у  сигарет,
закурил. Он глубоко затягивался, отдыхая,  как  после  драки,  и  дежурный
полисмен остановился рядом и спросил его озабоченно:
     - Вам помочь, мистер?
     - Н-нет, - выдавил из себя Рэдрик и прокашлялся. - Душно...
     - Может быть, проводить вас?
     Рэдрик наклонился и поднял портфель.
     - Все, - сказал он. - Все в порядке, приятель. Спасибо.
     Он быстро зашагал к  подъезду,  поднялся  по  ступенькам  и  вошел  в
вестибюль. Здесь было прохладно, сумрачно, гулко. Надо было бы посидеть  в
одном из этих громадных кожаных кресел, отойти, отдышаться, но  он  уже  и
без того опаздывал. Он позволил себе только докурить  до  конца  сигарету,
разглядывая из-под полуопущенных век людей, которые толкались в вестибюле.
Костлявый был уже тут как тут, с раздраженным видом копался в  журналах  у
газетной стойки. Рэдрик бросил окурок в урну и вошел в кабину лифта.
     Он не успел закрыть дверь, и вместе с ним втиснулись какой-то плотный
толстяк с астматическим дыханием, крепко надушенная  дамочка  при  мрачном
мальчике, жующем шоколад, и обширная старуха с плохо выбритым подбородком.
Рэдрика затиснули в угол. Он закрыл глаза, чтобы  не  видеть  мальчика,  у
которого по подбородку текли шоколадные  слюни,  но  личико  было  свежее,
чистое, без единого волоска, и не видеть его мамашу, скудный бюст  которой
украшало ожерелье из крупных "черных брызг", оправленных в серебро,  и  не
видеть выкаченных склеротических белков толстяка и  устрашающих  бородавок
на вздутом рыле  старухи.  Толстяк  попытался  закурить,  но  старуха  его
осадила и продолжала осаживать до пятого этажа, где она выкатилась, а  как
только она выкатилась, толстяк все-таки  закурил  с  таким  видом,  словно
отстоял свои гражданские свободы, и тут же принялся кашлять и  задыхаться,
сипя  и  хрипя,  по-верблюжьи  вытягивая  губы  и  толкая  Рэдрика  в  бок
мучительно оттопыренным локтем...
     На восьмом этаже Рэдрик вышел  и  двинулся  по  мягкому  ковру  вдоль
коридора, озаренного уютным  светом  скрытых  ламп.  Здесь  пахло  дорогим
табаком, парижскими духами,  сверкающей  натуральной  кожей  туго  набитых
бумажников, дорогими  дамочками  по  пятьсот  монет  за  ночь,  массивными
золотыми портсигарами - всей этой дешевкой, всей  этой  гнусной  плесенью,
которая наросла на Зоне, пила от Зоны, жрала, хапала, жирела от Зоны, и на
все ей было наплевать, и в особенности ей было наплевать на то, что  будет
после, когда она нажрется, нахапает всласть,  и  все,  что  было  в  Зоне,
окажется снаружи и осядет в мире. Рэдрик без стука  толкнул  дверь  номера
восемьсот семьдесят четыре.
     Хрипатый, сидя на столе у окна, колдовал над сигарой. Он  был  еще  в
пижаме, с мокрыми редкими  волосами,  впрочем,  тщательно  зачесанными  на
пробор, нездоровое одутловатое лицо его было гладко выбрито.
     - Ага, - произнес он, не  поднимая  глаз.  -  Точность  -  вежливость
королей. Здравствуйте, мой мальчик!
     Он кончил отстригать у сигары кончик, взял ее двумя руками, поднес  к
усам и поводил носом вдоль нее взад и вперед.
     - А где же наш старый добрый Барбридж? - спросил он и  поднял  глаза.
Глаза у него были прозрачные, голубые, ангельские.
     Рэдрик поставил портфель на диван, сел и достал сигареты.
     - Барбридж не придет, - сказал он.
