вин, - Вайнек твой. Он, поди,  и  сугубо  детские
средства использовал.
   - Было и такое, - не стал спорить Панкратыч. - Но это в другой раз. А я
сейчас  говорю  про  аргентинских  волейболисток.  Помните   девчонок   из
Буэнос-Айреса, с блеском победивших в чемпионате мира,  а  потом  внезапно
покинувших большой спорт?
   - Конечно, помним, - подтвердила Машка. - Только причем здесь Вайнек?
   - Ну, Вайнек, как всегда, остался в тени, во всяком случае,  для  нашей
прессы. А уж он-то имел самое прямое отношение к знаменитой победе. Вообще
же своими медалями  аргентинские  девочки  обязаны  случайному  совпадению
сразу нескольких событий.
   Во-первых, Вайнек, долго искавший допинг, который бы стимулировал  рост
мышц,  не  подавляя  женскую  гормональную  деятельность,  как  раз  тогда
обнаружил подходящий препарат. Потом, конечно, выяснилось,  что  он  жутко
вреден в других отношениях: охрупчивание костей, снижение иммунитета и еще
черт знает что. Но это потом.
   Во-вторых, Вайнек прочел статью какого-то немца о повышении  физической
активности  на  втором  месяце  беременности,   в   связи   с   улучшением
кровоснабжения организма. Само по себе  это  хрестоматийно,  но  в  статье
приводились статистические данные по исследованию  спортивных  результатов
до зачатия и на первых месяцах беременности. Данные поразили Вайнека.
   Наконец, в-третьих, тогда же попалась  Вайнеку  еще  одна  статья,  уже
американская и как будто совсем  не  о  том  -  о  препарате,  позволяющем
произвольно регулировать менструальный цикл.
   Вот тут и возникла у него идея.
   - Он, Панкратыч, - выдохнула Машка, - какие ты вещи рассказываешь!
   - То ли еще будет, - утешил Панкратыч.
   Мы бегали кругами по старенькому, с гаревым покрытием стадиону,  и  это
начинало надоедать.
   - Может, в парк побежим, - предложил Клюквин.
   - А ну к черту! - решил Панкратыч. - Давайте посидим лучше.
   Свернув с дорожки, мы поднялись на единственную невысокую  трибуну  под
тополями  и  сели  на  изъеденную  временем  длинную  серую   скамейку   с
облупившейся краской. Был тихий июньский вечер. В воздухе висела  мошкара.
За домами садилось солнце. Две девчонки играли в бадминтон. Воланчик летал
над прыжковой ямой и иногда падал в песок.  Несколько  человек  бегали  от
инфаркта.
   - Так  вот,  -  продолжил  Панкратыч.  -  Идея  Вайнеку  пришла  такая:
выпустить на мировой чемпионат  команду  из  шести  беременных  на  втором
месяце волейболисток.
   - Лихо, - оценил я. - А почему Аргентина?
   - Да не почему. Просто жил он тогда в Буэнос-Айресе.  И  вот  рассчитал
сроки, наметил команду. Потом встретился с тренером Диего Сантосом и давай
вкручивать тому мозги: мол, некий эксперимент, мол, совершенно  уникальное
средство, мол неспециалисту не понять,  но  он  дает  полную  гарантию.  А
Сантос, крепкий орешек - ну, ни в какую! Вайнек даже хотел другую  команду
искать, да уж больно  ему  девочки  глянулись  у  Сантоса.  Он  уж  к  ним
привыкать начал. Пришлось  расколоться.  На  свой  страх  и  риск  во  все
посвятить Диего. Тот сначала облез, конечно, но потом покумекал чуть-чуть,
и показалась ему идея Вайнека заманчивой.
   Девчонкам, понятно, решили говорить не все. И не всем. Диего был тренер
с опытом и понимал, что индивидуальный  подход  -  прежде  всего.  Скажем,
Мария, которая в койку ложится  по  первому  требованию,  все  поймет  без
дополнительных разъяснении: и про медикаменты и про  аборт.  А,  например,
Долорес - та, наоборот, недотрога, и с ней надо  обращаться  с  предельной
осторожностью. Эльза - необычайно головастая девчонка, ей  главное  -  все
понять, чтобы по-умному было и логично. А у Катрин,  кажется,  мозгов  нет
совсем, одни эмоции, ей объяснять что-нибудь бесполезно.  Зато  влюбчивая.
Ну, и так далее.
   Первый укол, тот, что делали для регуляции цикла  -  это  была  еще  не
проблема. Врач объяснила, что могут быть задержки и наоборот. Девчонки  не
удивились. Им ли, спортсменкам, к такому привыкать!
