. Словно камни расходились, а паук
цеплялся за них расставленными голыми лапами.
     - Как забавно! - вскричал Михаил Антонович.
     - Да что там у вас? - заорал Быков.
     - Погоди, погоди, Алексей, -  пробормотал  Юрковский.  -  Здесь  надо
снизиться...
     - Начинается, - сказал Быков. - Михаил! Ни на метр ниже!
     Взволнованный  Михаил  Антонович,  сам  того  не  замечая,  уже   вел
космоскаф вниз. Это было так удивительно и непонятно пять одинаковых белых
глыб и совершенно непривычных очертаний серебристая тень между ними.
     - Михаил! - рявкнул Быков и замолчал.
     Михаил Антонович опомнился и резко затормозил.
     - Ну, что же ты? - не своим голосом закричал Юрковский. - Упустишь!
     Длинный черный обломок медленно, едва заметно для глаза  наползал  на
странные камни.
     - Алешенька! - позвал Михаил Антонович. - Здесь в самом  деле  что-то
очень странное! Можно я еще немножко спущусь? Плохо видно!
     Быков молчал.
     - Упустишь, упустишь, - рычал Юрковский.
     - Алешенька! - отчаянно закричал Михаил Антонович. -  Я  спущусь!  На
пять километров, а?
     Он  судорожно  сжимал  рукоятки  штурвала,  стараясь   не   выпускать
блестящий предмет из перекрестия. Черный  обломок  надвигался  медленно  и
неумолимо. Быков не отвечал.
     - Да спускайся же, спускайся, - сказал Юрковский неожиданно спокойно.
     Михаил Антонович в отчаянии посмотрел  на  спокойно  мерцающий  экран
метеоритного локатора и повел космоскаф вниз.
     - Алешенька, - бормотал он. - Я чуть-чуть, только чтобы  из  виду  не
упустить. Вокруг все спокойно, пусто.
     Юрковский  торопливо  щелкал  затворами  фотокамер.  Черный   длинный
обломок наползал, наползал и, наконец, надвинулся, закрыв  белые  камни  и
блестящего паучка между ними.
     - Эх, - сказал Юрковский. - С твоим Быковым...
     Михаил Антонович затормозил.
     - Алешенька! - позвал он. - Вот и все.
     Быков все молчал, и тогда Михаил Антонович посмотрел на рацию.  Прием
был выключен.
     - Ай-яй-яй-яй! - закричал Михаил Антонович. - Как же это я... Локтем,
наверное?
     Он включил прием.
     -  ...хаил,  назад!  Михаил,  назад!  Михаил,  назад!..  -  Монотонно
повторял Быков.
     - Слышу, слышу, Алешенька! Здесь я нечаянно прием выключил.
     - Немедленно возвращайтесь назад, - сказал Быков.
     - Сейчас, сейчас, Алешенька! - сказал Михаил Антонович. - Мы уже  все
кончили и все в порядке... - он  замолчал.  Продолговатый  черный  обломок
постепенно уплывал, открывая снова группу белых камней. Снова вспыхнул  на
Солнце серебристый паучок.
     - Что у вас там происходит? - спросил Быков. - Можете вы  мне  толком
объяснить или нет?
     Юрковский, отпихнув Михаила Антоновича, нагнулся к микрофону.
     -  Алексей!  -  крикнул  он.  -  Ты  помнишь  сказку  про  гигантскую
флюктуацию? Кажется, нам выпал-таки один шанс на миллиард!
     - Какой шанс?
     - Мы, кажется, нашли...
     - Смотри, смотри,  Володенька!  -  пробормотал  Михаил  Антонович,  с
ужасом глядя на экран. Масса плотной серой пыли надвигалась сбоку,  и  над
ней плыли наискосок  десятки  блестящих  угловатых  глыб.  Юрковский  даже
застонал: сейчас заволочет, закроет, сомнет и утащит невесть  куда  и  эти
странные белые камни и этого  серебристого  паучка,  и  никто  никогда  не
узнает, что это было...
