это  наветам  удостоилась  наша  маленькая  Диона  генерального
посещения?
     Они еще раз посмеялись.
     - Послушайте... э-э... Владислав, - сказал Юрковский. -  Мы  довольны
работой обсерватории, вы это знаете.  Я  очень  доволен  вами,  Владислав.
Отчетливо... э-э... работаете. И я вовсе не  собирался  беспокоить  вас  в
моем, так сказать... э-э... официальном качестве. Но вот все тот же вопрос
о людях.  Понимаете,  Владислав,  некоторое  -  я  бы  сказал  законное  -
недоумение вызывает тот факт, что у вас... э-э... вот за последний  год  у
вас здесь закончено  двадцать  работ.  Хорошие  работы.  Некоторые  просто
превосходные. Например... э-э... эта, об определении  глубины  экзосферных
слоев по конфигурации тени колец. Да. Хорошие работы. Но среди них нет  ни
одной самостоятельной. Шершень и Шатрова... Возникает вопрос: а где просто
Аверин и Шатрова? Где просто Свирский? То есть создается впечатление,  что
вы ведете свою молодежь на помочах. Конечно, более всего важен  результат,
победителя не судят... э-э... но при всей вашей загруженности вы не имеете
права упускать из виду подготовку специалистов. Им ведь  рано  или  поздно
придется работать самостоятельно. И, в свою очередь, людей учить.  Как  же
это у вас получается?
     -  Вопрос  законный,  Владимир  Сергеевич,  -  сказал  Шершень  после
некоторого молчания. - Но  как  на  него  ответить  -  не  представляю.  И
выглядит это подозрительно. Я бы сказал, мерзко. Я уж  тут  несколько  раз
пытался отказываться от соавторства знаете, просто чтобы  спасти  лицо.  И
представьте себе, ребята не разрешают. И я их понимаю! Вот Толя Кравец.  -
Он похлопал ладонью по фотокорректуре. - Великолепный наблюдатель.  Мастер
прецизионных измерений. Инженер чудесный. Но...  -  он  развел  руками,  -
недостаточно   опыта   у   него,   что   ли...   Огромный,   интереснейший
наблюдательный материал -  и  практически  полная  неспособность  провести
квалифицированный анализ результатов. Вы понимаете, Владимир Сергеевич,  я
же ученый, мне до боли жалко этот пропадающий материал, а опубликовать это
в сыром виде, чтобы выводы делал Габдул  Кадырович,  тоже,  знаете  ли,  с
какой стати. Не выдерживает ретивое, сажусь, начинаю интерпретировать сам.
Ну... у мальчика же самолюбие... Так и появляется Шершень и Кравец.
     - М-да, - сказал Юрковский. - Это  бывает.  Да  вы  не  беспокойтесь,
Владислав, никто ничего страшного не предполагает... Мы отлично знаем вас.
Да, Анатолий Кравец. Кажется, я его... э-э...  припоминаю.  Такой  крепыш.
Очень вежливый. Да-да, помню. Очень, помню, был  старательный  студент.  Я
почему-то думал, что  он  на  Земле,  в  Абастумани...  Э...  да.  Знаете,
Владислав, расскажите мне, пожалуйста, о ваших сотрудниках. Я уже всех  их
перезабыл.
     - Что ж, - сказал Шершень. - Это не трудно. Нас  здесь  всего  восемь
человек  на  всей  Дионе.  Ну,  Дитца   и   Оленеву   мы   исключим,   это
инженеры-контролеры. Славные, умные ребята, ни одной аварии за  три  года.
Обо мне  говорить  тоже  не  будем,  итого  у  нас  остается  всего  пять,
собственно, астрономов. Ну, Аверин. Астрофизик. Обещает стать очень ценным
работником, но пока слишком разбрасывается. Мне лично это никогда в  людях
не нравилось. Потому мы и с Мюллером не сошлись.  Так.  Свирский  Виталий.
Тоже астрофизик.