   Проблема возникла позже,  уже  после  того,  как  начали  колоть  новый
вайнековский  допинг.  Мышцы  волейболисток  заметно  крепли,  недоставало
чуть-чуть выносливости и резкости. И ровно за полтора  месяца  до  главных
матчей турнира необходимо было осуществить оплодотворение. Хотелось именно
ровно. И хотелось всем в  один  день  -  для  максимальной  сыгранности  и
единого психологического настроя. Да и чисто практически -  отклонение  от
точного срока на два-три дня уже не дает полной гарантии.
   Как это  все  случилось,  известно,  разумеется,  лишь  по  догадкам  и
сплетням. Свечку, как говорится, я над Вайнеком не  держал.  Есть  версия,
что доктор Вайнек за двое суток сумел обслужить всех сам. А было в команде
вместе с запасными двенадцать девиц. Есть версия более правдоподобная, что
работали они на пару с Диего. Предполагают даже, что был кто-то третий  и,
может быть, четвертый, но это вряд ли. Не хотел Вайнек посвящать  в  такое
дело  лишних  людей.  Третьим,  кто  был  полностью  в  курсе,   оказался,
естественно, врач, но врачом  в  команде,  как  я  уже,  кажется,  сказал,
работала женщина.
   Кстати,  пятеро  из  спортсменок  были  замужем.  Казалось  бы,   какие
проблемы.  Но  доверить  самый  ответственный  момент   каким-то   мужьям,
незнакомым людям, Вайнек не мог, а рассказать им все  нюансы  дела  -  тем
более. В общем крутился он, как  умел,  и  проявил  себя,  надо  полагать,
большим специалистом по женской части.
   Двоих наиболее влюбчивых он, по-видимому, самым наглым образом охмурил,
каждую из них называя своей единственной.  Двум  другим  -  рассудительной
Эльзе и Диане - капитану  команды  с  сильно  развитым  чувством  долга  -
рассказал все как есть. С несколькими, не  только  с  распутницей  Марией,
трудностей не было никаких. Однако дополнительно известно, что с двумя или
тремя,  ни  на  какие  уговоры  не  поддавшимися,  пришлось  прибегнуть  к
запасному  крайнему  средству:  им  на   приеме   у   гинеколога   сделали
искусственное осеменение.
   - Ужас! - не выдержала Машка. - Прекрати, Панкратыч.
   - Ну, извини, Машуня, - виновато отозвался он, - я уж дорасскажу.
   -  Погоди,  -  встрянул  я,  -  а  почему  всем  нельзя  было   сделать
искусственное?
   - Да потому что тогда они бы сразу догадались, к чему дело идет.  Могли
бы  взбунтоваться...  А  впрочем,  не  знаю.  Может  быть,  Вайнек  просто
поразвлечься хотел заодно.
   Ну, в  общем  так.  Беременность  благополучно  началась  у  десяти  из
двенадцати.  Все  шло  как  надо.  Одни  знали,  другие   не   знали,   но
догадывались, третьи - даже не догадывались: цикл-то  у  них  у  всех  был
сбит. А играли они все лучше и  лучше.  Команда  получилась  действительно
сильной, как никогда. И это  поднимало  моральный  дух  и  помогало  одним
забывать, а другим и не  вспоминать  обо  всякой  ерунде  вроде  допингов,
неизбежных абортов и валящей с ног усталости по вечерам.
   Турнир прошел с блеском. Все  затраты  полностью  окупились.  И  доктор
Вайнек не только праздновал научную  победу,  испытывая  высшее  для  себя
наслаждение, но и прилично подзаработал на этом деле в полном соответствии
с заключенным контрактом.
   Скандал грянул через пару недель, когда Вайнек уже уехал из  Аргентины.
Сантос вызвал его  обратно  телеграммой,  ничего  не  сообщая,  но  требуя
вылететь срочно.
   А оказалось вот что. Диана, капитан команды, будучи посвященной во  все
детали, перехитрила Вайнека и забеременела от  мужа.  И  потому  с  самого
начала вовсе не собиралась делать аборт. Плевать ей  было  на  грандиозные
планы Диего, от спорта она взяла все, что хотела и  теперь  намерена  была
жить, как все нормальные женщины. Но это было еще полбеды. Страшную  тайну
Вайнека и Сантоса она разболтала в подробностях всем подружкам в  команде,
включая самых бестолковых и непонятливых.  Впрочем,  едва  ли  можно  было
ожидать другого исхода: женщины есть женщины.  Да  и  вообще  немцы  верно
говорят: что знают двое, то знает и  свинья.  И  конечно,  глупо  было  со
стороны Сантоса и врача команды объяснять девчонкам, что  если  кто-то  из
них  "случайно"  забеременел,  необходимо  сделать  аборт  для  дальнейших
успешных выступлений в турнирах следующего сезона.