     - Вниз! - заорал он. - Михаил, вниз!..
     Космоскаф дернулся.
     - Назад! - крикнул Быков. - Михаил, я приказываю: назад!
     Юрковский протянул руку и выключил прием.
     - Вниз, Миша, вниз... Только вниз... И поскорее.
     - Что ты, Володенька! Нельзя же - приказ! Что ты! - Михаил  Антонович
повернулся к рации. Юрковский поймал его за руку.
     - Посмотри на экран, Михаил, - сказал  он.  -  Через  двадцать  минут
будет поздно... - Михаил Антонович молча рвался к рации. - Михаил, не будь
дураком... Нам выпал один шанс на миллиард... Нам никогда не простят... Да
пойми ты, старый дурак!
     Михаил  Антонович  дотянулся-таки  до  рации  и  включил  прием.  Они
услыхали, как тяжело дышит Быков.
     - Нет, они нас не слышат, - сказал он кому-то.
     - Миша, - хрипло зашептал Юрковский. - Я  тебе  не  прощу  никогда  в
жизни, Миша... Я забуду, что ты был моим другом, Миша... Я забуду, что  мы
были вместе на Голконде... Миша, это же смысл моей жизни, пойми... Я  ждал
этого всю жизнь... Я верил в  это...  Это,  Пришельцы,  Миша...  -  Михаил
Антонович взглянул ему в лицо и зажмурился:  он  не  узнал  Юрковского.  -
Миша, пыль надвигается... Выводи  под  пыль,  Миша,  прошу,  умоляю...  Мы
быстро, мы только поставим радиобакен и  сразу  вернемся.  Это  же  совсем
просто и неопасно, и никто не узнает...
     - Ну вот, что ты с ним будешь делать? - вскричал Быков.
     - Они что-то нашли, - сказал голос Жилина.
     - Нельзя ведь. Не проси. Нельзя. Ведь я же обещал. Он с ума сойдет от
беспокойства. Не проси...
     Серая пелена пыли надвинулась вплотную.
     - Пусти, - сказал Юрковский. - Я сам поведу.
     Он стал молча выдирать Михаила Антоновича из  кресла.  Это  было  так
дико и страшно, что Михаил Антонович совсем потерялся.
     - Ну, хорошо, - забормотал он. - Ну, ладно... Ну, подожди... - Он все
никак не мог узнать лица Юрковского, это было похоже на жуткий сон.
     - Михаил Антонович! - позвал Жилин.
     - Я, - слабо сказал Михаил Антонович, и Юрковский изо всех сил ударил
по рычажку бронированным кулаком. Металлическая перчатка  срезала  рычажок
словно бритвой.
     - Вниз! - заревел Юрковский.
     Михаил     Антонович,     ужаснувшись,     бросил     космоскаф     в
двадцатикилометровую пропасть. Он весь содрогался от  жалости  и  страшных
предчувствий. Прошла минута, другая...
     Юрковский сказал ясным голосом:
     - Миша, Миша, я же понимаю...
     Ноздреватые каменные глыбы на экране росли, медленно  поворачивались.
Юрковский  привычным  движением  надвинул  на  голову  прозрачный   колпак
скафандра.
     - Миша, Миша, я же понимаю, - услышал Жилин голос Юрковского.
     Быков, сгорбившись, сидел перед рацией, обеими  руками  вцепившись  в
стойку бесполезного микрофона. Он мог только слушать, и  пытаться  понять,
что происходит, и ждать, и надеяться. Вернутся - изобью в кровь, думал он.
Этого паиньку штурмана и этого  генерального  мерзавца.  Нет.  Не  изобью.
Только бы вернулись. Только бы вернулись. Рядом - руки в карманы -  молчал
угрюмый Жилин.
     - Камни, - жалобно сказал Михаил Антонович, - камни...
     Быков закрыл глаза. Камни в Кольце. Острые, тяжелые.  Летят,  ползут,
крутятся.  Обступают.  Подталкивают,  отвратительно  скрипят  по  металлу.
