сего добраться бы нам теперь  до  асфальта.
Асфальт ровный, на нем все виднее, и трещина там эта знакомая. Только  вот
не нравятся мне эти бугорочки! Если по прямой к асфальту  идти,  проходить
придется как раз между ними. Ишь стоят, будто  ухмыляются,  ожидают.  Нет,
промежду вами я не пойду. Вторая  заповедь  сталкера:  либо  справа,  либо
слева все должно быть чисто на сто шагов.  А  вот  через  левый  бугорочек
перевалить можно... Правда, не знаю я, что там за ним. На карте как  будто
ничего не было, но кто же картам верит?..
     - Слушай, Рэд, - шепчет мне Кирилл. - Давай прыгнем, а?  На  двадцать
метров вверх и сразу вниз, вот мы и у гаража, а?
     - Молчи, дурак, - говорю я. - Не мешай, молчи.
     Вверх ему. А долбанет тебя там на двадцати  метрах?  Костей  ведь  не
соберешь. Или комариная плешь где-нибудь здесь объявится, тут  не  то  что
костей, мокрого места не останется. Ох уж эти мне  рисковые,  не  терпится
ему, видишь ты: давай прыгнем... В общем, как до бугра идти - ясно, а  там
постоим, посмотрим. Сунул я руку в карман, вытащил горсть гаек. Показал их
Кириллу на ладони и говорю:
     - Мальчика с пальчик помнишь? Проходили в школе? Так вот сейчас будет
все наоборот. Смотри! - И бросил я первую  гаечку.  Недалеко  бросил,  как
положено. Метров на десять. Гаечка прошла нормально. - Видел?
     - Ну? - говорит.
     - Не "ну", а видел, я спрашиваю?
     - Видел.
     - Теперь самым малым веди "галошу" к этой гаечке и в двух  метрах  до
нее не доходя остановись. Понял?
     - Понял. Гравиконцентраты ищешь?
     - Что надо, то и ищу. Подожди, я еще одну брошу. Следи, куда  упадет,
и глаз с нее больше не спускай.
     Бросил я еще одну гайку. Само собой, тоже прошла  нормально  и  легла
рядом с первой.
     - Давай, - говорю.
     Тронул он "галошу". Лицо у него спокойное и ясное. Сделалось:  видно,
все понял. Они ведь все, Очкарики, такие. Им главное  название  придумать.
Пока не придумал, смотреть на него жалко, дурак дураком. Ну а как придумал
какой-нибудь гравиконцентратор, тут ему словно все понятно  становится,  и
сразу ему жить легче.
     Прошли мы первую гайку, прошли вторую,  третью.  Тендер  вздыхает,  с
ноги на ногу переминается и  то  и  дело  зевает  от  нервности  с  этаким
собачьим прискуливанием, томно ему, бедняге. Ничего, это  ему  на  пользу.
Пяток кило он сегодня скинет, это лучше всякой диеты... Бросил я четвертую
гаечку. Как-то она не так прошла.  Не  могу  объяснить,  в  чем  дело,  но
чувствую - не так, и сразу хвать Кирилла за руку.
     - Стой, - говорю. - Ни с места...
     А сам  взял  пятую  и  кинул  повыше  и  подальше.  Вот  она,  "плешь
комариная"! Гаечка вверх полетела нормально,  вниз  тоже  вроде  нормально
было пошла, но на полпути ее словно кто-то вбок дернул, да так дернул, что
она в глину ушла и с глаз исчезла.
     - Видал? - говорю я шепотом.
     - В кино только видел, - говорит, а сам весь вперед подался,  того  и
гляди с "галоши" сверзится. - Брось еще одну, а?
     Смех и грех. Одну! Да разве  здесь  одной  обойдешься?  Эх,  наука!..
Ладно, разбросал я еще восемь гаек,  пока  "плешь"  не  обозначил.  Честно
говоря, и семи хватило бы, но одну я специально для него бросил,  в  самую
середку, пусть полюбуется на свой концентрат. Ахнула она в  глину,  словно
это не гаечка упала, а пятипудовая гиря. Ахнула и только дырка в глине. Он
даже крякнул от удовольствия.
