оматизировано?
     Костя уже вставлял в ухо блестящий шарик. Долговязый  Эзра  прогудел,
как в бочку:
     - Оборудование. Дрянь. Устарело.
     Он включил большой экран и поманил к себе Юру пальцем. Юра подошел  к
экрану и оглянулся на  Юрковского.  Юрковский,  скорбно  перекосив  брови,
держался за верньер и глядел на экран, перед которым стоял Юра.  Юра  тоже
стал глядеть на экран. На экране светилось несколько ярких округлых пятен,
похожих не то на кляксы, не то на репейник. Эзра ткнул  в  одно  из  пятен
костлявым пальцем.
     - Космоскаф, - сказал он.
     Костя опять начал командовать:
     - Наблюдатели, вы еще не спите? Что там у  вас  тянется?  Ах,  время?
Сгори со стыда, Саша, ведь осталось всего три минуты. Корыто? Ах, фотонное
корыто?  Это  к  нам  прибыл  генеральный  инспектор.  Внимание,  я   стал
серьезным. Осталось  тридцать...  двадцать  девять...  двадцать  восемь...
двадцать семь...
     Эзра ткнул пальцем в центр экрана.
     - Сюда, - сказал он.
     Юра уставился в центр. Там ничего не было.
     - ...пятнадцать... четырнадцать... Владимир Сергеевич, держите ось...
десять... девять...
     Юра смотрел во все глаза. Эзра тоже вертел верньер, должно быть, тоже
держал какую-то ось.
     - ...три... два... один... Ноль!
     В центре экрана вспыхнула яркая белая  точка.  Затем  экран  сделался
белым, потом ослепительным и черным. Где-то над  потолком  пронзительно  и
коротко проверещали звонки. Вспыхнули и погасли красные огоньки на  пульте
возле экрана. И снова на  экране  появились  округлые  пятна,  похожие  на
репейник.
     - Все, - сказал Эзра и выключил экран.
     Костя ловко спустился на пол.
     - Ось можно больше не держать, - сказал он. - Раздевайтесь, я начинаю
прием.
     - Что такое? - спросил Юрковский.
     Костя достал из-под пульта коробочку с пилюлями.
     - Одолжайтесь, - сказал он. -  Это,  конечно,  не  шоколад,  но  зато
полезнее.
     Эзра подошел и молча взял две  пилюли.  Одну  он  протянул  Юре.  Юра
нерешительно посмотрел на Юрковского.
     - Я спрашиваю, что это? - повторил Юрковский.
     - Гамма-радиофаг, - объяснил Костя. Он оглянулся на Юру.  -  Кушайте,
кушайте, юноша, - сказал он. - Вы сейчас получили  четыре  рентгена,  и  с
этим нужно считаться.
     - Да, - сказал Юрковский. - Верно.
     Он протянул руку к коробочке. Юра положил пилюлю в рот.  Пилюля  была
очень горькая.
     - Так чем же мы можем  помочь  генеральному  инспектору?  Осведомился
Костя, пряча коробочку обратно под пульт.
     - Собственно, я хотел... э-э... присутствовать  при  эксперименте,  -
сказал  Юрковский,  -  ну,  и  заодно...   э-э...  выяснить  положение  на
станции...  нужды  работников...   жалобы  наконец...  Что?  Вот  я  вижу,
лаборатория  плохо защищена от излучений...  Тесно. Плохая  автоматизация,
устаревшее оборудование... Что?
     Костя сказал со вздохом:
     - Да, это правда, правда горькая, как гамма-радиофаг. Но если вы меня
спросите, на что я жалуюсь, я вам вынужден буду ответить, что я ни на  что
не жалуюсь. Конечно, жалобы есть. Как в этом мире можно без жалоб? Но  это
не наши жалобы, это жалобы на нас. И согласитесь, что будет смешно, если я
вам, генеральному инспектору, стану рассказывать, за что на нас  жалуются.