     - Старый добрый Барбридж, - проговорил Хрипатый, взял  сигару  в  два
пальца и осторожно поднес ее ко рту. -  У  старого  Барбриджа  разыгрались
нервы...
     Он все смотрел на Рэдрика чистыми голубыми глазами  и  не  мигал.  Он
никогда не мигал. Дверь приоткрылась, и в номер протиснулся Костлявый.
     - Кто был этот человек, с которым  вы  разговаривали?  -  спросил  он
прямо с порога.
     - А, здравствуйте, - приветливо сказал ему Рэдрик, стряхивая пепел на
пол.
     Костлявый засунул руки  в  карманы,  приблизился,  широко  переступая
огромными, скошенными внутрь ступнями, и остановился перед Рэдриком.
     - Мы же с вами сто раз говорили, - укоризненно произнес он. - Никаких
контактов перед встречей. А вы что делаете?
     - Я здороваюсь, - сказал Рэдрик. - А вы?
     Хрипатый рассмеялся, а Костлявый раздраженно сказал:
     -  Здравствуйте,  здравствуйте...  -  он  перестал  сверлить  Рэдрика
укоряющим взглядом и грохнулся рядом на диван.  -  Нельзя  так  делать,  -
сказал он. - Понимаете? Нельзя!
     - Тогда назначайте мне свидания там,  где  у  меня  нет  знакомых,  -
сказал Рэдрик.
     - Мальчик прав, - заметил Хрипатый. - Наша промашка...  Так  кто  был
этот человек?
     - Это Ричард Нунан, -  сказал  Рэдрик.  -  Он  представляет  какие-то
фирмы, поставляющие оборудование для института. Живет здесь в отеле.
     - Вот видишь, как просто! - сказал Хрипатый Костлявому, взял со стола
колоссальную  зажигалку,  оформленную  под  статую  Свободы,  с  сомнением
посмотрел на нее и поставил обратно.
     - А Барбридж где? - спросил Костлявый уже совсем дружелюбно.
     - Накрылся Барбридж, - сказал Рэдрик.
     Эти двое быстро переглянулись.
     - Мир праху его, - сказал Хрипатый настороженно. - Или,  может  быть,
он арестован?
     Некоторое время Рэдрик не  отвечал,  медленными  затяжками  докуривая
сигарету. Потом он бросил окурок на пол и сказал:
     - Не бойтесь, все чисто. Он в больнице.
     - Ничего себе чисто! - сказал Костлявый нервно, вскочил  и  прошел  к
окну. - В какой больнице?
     - Не бойтесь, - повторил Рэдрик. - В какой надо. Давайте  к  делу,  я
спать хочу.
     - В какой именно больнице? - уже раздраженно спросил Костлявый.
     - Так я вам и сказал, - отозвался Рэдрик. Он взял портфель.  -  Будем
мы сегодня делом заниматься или нет?
     - Будем, будем, мой мальчик, - бодро сказал Хрипатый.
     С неожиданной легкостью  он  соскочил  на  пол,  быстро  придвинул  к
Рэдрику журнальный столик, одним движением смахнул на ковер кипу  журналов
и газет и сел напротив, уперев в колени розовые волосатые руки.
     - Предъявляйте, - сказал он.
     Рэдрик раскрыл портфель, вытащил список с ценами и положил на  столик
перед Хрипатым. Хрипатый взглянул и ногтем  отодвинул  список  в  сторону.
Костлявый, зайдя ему за спину, уставился в список через его плечо.
     - Это счет, - сказал Рэдрик.
     - Вижу, - отозвался Хрипатый. - Предъявляйте, предъявляйте!
     - Деньги, - сказал Рэдрик.
     - Что это за "кольцо"? - подозрительно  осведомился  Костлявый,  тыча
пальцем в список через плечо Хрипатого.
     Рэдрик  молчал.  Он  держал  раскрытый  портфель  на  коленях  и,  не
отрываясь,  смотрел  в  голубые  ангельские   глазки.   Хрипатый   наконец
усмехнулся.
