сь улыбнуться. Затем она спросила:
     - Слушайте, вы правда вакуум-сварщик?
     - Правда. Только, пожалуйста, не ревите. В первый раз вижу  человека,
который плачет при виде вакуум-сварщика.
     - А правда, что Юрковский привез на обсерваторию своего протеже?
     - Какого протеже? - изумился Юра.
     - У нас тут говорили, что Юрковский хочет устроить на Дионе какого-то
своего любимца - астрофизика...
     - Что за чушь? - сказал Юра. - На борту только экипаж, Юрковский и я.
Никаких астрофизиков.
     - Правда?
     - Ну, конечно, правда! И вообще - у Юрковского любимцы! Это  же  надо
придумать! Кто это вам сказал? Кравец?
     Она опять помотала головой.
     -  Хорошо,  -  Юра  нашарил  ногой  табурет  и  сел.  -  Вы  все-таки
рассказывайте. Все рассказывайте. Кто вас обидел?
     - Никто, - сказала она тихо. - Я просто плохой  работник.  Да  еще  с
неуравновешенной психикой, - она  невесело  усмехнулась.  -  Наш  директор
вообще против женщин на  обсерватории.  Спасибо,  что  хоть  не  сразу  на
Планету  вернул.  Со  стыда  бы  сгорела.  На  Земле  пришлось  бы  менять
специальность. А мне этого вовсе не хочется. Здесь у меня хоть ничего и не
получается, зато я на обсерватории, у мощного ученого. Я  ведь  люблю  все
это, - она судорожно глотнула. - Ведь я думала, что у меня призвание...
     Юра сказал сквозь зубы:
     - В первый раз слышу о человеке, чтобы он любил свое дело и  чтобы  у
него ничего не получалось.
     Она дернула плечом.
     - Ведь вы любите свое дело?
     - Да.
     - И у вас ничего не получается?
     - Я бездарь, - сказала она.
     - Как это может быть?
     - Не знаю.
     Юра прикусил губу и задумался.
     - Послушайте, - сказал он. - Послушайте, Зина, ну, а другие как же?
     - Кто?
     - Другие ребята...
     Зина судорожно вздохнула.
     - Здесь они стали совсем  не  такими,  как  на  Земле.  Базанов  всех
ненавидит, а эти два  дурачка  вообразили  невесть  что,  перессорились  и
теперь ни со мной, ни друг с другом не разговаривают...
     - А Кравец?
     - Кравец  -  холуйчик,  -  равнодушно  сказала  она.  -  Ему  на  все
наплевать. - Она вдруг растерянно посмотрела на него. - Только  вы  никому
не говорите того, что я вам здесь рассказывала. Ведь мне совсем  житья  не
будет.  Начнутся  всякие  укоризненные  замечания,  общие  рассуждения   о
сущности женской натуры...
     Юра сузившимися глазами смотрел на нее.
     - Как же так? - сказал он. - И никто об этом не знает?
     - А кому это интересно? - Она жалко  улыбнулась.  -  Ведь  лучшая  из
дальних обсерваторий...
     Люк распахнулся. Давешний беловолосый парень  просунулся  по  пояс  в
комнату, уставился на Юру, неприятно сморщив нос, затем взглянул на Зину и
снова уставился на Юру. Зина встала.
     - Познакомьтесь, - сказала она  дрожащим  голосом.  -  Это  Свирский,
Виталий Свирский, астрофизик. А это Юрий Бородин...
     - Сдаешь дела? - неприятным голосом осведомился Свирский.  -  Ну,  не
буду мешать.
     Он стал закрывать люк, но Юра поднял руку.
     - Одну минуту, - сказал он.
     - Хоть пять, - любезно осклабился Свирский. -  Но  в  другой  раз.  А
сейчас мне не хочется нарушать ваш тет-а-тет, коллега.
     Зина негромко охнула и прикрыла лицо рукой.
     - Я тебе не коллега, дурак, - тихо сказал Юра и пошел  на  Свирского.