Толчок. Потом толчок  посильнее.  Это  еще  ерунда,  не  страшно,  горохом
сыплется по обшивке ползучая мелочь, и это тоже ерунда, а вот где-то сзади
надвигается тот самый тяжелый и быстрый,  словно  пущенный  из  гигантской
катапульты, и локаторы еще не видят его за пеленой пыли, а  когда  увидят,
будет  все  равно  поздно...  Лопается  корпус,   гармошкой   складываются
переборки, на миг мелькнет в трещине  забитое  камнем  небо,  пронзительно
свистнет воздух, и люди становятся белыми и хрупкими как  лед...  Впрочем,
они в скафандрах. Быков открыл глаза.
     - Жилин, -  сказал  он.  -  Иди  к  Маркушину  и  узнай,  где  второй
космоскаф. Пусть приготовит для меня пилота.
     Жилин исчез.
     - Миша, - беззвучно позвал Быков. - Как-нибудь, Миша... Как-нибудь...
     - Вот он, - сказал Юрковский.
     - Ай-яй-яй-яй-яй, - сказал Михаил Антонович.
     - Километров пять?
     - Что ты, Володенька! Гораздо меньше... Правда, хорошо, когда  камней
нет?
     - Тормози понемногу. Я буду готовить бакен. Эх, зря, я рацию  сломал,
дурак...
     - Что же это может быть, Володенька? Смотри, какое чудище!..
     - Он их держит, видишь? Вот они где, пришельцы. А ты ныл!
     - Что ты, Володенька? Разве я ныл? Я так...
     - Как-нибудь стань, чтобы его, спаси-сохрани, не задеть...
     Наступило молчание. Быков напряженно слушал. Может быть, и обойдется,
думал он.
     - Ну, чего ты куксишься?
     - Не знаю,  право...  Как-то  мне  все  это  странно...  Не  по  себе
как-то...
     - Выйди под лапу и выброси магнитную кошку.
     - Хорошо, Володенька...
     Что они там нашли,  думал  Быков.  Что  еще  за  лапа?  Что  они  там
копаются? Неужели нельзя побыстрее?
     - Не попал, - сказал Юрковский.
     - Подожди, Володенька, ты не умеешь. Дай я.
     - Смотри, она словно вросла в камень... А ты  заметил,  что  они  все
одинаковые?
     - Да, все пять. Мне это сразу странным показалось...
     Вернулся Жилин.
     - Нет космоскафа, - сказал он.
     Быков даже не стал спрашивать, что это значит -  нет  космоскафа.  Он
оставил микрофон, поднялся и сказал:
     - Пошли к швейцарцам.
     - Так у нас ничего не получится, - сказал голос  Михаила  Антоновича.
Быков остановился.
     - Да, действительно... Что ж тут придумать?
     - Погоди, Володенька. Давай я сейчас вылезу и сделаю это вручную.
     - Правильно, - сказал Юрковский. - Давай вылезем.
     - Нет уж, Володенька, ты сиди здесь. Толку от тебя  мало...  Мало  ли
что...
     Юрковский сказал, помолчав:
     - Ладно. Я еще несколько снимков сделаю.
     Быков поспешно пошел к выходу. Жилин вслед за ним вышел  из  рубки  и
запер люк в рубку на ключ. Быков на ходу сказал:
     - Возьмем танкер, по пеленгу выйдем к этому месту и  будем  их  ждать
там.
     - Правильно, Алексей Петрович, - сказал Жилин. - А что они там нашли?
     - Не знаю, - сказал Быков сквозь зубы. - И знать не хочу. Пока я буду
говорить с капитаном, ступай в рубку и займись пеленгом.
     В  коридоре  обсерватории  Быков  поймал  распаренного  дежурного   и
приказал:
     - Мы сейчас идем на танкере. Снимешь перемычку и задраишь люк.
     Дежурный кивнул.
     - Второй космоскаф возвращается, - сказал он.  Быков  остановился.  -
Нет-нет, - сказал дежурный с сожалением. - Он будет не скоро,  часа  через
три.