     - Ну ладно, - говорю. - Побаловались, и хватит.  Сюда  смотри.  Кидаю
проходную, глаз с нее не спускай.
     Короче,  обошли  мы  "комариную  плешь"  и  поднялись  на  бугорочек.
Бугорочек этот как кот нагадил,  я  его  до  сегодняшнего  дня  вообще  не
примечал. Да... Ну, зависли мы над бугорочком, до асфальта  рукой  подать,
шагов двадцать. Место чистейшее, каждую травинку видно,  каждую  трещинку.
Казалось бы, ну что? Кидай гайку, и с богом.
     Не могу кинуть гайку.
     Сам не понимаю, что со  мной  делается,  но  гайку  кинуть  никак  не
решусь.
     - Ты что, - говорит Кирилл, - чего мы стоим?
     - Подожди, - говорю. - Замолчи, ради бога.
     Сейчас, думаю,  кину  гаечку,  спокойненько  пройдем,  как  по  маслу
проплывем, травинка не шелохнется, - полминуты, а там и асфальт...  И  тут
вдруг потом меня как прошибет! Даже глаза залило, и уже знаю я, что гаечку
туда кидать не буду. Влево пожалуйста, хоть две. И дорога туда длиннее,  и
камушки какие-то я там вижу не шибко приятные, но  туда  я  гаечку  кинуть
берусь, а прямо ни за что. И  кинул  я  гаечку  влево.  Кирилл  ничего  не
сказал,  повернул  "галошу",  подвел  к  гайке  и  только  тогда  на  меня
посмотрел. И вид у меня, должно быть, был очень нехорош, потому что он тут
же отвел глаза.
     - Ничего, - я ему говорю. - Кривой дорогой ближе. - И кинул последнюю
гаечку на асфальт.
     Дальше дело пошло проще. Нашел я свою трещинку, чистая она оказалась,
милая моя, никакой дрянью не заросла, цвет не переменила, смотрел я на нее
и тихо радовался. И довела она нас до  самых  ворот  гаража  лучше  всяких
вешек.
     Я приказал Кириллу снизиться до полутора метров, лег на брюхо и  стал
смотреть в раскрытые ворота. Сначала с солнца, ничего не было видно, черно
и черно, потом глаза привыкли, и вижу я, что в гараже  с  тех  пор  ничего
вроде бы не переменилось. Тот самосвал как стоял  на  яме,  так  и  стоит,
целехонький стоит, без дыр, без пятен, и на цементном полу вокруг все  как
прежде потому, наверное, что "ведьмина студня" в яме  мало  скопилось,  не
выплескивался он с тех пор ни разу. Одно  мне  только  не  понравилось:  в
самой глубине гаража, где канистры стоят, серебрится что-то. Раньше  этого
не было. Ну ладно, серебрится так серебрится, не  возвращаться  же  теперь
из-за этого! Ведь не как-нибудь особенно серебрится,  а  чуть-чуть,  самую
малость, и спокойно так, вроде бы даже  ласково...  Поднялся  я,  отряхнул
брюхо  и  поглядел  по  сторонам.  Вон  грузовики   на   площадке   стоят,
действительно, как новенькие, - с тех пор, как я последний раз здесь  был,
они, по-моему, еще новее стали, а бензовоз тот совсем, бедняга, проржавел,
скоро разваливаться начнет. Вон и покрышка  валяется,  которая  у  них  на
карте...
     Не понравилась мне эта покрышка. Тень от нее  какая-то  ненормальная.
Солнце нам в спину, а тень к нам протянулась. Ну да ладно, до нее  далеко.
В общем, ничего, работать можно. Только что это там  все-таки  серебрится?