     - Позвольте, позвольте, -  сказал  Юрковский,  просияв.  -  Аверин  и
Свирский! Как же...  Это  была  чудесная  пара!  Помню,  я  был  в  плохом
настроении и завалил Аверина, и Свирский  отказался  мне  сдавать.  Очень,
помню, трогательный был бунт... Да, большие были друзья.
     - Теперь они поохладели друг к другу, - грустно сказал Шершень.
     - А что... э-э... случилось?
     - Девушка, - сердито сказал Шершень. - Оба влюбились по  уши  в  Зину
Шатрову...
     - Помню! - воскликнул Юрковский. - Маленькая  такая,  веселая,  глаза
синие, как... э-э... незабудки. Все за ней ухаживали, а она  отшучивалась.
Изрядная была забавница.
     - Теперь она уже не забавница, - сказал Шершень. - Запутался я в этих
сердечных делах, Владимир Сергеевич. Нет, воля ваша. Я  в  этом  отношении
всегда выступал против вас и буду впредь выступать. Молодым  девчонкам  на
дальних базах не место, Владимир Сергеевич.
     - Оставьте, Владислав, - сказал Юрковский, нахмурясь.
     - Дело в конце концов не в этом. Хотя я тоже многого ожидал  от  этой
пары - Аверин и Свирский. Но они потребовали разных тем. Теперь их  старую
тему разрабатываем мы с Авериным, а Свирский работает  отдельно.  Так  вот
Свирский. Спокойный, выдержанный, хотя и несколько флегматичный. Я намерен
оставить его за себя, когда уйду в отпуск. Еще  не  совсем  самостоятелен,
приходится помогать. Ну, о Толе Кравце я вам рассказывал. Зина  Шатрова...
- Шершень замолчал и шибко почесал затылок  -  Девушка!  -  сказал  он.  -
Знающая, конечно, но... Этакая, знаете ли, во всем расплывчатость. Эмоции.
Впрочем, особых претензий к ее работе у меня нет. Свой хлеб на Дионе  она,
пожалуй, оправдывает. И, наконец, Базанов.
     Шершень замолчал и задумался. Юрковский покосился на  фотокорректуру,
затем не выдержал и сдвинул крышку  пресса,  закрывавшую  титульный  лист.
"Шершень и Кравец, - прочитал он. - Пылевая составляющая  полос  Сатурна".
Он вздохнул и стал глядеть на Шершня.
     - Так что же? - сказал он. - Что же... э-э... Базанов?
     - Базанов - отличный работник, - решительно сказал Шершень. - Немного
строптив, но хорошая, светлая голова. Ладить с ним трудновато, правда.
     - Базанов... Что-то я не помню... Чем он занимается?
     - Атмосферник. Вы знаете, Владимир  Сергеевич,  он  очень  щепетилен.
Работа готова, ему еще Мюллер помогал, нужно публиковать - так нет! Все он
чем-то недоволен, что-то ему кажется  необоснованным...  Вы  знаете,  есть
такие...  Очень  самокритичные  люди.   Самокритичные   и   упрямые.   Его
результатами мы давно уже пользуемся... Получается  глупое  положение,  не
имеем возможности ссылаться. Но я, откровенно говоря, не очень беспокоюсь.
Да и упрям он ужасно и раздражителен.
     - Да, - сказал Юрковский. -  Такой...  э-э...  очень  самостоятельный
студент  был.  Да...  очень.  -  Он  как  бы  невзначай  протянул  руку  к
фотокорректуре и словно в рассеянности стал ее  листать.  -  Да...  э-э...
интересно. А вот эту работу я у вас еще не видел, Владислав, - сказал он.
     - Это моя  последняя,  -  сказал  Шершень,  улыбаясь.  -  Корректуру,
вероятно, сам на  Землю  отвезу,  когда  в  отпуск  поеду.  Парадоксальные
результаты  получены,  Владимир  Сергеевич.   Просто   изумительные.   Вот
взгляните...