     Быков  молча  двинулся  дальше.  Они  миновали  кессон,  прошли  мимо
бамбукового стульчика и по  узкому,  тесному  колодцу  поднялись  в  рубку
танкера.  Капитан  Корф  и  его  штурман  стояли  над  низким  столиком  и
рассматривали голубой чертеж.
     - Здравствуйте, - сказал Быков.
     Жилин, не говоря ни слова, прошел к рации и принялся настраиваться на
волну космоскафа. Капитан и штурман в изумлении воззрились на него.  Быков
подошел к ним.
     - Кто капитан? - спросил он.
     - Капитан Корф, - сказал рыжий капитан. - Кто ви? Потшему?
     - Я Быков, капитан "Тахмасиба". Прошу мне помочь.
     - Рад, - сказал капитан Корф. Он посмотрел на Жилина.  Жилин  возился
над рацией.
     - Двое наших товарищей забрались в Кольцо, - сказал Быков.
     -  О!  -  на  лице  капитана  изобразилась   растерянность.   -   Как
неосторожно!!!
     - Мне нужен корабль. Я прошу у вас ваш корабль.
     - Мой корабль, - растерянно повторил Корф. - Идти в Кольцо?
     - Нет, - сказал Быков. - В  Кольцо  только  в  крайнем  случае.  Если
случится несчастье.
     - А где ваш корабль? - спросил Корф подозрительно.
     - У меня фотонный грузовик, - ответил Быков.
     - А, - сказал Корф. - Да, этто нельзя.
     В рубке раздался голос Юрковского:
     - Погоди, я сейчас вылезу.
     - А я тебе говорю, сиди, Володенька, - сказал Михаил Антонович.
     - Ты очень долго копаешься.
     Михаил ничего не ответил.
     - Это они в Кольце? - спросил Корф, показывая пальцем на рацию.
     - Да, - сказал Быков. - Вы согласны?
     Жилин подошел и стал рядом.
     - Да, - сказал Корф задумчиво. - Надо помогать.
     Штурман вдруг заговорил так быстро и неразборчиво, что Быков  понимал
только отдельные слова. Корф слушал и кивал. Затем он,  сильно  покраснев,
сказал Быкову:
     - Штурман не хочет лететь. Он не обязан.
     - Он может сойти, - сказал Быков. - Спасибо, капитан Корф.
     Штурман произнес еще несколько фраз.
     - Он говорит, что мы идем на верную смерть, - перевел Корф.
     - Скажите ему, чтобы он уходил, - сказал Быков. - Нам надо спешить.
     - Может быть, господину Корфу тоже лучше сойти?  -  осторожно  сказал
Жилин.
     - Хо-хо-хо! - сказал Корф. - Я капитан!
     Он махнул штурману и пошел к пульту управления. Штурман, ни  на  кого
не глядя, вышел. Через минуту гулко бухнул наружный люк.
     - Девушки, - сказал капитан Корф, не оборачиваясь, - они  делают  нас
слабыми. Слабыми, как они. Но надо сопротивляться. Приготовимся.
     Он полез в боковой карман,  вытащил  фотографию,  поставил  на  пульт
перед собой.
     - Вот так, - сказал он. - И никак по-другому, если  рейс  опасен.  По
местам, господа.
     Быков сел у пульта рядом с капитаном.  Жилин  пристегнулся  в  кресле
перед рацией.
     - Диспетчер! - сказал капитан.
     - Есть диспетчер, - откликнулся дежурный обсерватории.
     - Прошу старт!
     - Даю старт!
     Капитан Корф нажал стартер, и все сдвинулось.  И  тогда  Жилин  вдруг
вспомнил:  "Юрка!"  Несколько  секунд  он  глядел  на  рацию,   вздыхающую
грустными вздохами Михаила Антоновича. Он просто не знал,  как  поступить.