Или  это  мерещится  мне?  Сейчас  бы  закурить,  присесть   тихонечко   и
поразмыслить,  почему  над  канистрами   серебрится,   почему   рядом   не
серебрится... тень почему такая от  покрышки...  Стервятник  Барбридж  про
тени что-то рассказывал, диковинное  что-то,  но  безопасное...  С  тенями
здесь бывает. А вот что это там все-таки серебрится? Ну прямо как  паутина
в лесу на деревьях. Какой же это паучок ее там сплел? Ох, ни  разу  я  еще
жучков-паучков в Зоне не видел. И хуже всего, что "пустышка" моя  как  раз
там, шагах в двух от канистр, валяется.  Надо  мне  было  тогда  же  ее  и
упереть, никаких бы забот сейчас не было. Но уж  больно  тяжелая,  стерва,
полная ведь, поднять-то я ее мог, но на горбу тащить, да еще ночью, да  на
карачках... а кто пустышек ни разу не таскал,  пусть  попробует:  это  все
равно что пуд воды без  ведер  нести...  Так  идти,  что  ли?  Надо  идти.
Хлебнуть бы сейчас... Повернулся я к Тендеру и говорю:
     - Сейчас мы с  Кириллом  пойдем  в  гараж.  Ты  останешься  здесь  за
водителя. К управлению без моего  приказа  не  притрагивайся,  что  бы  ни
случилось, хоть земля под тобой загорится. Если  струсишь,  на  том  свете
найду.
     Он серьезно мне покивал: не струшу, мол. Нос у него что  твоя  слива,
здорово я ему врезал... Ну,  спустил  я  тихонечко  аварийные  блок-тросы,
посмотрел еще раз на это серебрение, махнул  Кириллу  и  стал  спускаться.
Встал на асфальт, жду, пока он спустится по другому тросу.
     - Не торопись, - говорю ему. - Не спеши. Меньше пыли.
     Стоим мы на асфальте, "галоша" рядом с нами покачивается,  тросы  под
ногами ерзают. Тендер башку через перила выставил, на  нас  смотрит,  и  в
глазах у него отчаяние. Надо идти. Я говорю Кириллу:
     - Иди за мной шаг в шаг, в двух шагах позади, смотри мне в спину,  не
зевай.
     И пошел. На пороге остановился, огляделся. Все-таки до чего же  проще
работать днем, чем ночью! Помню я, как лежал вот  на  этом  самом  пороге.
Темно, как у негра в ухе,  из  ямы  "ведьмин  студень"  языки  высовывает,
голубые, как спиртовое пламя, и ведь что  обидно  -  ничего,  сволочь,  не
освещает, даже темнее из-за этих языков кажется. А  сейчас  что!  Глаза  к
сумраку привыкли, все как на ладони, даже в самых темных углах пыль видна.
И действительно, серебрится там,  нити  какие-то  серебристые  тянутся  от
канистр к потолку, очень на паутину похоже.  Может,  паутина  и  есть,  но
лучше от нее подальше. Вот тут-то я и напортачил. Мне бы Кирилла  рядом  с
собой поставить, подождать, пока и у него глаза к  полутьме  привыкнут,  и
показать ему эту паутину, пальцем в нее ткнуть. А я привык один  работать,
у самого глаза пригляделись, а про Кирилла я и не подумал.
     Шагнул это я внутрь, и прямо к канистрам. Присел над  "пустышкой"  на
корточки, к ней паутина вроде бы не пристала. Взялся я  за  один  конец  и
говорю Кириллу:
     - Ну берись, да не урони, тяжелая...
     Поднял я на него глаза, и горло у меня перехватило: ни слова не  могу
сказать. Хочу крикнуть: стой, мол, замри! - и не могу. Да и не  успел  бы,
наверное,  слишком  уж  быстро  все  получилось.   Кирилл   шагает   через
"пустышку",  поворачивается  задом  к  канистрам  и  всей  спиной  в   это
серебрение. Я только глаза закрыл. Все во мне обмерло,  ничего  не  слышу,
слышу только, как эта паутина  рвется.  Со  слабым  таким  сухим  треском,
словно обыкновенная паутина лопается, но,  конечно,  погромче.  Сижу  я  с
закрытыми глазами, ни рук, ни ног не чувствую, а Кирилл говорит:
     - Ну, что? - говорит. - Взяли?