Свирский бешеными глазами глядел на него. - И  я  буду  говорить  с  тобой
сейчас, понял? А сначала ты извинишься перед девушкой, скотина этакая.
     Юра был в  пяти  шагах  от  люка,  когда  Свирский,  зверски  выпятив
челюсть, полез в комнату навстречу ему.


     Быков расхаживал по кают-компании, заложив руки за  спину  и  опустив
голову. Жилин стоял, прислонившись к  двери  в  рубку.  Юрковский,  сцепив
пальцы, сидел за столом.  Все  трое  слушали  Михаила  Антоновича.  Михаил
Антонович говорил страстно и взволнованно, прижимая к левой стороне  груди
коротенькую руку.
     - ...И поверь мне,  Володенька,  никогда  в  жизни  я  не  выслушивал
столько гадостей о  людях.  Все  гадкие,  дурные,  один  Базанов  хороший.
Шершень, видите ли, тиран и диктатор, всех  измотал,  нагло  диктует  свою
волю. Все его боятся. Был один смелый человек на  Дионе,  Мюллер,  и  того
Шершень, видите ли, выжил. Нет-нет, Базанов  не  отрицает  научных  заслуг
Шершня, он, видите ли, даже восхищается ими, а  в  том,  что  обсерватория
пользуется такой славой, заслуга именно Шершня, но зато, видите ли, внутри
там  царит  упадок  нравов.  У  Шершня  есть  специальный  осведомитель  и
провокатор,  некий  бездарь  Кравец.  Этот  Кравец,   видите   ли,   везде
подслушивает,  а  потом  наушничает,  а  потом   по   указанию   директора
распространяет слухи и всех между собой ссорит. Так  сказать,  разделяй  и
властвуй. Кстати, пока мы  беседовали,  этот  несчастный  Кравец  зашел  в
библиотеку за какой-то книжкой. Как на него Базанов накричал! "Пошел вон!"
-  кричит.  Бедный  Кравец,   такой   милый,   симпатичный   юноша,   даже
представиться не успел толком. Весь покраснел и ушел, даже книжки не взял.
Я, конечно, не мог сдержаться и здорово  отчитал  Базанова.  Я  ему  прямо
сказал: "Что же вы, Петя? Разве можно?"
     Михаил Антонович перевел дух и вытер лицо платочком.
     -  Ну,  вот,  -  продолжал  он.  -  Базанов,  видите  ли,  необычайно
нравственно чистоплотен. Он не выносит,  когда  кто-нибудь  за  кем-нибудь
ухаживает. Здесь есть молоденькая  сотрудница  Зина,  астрофизик,  так  он
приклеил к ней сразу двух кавалеров да еще вообразил, что  они  из-за  нее
передрались. Она, видите ли, делает авансы и тому  и  другому,  а  те  как
петушки... Причем сам, заметьте добавляет, что это только  слухи,  но  что
факт остается фактом, все трое в ссоре. Мало того, что Базанов склочничает
со всеми астрономами, он втянул в свои склоки и инженер-контролеров. Все у
него кретины, сопляки, работать никто не умеет, недоучки... У меня  волосы
дыбом вставали, когда я это слышал! Вообрази, Володенька...  Знаешь,  кого
он считает главным виновником всего этого?
     Михаил  Антонович  сделал  эффектную  паузу.  Быков   остановился   и
посмотрел  на  него.  Юрковский,  сильно  прищурясь,  играл  желваками  на
обрюзглых щеках.
     - Тебя! - сказал Михаил Антонович сорвавшимся голосом. - Я прямо ушам
не поверил! Генеральный инспектор МУКСа  прикрывает  все  эти  безобразия,
мало  того,  возит  по  обсерваториям  каких-то   таинственных   любимцев,
пристраивает их там, а простых работников, придравшись к мелочи, увольняет
и возвращает на Землю. Всюду насадил своих ставленников, вроде  Шершня!  Я
этого уже не выдержал. Я ему сказал:  "Извините,  -  говорю,  -  голубчик,
извольте отдавать отчет в своих словах".
