присуще не  только  его  шахматной  игре,  это
неотъемлемое свойство его личности. Наверное, это и есть  та  самая  точка
опоры, с помощью которой можно перевернуть если не мир, уж  куда  Рене  до
Архимеда, то по крайней мере сложившуюся ситуацию.  В  конечном  счете  он
ведь ничего не теряет.  Рене  подошел  к  краю  бассейна,  на  соседнюю  с
Серлином дорожку, которая, слава Богу, оставалась свободной, и стал ждать.
   Бенгт Серлин сделал последний  глубокий  вдох,  коснулся  рукой  стенки
бассейна и довольно ловко вошел в поворот. Дождавшись его  толчка  ногами,
Рене мягко взял старт. Он специально скользил под водой больше, чем нужно,
с тем чтобы Серлин опередил его. Расчет оказался верным:  повернув  голову
для вдоха,  он  увидел  светлую  голову  Серлина  ярдах  в  двух  впереди.
Подержавшись за ним немного, Рене прибавил  скорость  и  постепенно  вышел
вперед. Его маневр не прошел незамеченным. Вскоре он  увидел  напряженное,
даже злое лицо Серлина, который изо всех сил  тянулся  к  нему.  Внутренне
усмехнувшись, Рене старательно замахал руками и в то  же  время  незаметно
убавил скорость. Через  десяток  секунд  они  поравнялись,  ну,  а  дальше
изобразить напряженнейшую борьбу рука в руку, голова к голове -  труда  не
составляло. На финише  Рене  позволил  опередить  себя  на  мгновение,  на
крохотный сантиметр - это давало больше  свободы,  независимо  от  реакции
Серлина, например, можно было разыграть обиду и  потребовать  реванша.  Но
ничего такого не понадобилось. Серлин заговорил сам.
   - А я вас все-таки обставил!
   Рене покосился на него, выбросил свое тело из воды  и  уселся  на  край
бассейна. Серлин плескался  на  спине,  лицо  его  светилось  неподдельным
торжеством.
   - Обставил, дружище, уж не сердитесь!
   Хойл помотал головой, выливая из уха воду, и хмуро заявил:
   - Я не в форме. А потом вы плеснули мне в рот водой и сбили дыхание.
   Лицо Серлина окаменело, а светлые глаза стали похожи на льдинки.
   - Вы хотите сказать, что я это сделал специально? - зловеще спросил он.
   Некоторое время Хойл мерялся с ним взглядами, потом рассмеялся:
   - Как вам могла прийти в голову такая глупость? Другое  дело,  что  мне
просто обидно.
   Серлин мгновенно оттаял:
   - Это я понимаю. Хотите реванш?
   - А если я вас обгоню?
   - Это мы посмотрим. Только я передохну, не возражаете?
   Рене не возражал, поэтому Серлин  выбрался  из  воды  и  уселся  рядом.
Сгоняя ладонями воду с массивного  торса,  Серлин  поглядывал  на  соседа.
Глаза у него были такие  светлые,  что  радужка  плохо  контрастировала  с
белком глаза. Хойлу подумалось, что по  таким  вот  светлым  глазам  очень
трудно определить и характер, и настроение человека.  То  ли  дело,  когда
глаза черные! Тут все на виду, все читается, как в открытой книге: грусть,
гнев, любовь или подозрительность.
   - Вы ведь не датчанин?
   - О нет.
   - И не немец, - продолжал гадать Серлин, - не похожи и на  англичанина.
Наверное, вы из России, там множество самых разных человеческих типов.
   Рене засмеялся:
   - Не угадали. Я канадец.
   Серлин махнул рукой:
   - Не могу понять, почему канадцы не любят играть в шахматы?
   - Я люблю.
   В прозрачных глазах  Серлина  мелькнуло  подобие  насмешки,  той  самой
снисходительной насмешки, которая неизбежно  сопровождает  взаимоотношения
профессионала и дилетанта. Он даже хотел сказать что-то,  скорее  всего  о
шахматах или о себе, но передумал и сообщил:
   - Я передохнул.
   - Тогда вперед!
   Рене не составило большого труда повторить  спектакль-соревнование.  Со
старта он вышел вперед, потом позволил Серлину догнать  себя  и,  наконец,
изобразить напряженнейшую борьбу за каждый сантиметр на  финише.  Их  руки
одновременно коснулись стенки бассейна. Серлин тяжело  переводил  дыхание,
лицо его было сердито.
   - По-моему, ничья? - осторожно спросил Рене.
   Датчанин мгновенно просиял.
