кто
виноват? Сам я и виноват. Поманил дитятю пряником, а пряник-то в  заначке,
а  заначку  сердитые   дяди   стерегут...   Тут   он   перестает   бегать,
останавливается около меня и, глядя куда-то вбок, неловко спрашивает:
     - Слушай, Рэд, а сколько она может стоить, - полная "пустышка"?
     Я сначала его не понял, подумал сначала, что  он  ее  еще  где-нибудь
купить рассчитывает, да только где ее такую купишь, может быть, она  всего
одна такая на свете, да и денег у него на это не хватило бы: откуда у него
деньги, у иностранного специалиста, да еще русского? А потом  меня  словно
обожгло: что же это он, поганец, думает, я из-за  зелененьких  эту  бодягу
развел? Ах ты, думаю, стервец, да за кого же ты меня принимаешь?..  Я  уже
рот  раскрыл,  чтобы  все  это  ему  высказать  и  осекся.   Потому   что,
действительно, а за кого ему меня еще принимать? Сталкер -  он  сталкер  и
есть, ему  бы  только  зелененьких  побольше,  он  за  зелененькие  жизнью
торгует. Вот и получалось, что вчера я, значит, удочку забросил, а сегодня
приманку вожу, цену набиваю.
     У меня даже язык отнялся от  таких  мыслей,  а  он  на  меня  смотрит
пристально, глаз не сводит, и в глазах его я вижу  не  презрение  даже,  а
понимание, что ли. И тогда я спокойно ему объяснил.
     - К гаражу, - говорю, - еще никто никогда с пропуском не ходил.  Туда
еще трасса не провешена, ты это знаешь. Теперь возвращаемся  мы  назад,  и
твой Тендер начинает хвастаться, как махнули мы прямо к гаражу, взяли, что
надо, и сразу обратно. Словно бы на склад сходили. И каждому будет ясно, -
говорю, - что заранее мы знали, за чем идем. А это значит, что кто-то  нас
навел. А уж кто  из  нас  троих  навел  -  здесь  комментариев  не  нужно.
Понимаешь, чем это для меня пахнет?
     Кончил я свою речь, смотрим мы друг другу в глаза и молчим.
     Потом он вдруг хлопнул ладонью  о  ладонь,  руки  потер  и  бодрячком
этаким объявляет:
     - Ну что ж, нет так нет. Я тебя понимаю, Рэд,  и  осуждать  не  могу.
Пойду сам. Авось обойдется. Не в первый раз...
     Расстелил он на подоконнике карту, уперся руками, сгорбился над  ней,
и вся его бодрость прямо-таки на глазах испарилась. Слышу, бормочет:
     - Сто двадцать метров... даже сто двадцать два... и  что  там  еще  в
самом гараже... Нет, не возьму я Тендера. Как ты думаешь, Рэд,  может,  не
стоит Тендера брать? Все-таки у него двое детей...
     - Одного тебя не выпустят, - говорю я.
     - Ничего,  выпустят...   -  бормочет  он.   -  У  меня  все  сержанты
знакомые...  и лейтенанты.  Не нравятся мне эти грузовики!  Тринадцать лет
под открытым небом стоят, а все как новенькие... В двадцати шагах бензовоз
ржавый, как решето, а они будто только что с конвейера... Ох уж эта Зона!
     Поднял он голову от карты и уставился в окно. И я  тоже  уставился  в
окно.  Стекла  в  наших  окнах  толстые,  свинцовые,  а  за   стеклами   -
Зона-матушка, вот она, рукой подать, вся  как  на  ладони  с  тринадцатого
этажа...
     Так вот посмотришь на нее - земля как земля. Солнце на нее как на всю
остальную землю светит, и ничего вроде бы на ней не изменилось, все  вроде
бы как тринадцать лет назад. Папаша, покойник, посмотрел бы  и  ничего  бы
особенного не заметил, разве что спросил бы:  чего  это  завод  не  дымит,
забастовка,  что  ли?..  Желтая  порода  конусами,  кауперы  на   солнышке
отсвечивают, рельсы, рельсы, рельсы, на рельсах паровозик с платформами...