     Михаил  Антонович  снова  перевел  дух  и  замолчал.  Быков  принялся
расхаживать по кают-компании.
     - Так, - сказал Юрковский. - Чем же ваша беседа кончилась?
     Михаил Антонович гордо сказал:
     - Я больше не мог его слушать. Я не мог слышать, как обливают  грязью
тебя, Володенька,  и  коллектив  лучшей  дальней  обсерватории.  Я  встал,
язвительно попрощался и ушел. Надеюсь, ему сделалось стыдно.
     Юрковский сидел, опустив глаза. Быков сказал с усмешкой:
     - Хорошо живут у тебя на базах, генеральный инспектор. Дружно живут.
     - Я бы на твоем месте, Володенька, принял бы меры,  -  сказал  Михаил
Антонович. -  Базанова  надо  вернуть  на  Землю  без  права  работать  на
внеземных станциях. Такие люди  ведь  очень  опасны,  Володенька,  ты  сам
знаешь...
     Юрковский сказал, не поднимая глаз:
     - Хорошо. Спасибо, Михаил. Меры принять придется.
     Жилин тихо сказал:
     - Может быть, он просто устал?
     - Кому от этого легче? - сказал Быков.
     - Да, - сказал Юрковский  и  тяжело  вздохнул.  -  Базанова  придется
убрать.
     В коридоре послышался торопливый стук магнитных подков.
     - Юра возвращается, - сказал Жилин.
     - Что ж, давайте обедать, - сказал  Быков.  -  Ты  с  нами  обедаешь,
Владимир?
     - Нет. Я обедаю у Шершня. Мне еще о многом надо договориться с ним.
     Жилин стоял у входа в рубку и первым увидел Юру. Он вытаращил глаза и
поднял брови. Тогда к Юре обернулись все остальные.
     - Что это значит, стажер? - осведомился Быков.
     - Что с тобой, Юрик? - воскликнул Михаил Антонович.
     Выглядел Юра  предосудительно.  Левый  глаз  был  залит  красно-синим
синяком, нос деформировался, губы распухли  и  почернели.  Левую  руку  он
держал несколько на весу, пальцы правой были облеплены пластырями. Спереди
на куртке виднелись наспех замытые темные пятна.
     - Я дрался, - хмуро ответил Юра.
     - С кем вы дрались, стажер?
     - Я дрался со Свирским.
     - Кто это?
     - Это один молодой астрофизик на обсерватории, - нетерпеливо  пояснил
Юрковский. - Почему вы подрались, кадет?
     - Он оскорбил девушку, - сказал Юра. Он глядел прямо в глаза  Жилину.
- Я потребовал, чтобы он извинился.
     - Ну?
     - Ну, и мы подрались.
     Жилин едва заметно одобрительно кивнул. Юрковский встал, прошелся  по
каюте и остановился перед Юрой, глубоко засунув руки в карманы халата.
     - Я так понимаю, кадет, - сказал он холодно,  -  что  вы  устроили  в
обсерватории мерзкий дебош.
     - Нет, - сказал Юра.
     - Вы избили сотрудника обсерватории.
     - Да, - сказал Юра. - Но я не мог иначе. Я должен был  заставить  его
извиниться.
     - Заставил? - быстро спросил Жилин.
     Юра поколебался немного, затем сказал уклончиво:
     - В общем он извинился. Потом.
     Юрковский раздраженно сказал:
     - А, черт, при чем тут это, Иван!
     - Извините, Владимир Сергеевич, - смиренно сказал Иван.
     Юрковский снова повернулся к Юре.
     - Все равно это был дебош, - сказал он. - Так это выглядит, во всяком
случае. Послушайте, кадет, я охотно верю,  что  вы  действовали  из  самых
лучших побуждений, но вам придется извиниться.
     - Перед кем? - сейчас же спросил Юра.