     Шершень обогнул стол и нагнулся над Юрковским. В дверь постучали.
     - Простите, Владимир Сергеевич, -  сказал  Шершень  и  выпрямился.  -
Войдите!
     В низкий овальный люк, согнувшись в три  погибели,  пролез  костлявый
бледный парень. Юрковский узнал его - это был Петя  Базанов,  добродушный,
очень  справедливый  юноша,  умница  и   добряк.   Юрковский   уже   начал
благожелательно улыбаться, но Базанов только холодно кивнул ему, подошел к
столу и положил перед Шершнем папку.
     - Вот расчеты, - сказал он. - Коэффициенты поглощения.
     Юрковский спокойно сказал:
     - Что ж это вы, Петр... э-э... не помню отчества, и поздороваться  со
мной не хотите?
     Базанов медленно повернул к нему худое лицо и, прищурясь, поглядел  в
глаза.
     - Прошу прощения, Владимир Сергеевич, - сказал  он.  -  Здравствуйте.
Боюсь, я немного забылся.
     - Боюсь, вы  действительно  немного  забылись,  Базанов,  -  негромко
произнес Шершень.
     Базанов пожал плечами и вышел,  захлопнув  за  собой  люк.  Юрковский
резко выпрямился, и его вынесло из-за стола. Шершень поймал его за руку.
     - Магнитные подковки  у  нас  полагается  держать  на  полу,  товарищ
генеральный инспектор, - сказал он смеясь. - Это вам не "Тахмасиб".
     Юрковский смотрел на закрытый люк. Неужели это Базанов, с  удивлением
думал он.
     Шершень стал серьезен.
     - Вы не удивляйтесь поведению Базанова, -  сказал  он.  -  Мы  с  ним
повздорили из-за этих коэффициентов поглощения. Он  полагает  ниже  своего
достоинства считать коэффициенты поглощения и уже двое суток терроризирует
обсерваторию.
     Юрковский сдвинул брови, пытаясь вспомнить. Затем он махнул рукой.
     - Не будем об этом, - сказал он. -  Давайте,  Владислав,  показывайте
ваши парадоксы.


     От  реакторного  кольца  "Тахмасиба"  через  каменистую   равнину   к
цилиндрической башне лифта был протянут тонкий  трос.  Юра  неторопливо  и
осторожно двигался вдоль  троса,  с  удовольствием  чувствуя,  что  период
подготовки в условиях невесомости не прошел для него даром. Впереди, шагах
в  пятидесяти,  поблескивал  в  желтом  свете  Сатурна  скафандр   Михаила
Антоновича.
     Огромный желтый серп Сатурна  выглядывал  из-за  плеча.  Впереди  над
близким горизонтом ярко горела зеленоватая  ущербленная  луна  -  это  был
Титан, самый крупный спутник Сатурна и  вообще  самый  крупный  спутник  в
солнечной системе. Юра оглянулся на Сатурн. Колец с Дионы видно  не  было,
Юра  увидел  только  тонкий  серебристый  луч,   режущий   серп   пополам.
Неосвещенная часть диска Сатурна  слабо  мерцала  зеленым.  Где-то  позади
Сатурна двигалась сейчас Рея.
     Михаил Антонович подождал Юру, и они  вместе  протиснулись  в  низкую
полукруглую дверцу. Обсерватория размещалась под  землей,  на  поверхности
оставались только сетчатые башни  интерферометров  и  параболоиды  антенн,
похожие на исполинские блюдца. В кессоне,  вылезая  из  скафандра,  Михаил
Антонович сказал:
     - Я, Юрик, пойду в  библиотеку,  а  ты  здесь  прогуляйся,  посмотри,
сотрудники тут все молодые, ты с ними быстро познакомишься... А часа через
два встретимся... Или возвращайся прямо на корабль...