Индустриальный пейзаж, одним  словом.  Только  людей  нет.  Ни  живых,  ни
мертвых. Вон и гараж виден: длинная серая кишка, ворота нараспашку,  а  на
асфальтовой площадке грузовики стоят. Тринадцать лет стоят, и ничего им не
делается. Упаси бог  между  двумя  машинами  сунуться,  их  надо  стороной
обходить... Там одна трещина есть  в  асфальте,  если  только  с  тех  пор
колючкой не заросла... Сто двадцать два метра, это откуда же  он  считает?
А, наверное, от крайней вешки считает. Правильно, оттуда больше не  будет.
Все-таки  продвигаются  Очкарики...  Смотри,  до  самого   отвала   дорога
провешена, да как ловко  провешена!  Вон  она,  та  канавка,  где  Слизняк
гробанулся, всего в двух метрах от ихней дороги... А ведь говорил Мослатый
Слизняку: держись, дурак, от канав подальше, а то ведь и  хоронить  нечего
будет... Как в воду глядел, нечего хоронить... С Зоной ведь так: с хабаром
вернулся - чудо, живой вернулся - удача, патрульная пуля мимо - везенье, а
все остальное - судьба...
     Тут я посмотрел на Кирилла и вижу: он за  мной  искоса  наблюдает.  И
лицо у него такое, что я в этот момент снова все перерешил. Ну их,  думаю,
всех к черту, что они, в конце концов, жабы,  сделать  могут?  Он  бы  мог
вообще ничего не говорить, но он сказал.
     - Лаборант Шухарт, -  говорит.  -  Из  официальных,  подчеркиваю:  из
официальных  источников  я  получил  сведения,  что  осмотр  гаража  может
принести  большую  пользу  науке.  Есть   предложение   осмотреть   гараж.
Премиальные гарантирую. - А сам улыбается что твоя майская роза.
     - Из каких же это официальных источников? - спрашиваю я  и  тоже  ему
улыбаюсь, как дурак.
     - Это конфиденциальные источники, - отвечает он.  -  Но  вам  я  могу
сказать... - Тут он перестал улыбаться и насупился. - Скажем,  от  доктора
Дугласа.
     - А, - говорю, - от доктора Дугласа... От какого же это Дугласа?
     - От Сэма Дугласа, - говорит он сухо. - Он погиб в прошлом году.
     У меня мурашки по коже пошли. Так и так тебя! Кто  же  перед  выходом
говорит о таких вещах? Хоть кол им, Очкарикам, на голове теши,  ничего  не
соображают... Ткнул я окурок в пепельницу и говорю:
     - Ладно. Где твой Тендер? Долго мы его еще ждать будем?
     Словом, больше мы на эту тему не говорили.  Кирилл  позвонил  в  ППС,
заказал "летучую галошу", а я взял  карту  и  посмотрел,  что  у  них  там
нарисовано. Ничего себе нарисовано, в норме. Фотографическим путем  сверху
и с большим увеличением. Даже рубчики видны на покрышке, которая  валяется
у ворот гаража. Нашему бы брату сталкеру такую карту... а  впрочем,  черта
от нее толку ночью-то, когда задницу звездам показываешь и собственных рук
не видно...
     А тут и Тендер заявился. Красный, запыхался. Дочка у  него  заболела,
за доктором  бегал.  Извиняется  за  опоздание.  Ну,  мы  ему  и  поднесли
подарочек: в Зону идти. Сперва он даже запыхиваться забыл,  сердяга.  "Как
так  в  Зону?  -  говорит.  -  Почему  я?"  Однако,  услыхав  про  двойные
премиальные и про то, что Рэд Шухарт тоже идет, оправился и задышал снова.