   - О'кей! Я думал, вы будете спорить. Мы можем повторить, - предложил он
великодушно, хотя нетрудно было догадаться  -  большого  удовольствия  ему
третий старт не доставит.
   - Не стоит, - столь же великодушно отказался Рене и  с  легкой  улыбкой
добавил: - Ничья с таким гроссмейстером, как вы, разве это не почетно?
   - Вы меня знаете?
   - Разумеется. По-моему, вы недооцениваете свою популярность.
   Серлин нахмурился. Нет, он не обиделся на  Рене,  его  слова  были  ему
приятны.  Просто  Серлин  переживал  полосу  неудач  в   своем   шахматном
творчестве. Дело было не в отсутствии шахматного таланта, а  в  чрезмерной
азартности, в неумении собраться и держать спортивный  режим.  Не  каждому
дано быть Капабланкой, а он, увы,  после  первых  по-настоящему  блестящих
успехов  возомнил  себя  равным  гениальному  кубинцу.  Теперь  приходится
расплачиваться за  легкомыслие  и  даже  заниматься  плаванием  по  совету
врача-психолога.
   - Шахматисты - не боксеры и не футболисты, -  сказал  он  вслух,  -  их
знают не все, а только любители шахмат. Да еще газетчики.
   Он покосился на Хойла и с неожиданной проницательностью спросил:
   - Вы репортер?
   - Угадали, - не стал скрывать Рене.
   - Надолго к нам?
   - Это зависит от вас.
   Серлин задержал на журналисте взгляд, и Рене подумал о том, как  трудно
догадаться, о чем думает человек, когда у него такие светлые глаза.
   - Предупреждаю, - в голосе гроссмейстера появились холодные нотки, -  я
не даю никаких официальных интервью. До ближайшего шахматного турнира.
   - Но мне нужно от вас совсем не интервью.
   - Что же вам нужно? - не без любопытства спросил Серлин.
   Ведя этот разговор, Рене с интересом  разглядывал  плотного  рыжеватого
мужчину с добродушным и даже глуповатым  лицом,  сидевшего  напротив  них.
Тело у рыжего было хотя и грузноватое, но  тренированное,  судя  по  форме
плеч и посадке головы, в недалеком прошлом он занимался  или  боксом,  или
борьбой. Плавки у рыжего наимоднейшие: с  рисунком,  кармашком  и  широким
поясом. В  таких  плавках  проще  простого  спрятать  микроаппаратуру  для
звукозаписи и фотографирования, если бы это вдруг понадобилось.
   Рене улыбнулся:
   - Мне хотелось сыграть с вами в шахматы. Я ведь имею право  на  реванш?
Вот мне бы и хотелось перенести его из воды на шахматную доску.
   Серлин смотрел на него недоверчиво и оценивающе.
   - Если откровеннее, то я бы хотел услышать ваше мнение о моих шахматных
способностях. Стоит ли мне дальше проводить вечера за  разбором  партий  и
учебниками по дебютам? Ну а после того как  вы  оцените  мои  способности,
можно будет и посоревноваться. С соответствующей форой, разумеется.
   -  Что  ж,  позвоните  мне   вечером.   Если   не   произойдет   ничего
экстраординарного, я устрою вам экзамен.
   - А достигнет ли ваших ушей мой телефонный звонок? - усомнился Хойл.
   - Что, уже пробовали звонить? Разумеется, я  вынужден  принять  меры  к
тому, чтобы меня не беспокоили. Но я позабочусь, чтобы все было в порядке.
Простите?
   - Рене Жюльен Хойл, - представился журналист,  -  если  не  возражаете,
просто Рене.
   Из бассейна они вышли  вместе.  Серлин  предложил  воспользоваться  его
машиной, но было видно, что это не более чем обычная  любезность,  которую
порядочные люди отклоняют. Хойлу очень хотелось выглядеть в глазах  Бенгта
порядочным человеком, а поэтому скрепя сердце он отказался.



5

   Приостановившись,  чтобы  купить  завтрашнюю  газету,  Рене   незаметно
оглянулся и вздохнул. Нет, он  не  ошибся,  шагах  в  тридцати  позади,  у
витрины, торчала рыжая голова того дюжего парня, который  так  внимательно
разглядывал его  в  бассейне  "Бишлет",  когда  он  знакомился  с  Бенгтом
Серлином. Хвост? Как бы то ни было, ни к чему  тащить  его  к  загородному
дому Серлина. Хорошо, что до встречи остается  еще  добрых  полтора  часа,
есть время подумать и что-то предпринять. Впрочем, полтора часа для такого
остолопа, да еще и рыжего, - это слишком, хватит на него и тридцати минут.