     Он похлопал Юру по плечу и,  гремя  магнитными  подковами,  пошел  по
коридору налево. Юра пошел  направо.  Коридор  был  круглый,  облицованный
матовым пластиком, только под ногами лежала  неширокая  стальная  дорожка,
исцарапанная подковами. Вдоль коридора тянулись трубы, в них  клокотало  и
булькало. Пахло сосновым лесом и нагретым металлом.
     Юра прошел мимо открытого люка. Там никого  не  было,  только  мигали
цветные огоньки на пультах. Тихо так, подумал Юра. Никого не  видно  и  не
слышно. Он свернул в поперечный коридор и услыхал  музыку.  Кто-то  где-то
играл на гитаре, уверенно и неторопливо выводя печальную мелодию.  Неужели
и на Рее так? - подумал вдруг Юра. Он  любил,  чтобы  вокруг  было  шумно,
чтобы все были вместе, и смеялись, и острили, и пели. Ему  стало  грустно.
Потом он подумал, что все сейчас, должно быть, на работе, но все же так  и
не смог отделаться от ощущения, что люди не могут  не  скучать  в  круглых
пустых коридорах - здесь ли или  на  других  далеких  планетах.  Вероятно,
виновата была гитара.
     Вдруг кто-то злобно сказал над самым ухом: "А вот  это  уже  тебя  не
касается! Понимаешь? Совершенно не касается!" Юра остановился. Коридор был
по-прежнему пуст. Другой голос, мягкий и извиняющийся, сказал:
     - Я не имел в виду ничего плохого, Виталий. Ведь это действительно не
нужно ни тебе, ни ей, ни Владиславу  Кимовичу.  Никому  это  не  нужно.  Я
только хотел сказать...
     Злобный голос перебил:
     - я уже слышал, и надоело! И отстаньте вы от меня с  вашим  Авериным,
не лезьте в мои дела! Я прошу только одного: дайте мне отработать мои  три
года - и провалитесь вы в самые глубокие тартарары...
     Слева от Юры распахнулся люк, и в коридор выскочил беловолосый парень
лет двадцати пяти. Светлые вихры его были  взъерошены,  покрасневшее  лицо
перекошено. Он с наслаждением грохнул  люком  и  остановился  перед  Юрой.
Минуту они глядели друг на друга.
     - Вы кто такой? - спросил беловолосый.
     - Я... - сказал Юра, - я с "Тахмасиба".
     - А, - с отвращением сказал беловолосый. - Еще один любимчик!
     Он обошел Юру и стремительно зашагал по коридору, то и дело  подлетая
к потолку и бормоча:  "Провалитесь  вы  все в  тартарары!  Провалитесь  вы
все..." Юра холодно спросил ему вслед: "Вы что, палец  прищемили,  юноша?"
Беловолосый не обернулся.
     Ну и ну, подумал Юра. Здесь совсем не так скучно.
     Он повернулся к люку и  обнаружил,  что  перед  ним  стоит  еще  один
человек, должно быть,  тот,  что  говорил  извиняющимся  голосом.  Он  был
коренаст, широкоплеч и  одет  не  без  изящества.  У  него  была  красивая
прическа и румяное грустное лицо.
     - Вы с "Тахмасиба"? - тихо спросил он, приветливо кивая.
     - Да, - сказал Юра.
     -  С  Владимиром  Сергеевичем  Юрковским?  Здравствуйте,  -   человек
протянул руку. - Меня зовут Кравец. Анатолий. Вы будете у нас работать?
     - Нет, - сказал Юра. - Я здесь проездом.
     - Ах, проездом? - сказал Кравец. Он все еще держал Юрину руку. Ладонь
у него была сухая и прохладная.
     - Юрий Бородин, - сказал Юра.
     - Очень приятно, - сказал Кравец и отпустил  Юрину  руку.  -  Так  вы
проездом. Скажите, Юра,  Владимир  Сергеевич  действительно  приехал  сюда
инспектировать?
     - Не знаю, - сказал Юра.
     Румяное лицо Кравца стало совсем печальным.