Кстати, вы не хотите кушать? Очень хорошо, что вы  не  хотите.  Попробуйте
поискать   что-нибудь   съедобное    в    нашем    погребе...    Ближайший
продовольственный танкер придет сегодня вечером или завтра  днем,  и  это,
поверьте мне, очень грустно, потому что физики привыкли есть каждый  день,
и никакие ошибки снабжения не могут их от этого отучить.  Ну,  а  если  вы
серьезно хотите узнать мое мнение о жалобах, то я скажу вам все коротко  и
ясно, как  любимой  девушке:  эти  дипломированные  кое-какеры  из  нашего
дорогого МУКСа всегда на что-нибудь жалуются. Если мы работаем быстро,  то
они жалуются, что мы работаем быстро и быстро изнашиваем драгоценное,  оно
же уникальное, оборудование, что у нас все горит и что они не успевают.  А
если мы работаем медленно... Впрочем, что я говорю?  Еще  не  было  такого
оригинала,  который  бы  жаловался,  что  мы  работаем  медленно.  Кстати,
Владимир Сергеевич, вы же были порядочным планетологом, мы же все  учились
по вашим роскошным книжкам и всяким там отчетам! Для чего же вы  попали  в
МУКС да еще занялись генеральной инспекцией?
     Юрковский ошеломленно смотрел на Костю. Юра весь сжался, ожидая,  что
вот-вот разразится  гроза.  Эзра  стоял  и  совершенно  равнодушно  моргал
желтыми коровьими ресницами.
     - Э-э-э... - хмурясь, затянул Юрковский, - собственно, почему же нет?
     - Я вам объясню, почему нет, - сказал Костя, толкая  его  пальцами  в
грудь. - Вы же хороший ученый, вы же родитель современной планетологии! Из
вас же с детства бил фонтан идей!  Что  гигантские  планеты  должны  иметь
кольца, что планеты могут конденсироваться без центрального  светила,  что
кольцо Сатурна имеет искусственное происхождение, - спросите у  Эзры,  кто
это все придумал? Эзра вам сразу скажет: Юрковский! И вы  отдали  все  эти
лакомые куски на растерзание всякой макрели, а сами подались в кое-какеры!
     - Ну, что вы! - сказал Юрковский благодушно. - Я всего лишь... э-э...
простой ученый...
     - Были вы простым ученым! Теперь вы, извините за  выражение,  простой
генеральный инспектор. Ну, вот скажите мне  серьезно:  зачем  вы  приехали
сюда? Ни спросить вы ничего толком не можете, ни  посоветовать,  я  уж  не
говорю, чтобы помочь. Ну, скажем, я в порядке  вежливости  поведу  вас  по
лабораториям, и мы станем ходить как два лунатика и  уступать  друг  другу
дорогу перед люками. И мы будем вежливо молчать, потому что вы не  знаете,
как спросить, а я не знаю, как ответить. Это ж нужно собрать все  двадцать
семь человек, чтобы объяснить, что делается на станции,  а  двадцать  семь
сюда не влезут даже из уважения  к  генеральному  инспектору,  потому  что
тесно, и один у нас даже живет в лифте...
     - Вы напрасно думаете... э-э...  что  меня  это  радует,  -  казенным
голосом  перебил  его  Юрковский.  -  Я  имею  в  виду   такую...   э-э...
перенаселенность станции. Насколько мне известно,  станция  рассчитана  на
экипаж из пяти гравиметристов. И если бы  вы,  как  руководитель  станции,
придерживались существующих положений, утвержденных МУКСом...
     - Так ведь, Владимир Сергеевич! - воскликнул веселый Костя. - Товарищ
генеральный  инспектор!  Люди  же  хотят  работать!  Гравиметристы   хотят
работать? Хотят. Релятивисты хотят?  Тоже  хотят.  Я  уже  не  говорю  про
космогонистов, которые втиснулись сюда прямо через мой труп.  И  на  Земле
еще полтораста человек роют землю от нетерпения... Подумаешь,  ночевать  в
лифте! Что же, ждать, пока МУКС закончит  постройку  новой  станции?  Нет,
планетолог Юрковский рассудил бы совсем иначе. Он не стал бы  выговаривать
мне за перенаселенность. И не стал бы требовать, чтобы я ему все объяснял.