     - Во-первых, разумеется, перед Свирским.
     - А во-вторых?
     -  Во-вторых,  вы   должны   будете   извиниться   перед   директором
обсерватории.
     - Нет! - сказал Юра.
     - Придется.
     - Нет.
     - Что значит -  нет?  Вы  устроили  драку  в  его  обсерватории.  Это
отвратительно. И вы отказываетесь извиниться?
     - Я не стану извиняться перед подлецом, - ровным голосом сказал Юра.
     - Молчать, стажер! - проревел Быков.
     Воцарилось  молчание.  Михаил  Антонович  горестно  вздыхал  и  качал
головой. Юрковский с изумлением глядел на Юру.
     Жилин вдруг оттолкнулся от стены, подошел к Юре и положил руку ему на
плечо.
     - Простите, Алексей Петрович, - сказал он. - Мне кажется,  надо  дать
Бородину рассказать все по порядку.
     - А кто ему мешает? - сердито сказал Быков. Было видно, что он  очень
недоволен всем происходящим.
     - Рассказывай, Юра, - сказал Жилин.
     - Что тут рассказывать? - тихо начал Юра. Затем он  закричал:  -  Это
надо видеть! И слышать! Этих дураков надо немедленно спасать! Вы  говорите
- обсерватория, обсерватория! А это притон! Здесь люди плачут,  понимаете?
Плачут!
     - Спокойно, кадет, - сказал Юрковский.
     - Я не могу спокойно! Вы говорите извиняться... Я не стану извиняться
перед инквизитором! Перед мерзавцем, который науськивает дураков  друг  на
друга и на девушку! Куда  вы  смотрите,  генеральный  инспектор?  Все  это
заведение пора давно эвакуировать  на  Землю,  они  скоро  на  четвереньки
станут, начнут кусаться!
     - Успокойся и расскажи по порядку, - сказал Жилин.
     И Юра рассказал. Как он  встретился  с  Зиной  Шатровой,  и  как  она
плакала, и как он понял, что необходимо вмешаться немедленно, и  он  начал
со Свирского, который до того оброс шерстью, что верил всяким  гадостям  о
любимой девушке. Как  он  заставил  Аверина  со  Свирским  "поговорить  по
душам", и как выяснилось, что Свирский никогда не называл Аверина бездарью
и подхалимом, и что  Аверин  даже  не  подозревал,  что  его  неоднократно
выводили ночью из комнаты Зины. Как отобрали у контролера Дитца  гитару  и
узнали, что он никогда не распускал слухов про Базанова и Таню  Оленину...
И как сразу обнаружилось, что все это проделки Кравца  и  что  Шершень  не
может не знать о них, и он-то и есть главный негодяй...
     - Ребята прислали меня к вам, Владимир Сергеевич, чтобы вы что-нибудь
сделали. И вы лучше что-нибудь сделайте, иначе они сами сделают... Они уже
готовы.
     Юрковский сидел в кресле за столом, и лицо у него было такое старое и
жалкое, что Юра остановился и растерянно оглянулся  на  Жилина.  Но  Жилин
опять еле заметно кивнул.


     - За эти слова вы тоже ответите, - процедил сквозь зубы Шершень.
     - Замолчи! - закричал маленький  смуглый  Аверин,  сидевший  рядом  с
Юрой. - Не смей перебивать! Товарищи, как он смеет все время перебивать?
     Юрковский переждал шум и продолжил:
     - Все это до того омерзительно, что  я  вообще  исключал  возможность
такого  явления,  и  понадобилось  вмешательство  постороннего   человека,
мальчишки, чтобы... Да. Омерзительно. Я не ждал этого от вас, молодые. Как
это оказалось просто - вернуть вас в первобытное состояние, поставить  вас
на четвереньки три года, один честолюбивый маньяк  и  один  провинциальный
интриган. И вы согнулись, озверели, потеряли человеческий облик.  Молодые,
веселые, честные ребята... Какой стыд!