А  пока  можно  спокойно  побродить  по  городу,  понаблюдать  за   чужой,
незнакомой  жизнью.  Можно,  да  не  хочется.  Чтобы  казаться   спокойным
наблюдателем или беззаботным туристом, нужен специфический настрой.  А  уж
какой тут настрой, когда мысли сосредоточены на встрече с Серлином!
   Побродив по Строгет, Рене  направил  свои  стопы  в  "Тиволи",  на  эту
ярмарку  добропорядочных,  стандартно-скучных   развлечений.   Мужественно
проходя по всем  семи  кругам  тиволийского  рая,  которые  с  не  меньшим
основанием можно было бы  назвать  и  адом,  Рене  внутренне  посмеивался.
Посмеивался и с некоторой грустью думал о том,  что  мудрое  человечество,
проявив чудовищную изобретательность при  сотворении  средств  убийства  и
разрушения, проявило полную беспомощность в сфере  удовольствий  и  забав.
Хотя в массе своей люди жаждут  развлекаться  куда  больше,  чем  покорять
космос или копаться в утробах атомов с помощью лазеров и синхрофазотронов.
Право же, дикари, всякие там папуасы, пигмеи и бушмены умеют  развлекаться
естественней и полезней.
   Наверное, Рене слишком  увлекся  воспоминаниями  или  попросту  проявил
легкомыслие,   так   свойственное   всем   французам,   даже    канадского
происхождения, и поэтому не обратил  внимания  на  просьбу  пристегнуться,
когда  катался  на  цепочной  карусели.  Больше  того,  он  еще   принялся
раскачиваться. Возмездие не заставило себя ждать: Рене потерял  равновесие
и  вывалился  из  сиденья  под  хохот  и  насмешки  любителей   ярмарочных
удовольствий. Правда, сказалась спортивная сноровка - Рене довольно  ловко
приземлился на ноги, шутливо раскланялся и удалился под одобрительный  гул
толпы.
   Дурной пример заразителен. Не успела карусель  сделать  полный  оборот,
как  этот  же  фокус,   уже   специально,   попытался   повторить   другой
развлекающийся. Но у него это получилось куда менее  удачно:  приземляясь,
он споткнулся, упал,  пропахав  правым  плечом  землю,  посыпанную  мелким
морским песком. Попутно он  едва  не  сбил  с  ног  невысокого,  по-датски
плотного  парня  с  длинными  девичьими  волосами,  но  весьма  увесистыми
кулаками. Последовало бурное объяснение, доставившее  немало  удовольствия
многочисленным зевакам.  Впрочем,  незадачливый  акробат  быстро  остыл  и
сделал все возможное, чтобы как можно быстрее уладить дело миром. А за это
время Рене бесследно растворился в толпе.
   Бенгт Серлин сидел за  шахматной  доской,  разыгрывая  одну  из  партий
претендентов на шахматную корону, когда услышал  деликатный  стук.  Разбор
вариантов шел со скрипом, Бенгт был недоволен собой, поэтому он сейчас  же
и без всякой досады оторвался от доски.
   - Да!
   Дверь,  ведущая  в  святая  святых  -  его  личный  кабинет,   осталась
недвижной, однако стук повторился. Бенгт  недоуменно  огляделся  и  увидел
лукавое  лицо  Рене  Хойла,  прислонившегося  лбом  к   оконному   стеклу.
Понадобилось  некоторое  время,  чтобы  Серлин  хорошенько  осмыслил   это
видение. Улыбка  уже  тронула  его  губы,  но  тут  он  вспомнил  о  своем
сенбернаре, поспешно шагнул к окну и распахнул его.
   - Где Вольф? - тревожно спросил он, игнорируя всякие приветствия.
   - Здесь! - весело ответил Рене, он стоял на чурбаке и смотрел вниз.
   Бенгт  перегнулся  через  подоконник.  И  правда,  Вольф  стоял  внизу,
виновато поскуливая, открывая громадную пасть, усиленно  работал  мохнатым
хвостом-помелом.  Серлин  выпрямился  и  перевел  недоуменный  взгляд   на
журналиста.
   - Мы с ним подружились, - пояснил Рене и показал свою руку,  с  которой
капала кровь. - Он не бешеный?
   - Ничего не понимаю! Лезьте сюда.  Сидеть,  Вольф!  Лезьте-лезьте.  Вот
так.
   Серлин закрыл окно, но тут же снова  открыл  его  и  приказал  послушно
сидящему псу:
   - Сторожи. Сторожить!
   Реле успел сбросить туфли и теперь держал их в правой  руке,  с  левой,
поднятой на уровень груди, алая капелька крови успела  упасть  на  паркет.