Тем более что он не Гейзенберг и все равно понял бы  не  больше  половины.
Нет,  планетолог  Юрковский  сказал  бы:  "Костя!  Мне  нужно,  чтобы   вы
экспериментально обосновали мою новую роскошную  идею.  Давайте  займемся,
Костя!" Тогда я уступил бы вам свою койку, а сам бы занял аварийный  лифт,
и мы бы с вами работали до тех  пор,  пока  бы  все  не  стало  ясно,  как
весеннее утро! А вы приезжаете собирать жалобы. Какие могут быть жалобы  у
человека, имеющего интересную работу?
     Юра вздохнул с облегчением. Гром так и не разразился. Лицо Юрковского
становилось все более задумчивым и даже грустным.
     - Да, -  сказал  он.  -  Вы,  пожалуй,  правы...  э-э...  Костя.  Мне
действительно не следовало приезжать сюда в таком... э-э... качестве. И  я
вам... э-э... завидую, Костя. С вами я бы поработал с удовольствием. Но...
э-э... есть станции и есть...  э-э...  станции.  Вы  себе  представить  не
можете,  Костя,  сколько  безобразий  еще  у  нас  в  системе.  И  поэтому
планетологу   Юрковскому   пришлось...   э-э...   сделаться    генеральным
инспектором Юрковским.
     - Безобразия,  -  быстро  сказал   Костя,  -  это  дело   космической
полиции...
     - Не всегда, - сказал Юрковский, - к сожалению, не всегда.
     В коридоре что-то лязгнуло и загрохотало.  Послышалось  беспорядочное
клацание магнитных подков. Кто-то завопил:
     - Костя-а! Есть упреждение-е! На три миллисекунды!..
     - О! - сказал Костя. - Это идут мои работнички, сейчас они  потребуют
кушать. Эзра, - сказал он, - как им помягче  сообщить,  что  танкер  будет
только завтра?
     - Костя, - сказал Юрковский, - я вам дам ящик консервов.
     - Шутите! - обрадовался Костя. - Вы бог. Вдвое подает тот, кто подает
вовремя. Считайте, что я вам должен два ящика консервов!
     В люк один за другим протиснулись четверо, и в помещении сразу  стало
негде повернуться. Юру затиснули в угол и огородили широкими  спинами.  По
настоящему хорошо он мог  видеть  только  худой  вихрастый  затылок  Эзры,
чей-то зеркально выбритый череп и  еще  один  мускулистый  затылок.  Кроме
того, Юра видел ноги  -  они  располагались  над  головами,  и  гигантские
ботинки с  блестящими  стертыми  подковами  осторожно  шевелились  в  двух
сантиметрах от бритого черепа. В просвете между спинами  и  затылками  Юра
видел иногда горбоносый Костин профиль и густо-бородатое  лицо  четвертого
работничка. Юрковского видно не было, вероятно, его тоже затерли. Говорили
все сразу.
     -  Разброс  точек  очень  маленький.  Я  считал   наскоро,   но   три
миллисекунды, по-моему, совершенно бесспорно...
     - Но все-таки три, а не шесть!
     - Не в этом дело! Важно, что за пределами ошибок!
     - Марс бы взорвать, вот это была бы точность.
     - Да, брат, тогда можно было бы половину гравископов убрать.
     - Ненавистный прибор - гравископ. И кто его такого выдумал!
     - Скажи спасибо, что хоть такие  есть.  Знаешь,  как  мы  это  раньше
делали?
     - Скажите, ему уже не нравятся гравископы!
     - А поесть дадут?
     - Кстати, о еде. Костя, радиофаг мы весь съели.