     В общем, спустились мы в "будуар",  Кирилл  смотался  за  пропусками,
предъявили мы их  еще  одному  сержанту,  и  выдал  нам  этот  сержант  по
спецкостюму. Вот это полезная вещь.  Перекрасить  бы  его  из  красного  в
какой-нибудь подходящий цвет - любой сталкер за такой костюм пятьсот монет
отвалит, глазом не моргнет. Я уж давно поклялся, что изловчусь  как-нибудь
и сопру один обязательно. На первый взгляд ничего особенного, костюм вроде
водолазного и шлем как у водолаза, с большим окном впереди. Даже не  вроде
водолазного, а скорее как у летчика-реактивщика или, скажем, у космонавта.
Легкий, удобный, нигде не жмет, и от  жары  в  нем  не  потеешь.  В  таком
костюмчике и в огонь можно, и газ через него никакой не  проникает.  Пуля,
говорят, и то не берет. Конечно, и огонь, и иприт какой-нибудь, и  пуля  -
это все земное, человеческое. В Зоне ничего этого нет,  в  Зоне  не  этого
надо опасаться. В общем, что там говорить, и в спецкостюмах тоже мрут  как
миленькие. Другое дело, что без них мерли бы, может быть, еще  больше.  От
"жгучего пуха", например, эти костюмы на сто  процентов  спасают.  Или  от
плевков "чертовой капусты"... Ладно.
     Натянули мы спецкостюмы, пересыпал я гайки из мешочка  в  набедренный
карман, и побрели мы через весь институтский двор к  выходу  в  Зону.  Так
здесь у них это заведено, чтобы все видели: вот,  мол,  идут  герои  науки
живот свой класть на алтарь во имя человечества, знания  и  святого  духа,
аминь. И точно:  во  все  окна  аж  до  пятнадцатого  этажа  сочувствующие
повыставлялись, только что платочками не машут и оркестра нет.
     - Шире шаг,  -  говорю  я  Тендеру.  -  Брюхо  подбери,  слабосильная
команда! Благодарное человечество тебя не забудет!
     Посмотрел он на меня, и вижу я, что ему не  до  шуток.  И  правильно,
какие уж тут шутки!.. Но когда в Зону выходишь, то уж одно из  двух:  либо
плачь, либо шути, а я сроду не плакал.  Посмотрел  я  на  Кирилла.  Ничего
держится, только губами шевелит, вроде молится.
     - Молишься? - спрашиваю. - Молись, - говорю, - молись! Дальше в Зону,
ближе к небу...
     - Что? - спрашивает он.
     - Молись! - кричу. - Сталкеров в рай без очереди пропускают!
     А он вдруг улыбнулся и похлопал меня ладонью по спине: не бойся, мол,
со мной не пропадешь, а если и пропадешь, то умираем, мол, один раз.  Нет,
смешной он парень, ей-богу.
     Сдали мы  пропуска  последнему  сержанту.  На  этот  раз,  в  порядке
исключения,  это  лейтенант  оказался,  я  его   знаю,   у   него   папаша
кладбищенскими оградами в Рексополе торгует, - а "летучая галоша" уже  тут
как тут, подогнали ее ребята из ППС и поставили у самой проходной. Все уже
тут как тут: и "скорая помощь", и пожарники, и  наша  доблестная  гвардия,
бесстрашные спасатели, - куча отъевшихся бездельников со своим вертолетом.
Глаза б мои на них не глядели!
     Поднялись мы на "галошу", Кирилл встал за управление и говорит мне:
     - Ну, Рэд, командуй.
     Я без всякой торопливости приспустил "молнию" на груди, достал  из-за
пазухи флягу, хлебнул как следует, крышечку завинтил и сунул флягу обратно
за пазуху. Не могу без этого. Который раз в Зону иду, а без этого нет,  не
могу. Они оба на меня смотрят и ждут.
     - Так, - говорю. - Вам не предлагаю, потому что иду с вами впервые  и
не знаю, как на вас действует спиртное. Порядок у нас  будет  такой.  Все,
что я сказал, выполнять мигом и беспрекословно. Если кто  замешкается  или
там начнет вопросы задавать, буду бить по чему попало, извиняюсь  заранее.