Бенгт выглядел и растерянным и расстроенным.
   - Как это вас угораздило? Он же никогда никого не кусал!  Давайте  сюда
ваши туфли. Пойдемте.
   Серлин  направился  было  к  шахматному  столику,  но  Рене  с  улыбкой
остановил его и показал на дверь:
   - Наверное, сюда?
   - Да-да. Я ведь один дома. Жена  гостит  у  родителей,  ей  надоел  мой
спартанский режим. Сестра пошла куда-то развлекаться, кажется, в Валенсию.
   Он провел Хойла в ванную и принялся неловко обмывать руку.
   - Как это вас угораздило?
   - Пустяки, царапина.
   - Но все-таки? Он же никогда не кусается!
   - Я сам виноват. По ряду обстоятельств мне не хотелось болтаться  возле
вашего дома, а сколько ни звонил - все напрасно.
   - Отключил звонок и забыл об этом, - покаянно признался Серлин.
   - Я догадался и перелез через забор.
   - Насмотрелись вестернов. - Серлин  огляделся.  -  Не  знаю,  где  жена
держит йод.
   - А вы одеколоном, превосходный заменитель, когда речь о царапинах. Так
я перелез через забор и,  естественно,  столкнулся  нос  к  носу  с  вашим
страшилищем.
   - Вольф - добрейший пес.
   - Сенбернар, этим все сказано. - Видя, что Серлин вознамерился замотать
ему руку широченным бинтом, Рене возразил: - Не  смешите  людей,  возьмите
пластырь. Вольф, конечно, добрый пес, но  он  привык  к  уважению.  Когда,
поговорив с ним о погоде и о прелестях  собачьей  кухни,  я  направился  к
дому,  ваш  песик  весьма  сурово  предупредил  меня  о   том,   что   всю
ответственность за последствия моего поведения  он  целиком  возлагает  на
меня.
   Серлин крутнул светлой  головой  и  засмеялся.  Чувствовалось,  что  он
благодарен журналисту за шутливый  тон  и  непринужденность.  Он  закончил
обработку руки и выпрямился.
   - Ну как?
   - На уровне мировых стандартов.
   Серлин присел на край ванны.
   - Продолжайте, я вас слушаю. - Ему было явно интересно.
   - Как только пес убедился,  что  я  игнорирую  его  предупреждение,  он
цапнул меня за одежду и заставил остановиться.
   - Он всегда так делает, - с удовлетворением прокомментировал Серлин.
   - Мне очень не  хотелось  задерживаться,  поэтому  я  попытался  руками
разжать  его  пасть  и  освободиться.  Чего  только  ни  сделаешь,   чтобы
встретиться с настоящим живым гроссмейстером. Мои попытки привели к  тому,
что песик цапнул меня за руку. Сделал он это  довольно  деликатно,  просто
придержал руку зубами, но впечатление было внушительным.  Больше  всего  я
боялся, что он чихнет, остался бы я тогда без пальцев.
   Серлин не  удержался  от  смеха,  он  уже  избавился  от  неловкости  и
наслаждался рассказом.
   - Представляю! Он иногда выкидывает такие шутки, когда мы с ним играем.
   - Некоторое время мы соревновались с ним в перетягивании  -  кто  кого.
Руку я освободил, но, как вы видите, понес некоторый материальный ущерб. Я
сам виноват, - поспешно проговорил журналист, - он  меня  предупреждал.  К
чести Вольфа, надо заметить, что он страшно огорчился, принялся извиняться
и даже пробовал зализывать царапины. В  общем,  мы  с  ним  подружились  и
вместе отправились искать возможности проникнуть в эту крепость.
   Отсмеявшись, Серлин вытер платком глаза и с видом заговорщика сообщил:
   - Я знаю, что нам нужно сделать - выпить! - И,  деликатно  положив  ему
руку на плечо, повел в гостиную. - Вам, конечно, уже осточертело и виски и
бренди. Я вас угощу настоящим коньяком "Наполеон". Вам, как французу,  это
будет особенно приятно.
   - Я не француз, а канадец.
   - Боже мой, это же одно и то же!  Французы  играют  в  шахматы  так  же
отвратительно, как и канадцы. Такие богатые культурные  традиции  и  такая
безликость в благороднейшем из искусств!
   - А Филидор, Лябурдоннэ?
   - Вы бы еще вспомнили эпоху Карла Великого. Садитесь и чувствуйте  себя
желанным гостем.
   Гостиная являла собой ярко выраженный модерн. Не говоря уже о  мелочах,
здесь был и ковер во весь пол, и огромная софа, на которой при нужде можно
было уложить взвод солдат, и медвежья шкура перед софой.