     - И за что это я вас так люблю, мой мальчик? - проворковал  он.  -  А
еще говорят, что любви с  первого  взгляда  не  бывает!  -  Он  театрально
вздохнул. - Фил, дружище, как у них здесь выражаются? Отвесь ему  капусты,
отслюни зелененьких... и дай мне наконец спичку! Ты же видишь...  -  И  он
потряс сигарой, все еще зажатой в двух пальцах.
     Костлявый Фил проворчал что-то неразборчивое, бросил ему  коробок,  а
сам вышел в соседнюю  комнату  через  дверь,  задернутую  портьерой.  Было
слышно, как он с кем-то там разговаривает, раздраженно и невнятно,  что-то
насчет кота в мешке, а  Хрипатый,  раскуривая  наконец  свою  сигару,  все
разглядывал Рэдрика в упор с застывшей улыбкой на тонких бледных  губах  и
словно бы размышлял о чем-то, а Рэдрик, положив  подбородок  на  портфель,
тоже смотрел ему в лицо и тоже старался не  мигать,  хотя  веки  жгло  как
огнем и на глаза набегали  слезы.  Потом  Костлявый  вернулся,  бросил  на
столик  две  обандероленные  пачки  банкнот  и,  надувшись,  сел  рядом  с
Рэдриком.  Рэдрик  лениво  потянулся  за  деньгами,  но  Хрипатый   жестом
остановил его, ободрал с пачек бандероли и сунул их себе в карман пижамы.
     - Теперь прошу, - сказал он.
     Рэдрик взял деньги и, не считая, запихал пачки во внутренние  карманы
пиджака. Затем он принялся выкладывать хабар. Он делал это медленно, давая
возможность им обоим рассмотреть и сверить со  списком  каждый  предмет  в
отдельности. В комнате было тихо, только  тяжело  дышал  Хрипатый,  и  еще
из-за портьеры доносилось слабое звяканье вроде бы ложечки о край стакана.
     Когда Рэдрик наконец закрыл  портфель  и  защелкнул  замки,  Хрипатый
поднял на него глаза и спросил:
     - Ну а как насчет главного?
     - Никак, - ответил Рэдрик. Он помолчал и добавил: - Пока.
     - Мне нравится это "пока", - ласково сказал Хрипатый. - А тебе, Фил?
     - Темните, Шухарт, - сказал брюзгливо Костлявый. -  А  чего  темнить,
спрашивается?
     - Специальность такая: темные делишки, - сказал Рэд. - Тяжелая у  нас
с вами специальность.
     - Ну хорошо, - сказал Хрипатый. - А где фотоаппарат?
     - А, черт! - проговорил Рэдрик. Он потер пальцами щеку, чувствуя, как
краска заливает ему лицо. - Виноват, - сказал он. - Начисто забыл.
     - Там? - спросил Хрипатый, делая неопределенное движение сигарой.
     - Не помню... Наверное, там... - Рэдрик закрыл глаза и  откинулся  на
спинку дивана. - Нет. Начисто не помню.
     - Жаль, - сказал Хрипатый. - Но вы, по крайней мере, хоть видели  эту
штуку?
     - Да нет же, - с досадой сказал Рэдрик. - В том-то все и дело. Мы  же
не дошли до кауперов. Барбридж вляпался в "студень", и мне пришлось  сразу
же поворачивать оглобли... Уж будьте уверены, если бы я ее увидел, я бы не
забыл...
     - Слушай-ка, Хью,  посмотри!  -  испуганным  шепотом  произнес  вдруг
Костлявый. - Что это, а?
     Он сидел, напряженно вытянув перед собой  указательный  палец  правой
руки. Вокруг пальца  крутился  тот  самый  белый  металлический  обруч,  и
Костлявый глядел на этот обруч, вытаращив глаза.
     - Он не останавливается! - громко сказал Костлявый, переводя  круглые
глаза с обруча на Хрипатого и обратно.