     - Да-да, хорошо, что ты вспомнил. Костя, выдай нам таблеток.
     - Ребята, я, кажется, наврал. Не три миллисекунды, а четыре.
     - Болтовня это все. Отдай Эзре, Эзра посчитает как следует.
     -  Правильно...  Эзра,  вот  возьми,   голуба,   ты   у   нас   самый
хладнокровный, а то у меня руки от жадности трясутся.
     - Вспышка была сегодня красоты изумительной. Я чуть не  ослеп.  Люблю
взрывы  на  аннигиляцию!   Чувствуешь  себя   этаким  творцом,   человеком
будущего...
     - Слушай, Костя, что это Пагава  говорит,  что  теперь  будут  только
очаговые взрывы? А как же мы?
     - А у тебя есть совесть? Ты что, воображаешь, что это  гравитационная
обсерватория? А космогонисты тебе так, мальчики?
     - Ой, Панас, не ввязывайся в этот спор. Все-таки Костя  начальник.  А
зачем существует начальник? Чтобы все было справедливо.
     - Какой же тогда смысл иметь начальником своего человека?
     - Ого! Я уже не гожусь в начальники? Это что, бунт? Где мои ботфорты,
брабантские манжеты и пистолеты?
     - Между прочим, я бы поел.
     - Сосчитал, - сказал Эзра.
     - Ну?
     - Не торопите его, он не может так быстро.
     - Три и восемь.
     - Эзра! Каждое твое слово золото!
     - Ошибка плюс-минус два и два.
     - Как сегодня словоохотлив наш Эзра!
     Юра не выдержал и прошептал Эзре прямо в ухо:
     - Что случилось? Почему все так радуются?
     Эзра, слегка повернув голову, пробубнил:
     - Получили упреждение.  Доказали.  Что  гравитация  распространяется.
Быстрее света. Впервые доказали.
     - Три и восемь, ребята, - объявил бритоголовый, - это значит, что  мы
утерли нос этому кое-какеру из Ленинграда. Как, бишь, его...
     - Отличное начало. Сейчас бы только поесть, перебить космогонистов  и
взяться за дело по-настоящему.
     - Слушайте, ученые, а для чего здесь нет Крамера?
     - Он врет, что у него есть две банки консервов. Он сейчас их  ищет  у
себя в старых бумагах. Устроим пиршество тощих по  банке  на  четырнадцать
человек.
     - Пиршество тощих телом и нищих духом.
     - Тихо, ученые, и я вас порадую.
     - А про какие консервы врал Валерка?
     - По слухам, там у него банка компота из персиков и банка кабачков...
     - Колбаски бы...
     - Меня здесь будут слушать или нет? Смирно, вы, ученые! Вот так. Могу
вам сообщить, что среди нас имеется один генеральный инспектор - Юрковский
Владимир Сергеевич. Он жалует нам ящик консервов со своего стола!
     - Ну-у? - сказал кто-то.
     - Нет, это даже не остроумно. Кто же так шутит?
     Откуда-то из угла послышалось:
     - Э-э... здравствуйте.
     - Ба! Владимир Сергеевич? Как же мы вас не заметили?
     - Охамели мы здесь, братцы смерть-планетчики!
     - Владимир Сергеевич! Про консервы это правда?
     - Истинная правда, - сказал Юрковский.
     - Ура!
     - И еще раз...
     - Ура!
     - И еще раз...
     - Ур-р-а-а!
     - Консервы мясные, - сказал Юрковский.
     По комнате пронесся голодный стон.
     - Эх, ну почему здесь невесомость? Качать надо  такого  человека.  На
руках носить!
     В открытый люк просунулась еще одна борода.
     - Что вы тут  разорались?  -  сумрачно  спросила  она.  -  Упреждение
получили,  а  что  лопать  нечего  -  вы  знаете?  Танкер  только   завтра
приковыляет.
     Некоторое время все смотрели на бороду. Потом человек  с  мускулистым
затылком сказал задумчиво:
     - Узнаю космогониста по изящным словесам.