Танкер уже покинул зону обсерватории, и капитан Корф,  маневрируя  рулями,
выводил корабль на пеленг. Не будем-ка паниковать, подумал Жилин.  Не  так
уж плохи дела. Пока еще не случилось ничего страшного.
     - Михаил, - позвал голос Юрковского. - Скоро ты там?
     - Сейчас, Володенька, - отозвался Михаил Антонович. Голос у него  был
какой-то странный - не то усталый, не то растерянный.
     - Хо! - сказал позади голос Юры. Жилин обернулся. В рубку входил Юра,
заспанный и очень обрадованный. - Вы тоже на "Кольцо-2"? - спросил он.
     Быков дико взглянул на него.
     - Химмельдоннерветтер! - прошептал  капитан  Корф.  Он  тоже  начисто
забыл о Юре. - Пассажир!  Ф-в  каюта!  -  крикнул  он  грозно.  Его  рыжие
бакенбарды страшно растопырились.
     Михаил Антонович вдруг громко сказал:
     - Володя... Будь добр, отведи космоскаф метров на тридцать. Сумеешь?
     Юрковский недовольно заворчал.
     - Ну, попробую, - сказал он. - А зачем это тебе понадобилось?
     - Так мне будет удобней, Володя. Пожалуйста.
     Быков вдруг встал и рванул на себе  застежки  куртки.  Юра  с  ужасом
глядел  на  него.  Лицо   Быкова,   всегда   красно-кирпичное,   сделалось
бело-синим. Юрковский вдруг закричал:
     - Камень! Миша, камень! Назад! Бросай все!
     Послышался слабый стон, и Михаил Антонович сказал дрожащим голосом:
     - Уходи, Володенька. Скорее уходи. Я не могу.
     - Скорость, - прохрипел Быков.
     - Что значит - не могу? - завизжал Юрковский.  Было  слышно,  как  он
тяжело дышит.
     - Уходи, уходи, не надо сюда... - бормотал Михаил Антонович. - Ничего
не выйдет... Не надо, не надо...
     - Так вот в чем дело, - сказал Юрковский. - Что же ты молчал? Ну, это
ничего. Мы сейчас... Сейчас... Эк тебя угораздило...
     - Скорость, скорость... - рычал Быков.
     Капитан  Корф,  перекосив  веснушчатое  лицо,  навис  над   клавишами
управления. Перегрузка нарастала.
     - Сейчас, Мишенька, сейчас... - бодро говорил Юрковский. - Вот так...
Эх, лом бы мне...
     - Поздно, - неожиданно спокойно сказал Михаил Антонович.
     В наступившей тишине было слышно, как они тяжело, с хрипом, дышат.
     - Да, - сказал Юрковский. - Поздно.
     - Уйди, - сказал Михаил Антонович.
     - Нет.
     - Зря.
     - Ничего, - сказал Юрковский, - это быстро.
     Раздался сухой смешок.
     - Мы даже не заметим. Закрой глаза, Миша.
     И после короткой тишины кто-то - непонятно, кто,  -  тихо  и  жалобно
позвал:
     - Алеша... Алексей...
     Быков молча отшвырнул капитана Корфа, как котенка, и впился  пальцами
в клавиши. Танкер рвануло. Вдавленный в кресло страшной перегрузкой, Жилин
успел только подумать: "Форсаж!" На секунду  он  потерял  сознание.  Затем
сквозь шум в ушах он услыхал короткий оборвавшийся крик,  как  от  сильной
боли, и через красную  пелену,  застилавшую  глаза,  увидел,  как  стрелка
автопеленгатора дрогнула и расслабленно закачалась из стороны в сторону.
     - Миша! - закричал Быков. - Ребята!
     Он упал головой на пульт и громко, неумело заплакал...