     - Взяли, - говорю.
     Подняли мы "пустышку" и понесли к  выходу,  боком  идем.  Тяжеленная,
стерва, даже вдвоем ее тащить нелегко. Вышли мы на солнышко,  остановились
у "галоши", Тендер к нам уже лапы протянул.
     - Ну, - говорит Кирилл, - раз, два...
     - Нет, - говорю, - погоди. Поставим сначала.
     Поставили.
     - Повернись, - говорю, - спиной.
     Он без единого слова повернулся. Смотрю я - ничего у  него  на  спине
нет. Я и так и этак - нет  ничего.  Тогда  я  поворачиваюсь  и  смотрю  на
канистры. И там ничего нет.
     - Слушай, - говорю я Кириллу, а сам все  на  канистры  смотрю.  -  Ты
паутину видел?
     - Какую паутину? Где?
     - Ладно, - говорю. - Счастлив наш бог.
     А сам про себя думаю: сие, впрочем, пока неизвестно.
     - Давай, - говорю, - берись.
     Взвалили мы "пустышку" на "галошу" и поставили ее на попа,  чтобы  не
каталась. Стоит она, голубушка, новенькая, чистенькая,  на  меди  солнышко
играет, и синяя начинка между медными дисками  туманно  так  переливается,
струйчато. И видно теперь, что не "пустышка" это, а именно  вроде  сосуда,
вроде  стеклянной  банки  с  синим  сиропом.  Полюбовались  мы   на   нее,
вскарабкались на "галошу" сами и без лишних слов - в обратный путь.
     Лафа этим ученым! Во-первых, днем работают. А  во-вторых,  ходить  им
тяжело только в Зону, а из Зоны "галоша" сама  везет,  есть  у  нее  такое
устройство, курсограф, что ли, которое ведет "галошу"  точно  по  тому  же
курсу, по какому она сюда шла. Плывем мы обратно, все  маневры  повторяем,
останавливаемся, повисим немного и  дальше,  и  над  всеми  моими  гайками
проходим, хоть собирай их обратно в мешок.
     Новички мои, конечно, сразу воспрянули духом. Головами вертят  вовсю,
страха у них почти не осталось,  одно  любопытство  да  радость,  что  все
благополучно  обошлось.  Принялись  болтать.  Тендер  руками   замахал   и
грозится, что вот сейчас пообедает и сразу обратно в Зону, дорогу к гаражу
провешивать, а Кирилл взял меня за рукав и принялся мне объяснять про этот
свой гравиконцентрат, про "комариную плешь" то есть. Ну, я  их  не  сразу,
правда,  но  укротил.  Спокойненько  так  рассказал  им,  сколько  дураков
гробанулись на радостях на обратном пути. Молчите, говорю, и  глядите  как
следует по  сторонам,  а  то  будет  с  вами  как  с  Линдоном-Коротышкой.
Подействовало. Даже не  спросили,  что  случилось  с  Линдоном-Коротышкой.
Плывем в тишине, а я об одном думаю: как буду свинчивать крышечку.  Так  и
этак представляю себе, как первый глоток сделаю, а перед  глазами  нет-нет
да паутинка и блеснет.
     Короче говоря, выбрались мы из Зоны, загнали нас с "галошей" вместе в
вошебойку, или, говоря по-научному, в санитарный ангар.  Мыли  нас  там  в
трех кипятках и трех щелочах, облучали какой-то ерундой, обсыпали чем-то и
снова мыли, потом высушили и сказали: "Валяйте, ребята, свободны!". Тендер
с  Кириллом  поволокли  "пустышку".  Народу   набежало   смотреть   -   не
протолкнешься,  и  ведь  что  характерно:  все  только  смотрят  и  издают
приветственные возгласы, а взяться и помочь усталым людям тащить ни одного
смельчака не нашлось... Ладно, меня это все не касается. Меня теперь ничто
не касается...