     Юрковский сделал паузу и оглядел  астрономов.  Все  это  сейчас  зря,
подумал он. Им не до меня. Они сидели кучкой и с  ненавистью  смотрели  на
Шершня и Кравца.
     - Ладно. Нового директора  вам  пришлют  с  Титана.  Два  дня  можете
митинговать и думать. Думайте. Вы, бедные и слабые, вам говорю: думайте! А
сейчас идите.
     Они поднялись и, понурившись, пошли из кабинета. Шершень  тоже  встал
и, нелепо качаясь на магнитных башмаках, подошел к Юрковскому вплотную.
     - Это самоуправство,  -  сипло  сказал  он.  -  Вы  нарушаете  работу
обсерватории.
     Юрковский гадливо отстранил его.
     - Слушайте, Шершень, - сказал он. - На вашем месте я бы застрелился.



                12. "КОЛЬЦО-1". БАЛЛАДА ОБ ОДНОНОГОМ ПРИШЕЛЬЦЕ

     - Знаешь, - сказал Быков, - глядя на Юрковского поверх очков и поверх
"Физики металлов", - а ведь Шершень, пожалуй,  считает  себя  незаслуженно
оскорбленным. Как-никак лучшая обсерватория и так далее...
     - Шершень меня не интересует, - сказал Юрковский. Он захлопнул  бювар
и потянулся.  -  Меня интересует,  как могли  эти ребята  дойти  до  такой
жизни... А Шершень - прах, мелочь.
     Несколько минут Быков размышлял.
     - И как же по-твоему? - спросил, наконец, он.
     - У меня есть одна теория... Вернее, гипотеза. Я полагаю, что  у  них
уже исчез необходимый в прошлом иммунитет к социально вредному, но еще  не
исчезли их собственные антиобщественные задатки.
     - Попроще, - сказал Быков.
     - Пожалуйста. Возьмем тебя. Что бы ты сделал, если бы к тебе  подошел
сплетник и сказал, что... э-э... скажем, Михаил Крутиков ворует и  продает
продовольствие? Ты повидал на своем веку много сплетников, знаешь им цену,
и ты бы сказал ему... э-э... удалиться. Теперь возьмем нашего кадета.  Что
бы он сделал, если бы ему сказали... э-э... ну, скажем, то же самое? Он бы
принял  все  за  чистую  монету  и  моментально  бы  помчался  к   Михаилу
объясняться. И сразу же понял бы, что это чепуха, вернулся бы и...  э-э...
побил бы негодяя.
     - Ага, - с удовольствием сказал Быков.
     - Ну, так вот. А наши друзья на Дионе - это уже не ты, но  еще  и  не
кадет. Они принимают гадость за чистую  монету,  но  неистраченные  запасы
ложной гордости мешают им пойти и все выяснить.
     - Что ж, - сказал Быков. - Может быть, что и так.
     Вошел Юра, сел на корточки перед открытым инженерным  шкафом  и  стал
выбирать себе книгу на вечер. События на Дионе совсем выбили его из колеи,
и он все никак не мог прийти  в  себя.  Прощание  с  Зиной  Шатровой  было
молчаливым и очень трогательным. Зина и подавно не успела прийти  в  себя.
Правда, она уже улыбалась. Юре очень хотелось остаться  на  Дионе  до  тех
пор, пока Зина не начнет смеяться. Он был уверен, что сумел бы развеселить
ее, в какой-то мере помочь ей забыть о страшных днях  владычества  Шершня.
Он очень жалел, что остаться нельзя. Зато в коридоре он поймал белобрысого
Свирского и потребовал, чтобы с Зиной  здесь  были  особенно  внимательны.
Свирский бешено взглянул на него и невпопад ответил:  "Морду  мы  ему  еще
набьем".
     - Э... Алексей, - сказал Юрковский. - Я никому не помешаю в рубке?
     - Ты генеральный инспектор, - сказал  Быков.  -  Кому  же  ты  можешь
помешать?