     -  Ну,  конечно,  откуда  вам  знать...  Тут  у   нас,   знаете   ли,
распространился вдруг этот странный слух... Вы давно знакомы с  Владимиром
Сергеевичем?
     - Месяц, - неохотно сказал Юра. Он  уже  понял,  что  Кравец  ему  не
нравится. Может быть, потому, что он  говорил  с  белобрысым  извиняющимся
голосом. Или потому, что все время задавал вопросы.
     - А я его знаю больше, - сказал Кравец. - Я у него учился. - Он вдруг
спохватился. - Что же мы тут стоим? Заходите!
     Юра шагнул в люк. Это была, по-видимому, вычислительная  лаборатория.
Вдоль стен тянулись прозрачные  стеллажи  электронной  машины.  Посередине
стояли матово-белый пульт и большой стол, заваленный бумагами  и  схемами.
На  столе  стояло  несколько  небольших  электрических  машин  для  ручных
вычислений.
     - Это наш мозг, - сказал Кравец. - Присаживайтесь.
     Юра остался стоять. Молчание затянулось.
     - На "Тахмасибе" тоже такая же машина, - сообщил Юра.
     - Сейчас все наблюдают, - заговорил Кравец. - Видите, никого  нет.  У
нас вообще очень  много  наблюдают.  Очень  много  работают.  Время  летит
совершенно незаметно. Иногда такие  ссоры  бывают  из-за  работы...  -  Он
махнул рукой и засмеялся. - Наши астрофизики совсем рассорились. У каждого
своя идея, и каждый почитает другого дураком. Объясняются  через  меня.  И
мне же от обоих попадает.
     Кравец замолчал и выжидательно посмотрел на Юру.
     - Что ж, - сказал Юра, глядя в сторону. - Бывает.
     Конечно, подумал он, никому неохота сор из избы выносить.
     - Нас здесь мало, - сказал Кравец, - все мы  очень  заняты,  директор
наш, Владислав Кимович, очень хороший человек, но он тоже занят.  Так  что
на первый взгляд может показаться, что у нас очень скучно. А на самом деле
мы круглыми сутками сидим каждый со своей работой.
     Он снова выжидательно посмотрел на Юру. Юра вежливо сказал:
     - Да, конечно, чем тут еще заниматься. Космос ведь для работы,  а  не
для развлечений. Правда, у вас тут действительно  пусто  немножко.  Только
где-то гитара играет.
     - А,  -  сказал  Кравец,  улыбаясь,  -  это  наш  Дитц  погрузился  в
размышления.
     Люк отворился, и в лабораторию неловко протиснулась маленькая девушка
с большой охапкой бумаг. Она плечом затворила люк  и  посмотрела  на  Юру.
Наверное, она только что проснулась - глаза у нее были слегка припухшие.
     - Здравствуйте, - сказал Юра.
     Девушка беззвучно шевельнула губами и тихонько прошла к столу. Кравец
сказал:
     - Это Зина Шатрова. А это, Зиночка, Юрий Бородин, он прибыл вместе  с
Владимиром Сергеевичем Юрковским.
     Девушка кивнула, не поднимая глаз. Юра старался сообразить,  ко  всем
ли прибывшим на "Тахмасибе" с Юрковским работники  обсерватории  относятся
так странно. Он взглянул на Кравца. Кравец смотрел  на  Зину  и,  кажется,
что-то подсчитывал. Зина молча перебирала листки. Когда она  придвинула  к
себе электрическую машину и  стала  звонко  щелкать  цифровыми  клавишами,
Кравец обернулся к Юре и сказал:
     - Ну что, Юра, хотите...
     Его  прервало  мягкое  пение  радиофонного  вызова.  Он  извинился  и
поспешно вытащил из кармана радиофон.
     - Анатолий? - спросил густой голос.
     - Да, я, Владислав Кимович.
     - Анатолий, навести, пожалуйста, Базанова. Он в библиотеке.
     Кравец взглянул на Юру.
     - У меня... - начал он.