     - Ребята, а ведь он голоден.
     - Еще бы! Космогонисты всегда голодны!
     - А не послать ли его за консервами?
     - Павел, друг мой, - сказал Костя, - сейчас ты пойдешь за консервами.
Пойди надень вакуум-скафандр.
     Бородатый парень подозрительно на него посмотрел.
     - Юра, - сказал Юрковский, - проводи товарища на "Тахмасиб". Впрочем,
ладно, я сам схожу.
     - Здравствуйте, Владимир Сергеевич, - сказал бородатый, расплываясь в
улыбке. - Как это вы к нам?
     Он отступил от люка, давая Юрковскому дорогу. Они вышли.
     - Хороший человек Юрковский. Добрый человек.
     - А зачем нас инспектировать?
     -  Он  приехал  не  инспектировать.  Я  понял  так,  что  ему  просто
любопытно.
     - Тогда пусть.
     - А нельзя, чтоб он похлопотал насчет расширения программы?
     - Расширение программы - ладно. А вот не сократил бы он штаты.  Пойду
уберу свою постель из лифта.
     - Да, инспекторы не любят, чтобы жили в лифтах.
     - Ученые, не пугайтесь. Я ему уже все рассказал. Он не такой. Это  же
Юрковский!
     - Ребята, пойдемте искать столовую. В библиотеку, что ли?
     - В библиотеке космогонисты все заставили.
     Все по очереди стали вылезать через люк. Тогда человек с  мускулистым
затылком подошел к Косте и сказал тихо:
     - Дай-ка мне еще одну пилюлю, Костя. Мутит меня что-то.


     Эйномия осталась далеко позади. "Тахмасиб" держал  курс  на  астероид
Бамбергу - в царство таинственной  "Спэйс  Перл  Лимитэд".  Юра  проснулся
глубоко ночью - болел и чесался укол под лопаткой, ужасно  хотелось  пить.
Юра услышал тяжелые неровные шаги в коридоре. Ему показалось даже, что  он
слышит сдавленный стон. "Привидения, - подумал  он  с  досадой.  -  Только
этого еще и не хватало". Не слезая с койки, он приоткрыл дверь и выглянул.
В коридоре, странно скособочившись, стоял Юрковский в  своем  великолепном
халате. Лицо у него обрюзгло, глаза были закрыты. Он тяжело и часто  дышал
искривленным ртом.
     - Владимир Сергеевич! - испуганно позвал Юра. - Что с вами?
     Юрковский быстро открыл глаза и попробовал выпрямиться, но его  снова
согнуло.
     - Ти-хо! - сказал он угрожающе и торопливо, весь искривившись,  пошел
к Юре. Юра отодвинулся и пропустил его в каюту. Юрковский плотно притворил
за собой дверь и осторожно сел рядом с Юрой.
     - Ты чего не спишь? - сказал он шепотом.
     - Что с вами, Владимир Сергеевич? - пробормотал Юра. - Вам плохо?...
     - Ерунда, печень. - Юра с ужасом смотрел на его судорожно прижатые  к
бокам словно оцепеневшие, руки.  -  Всегда  она,  подлая,  после  лучевого
удара... А все-таки не зря мы побывали на Эйномии.  Вот  они,  люди,  Юра!
Настоящие люди! Работники. Чистые. И никакие кое-какеры им не помешают,  -
он осторожно откинулся спиной  к  стене,  и  Юра  торопливо  подсунул  ему
подушку. - Смешное слово "кое-какеры" - правда, Юра? А вот скоро мы увидим
других людей...  Совсем  других...  Гнилушки,  дрянь...  Хуже  марсианских
пиявок... Ты то их, конечно, не увидишь, а вот мне придется... - Он закрыл
глаза. - Юра... ты прости... я,  может  быть,  тут  засну...  Я  принял...
лекарство... Если засну... иди... спать ко мне...