Вот я, например, тебе, господин Тендер, прикажу: на руки встань и иди. И в
тот же момент ты, господин Тендер,  должен  зад  свой  толстый  задрать  и
выполнять, что тебе сказано. А не выполнишь - дочку свою больную, может, и
не увидишь больше. Понятно? Но уж я позабочусь, чтобы ты увидел.
     - Ты, Рэд, главное, приказать не забудь, - сипит Тендер, а  сам  весь
красный, уже потеет и губами шлепает. - Уж я на зубах пойду, не то что  на
руках. Не новичок.
     - Вы для меня оба новички, - говорю. - А уж приказать  я  не  забуду,
будь покоен. Кстати, ты "галошу" водить умеешь?
     - Умеет, - говорит Кирилл. - Хорошо водит.
     - Хорошо так хорошо, - говорю. - Тогда  с  богом.  Опустить  забрала!
Малый вперед по  вешкам,  высота  три  метра!  У  двадцать  седьмой  вешки
остановка.
     Кирилл поднял "галошу" на три метра и дал малый вперед, а я незаметно
повернул  голову   и   тихонько   дунул   через   левое   плечо.   Смотрю:
гвардейцы-спасатели  в  свой  вертолет  полезли,   пожарники   встали   от
почтительности, лейтенант в дверях проходной честь нам, дурак,  отдает,  а
над всеми над ними здоровенный плакат, уже выцветший:  "Добро  пожаловать,
господа пришельцы!" Тендер нацелился было им всем ручкой сделать, но я ему
так в бок двинул, что у него сразу эти церемонии  из  головы  вылетели.  Я
тебе покажу прощаться. Ты у меня попрощаешься!..
     Поплыли.
     Справа у нас был институт, слева - Чумной квартал, а мы шли от  вешки
к вешке по самой середине улицы. Ох и давно же  по  этой  улице  никто  не
ходил и не ездил! Асфальт весь потрескался, трещины  проросли  травой,  но
это еще была наша трава, человеческая. А вот на  тротуаре  по  левую  руку
росла уже черная колючка, и по этой колючке было  видно,  как  четко  Зона
себя обозначает: черные заросли у самой  мостовой  словно  косой  срезало.
Нет, пришельцы эти все-таки порядочные  ребята  были.  Нагадили,  конечно,
много, но сами же себе обозначили ясную границу. Ведь даже "жгучий пух" на
нашу сторону из Зоны - ни-ни, хотя, казалось бы,  его  ветром  как  попало
мотает...
     Дома в Чумном квартале облупленные, мертвые, однако  стекла  в  окнах
почти везде целы, грязные только и потому как  бы  слепые.  А  вот  ночью,
когда проползаешь мимо, очень хорошо видно, как  внутри  светится,  словно
спирт горит,  язычками  такими  голубоватыми.  Это  "ведьмин  студень"  из
подвалов дышит. А вообще так вот посмотришь: квартал как квартал, дома как
дома, ремонта, конечно, требуют, но ничего особенного нет, людей только не
видно. Вот в этом кирпичном доме, между прочим, жил наш учитель арифметики
по прозвищу Запятая. Зануда он был и неудачник, вторая жена  у  него  ушла
перед самым Посещением, а у дочки бельмо на глазу было, так мы ее,  помню,
до слез задразнивали. Когда паника началась, он со всеми прочими из  этого
квартала в одном белье до самого моста  бежал  все  шесть  километров  без
передышки. Потом долго чумкой болел, кожа с него слезла, ногти. Почти все,
кто в этом квартале жил, чумкой переболели, потому-то квартал и называется
Чумным. Некоторые померли, но главным образом старики, да и то не все.  Я,
например, думаю, что они не от чумки померли, а от  страху.  Страшно  было
очень.