     Юре было плохо. Его тошнило, сильно болела голова. Его мучил какой-то
странный двойной бред. Он лежал на своей  койке  в  тесной,  темной  каюте
"Тахмасиба", и в то же время это была его светлая большая комната дома  на
Земле. В комнату входила мама, клала холодную приятную руку ему на щеку  и
говорила голосом Жилина: "Нет, еще спит". Юре хотелось сказать, что он  не
спит, но это почему-то нельзя  было  делать.  Какие-то  люди,  знакомые  и
незнакомые, проходили мимо, и один из них - в белом халате  -  нагнулся  и
очень сильно ударил Юру по больной разбитой голове,  и  сейчас  же  Михаил
Антонович жалобно сказал: "Алеша... Алексей...", А Быков страшный, бледный
как мертвец, схватился за пульт, и Юру кинуло вдоль  коридора  головой  на
острое и твердое. Играла печальная до слез музыка, и чей-то голос говорил:
"...При  исследовании  Кольца  Сатурна   погибли   генеральный   инспектор
международного  управления  космических   сообщений   Владимир   Сергеевич
Юрковский и старейший штурман-космонавт Михаил  Антонович  Крутиков..."  И
Юра плакал, как плачут во сне  даже  взрослые  люди,  когда  им  приснится
что-нибудь печальное...
     Когда Юра пришел в себя, то увидел,  что  находится  действительно  в
каюте "Тахмасиба", а рядом стоит врач в белом халате.
     - Ну вот, давно бы так, - сказал Жилин, печально улыбаясь.
     - Они правда погибли? - спросил Юра. Жилин молча  кивнул.  А  Алексей
Петрович? - Жилин ничего не сказал.
     Врач спросил:
     - Голова сильно болит?
     Юра прислушался.
     - Нет, - сказал он. - Не сильно.
     - Это хорошо, - сказал врач. - Дней пять полежишь и будешь здоров.
     - Меня не отправят на Землю? - спросил Юра. Он вдруг очень испугался,
что его отправят на Землю.
     - Нет, зачем же, - удивился врач, а Жилин бодро сообщил:
     - О тебе уже справлялись с "Кольца-2", хотят тебя навестить.
     - Пусть, - сказал Юра.
     Врач сказал  Жилину,  что  Юру  надо  через  каждые  три  часа  поить
микстурой, предупредил, что придет послезавтра, и ушел. Жилин сказал,  что
скоро заглянет, и пошел его проводить. Юра снова  закрыл  глаза.  Погибли,
подумал  он.  Никто  больше  не  назовет  меня  кадетом  и   не   попросит
побеседовать со стариком, и никто  не  станет  добрым  голосом  застенчиво
читать свои мемуары о милейших  и  прекраснейших  людях.  Этого  не  будет
никогда. Самое страшное - что этого не будет никогда. Можно  разбить  себе
голову о стену, можно разорвать рубашку - все  равно  никогда  не  увидеть
Владимира Сергеевича, как он стоит перед душевой в своем роскошном халате,
с гигантским полотенцем через плечо и как Михаил Антонович раскладывает по
тарелкам неизменную овсяную кашу и ласково  улыбается.  Никогда,  никогда,
никогда... Почему никогда? Как это  так  можно,  чтобы  никогда?  Какой-то
дурацкий камень в каком-то дурацком Кольце дурацкого Сатурна...  И  людей,
которые должны быть, просто обязаны быть, потому что мир без них  хуже,  -
этих людей нет и никогда больше не будет...
     Юра помнил смутно, что они что-то там нашли. Но это было неважно, это
было не главное, хотя  они-то  считали,  что  это  и  есть  главное...  И,
конечно, все, кто их не знает, тоже будут считать, что это самое  главное.
Это всегда так. Если не знаешь того, кто совершил подвиг, для тебя главное
- подвиг. А если знаешь - что тебе тогда подвиг? Хоть бы его  и  вовсе  не
было, лишь бы был человек. Подвиг - это хорошо, но человек должен жить.
     Юра подумал, что через несколько дней встретит ребят.  Они,  конечно,
сразу станут спрашивать,  что  да  как.  Они  не  будут  спрашивать  ни  о
Юрковском, ни о Крутикове, они будут спрашивать, что Юрковский и  Крутиков
нашли. Они будут прямо  гореть  от  любопытства.  Их  будет  боль