     Стянул я с себя спецкостюм, бросил его прямо на  пол,  холуи-сержанты
подберут, - а сам двинул в душевую, потому что мокрый я был весь с  головы
до ног. Заперся я в кабинке, вытащил флягу, отвинтил крышечку и присосался
к ней, как клоп. Сижу на лавочке, в коленках пусто, в голове пусто, в душе
пусто,  знай  себе  глотаю  крепкое,  как  воду.  Живой.  Отпустила  Зона.
Отпустила, поганка. Подлая. Живой.  Очкарикам  этого  не  понять.  Никому,
кроме сталкера, этого не понять. И текут у меня по щекам слезы  то  ли  от
крепкого, то ли сам не знаю отчего.  Высосал  флягу  досуха,  сам  мокрый,
фляга сухая. Одного последнего глотка, конечно, не хватило. Ну ладно,  это
поправимо. Теперь все поправимо. Живой. Закурил сигарету, сижу.  Чувствую,
отходить начал. Премиальные  в  голову  пришли.  Это  у  нас  в  институте
поставлено здорово. Прямо хоть сейчас иди и получай конвертик. А может,  и
сюда принесут, прямо в душевую.
     Стал я потихоньку раздеваться. Снял часы,  смотрю,  а  в  Зоне-то  мы
пробыли  пять  часов  с  минутами,  господа  мои!  Пять  часов.  Меня   аж
передернуло. Да, господа мои, в Зоне времени нет.  Пять  часов...  А  если
разобраться, что такое для сталкера пять часов?  Плюнуть  и  растереть.  А
двенадцать часов не хочешь? А двое суток  не  хочешь?  Когда  за  ночь  не
успел, целый день в Зоне лежишь рылом в землю и уже не  молишься  даже,  а
вроде бы бредишь, и сам не знаешь, живой ты или  мертвый...  А  во  вторую
ночь   дело   сделал,   подобрался   с   хабаром   к   кордону,   а    там
патрули-пулеметчики, жабы, они же тебя ненавидят, им же тебя  арестовывать
никакого удовольствия нет, они тебя боятся до смерти, что ты заразный, они
тебя шлепнуть  стремятся,  и  все  козыри  у  них  на  руках,  иди  потом,
доказывай, что шлепнули тебя незаконно... И значит, снова  рылом  в  землю
молиться до рассвета и опять до темноты, а хабар рядом лежит, и ты даже не
знаешь, то ли он просто лежит, то ли он тебя  тихонько  убивает.  Или  как
Мослатый Исхак застрял на рассвете на открытом месте, застрял между  двумя
канавами, ни вправо, ни влево. Два  часа  по  нему  стреляли,  попасть  не
могли. Два  часа  он  мертвым  притворялся.  Слава  богу,  поверили,  ушли
наконец.  Я его  потом  увидел  - не  узнал,  сломали  его,  как  не  было
человека...
     Отер я слезы и включил воду. Долго  мылся.  Горячей  мылся,  холодной
мылся, снова горячей. Мыла целый кусок извел. Потом надоело. Выключил  душ
и слышу: барабанят в дверь, и Кирилл весело орет:
     - Эй, сталкер, вылезай! Зелененькими пахнет!
     Зелененькие это хорошо. Открыл я дверь, стоит Кирилл в одних  трусах,
веселый, без никакой меланхолии и конверт мне протягивает.
     - Держи, - говорит, - от благодарного человечества.
     - Кашлял я на твое человечество! Сколько здесь?
     -  В  виде  исключения   и   за   геройское   поведение   в   опасных
обстоятельствах - два оклада!
     Да. Так жить можно. Если бы мне здесь за  каждую  "пустышку"  по  два
оклада платили, я бы Эрнеста давным-давно подальше послал.
     - Ну как, доволен? - спрашивает Кирилл, а сам сияет - рот до ушей.
     - Ничего, - говорю. - А ты?
     Он ничего не сказал. Обхватил меня за  шею,  прижал  к  потной  своей
груди, притиснул, оттолкнул и скрылся в соседней кабине.
     - Эй! - кричу я  ему  вслед.  -  А  Тендер  что?  Подштанники  небось
стирает?
