал,  что  все  это   несерьезно,   не
вписывается в линию поведения, которую они разработали со Смитом.
   Пауза в операции в известной мере пошла на пользу Рене, хотя  он  и  не
отдавал в этом себе отчета. Рене ввязался в дело Грейвса, как  в  азартную
игру. Конечно, ему  не  были  безразличны  и  высокие  моральные  стимулы,
сопутствующие разоблачению ядерной угрозы, стимулы, о которых ему толковал
дядя Майкл, но они стояли где-то на втором плане. Ожидание погасило азарт,
безделье способствовало размышлениям. И бесплотные моральные стимулы стали
постепенно оживать, обрастая плотью  и  наливаясь  кровью.  Рене  все  еще
приходили в голову разные варианты развития мировых событий, которые могут
развернуться, если в  распоряжении  Грейвса  действительно  есть  какое-то
страшное оружие и он либо пустит его в ход, либо выступит  с  угрозой  его
применения. Рене было странно сознавать, что он, скромный журналист, может
как-то повлиять на развитие этих страшных событий,  стимулировать  их  или
затормозить, а то и вовсе блокировать. Размышляя об этом, он чувствовал  и
гордость,   и   волнение,   наверное   похожие    на    душевный    трепет
премьер-министра, только что избранного на этот пост  и  впервые  в  жизни
занимающего кресло в своем кабинете.
   Острое,  почти  болезненное  чувство  ответственности!  Как  много  оно
меняет! Рене не мог не вспомнить, как многие политические деятели,  в  том
числе  и  вершители  судеб  народов,  находясь  в  оппозиции  и  добиваясь
избрания,  призывали  к  наращиванию  вооружений,  к  давлению  на  страны
коммунизма, к жесткой политике с позиции силы. Но  вот  приходит  такой  к
власти, вживается в большие и малые дела и во  всей  мере  ощущает  тяжкий
груз отв