     А вот в тех трех кварталах люди слепли. Теперь  эти  кварталы  так  и
называются: Первый Слепой, Второй Слепой... Не до  конца  слепли,  а  так,
вроде куриной слепоты. Между прочим, рассказывают, что ослепли  они  будто
бы не от вспышки какой-нибудь там, хотя вспышки,  говорят,  тоже  были,  а
ослепли они от сильного грохота. Загремело, говорят, с  такой  силой,  что
сразу ослепли. Доктора им: да не может этого быть,  вспомните  хорошенько!
Нет, стоят на своем: сильнейший гром, от которого и ослепли.  И  при  этом
никто, кроме них, грома не слыхал...
     Да, будто здесь ничего не  случилось.  Вон  киоск  стоит  стеклянный,
целехонек.  Детская  коляска  в  воротах,  даже  бельишко  в ней  вроде бы
чистое...   Антенны  вот  только  подвели  -  обросли  какими-то  волосами
наподобие  мочала.  Очкарики  наши  на эти  антенны давно  уже зубы точат:
интересно,  видите ли,  им  посмотреть,  что это  за мочалы,  нигде такого
больше нет, только в Чумном квартале и только на антеннах.  А главное, тут
же, рядом ведь,  под самыми окнами. В прошлом году догадались: спустили  с
вертолета  якорь  на стальном  тросе,  зацепили  одну  мочалку.  Только он
потянул, вдруг - пш-ш-ш! Смотрим: от антенны дым, от якоря дым, и сам трос
уже дымится, да не просто дымится,  а с ядовитым таким шипением, вроде как
гремучая змея.  Ну, пилот,  даром что  лейтенант,  быстро сообразил, что к
чему, трос  выбросил и сам деру дал...  Вон он, этот трос, висит, до самой
земли почти свисает и весь мочалой оброс...
     Так потихоньку-полегоньку доплыли мы до  конца  улицы,  до  поворота.
Кирилл  посмотрел  на  меня:  сворачивать?  Я  ему  махнул:  самый  малый!
Повернула наша  "галоша"  и  пошла  самым  малым  над  последними  метрами
человеческой земли. Тротуар ближе, ближе,  вот  уже  и  тень  "галоши"  на
колючки упала... Все, Зона! И сразу такой озноб по коже. Каждый раз у меня
этот озноб, и до сих пор я не знаю, то ли это так Зона меня встречает,  то
ли нервишки у сталкера шалят. Каждый раз думаю: вернусь и спрошу, у других
бывает то же самое или нет, и каждый раз забываю.
     Ну, ладно, ползем потихоньку над  бывшими  огородами,  двигатель  под
ногами гудит ровно, спокойно, ему-то что, его не тронут. И тут мой  Тендер
не выдержал. Не успели мы еще до  первой  вешки  дойти,  как  принялся  он
болтать. Ну, как обычно новички болтают в Зоне: зубы у него стучат, сердце
заходится, себя плохо  помнит,  и  стыдно  ему,  и  удержаться  не  может.
По-моему, это у них вроде поноса, от человека не зависит, а  льет  себе  и
льет. И чего только они не болтают!
     То  начнет  пейзажем  восхищаться,  то  примется   высказывать   свои
соображения по поводу пришельцев, а то и вообще к делу не относящееся, вот
как Тендер сейчас завел про свой новый костюм и уже остановиться не может.
Сколько он заплатил за него, да какая шерсть тонкая, да  как  ему  портной
пуговицы менял...
     - Замолчи, - говорю.
     Он грустно так на меня посмотрел, губами пошлепал  и  опять:  сколько
шелку на подкладку пошло. А огороды уже кончаются, под нами уже  глинистый
пустырь, где раньше городская свалка была, и чувствую я -  ветерком  здесь
тянет. Только что никакого ветра не было, а тут  вдруг  потянуло,  пылевые
чертики побежали, и вроде бы я что-то слышу.
     - Молчи, сволочь! - говорю я Тендеру.
     Нет, никак не может остановиться. Теперь про конский волос завел. Ну,
тогда извини.