     - Что значит не останавливается? - осторожно спросил Хрипатый и  чуть
отодвинулся.
     - Я надел его на палец и крутанул разок просто так... и он уже  целую
минуту не останавливается!
     Костлявый вдруг вскочил и, держа вытянутый палец перед собой, побежал
за портьеру. Обруч, серебристо поблескивая, мерно крутился перед ним,  как
самолетный пропеллер.
     - Что это вы нам принесли? - спросил Хрипатый.
     - Черт его знает! - сказал Рэдрик, - я и не знал... Знал  бы,  содрал
бы побольше.
     Хрипатый некоторое время смотрел на него, затем поднялся и тоже исчез
за портьерой. Там сейчас же забубнили  голоса.  Рэдрик  вытащил  сигарету,
закурил,  подобрал  с  пола  какой-то  журнал  и  принялся  его  рассеянно
перелистывать. В журнале было полным-полно сногсшибательных  красоток,  но
почему-то было сейчас тошно смотреть на них.  Рэдрик  отшвырнул  журнал  и
пошарил глазами по номеру, ища  что-нибудь  выпить.  Потом  он  извлек  из
внутреннего кармана пачку и пересчитал бумажки. Все  было  правильно,  но,
чтобы не заснуть, он пересчитал и вторую  пачку.  Когда  он  прятал  ее  в
карман, вернулся Хрипатый.
     - Вам везет, мой мальчик, - объявил  он,  снова  усаживаясь  напротив
Рэдрика. - Знаете, что такое перпетуум мобиле?
     - Нет, - сказал Рэдрик. - У нас этого не проходили.
     - И не надо, - сказал Хрипатый. Он вытащил еще одну пачку банкнот.  -
Это цена первого экземпляра, - произнес он, обдирая с пачки  бандероль.  -
За каждый новый экземпляр этого вашего кольца вы будете  получать  по  две
такие пачки. Запомнили, мой мальчик? По две. Но при  условии,  что,  кроме
нас с вами, никто об этих кольцах никогда ничего не узнает. Договорились?
     Рэдрик молча засунул пачку в карман и поднялся.
     - Я пошел, - сказал он. - Когда и где в следующий раз?
     Хрипатый тоже поднялся.
     - Вам позвонят, - сказал он. - Ждите звонка каждую пятницу  с  девяти
до девяти тридцати утра. Вам передадут привет от Фила  и  Хью  и  назначат
свидание.
     Рэдрик кивнул и направился  к  двери.  Хрипатый  последовал  за  ним,
положив руку ему на плечо.
     - Я хотел бы, чтобы вы поняли, - продолжал  он.  -  Все  это  хорошо,
очень мило и так далее, а "кольцо" - так это  просто  чудесно,  но  прежде
всего нам нужны две вещи: фотографии и полный контейнер. Верните  нам  наш
фотоаппарат, но с заснятой пленкой, и  наш  фарфоровый  контейнер,  но  не
пустой, а полный, и вам больше никогда не придется ходить в Зону...
     Рэдрик, шевельнув плечом, сбросил его руку, отпер дверь и вышел.  Он,
не оборачиваясь, шагал по мягкому ковру и все время чувствовал у  себя  на
затылке голубой ангельский немигающий взгляд. Он не  стал  ждать  лифта  и
спустился с восьмого этажа пешком.
     Выйдя из "Метрополя", он взял такси и поехал на другой конец  города.
Шофер попался незнакомый, из новичков, носатый  прыщавый  малец,  один  из
тех, кто валом валил в Хармонт в последние годы в поисках зубодробительных
приключений,  несметных  богатств,  всемирной  славы,  какой-то  особенной
религии, валили  валом,  да  так  и  осели  шоферами  такси,  официантами,
строительными  рабочими,  вышибалами,  алчущие,  бесталанные,   замученные
неясными желаниями, всем на свете  недовольные,  ужасно  разочарованные  и
убежденные, что здесь их снова обманули.  Половина  из  них,  промыкавшись
месяц-другой, с проклятиями возвращалась по домам,  разнося  великое  свое
разочарование  чуть  ли  не  во  все  страны  света;   считанные   единицы
становились сталкерами и  быстро  погибали,  так  и  не  успев  ни  в  чем
разобраться. Некоторым удавалось поступить в институт,  самым  толковым  и
грамотным, годным хотя бы на должность  препаратора,  а  остальные  вечера
напролет просиживали в кабаках, дрались  из-за  расхождений  во  взглядах,
из-за девчонок и просто так, по пьянке, совершенно  остервенили  городскую
полицию, комендатуру и старожилов.
