то еще  не  статистика,  уверяю
вас. Более того, я готов повторить  свой  полет  на  Альфу  Кроля-4,  дабы
обрести третью маму, и - хотите поспорим? - ее будут звать не Мария.



   Ант Скаландис.
   История о том, как боролся с алкоголем знаменитый межзвездный путешественник Касьян Пролеткин, рассказанная им самим

   -----------------------------------------------------------------------
   Авт.сб. "Ненормальная планета".
   OCR & spellcheck by HarryFan, 1 September 2000
   -----------------------------------------------------------------------

   Я родился двадцать девятого февраля. В мой век уже мало кто  заглядывал
в церковные книги, и едва  ли  мальчика,  появившегося  на  свет,  скажем,
восьмого февраля нарекли бы Ксенофонтом - никто таких святых и не  помнил.
Но Касьянов день помнили многие, уж  больно  он  примечателен,  уж  больно
дурной славой пользуется. И родители  мои,  чуждые  всяких  предрассудков,
шутки ради назвали меня Касьяном. Я погрешил  бы  против  истины,  если  б
сказал, что  всю  жизнь  меня  преследуют  неудачи,  но  одно  неудобство,
связанное с именем, я ощущаю достаточно регулярно. Вы уже поняли, конечно,
я говорю о дне рождения раз в четыре года. Предрассудков я чужд, как и мои
родители, но отмечать свой праздник в  какой-то  другой  день  -  это  мне
претит. И потому с самого детства я не часто праздновал  годовщины  своего
появления на свет, ну а когда  начал  ходить  в  сверхдальние  рейсы,  все
вообще  перепуталось.  По  бортовому  времени  моего  звездного  супербота
"Кабану" я еще совсем молод, а по земному календарю скоро догоню Мафусаила
- мне уже лет, кажется,  восемьсот.  На  планете  же  Уго-уго,  где  живут
ухорукие губоножки, мой возраст оценили в полторы тысячи земных лет, а  по
ту сторону Магелланова облака вообще  нет  понятия  возраста,  и  там  мне
некому было рассказывать о прожитых годах. Более того, я и  биологического
своего возраста давно уже не знаю,  потому,  что  во-первых,  на  "Кабану"
частенько выходили из строя  хронометры;  во-вторых,  я  не  раз  бывал  в
области чрезмерно искривленного пространства, а однажды  попал  в  область
пространства, распрямленного полностью, а в таких областях, как  известно,
время  течет  совсем  по-другому;  и  наконец,  в-третьих,  несколько  раз
радушные аборигены далеких миров, владеющие  техникой  омоложения,  дарили
мне не вполне определенное, но весьма ощутимое количество лет.
   Вот почему в очередное двадцать девятое февраля по  земному  календарю,
оказавшись  на  борту  супербота  и  поднимая  за  свое   здоровье   бокал
альдебаранского крепкого  с  золотой  крошкой,  я  не  знал,  сколько  мне
исполняется, и отмечал условно  тридцатитрехлетие,  ибо  к  этому  моменту
"Кабану" налетал тридцать три года локального времени. Я  был  как  всегда
один на  корабле,  не  считая  мышонка  Васи,  в  дым  пьяного  по  случаю
праздника. До обитаемых планет было далеко, кругом чернота,  и  мне  вдруг
стало тоскливо, охватила меня вселенская  грусть,  этакая,  я  бы  сказал,
философская скорбь от сознания собственной ничтожности в огромном мире.  А
длинный ряд фиолетово-синих колбас с  альдебаранским  крепким  поблескивал
своими золотинками над пультом управления... Здесь следует  заметить,  что
любое альдебаранское вино необходимо хранить только в его родной  упаковке
-  в  прозрачных  от  долгого  вымачивания  кишках  зверя  лю-лю-грыха,  и
желательно на весу - иначе  оно  испортится.  А  так  как  я  был  большой
любитель альдебаранских вин, у меня  над  пультом  всегда  была  протянута
веревка для этих экзотических сосудов.