   Кроме коньяка и холодной воды со льдом Серлин подал  еще  и  маленькую,
только что открытую баночку  черной  икры,  а  к  ней  хлеб  ослепительной
белизны и крохотные серебряные ложечки с витыми ручками.
   - Подарок русских друзей, - с некоторым самодовольством пояснил он.
   Хойл осторожно,  двумя  пальцами  взял  голубую  крышку,  которой  была
прикрыта икра, и долго рассматривал причудливые черные буквы.
   - Не понимаю, - вздохнул он, водворяя крышку на место, - почему они  не
перейдут на привычный для всего цивилизованного мира латинский алфавит.
   - А почему  англосаксы  никак  не  перейдут  окончательно  на  метры  и
килограммы? Почему они ездят не по правой, а по левой  стороне  дороги?  -
рассмеялся Серлин. - Потом у русских куча звуков, для обозначения  которых
латинские буквы надо расходовать горстями. Знаете,  например,  как  у  них
называется овощной суп из обыкновенной капусты?
   - Капустный суп? - предположил Хойл.
   - Русские не любят таких простых  решений.  -  Серлин  поднял  палец  и
старательно, протяжно прошипел: - Щ-щи!
   Рене не выдержал и залился смехом, он даже вынужден был поставить рюмку
на стол, чтобы не расплескать драгоценную жидкость.
   - Я тоже смеялся, когда услышал это впервые, - Серлин был доволен  тем,
что повеселил гостя, - представляете? Овощной суп и  вдруг  -  щи!  Что-то
вроде змеиного шипения. Попробуй-ка это изобразить латинскими буквами!
   Серлин не оставил эту тему и  после  того,  как  они  выпили  по  рюмке
коньяку.
   - Если вы хотите хорошо играть в шахматы, вам придется выучить  русский
язык. Нет, я не говорю о том, что  вы  должны  овладеть  живой  речью,  но
читать со словарем русскую шахматную литературу вы обязаны. Не  подумайте,
что я красный, упаси Бог! Но я реалист  и  не  могу  не  уважать  русских.
Космос, атомная энергия, эти птицы мелководья - суда на подводных крыльях,
вы обратили на них внимание? Но настоящие монополисты русские в одном -  в
шахматах. Анатолий Карпов - о-о!
   - А Корчной?
   Лицо Серлина приняло холодное выражение.
   - Люди, меняющие отечество с легкостью  перчаток,  не  популярны.  Даже
если они очень талантливы.
   - А Фишер?  Говорят,  своим  мастерством  он  похож  на  Капабланку,  -
вскользь заметил журналист и раскаялся.
   Серлина буквально передернуло, он чуть коньяк не пролил.
   - Это говорят глупцы, - резко бросил он, глаза у него побелели. -  Хосе
Рауль был благородным человеком и артистом.  Он  творил  свои  шедевры  за
доской. И приходил он на игру не из кельи тренера  и  консультанта,  а  из
будуара любовницы. А Фишер - бульдозер с программным управлением. А  потом
Фишер - шахматный труп. Зачем заниматься эксгумацией?
   Серлин постепенно оттаивал.
   Он поднял рюмку, глядя прямо в глаза  Хойлу,  и  опрокинул  ее  в  рот.
Журналист  хотел  последовать  его  примеру,   но   в   последний   момент
спохватился.
   - А как же наша партия в шахматы? Я не сажусь за игру даже после  одной
рюмки, а это уже вторая.
   Серлин взглянул на него  с  удивлением,  которое  постепенно  сменялось
одобрением.
   - Шахматы этого заслуживают. - Он улыбнулся и поощрил: - Пейте.  Партию
мы перенесем на завтра.
   - Что же мы будем делать сегодня?
   - Отдыхать и говорить обо всем на свете!
   Рене кивнул в знак согласия, опорожнил рюмку и проговорил:
   - Не хочу хитрить с вами, Бенгт. Меня вполне устраивает ваше намерение.
Дело в том, что я пришел к вам не столько для игры в шахматы, сколько  для
того, чтобы поговорить о Вильяме Грейвсе.
   Секунду Серлин удивленно смотрел  на  него,  потом  нахмурился  и  сухо
проговорил:
   - Мне следовало догадаться об этом раньше.
   - Поверьте, я взялся за  дело  Грейвса  не  только  корысти  ради.  Все
гораздо сложнее.
   Рене сначала торопливо и несколько сбивчиво, а потом уже более  толково
рассказал кое-что из того, что ему было известно о деле  Грейвса  со  слов
Смита и Аттенборо.
   - Нечто в этом роде  довелось  однажд