     От прыщавого шофера на версту несло  перегаром,  глаза  у  него  были
красные, как у кролика, но он был страшно  возбужден  и  с  ходу  принялся
рассказывать Рэдрику, как нынче утром на  их  улицу  заявился  покойник  с
кладбища. Пришел, значит, в свой дом, а дом-то уже сколько лет  заколочен,
все оттуда уехали - и вдова его, старуха, и дочка с мужем, и внуки. Сам-то
он, соседи говорят, помер лет тридцать назад, еще до Посещения,  а  теперь
вот привет! - приперся.  Походил-походил  вокруг  дома,  поскребся,  потом
уселся у забора и сидит. Народу набежало со  всего  квартала,  смотрят,  а
подойти, конечно, боятся. Потом кто-то догадался:  взломали  дверь  в  его
доме, открыли, значит, ему вход. И что вы думаете? Встал и вошел, и  дверь
за собой прикрыл. Мне на работу надо было бежать, не знаю,  чем  там  дело
кончилось, знаю только, что собирались в институт звонить,  чтобы  забрали
его от нас к чертовой бабушке.
     - Стоп, - сказал Рэдрик. - Останови вот здесь.
     Он пошарил в кармане. Мелочи не оказалось, пришлось  разменять  новую
банкноту. Потом он постоял у ворот, подождал, пока такси уедет.  Коттеджик
у Стервятника был неплохой: два этажа, застекленный флигель с  бильярдной,
ухоженный садик, оранжерея, белая беседка среди  яблонь.  И  вокруг  всего
этого  узорная  железная  решетка,  выкрашенная  светло-зеленой   масляной
краской. Рэдрик несколько  раз  нажал  кнопку  звонка,  калитка  с  легким
скрипом отворилась, и Рэдрик неторопливо  двинулся  по  песчаной  дорожке,
обсаженной розовыми кустами, а  на  крыльце  коттеджа  уже  стоял  Суслик,
скрюченный, черно-багровый, весь азартно трясущийся от желания услужить. В
нетерпении он  повернулся  боком,  спустил  со  ступеньки  одну  судорожно
нащупывающую опору ногу, утвердился, стал тянуть к нижней ступеньке вторую
ногу и при этом все дергал,  дергал  в  сторону  Рэдрика  здоровой  рукой:
сейчас, мол, сейчас...
     - Эй, Рыжий! - позвал из сада женский голос.
     Рэдрик повернул голову и увидел среди зелени рядом  с  белой  ажурной
крышей беседки голые смуглые плечи, ярко-красный  рот,  машущую  руку.  Он
кивнул Суслику, свернул с дорожки  и  напролом  через  розовые  кусты,  по
мягкой зеленой траве направился к беседке.
     На лужайке был расстелен огромный красный мат, а на мате восседала со
стаканом в руке Дина Барбридж в почти невидимом купальном  костюме;  рядом
валялась книжка в пестрой обложке, и тут же, в  тени  под  кустом,  стояло
блестящее ведерко со льдом, из которого  торчало  узкое  длинное  горлышко
бутылки.
     - Здорово, Рыжий!  -  сказала  Дина  Барбридж,  делая  приветственное
движение стаканом. - А где же папахен? Неужели опять засыпался?