   Пример Дианы оказался заразительным. Было такое  впечатление,  что  она
просто сагитировала девчат. От аборта отказались дружно, все как одна.  На
этом и закончилась история великой волейбольной команды. Но не закончилась
история с Вайнеком.
   Семь спортсменок грозились через суд доказывать  его  отцовство  (среди
них даже "искусственницы"). И только две имели претензии к Сантосу. Трудно
сказать, насколько эти цифры соответствовали действительности.  Скорее,  в
них просто отразилось личное отношение волейболисток к своему тренеру и  к
залетному безумному изобретателю. В общем Вайнеку пришлось  откупаться  от
разгневанных аргентинских дам довольно кругленькой  суммой,  которая  явно
превысила все, заработанное им в этом деле. Причем,  из  четырех  замужних
спортсменок - Диана не в счет - троих  мужья  бросили,  и  им  Вайнек  был
вынужден заплатить больше других.
   А   рассчитавшись,   наш   авантюрист   поспешил   удрать,   пока   его
многочисленные "волейбольные жены" не успели узнать  одной  маленькой,  но
существенной подробности: почти у всех у них должны были родиться близнецы
- таково уж побочное действие одного из использованных препаратов. Так что
бегает сейчас где-то по Аргентине энное количество маленьких  вайнеков,  а
сколько именно - кто ж теперь разберет!
   - Ну, умора! - резюмировал Клюквин.
   А Машка сидела мрачная и  ничего  смешного  в  рассказе  Панкратыча  не
находила.
   Довольно  мерзкая,  между  прочим,  история,  -  проговорила   она.   -
Разочаровал меня твой Вайнек.
   Панкратыч ничего не сказал. Просто шумно вздохнул и  посмотрел  вокруг.
Солнце село.  В  сгущающихся  сумерках  затеплились  ненатуральным  светом
фонари, и тучи мошкары  потянулись  вверх,  к  матовым  пыльным  плафонам.
Девочки с бадминтоном ушли. От инфаркта убегал  теперь  лишь  один  бодрый
старичок.
   - Почапали, что ли? - предложил я.
   - Куда? - спросила Машка.
   - К Панкратычу. Водку пить, -  со  свойственной  ему  прямотой  ответил
Клюквин.
   - Ох, ребята! - только и сказал Панкратыч.
   А Машка буркнула:
   - Напьюсь сегодня.
   И никто даже не улыбнулся, хотя  все  понимали,  что  напиваться  будет
нечем. Бутылка водки на четверых. Да Машке одной  такую  надо!  При  ее-то
здоровье.
   И мы пошли. А уже в подъезде Панкратыч вдруг вспомнил:
   - Одну деталь вам не рассказал. Тоже своего рода черный юмор.  Трое  из
тех десятерых девчонок - кстати, Диана среди них - так никого и не  родили
тогда. Могли бы и не отказываться от аборта - у них  естественный  выкидыш
получился. Причем, у всех - двойняшки.
   - Из-за вайнековских препаратов, что ли, выкидыш-то? -  поинтересовался
Клюквин.
   - Не только из-за вайнековских. Вообще из-за препаратов.  Вообще  из-за
того, что слишком много занимались волейболом, профессионально занимались.
Я же говорю, запрещать...
   - Хватит! - закричала вдруг  Машка,  и  мы  все  вздрогнули.  -  Хватит
говорильни!
   Эх, зря он про  эти  выкидыши  начал!  А  Клюквин  не  понял  ничего  и
спрашивал испуганно:
   - Ты что, Машка, ты что?..
   Даже Панкратыч ничего не понял.
   Машка сидела на ступеньках лестницы и громко всхлипывала, уронив голову
на колени.
   И только я один знал, почему она плачет.
   У нее тоже был выкидыш год назад. А теперь, как раз в  этот  вечер  она
хотела поговорить с  Панкратычем  как  с  врачом,  да  не  вышло,  Клюквин
попутал. Хотела поговорить, потому что утром была у  эндокринолога,  и  ей
там сказали, уже окончательно, что не будет, не будет у нее детей, никогда
не будет.
   Так уж вышло, что только я один об этом и знал.



   Ант Скаландис.
   Катализатор прогресса

   -----------------------------------------------------------------------
   Авт.сб. "Ненормальная планета".