     - Что  ты!  Тендера  там  корреспонденты  окружили,  ты  бы  на  него
посмотрел, какой он важный... Он им так компетентно излагает...
     - Как, - говорю, - излагает?
     - Компетентно.
     - Ладно, - говорю, - сэр. В следующий раз захвачу словарь, сэр.  -  И
тут меня словно током ударило. - Подожди, Кирилл, - говорю. - Ну-ка  выйди
сюда.
     - Да я уже голый, - говорит.
     - Выйди, я не баба!
     Ну, он вышел. Взял я его за плечи, повернул спиной. Нет.  Показалось.
Чистая спина. Струйки пота засохли.
     - Чего тебе моя спина далась? - спрашивает он.
     Отвесил я ему пинка по  голому  телу,  нырнул  к  себе  в  душевую  и
заперся. Нервы, черт бы их подрал. Там мерещилось,  здесь  мерещится...  К
дьяволу все это! Напьюсь сегодня как лошадь. Ричарда бы ободрать, вот что!
Надо же, стервец, как играет... Ни с какой картой его не возьмешь. Я уж  и
передергивать пробовал, и карты под столом крестил, и по-всякому...
     - Кирилл! - кричу. - В "Боржч" сегодня придешь?
     - Не в "Боржч", а в "Борщ", сколько раз тебе говорить...
     - Брось! Написано "Боржч". Ты к нам со своими порядками не суйся. Так
придешь или нет? Ричарда бы ободрать...
     - Ох, не знаю, Рэд. Ты ведь, простая твоя душа, и не понимаешь, какую
мы штуку притащили...
     - А ты-то понимаешь?
     - Я, впрочем, тоже не  понимаю.  Это  верно.  Но  теперь,  во-первых,
понятно, для чего эти "пустышки"  служили,  а  во-вторых,  если  одна  моя
идейка пройдет... Напишу статью, и тебе ее  персонально  посвящу:  Рэдрику
Шухарту, почетному сталкеру, с благоговением и благодарностью посвящаю.
     - Тут-то меня и упекут на два года, - говорю я.
     - Зато в науку  войдешь.  Так  эту  штуку  и  будут  называть  "банка
Шухарта". Звучит?
     Пока мы так  трепались,  я  оделся.  Сунул  пустую  флягу  в  карман,
пересчитал зелененькие и пошел себе.
     - Счастливо тебе оставаться, сложная твоя душа...
     Он не ответил - вода сильно шумела.
     Смотрю: в коридоре господин Тендер собственной персоной, красный весь
и надутый, что  твой  индюк.  Вокруг  него  толпа,  тут  и  сотрудники,  и
корреспонденты, и пара сержантов затесалась (только что с обеда,  в  зубах
ковыряют), а он знай себе болбочет: "Та техника, которой мы располагаем, -
болбочет, - дает почти стопроцентную гарантию  успеха  и  безопасности..."
Тут он меня увидал и сразу несколько усох, улыбается, ручкой  делает.  Ну,
думаю, надо удирать. Рванул я, однако не успел. Слышу: топочут позади.
     - Господин Шухарт! Господин Шухарт! Два слова о гараже!
     - Комментариев не имею, - отвечаю я и перехожу на бег. Но черта с два
от них оторвешься: один, с микрофоном, - справа, другой, с  фотоаппаратом,
- слева.
     - Видели вы в гараже что-нибудь необычное? Буквально два слова!
     - Нет у меня комментариев! - говорю я, стараясь держаться к объективу
затылком. - Гараж как гараж...
     - Благодарю вас. Какого вы мнения о турбоплатформах?
     - Прекрасного, - говорю я, а сам нацеливаюсь точнехонько в сортир.
     - Что вы думаете о целях Посещения?
     - Обратитесь к ученым, - говорю. И раз за дверь.
     Слышу: скребутся. Тогда я им через дверь говорю:
     - Настоятельно рекомендую, - говорю, - расспросите господина Тендера,
почему у него нос как свекла. Он по скромности  замалчивает,