                          9. БАМБЕРГА. НИЩИЕ ДУХОМ

     Бэла Барабаш перешагнул через  комингс  и  плотно  прикрыл  за  собой
дверь. На двери красовалась  черная  пластмассовая  табличка:  "The  chief
manager of Bamberga  mines.  Spase  Pearl  Limited"  <Главный  управляющий
копями Бамберги. Спэйс Перл Лимитэд>. Табличка была расколота.  Еще  вчера
она была цела. Пуля попала в  левый  нижний  уголок  таблички,  и  трещина
проходила через заглавную букву "В". Подлый слизняк, подумал Бэла. "Уверяю
вас, на копях нет никакого оружия. Только у  вас,  мистер  Барабаш,  да  у
полицейских. Даже у меня нет". Мерзавец.
     Коридор был пуст. Прямо перед  дверью  висел  жизнерадостный  плакат:
"Помни, ты - пайщик. Интересы компании - твои интересы".  Бэла  взялся  за
голову, закрыл глаза и некоторое время постоял  так,  слегка  покачиваясь.
Боже мой, подумал он. Когда же все это кончится? Когда меня отсюда уберут?
Ну, какой я комиссар? Ведь я же ничего не могу. У меня сил больше нет.  Вы
понимаете? У меня больше нет сил. Заберите меня  отсюда,  пожалуйста.  Да,
мне очень стыдно и все такое. Но больше я не могу...
     Где-то с лязгом захлопнулся  люк.  Бэла  опустил  руки  и  побрел  по
коридору. Мимо осточертевших рекламных проспектов на стенах. Мимо запертых
кают  инженеров.  Мимо  высоких  узких  дверей   полицейского   отделения.
Интересно, в кого могли стрелять на этаже администрации? Конечно,  мне  не
скажут, кто стрелял. Но, может быть, удастся узнать в кого стреляли?  Бэла
вошел в полицию. За столом, подперев рукой щеку, дремал  сержант  Хиггинс,
начальник полиции, один из трех полицейских шахты Бамберги. На столе перед
Хиггинсом стоял микрофон, справа - рация, слева  лежал  журнал  в  пестрой
обложке.
     - Здравствуйте, Хиггинс, - сказал Бэла.
     Хиггинс открыл глаза.
     - Добрый день, мистер Барабаш.
     Голос у него был мужественный, но немножко сиплый.
     - Что нового, Хиггинс?
     - Пришла "Гея", - сказал Хиггинс. - Привезли почту. Жена  пишет,  что
очень скучает. Как будто я не скучаю.  Вам  тоже  есть  четыре  пакета.  Я
сказал, чтобы вам занесли. Я думал, что вы у себя.
     - Спасибо, Хиггинс. Вы не знаете, кто сегодня стрелял на этом этаже?
     Хиггинс подумал.
     - Что-то я не помню, чтобы сегодня стреляли, - сказал он.
     - А вчера вечером? Или ночью?
     Хиггинс сказал неохотно:
     - Ночью кто-то стрелял в инженера Мейера.
     - Это сам Мейер вам сказал? - спросил Барабаш.
     - Меня не было. Я дежурил в салуне.
     -  Видите  ли,  Хиггинс,  -  сказал  Барабаш.  -  Я  сейчас   был   у
управляющего. Управляющий в десятый раз заверил  меня,  что  оружие  здесь
имеется только у вас, у полицейских.
     - Очень может быть.
     - Значит, в Мейера стрелял кто-нибудь из ваших подчиненных?
     - Не думаю, - сказал Хиггинс. - Том был со мной в салуне, а Конрад...
Зачем Конраду стрелять в инженера?
     - Значит, оружие есть у кого-нибудь еще?
     - Я его не видел, мистер Барабаш,  этого  оружия.  Если  бы  видел  -
отобрал бы. Потому что оружие запрещено. Но я его не видел.
     Бэле вдруг стало все совершенно безразлично.
     - Ладно, - вяло сказал он. - В конце концов следить за законностью  -
дело ваш