   OCR & spellcheck by HarryFan, 1 September 2000
   -----------------------------------------------------------------------


   Если бы я раньше хоть иногда почитывал те  книги,  которые  продавал  и
покупал, вся эта история могла бы закончиться совсем  иначе.  И  я  бы  не
сидел сейчас как дурак перед совершенно никчемной штуковиной, а держал  бы
в руках настоящий катализатор прогресса - орудие для  переделки  мира.  Но
что теперь мечтать? Впрочем, надежда-то у меня  осталась.  Я,  собственно,
для  того  и  записал  это  все.  Даже  попросил   приятеля,   балующегося
фантастикой, подработать мой  опус  по  стилю  и  отнести  в  какой-нибудь
журнал. Если прочтут многие, кто-то обязательно поверит, заинтересуется  и
поможет мне. Но не ждите в конце рассказа телефона и адреса. Не нуждаюсь я
в глупых советах, издевках и шуточках. И очень  хочется  избежать  наплыва
безумных изобретателей, самоуверенных дилетантов, просто  любопытствующего
дурачья. Пусть те, кто действительно хочет помочь, найдут меня сами  через
издателей и автора.
   Кстати,  имейте  в  виду,  я  закончил   мехмат.   Правда,   давно   по
специальности не работаю, но ведь мехмат все-таки. Так вот, знаний моих до
смешного мало, чтобы разобраться в этой штуковине... Ну, да  ладно,  начну
по порядку.
   В тот злополучный день я пришел на толкучку у  магазина  на  целый  час
позже обычного. Завсегдатаи уже маячили в излюбленных уголках,  а  народец
собрался какой-то на удивление разношерстный. Никак я не мог понять,  кому
из них что нужно.  Старина  Петере,  тот  как  всегда  попыхивая  трубкой,
торговался с любителями детективов. Носорог со своим  огромным  саквояжем,
набитым так же туго, как и его брюхо, стоял грустный  -  видать,  торговля
шла неважно. Для конспирации он всегда отпускает не  больше  экземпляра  в
руки, а дома держит  по  полтиража.  Сновал  в  толпе  и  маленький  юркий
старичок Марк Ефимович, меняющий дешевенькое  ходкое  чтиво  на  роскошные
тома литпамятников. В окружении дотошных очкариков стоял у самой  витрины,
где посветлее, Штирлиц, знаменитый тем, что  может  достать  любую  книгу.
Поговаривают, что его библиотека - вторая в Москве после Ленинской. Увидел
я и майора Пронина. На самом деле его фамилия Мухин, но  он  действительно
майор, сотрудник ОБХСС и в свое время чуть не упрятал меня за решетку.  Но
мы столковались и теперь дружим. Я ему подсказываю, с кого  можно  содрать
побольше, а он меня не трогает и даже делится, когда дают не "бабками",  а
книгами.
   В общем покрутился я, покрутился и начал искать клиентов.  Я  вообще-то
специализируюсь на "БП",  заодно  и  фантастика  идет,  а  тогда  временно
занимался еще и "БК". Помнится, подошел  к  одной  группке  -  а  у  меня,
знаете, на клиентов чутье - и тихо так спросил:
   - БК нужно?
   - Ефремова, что ли? - откликнулся кто-то.
   - Почему Ефремова? - не понял я.
   - Ну, говоришь, "Быка". "Час быка" что ли?
   "Вот черт!" - так обидно стало - в покупателях ошибся, как распоследний
чайник - я даже про фантастику не спросил.
   Потом попался некий чудак,  разыскивающий  детективы  в  стихах.  Потом
несколько раз дергал какой-то псих, тараторивший  нечто  вроде:  "Уна-муна
есть? Мульта-тульта есть?" Потом подвернулся уже полный кретин.  Я  назвал
ему цену - "два", а он возьми, да и спроси:
   - Два рубля?
   Я только пальцем по голове постучал. И он воскликнул радостно:
   - А, два номинала!
   Тут уже я не выдержал:
   - Какие, к черту, номиналы! Когда на книжке  цена  стоит  -  шестьдесят
семь копеек! Потому что издана двадцать лет назад. А "два" - это "два". Не
"один и семь", не "два с половиной", а "два"!
   Так я ему ничего и не продал.
   И вот когда я решил, что придурков с меня на сей раз уже хватит  -  вот
тогда и подошел _этот_. Подошел и сказал:
   - Мне нужна книга.