   Торжественный бокал показался мне неудобным, я достал большую кружку и,
сцеживая в нее напиток через маленькую  самозарастающую  дырочку,  которую
проделывал иголкой щупа от биотестера, я глотал альдебаранское крепкое  до
тех пор, пока экран фронтального локатора не оказался у  меня  где-то  под
потолком, а кресло сбоку, и  пока  мышонок  Вася  не  запрыгал  по  столу,
распевая песни дурным голосом, а рядом с ним  не  появилась  его  подружка
мышка Верочка, имевшая обыкновение возникать перед моим взором  только  по
большим праздникам. Подобные праздники, а устраивались они не чаще  одного
раза в два-три года, я в шутку называл праздниками борьбы с алкоголем. Чем
не борьба - ведь я уничтожал его!
   А когда на утро я проснулся, в иллюминаторы виднелась  большая  зеленая
планета, и автопилот, самовольно выведший "Кабану" на  орбиту,  запрашивал
командира, то есть меня, о посадке. В тоске моей, которая лишь усугубилась
пьяной  ночью,  мне  захотелось  сесть  хоть  куда-нибудь,   остановиться,
отдохнуть. И я дал добро на посадку.
   Данные,  сообщенные  автоматом,  вполне  благоприятствовали  выходу  на
планету. Атмосфера оказалась пригодной для дыхания, а то, что в ее составе
присутствовал этиловый спирт, я отнес за  счет  ошибки  приборов:  видать,
тоже нанюхались в эту ночь альдебаранского.
   Первый  обход  вокруг  корабля  не  прибавил  ничего  нового  к  данным
приборов.  Я  находился  на  равнине,  поросшей  унылой  голубой   травой,
невдалеке  струилась  быстрая  речушка,  синеватые  кустики  росли  по  ее
берегам. Пойдя вдоль реки, я через пятнадцать минут наткнулся на небольшой
деревянный мостик и, поколебавшись некоторое время,  как  буриданов  осел,
перешел на ту сторону и зашагал по наезженной колее.
   От быстрого шага, да еще  после  вчерашнего  я  вспотел,  начал  тяжело
дышать и, в последний раз сверившись с показаниями приборов, плюнул на все
предосторожности и расстегнул скафандр от  шлема  до  пояса.  До  чего  же
сладкий  воздух  был  на  этой  планете:  свежий,   ароматный,   пьянящий,
наполняющий радостью бытия! Мне сразу стало так необычайно хорошо,  что  я
пошел  вдвое  быстрее,  и  спустя  час  впереди   показалось   селение   -
беспорядочная  россыпь  небольших  желтых  домиков.  И  еще  не  дойдя  до
ближайшего из них, едва не споткнулся о лежащего поперек дороги человека.
   Я сразу достал медицинский  пакет,  присел  и  осмотрел  пострадавшего.
Повреждений на нем не было, и я аккуратно повернул его лицом вверх. Но и с
этой стороны лежащий  был  как  огурчик.  Он  пошевелил  губами  и  что-то
буркнул. Вот тут я и учуял его дыхание.
   -  Э,  брат,  да  ты  никак  тоже  мой  день  рождения  отмечал!  Ну  и
совпаденьице!
   Я говорил  по-русски,  но  это  не  имело  значения.  Я  мог  бы  лаять
по-собачьи - он все равно ничего не слышал.
   Я оставил его лежать и направился к желтым домикам. Кое-где  возле  них
были люди. За домиками начиналось возделанное поле с частыми  проплешинами
синих сорняков, и по полю ездила довольно странная  машина:  что-то  вроде
трактора, но как бы облепленная со всех сторон воздушными  шарами.  Машина
дергалась,  останавливалась,  петляла,  даже  заваливалась  набок,  норовя
перевернуться, но упасть шары ей не давали.