     Голос в радиофоне стал вдруг далеким.
     - Здравствуйте, Владимир Сергеевич... Да-да, схемы я приготовил...
     Послышались частые гудки отбоя. Кравец засунул радиофон  в  карман  и
нерешительно поглядел на Зину и на Юру.
     - Мне придется уйти, - сказал  он.  -  Директор  просит  меня  помочь
нашему атмосфернику... Зина, будь добра, покажи нашему гостю обсерваторию.
Учти, он хороший друг Владимира Сергеевича, надо принять его получше.
     Зина не ответила.  Она  словно  не  слышала  Кравца  и  только  низко
опустила лицо над машиной. Кравец улыбнулся Юре грустной  улыбкой,  поднял
брови, слегка развел руками и вышел.
     Юра отошел к пульту и украдкой взглянул на девушку. У нее было  милое
и  какое-то  безнадежно  усталое  лицо.  Что  все  это  значит:  "Владимир
Сергеевич действительно приехал сюда инспектировать?"  "Учти,  он  хороший
друг  Владимира  Сергеевича".  "Провалитесь  вы  все  в  тартарары!"   Юра
чувствовал,  что  все  это  означает  что-то   нехорошее.   Он   испытывал
настоятельную потребность во что-то вмешаться. Уйти и оставить все в таком
же положении было решительно  невозможно.  Он  опять  посмотрел  на  Зину.
Девушка прилежно работала. Никогда он еще  не  видел,  чтобы  такая  милая
девушка была так печальна и молчалива. Да ее же обидели, подумал вдруг он.
Ясно как солнце, что ее обидели. Обидели на твоих глазах человека -  и  ты
виноват, - машинально вспомнил он. Ну, ладно...
     - Это что? - громко спросил Юра и ткнул  пальцем  наугад  в  одну  из
мигающих ламп. Зина вздрогнула и подняла голову.
     - Это? - сказала она. В первый раз она подняла на него глаза.  У  нее
были необыкновенно синие большие глаза. Юра храбро сказал:
     - Вот именно, это.
     Зина все еще смотрела на него.
     - Скажите, - спросила она, - вы будете работать у нас?
     - Нет, - сказал Юра и подошел вплотную к столу. - Я  не  буду  у  вас
работать. Я здесь проездом. И никакой я не друг  Владимира  Сергеевича,  а
просто мы слегка знакомы. И я не любимчик. Я вакуум-сварщик.
     Она провела ладонью по лицу.
     -  Погодите,   -   пробормотала   она.   -   Вакуум-сварщик?   Почему
вакуум-сварщик?
     - А почему бы и нет?  -  сказал  Юра.  Он  чувствовал,  что  каким-то
непостижимым образом это имеет огромное значение, и очень хорошо для  этой
милой печальной девушки, что он именно вакуум-сварщик, а не кто-то другой.
Никогда он еще так не радовался тому, что он вакуум-сварщик.
     - Простите, - сказала девушка. - Я вас спутала.
     - С кем?
     - Не знаю. Я думала... Не знаю. Это не важно.
     Юра обошел стол и остановился рядом с нею, глядя на нее сверху вниз.
     - Рассказывайте, - потребовал он.
     - Что?
     - Все. Все, что здесь делается.
     И вдруг Юра увидел, как на блестящую полированную  поверхность  стола
закапали частые капли. У него подкатил ком к горлу.
     - Ну, вот еще, - сердито сказал он.
     Зина затрясла головой. Он испуганно оглянулся на люк и грозно сказал:
     - Прекратите реветь! Какой срам!
     Она подняла голову. Лицо у нее было мокрое и жалкое,  глаза  припухли
еще больше.
     - Вам... бы... так, - проговорила она. Он  достал  носовой  платок  и
положил ей на мокрую ладонь. Она стала вытирать щеки.
     - Кто это вас? - тихо спросил Юра. - Кравец? Так  я  пойду  и  сейчас
набью ему морду, хотите?
     Она сложила платок и попытала