   Одет он был уж больно странно: джинсовая куртка с  меховым  воротником,
глухо застегнутая на молнию, брюки - легкие и явно от дорогого костюма, на
голове кепка-аэродром, а на ногах - ей-богу, не вру - женские туфельки  на
шпильках по моде шестидесятых. И было  этому  хиппарю  на  вид  не  меньше
пятидесяти. И он подошел и сказал:
   - Мне нужна книга.
   - Любая? - спросил я кисло улыбнувшись.
   - Мне нужна книга, - повторил он.
   И я, уже закаленный всеми предыдущими идиотами, не стал  нервничать,  а
просто  вынул  ему  маленький   десятикопеечный   справочник   Московского
Книготорга.
   - Эта подойдет?
   - Сколько? - поинтересовался он.
   - Двадцать пять, - рискнул я, как-то сразу догадавшись, что эту бешеную
цену следует назвать на общедоступном языке.
   Он кивнул, полез в карман  и  извлек  зеленую  бумажку,  за  которой  я
протянул было руку, решив, что это полета, да замер, ошарашенно  глядя  на
незнакомый профиль и читая по буквам, как на уроке  английского:  DOLLARS.
Должно быть, лицо у меня сделалось таким  же  зеленым,  как  эти  доллары,
потому что незнакомец спохватился,  убрал  валюту  и  из  другого  кармана
достал вполне советский четвертной.  Но  вот  когда  я  взглянул  на  него
вблизи,  меня  братцы,  пот  прошиб.  Не  четвертной  это  был.  Это  была
фиолетовая, новенькая,  точно  нарисованная  и  даже  с  водяными  знаками
_двадцатирублевая_ купюра. А пока я глазел на эту чудовищную по  нелепости
фальшивку, он что-то такое сделал  с  моей  книжицей  (съел,  что  ли?)  и
попросил:
   - Еще книгу.
   И тут внутренний голос  подсказал  мне:  не  упускай  его.  Я  даже  не
представлял  себе,  кто  он  такой:  безумный   фальшивомонетчик,   хитрый
шпион-вербовщик или... Черт знает! Но я почувствовал: пахнет прибылью.
   - Еще - не здесь, - произнес я строго. - Пошли со мной.
   И он пошел, безропотно стуча по асфальту своими дурацкими шпильками.  Я
вел его к себе домой, и, если  честно,  мне  было  страшно.  Как  когда-то
мальчишкой в деревне, на чужом дворе, куда мы лазали через забор таскать с
веревки вялившуюся на солнце рыбу.  Именно  такой  был  страх  -  детский,
панический,  перемешанный   со   стыдом,   но   и   романтически   щемящий
одновременно, а вовсе не привычная боязнь нарваться на стражей порядка.
   В моей однокомнатной халупе он прежде всего подошел к  книжным  полкам,
обернулся с счастливой улыбкой идиота и спросил:
   - Можно?
   Потом добавил:
   - Я заплачу.
   В растерянности я пожал плечами, и он тут же стал снимать с полки  одну
книгу за другой, быстро перелистывать их и запихивать себе под куртку.
   - Очень хорошо, - говорил он, - это  мне  поможет.  Сейчас  я  все  вам
объясню. Сейчас вы все поймете, - говорил он. -  У  нас  мало  времени,  -
говорил он, - но вы обязательно все поймете...
   С  каждой  новой  книгой  он  становился  разговорчивее,   словно   был
иностранцем и таким образом обучался русскому языку.
   На тринадцатой штуке он  остановился,  пересек  комнату  и  сел  в  мое
любимое кресло, так что мне пришлось расположиться на стуле.
   - Фу, - выдохнул он, - устал. Но времени очень мало.  Поэтому  слушайте
меня внимательно. Я прилетел с очень далекой планеты.
   Улыбаясь и скептически покачивая головой, я смотрел  на  него,  как  на
больного ребенка. Он видел  это,  и  стал  очень  нервничать.  Он  сбросил
женские туфельки, и под ними  оказались  невероятно  пижонские  сверкающие
металлом носки, словно связанные из тончайшей серебряной проволоки.  Потом
он вытряхнул из рукавов пару отличных кроссовок и удивительно ловко  надел
их, не расшнуровывая.
   "Фокусник,  -  подумал  я.  -  Надурит  в  два  счета".  И  поторопился
потребовать деньги. Он вынул пачку зеленых и пачку фиолетовых. Но  ведь  и
те и другие были ненастоящие. Я вдруг вспомнил, что в Штатах  нет  банкнот
достоинством двадцать пять долларов. Значит, уже надурил.  Боже,  где  мои
книжки?! Куда он девал их? Неужели под этой куртенкой уместится тринадцать
увесистых томов? А ведь он вроде и полнее не стал.