     - Я хочу  связаться  с  Титаном,  -  сказал  Юрковский.  -  И  вообще
послушать эфир.
     - Валяй, - сказал Быков.
     - А мне можно? - спросил Юра.
     - И тебе можно, - сказал Быков. - Всем все можно.
     Утром Быков дочитал последний журнал, долго и внимательно разглядывал
обложку и даже, кажется, посмотрел, сколько он стоит. Затем  он  вздохнул,
отнес журнал в свою каюту,  а  когда  вернулся,  Юра  понял,  что  "парень
достругал палочку до конца". Быков был теперь очень ласков, словоохотлив и
всем все позволял.
     - Пойду-ка и я с вами, - сказал Быков.
     Все втроем они ввалились в рубку. Михаил Антонович изумленно поглядел
на них со своего пьедестала, расплылся в улыбке и помахал им ручкой.
     - Мы тебе мешать не будем, - сказал Быков. - Мы на рацию.
     - Только смотрите, мальчики, - предупредил Михаил Антонович, -  через
полчаса невесомость.
     По  требованию  Юрковского  "Тахмасиб"  шел  к  станции   "Кольцо-1",
искусственному спутнику Сатурна, движущемуся вблизи Кольца.
     - А нельзя ли без невесомости? - капризно спросил Юрковский.
     - Видишь ли, Володенька, - виновато ответил Михаил Антонович, - очень
тесно здесь "Тахмасибу". Все время приходится маневрировать.
     Они прошли мимо Жилина, копавшегося в комбайне контроля, и сели перед
рацией. Быков принялся манипулировать  верньерами.  В  динамике  завыло  и
заверещало.
     -  Музыка  сфер,  -  прокомментировал  позади  Жилин.  -   Подключите
дешифратор, Алексей Петрович.
     - Да, действительно, - сказал Быков. - Я  почему-то  решил,  что  это
помехи.
     - Радист, - презрительно сказал Юрковский.
     Динамик вдруг заорал неестественным голосом:
     - ...минут  слушайте  Александра  Блюмберга,  ретрансляция  с  Земли.
Повторяю...
     Голос уплыл  и сменился сонным  похрипыванием. Потом  кто-то  сказал:
"...чем не могу помочь. Придется вам, товарищи, подождать". - "А  если  мы
пришлем свой бот?" - "Тогда ждать придется меньше, но все-таки  придется".
Быков включил  самонастройку,  и  стрелка  поползла  по  шкале,  ненадолго
задерживаясь  на  каждой  работающей  станции,  "...восемьдесят   гектаров
селеновых батарей для оранжереи, сорок километров  медного  провода  шесть
сотых, двадцать километров...", "...масла нет, сахару  нет,  осталось  сто
пачек "Геркулеса", сухари и кофе. Да, и еще сигарет нет...", "...and  hear
me? I'm not going to  stand  this  impudance...  Hear  me?  I'm..."  <...И
слышите? Я не намерен терпеть эту  наглость...  Слышите?  Я...>.  "Ку-два,
ку-два, ничего не понял... Что у него за рация?.. Ку-два,  даю  настройку.
Раз, два, три...", "...очень соскучилась. Когда же ты вернешься? И  почему
не пишешь? Целую, твоя  Анна.  Точка",  "...Чэн,  не  пугайся,  это  очень
просто. Берешь объемный интеграл  по  гиперболоиду  до  аш...",  "Седьмой,
седьмой, для вас очищен третий  сектор...",  "...Саша,  ходят  слухи,  что
какой-то генеральный инспектор прилетел. Чуть ли не сам Юрковский..."
     - Хватит, - сказал Юрковский. - Ищи Титан. Паршивцы, - проворчал  он.
- Уже знают.
     - Интересно, - глубокомысленно сказал Быков. - Всего-то их в  системе
Сатурна полтораста человек, а сколько шуму...
     Рация крякала  и  подвывала.  Быков  настроился  и  стал  говорить  в
микрофон:
     - Титан, Титан. Я "