     Рэдрик подошел и, заведя руки  с  портфелем  за  спину,  остановился,
глядя на нее сверху вниз. Да, детей  себе  Стервятник  у  кого-то  в  Зоне
выпросил на славу. Вся  она  была  атласная,  пышно-плотная,  без  единого
изъяна, без единой  лишней  складки  -  полтораста  фунтов  двадцатилетней
лакомой плоти, и еще изумрудные глаза, светящиеся изнутри, и  еще  большой
влажный рот и ровные белые зубы,  и  еще  вороные  волосы,  блестящие  под
солнцем, небрежно брошенные на одно плечо, и солнце так и ходило  по  ней,
переливаясь с плеч на живот и на бедра, оставляя тени между  почти  голыми
грудями. Он стоял над нею и откровенно разглядывал ее, а она  смотрела  на
него снизу вверх, понимающе усмехаясь, а потом поднесла стакан к  губам  и
сделала несколько глотков.
     - Хочешь? - сказала она, облизывая губы, и  подождав  ровно  столько,
чтобы двусмысленность дошла до него, протянула ему стакан.
     Он отвернулся, поискал глазами и, обнаружив в тени шезлонг, уселся  и
вытянул ноги.
     - Барбридж в больнице, - сказал он. - Ноги ему отрежут.
     По-прежнему улыбаясь, она  смотрела  на  него  одним  глазом,  другой
скрывала плотная волна волос, упавшая на плечо, только улыбка ее сделалась
неподвижной, сахарный оскал на смуглом лице. Потом она машинально покачала
стакан, словно бы прислушиваясь к звяканью льдинок о стенки, и спросила:
     - Обе ноги?
     - Обе. Может быть, до колен, а может быть, и выше.
     Она поставила стакан и отвела с лица волосы. Она больше не улыбалась.
     - Жаль, - проговорила она. - А ты, значит...
     Именно ей, Дине Барбридж, он мог бы подробно рассказать, как все  это
случилось и как все это было. Наверное, он мог бы ей рассказать даже,  как
возвращался к машине, держа наготове кастет, и как Барбридж просил, не  за
себя просил даже, за детей, за нее и за Арчи, и сулил Золотой шар.  Но  он
не стал рассказывать. Он молча полез за пазуху, вытащил пачку ассигнаций и
бросил ее на красный мат, прямо  к  длинным  голым  ногам  Дины.  Банкноты
разлетелись радужным веером. Дина рассеянно взяла несколько штук  и  стала
их рассматривать, словно видела впервые, но не очень интересовалась.
     - Последняя получка, значит, - проговорила она.
     Рэдрик  перегнулся  с  шезлонга,  дотянулся  до  ведерка  и,  вытащив
бутылку, взглянул на ярлык. По темному стеклу стекала вода, и Рэдрик отвел
бутылку в сторону, чтобы не капало на брюки. Он не любил  дорогого  виски,
но сейчас можно было хлебнуть и этого. И он уже нацелился  хлебнуть  прямо
из горлышка, но его остановили невнятные протестующие звуки за спиной.  Он
оглянулся и увидел, что через лужайку, мучительно переставляя кривые ноги,
изо всех сил спешит Суслик, держа перед собой в обеих руках высокий стакан
с прозрачной смесью. От усердия пот градом катился по его  черно-багровому
лицу, налитые кровью глаза совсем вылезли из орбит, и увидев,  что  Рэдрик
смотрит на него, он чуть ли не с отчаянием протянул перед собой  стакан  и
снова не то замычал, не то заскулил, широко и бессильно раскрывая беззубый
рот.
     - Жду, жду, - сказал ему Рэдрик и сунул бутылку обратно в лед.
     Суслик  подковылял  наконец,  подал  Рэдрику  стакан   и   с   робкой
фамильярностью потрепал его по плечу клешнятой рукой.
     - Спасибо, Диксон, - серьезно сказал Рэдрик. - Это как раз то  самое,
чего мне сейчас не хватало. Ты, как всегда, на высоте, Диксон.
     И пока Суслик в смущении и восторге тряс головой и судорожно бил себя
здоровой рукой по бедру, Рэдрик