     - Стой, - говорю Кириллу.
     Он немедленно тормозит. Реакция хорошая, молодец. Беру я  Тендера  за
плечо, поворачиваю его  к  себе  и  с  размаху  ладонью  ему  по  забралу.
Треснулся он, бедняга, носом в стекло, глаза  закрыл  и  замолчал.  И  как
только он замолчал, я услышал: тр-р-р... тр-р-р... тр-рр... Кирилл на меня
смотрит, зубы стиснуты, рот оскален. Я рукой  ему  показываю,  стой,  мол,
стой, ради бога, не шевелись. Но ведь он тоже этот треск слышит, и, как  у
всех новичков, у него сразу позыв действовать, делать что-нибудь.  "Задний
ход?" - шепчет. Я ему отчаянно головой мотаю, кулаком перед  самым  шлемом
трясу: нишкни, мол. Эх, мать честная! С этими  новичками  не  знаешь  куда
смотреть - то ли в поле смотреть, то ли на них. И тут  я  про  все  забыл.
По-над кучей старого мусора, над битым стеклом и тряпьем  разным  поползло
этакое дрожание, трепет какой-то, ну как  горячий  воздух  в  полдень  над
железной  крышей,  перевалило  через  бугор  и  пошло,  пошло,  пошло  нам
наперерез, рядом с самой  вешкой,  над  дорогой  задержалось,  постояло  с
полсекунды или это мне показалось только? - и утянулось в поле, за  кусты,
за гнилые заборы, туда, к кладбищу старых машин.
     Черт  их  побрал,  очкариков,  -  надо  же,  сообразили,  где  дорогу
провесить: по выемке! Ну, и я тоже хорош,  куда  это  мои  глаза  дурацкие
глядели, когда я ихней картой восхищался?
     - Давай малый вперед, - говорю я Кириллу.
     - А что это было?
     - А хрен его  знает!..  Было  и  нету,  и  слава  богу.  И  заткнись,
пожалуйста. Ты сейчас не человек, понял? Ты сейчас машина, рычаг мой...
     Тут я спохватился, что меня, похоже, тоже словесный  понос  одолевать
начинает.
     - Все, - говорю. - Ни слова больше.
     Хлебнуть бы сейчас! Барахло эти скафандры, вот что я вам  скажу.  Без
скафандра я, ей-богу, столько прожил и  еще  столько  же  проживу,  а  без
хорошего глотка в такой вот момент... Ну да ладно!
     Ветерок вроде бы упал, и ничего  дурного  вокруг  не  слышно,  только
двигатель гудит спокойно так, сонно. А вокруг солнце, а вокруг жара... Над
гаражом марево... Все вроде  бы  нормально,  вешки  одна  за  другой  мимо
проплывают. Тендер  молчит,  Кирилл  молчит,  шлифуются  новички.  Ничего,
ребята, в Зоне тоже дышать можно, если умеючи... А вот и двадцать  седьмая
вешка - железный шест и красный круг на нем с номером 27. Кирилл  на  меня
посмотрел, кивнул я ему, и наша "галоша" остановилась.
     Цветочки кончились, пошли ягодки. Теперь  самое  главное  для  нас  -
полнейшее спокойствие. Торопиться некуда, ветра  нет,  видимость  хорошая,
все как на ладони. Вон канава проходит, где Слизняк гробанулся, -  пестрое
там что-то виднеется, может,  тряпье  его.  Паршивый  был  парень,  упокой
господи  его  душу,  жадный,  глупый,  грязный,  только   такие   вот   со
Стервятником и связываются, таких Стервятник Барбридж за  версту  видит  и
под себя подгребает... А вообще-то  Зона  не  спрашивает,  плохой  ты  или
хороший, и спасибо тебе,  выходит,  Слизняк:  дурак  ты  был,  даже  имени
настоящего твоего никто не помнит, а умным  людям  показал,  куда  ступать
нельзя... Так. Конечно, лучше в