   Я  прошел  полдеревни,  но  аборигены  не  обращали  на  меня  никакого
внимания, даже когда я подходил совсем близко. И  вскоре  я  вынужден  был
признать,  что  мелькнувшая  у  меня  догадка,  какой  бы  дикой  она   не
представлялась, все же единственно верна. Вся деревня  была  пьяной.  Вся.
Даже женщины  в  огородах,  даже  тракторист  на  поле,  даже  старухи  на
лавочках, даже дети, игравшие во дворах - и те были явно навеселе.
   "Неплохо  же  они  погуляли!  -  подумал  я.  -  Наверно,  был  крупный
национальный праздник. Как говорится, с корабля - на бал".
   Наконец, я  отыскал  наиболее  трезвую,  как  показалось,  компанию,  и
подошел к ним. Шла оживленная беседа. Мой костюм явно заинтересовал их, но
не слишком: разглядывая меня, они  не  переставали  говорить  о  своем.  Я
достал микролингвик, подключился к нему, настроился на биоволны аборигенов
и через пять минут владел местным наречием. Разговор шел  об  урожае.  Мне
стало неинтересно, и я осмелился вмешаться.
   - Привет, - сказал я.
   - Привет, - откликнулись они.
   - Я прилетел с другой планеты.
   Они молчали и ждали продолжения.
   - Мне надо попасть в город.
   - В какой город? - спросил один из них.
   - В главный  город.  Мне,  собственно,  нужно  правительство  Тот,  кто
управляет страной, руководитель, главный человек...
   - Царь, - подсказал кто-то.
   - Да, мне нужен царь.
   - Пошли, - решительно сказал старший в компании и, качнувшись, двинулся
к дому.
   Не очень-то верилось мне, что там, в его желтом домишке, можно  увидеть
царя, но я пошел.
   В комнате было сумрачно, за столом кто-то сидел, уронив голову на руки.
На царя он был не очень похож. Хозяин постелил салфетку, напоминавшую лист
гигантского лопуха, извлек откуда-то большую бутыль  с  мутной  жидкостью,
метнул на стол три стакана.
   - Садись, - сказал он мне.
   Я сел. Он расплескал жидкость по стаканам.
   - Пей, - произнес он тоном приказа.
   Я взял стакан и осторожно понюхал, стараясь, чтобы хозяин  не  заметил.
Пахло дешевой водкой.
   Хозяин толкнул спящего:
   - И ты пей, Шмур.
   Спящий встряхнулся, увидел меня,  поднял  руки  ладонями  вверх  (такое
здесь, видно, было приветствие) и представился:
   - Шмур Дяк.
   Мне ужасно хотелось сделать анализ на  примеси,  но  я  боялся  обидеть
аборигенов  и   только   незаметно   окунул   в   стакан   токсоиндикатор.
Быстродействующих ядов в водке  не  оказалось,  с  остальными  можно  было
рискнуть.
   - За здоровье планеты Спиртянии! - сказал хозяин.
   - За здоровье царя Опрокидонта! - предложил Шмур.
   Я   воздержался   от   тоста.   Питье,   надо    заметить,    оказалось
наипротивнейшим, сильно разведенным и отдающим трудно определимой дрянью.
   - Шмур, - проговорил хозяин, он  уже  едва  ворочал  языком,  -  отвези
человека в Алко-Галивес. Ему надо к царю.
   - Сделаем, - икнув, согласился Шмур.


   На краю деревни, куда меня привел Шмур, лежал огромный, величиной с дом
бесформенный кожаный мешок, во всяком случае, то, из чего он  был  сделан,
смахивало на старую потертую кожу. Шмур, ругаясь,  полез  под  мешок,  там
что-то щелкнуло, и мешок  стал  надуваться.  Когда  складки  расправились,
прямо перед нами обнаружилась дверь на замке-молнии. Шмур расстегнул ее, и
мы вошли внутрь  в  переходный  тамбур.  Мягкий  пол  прогибался,  а  весь
надувной мешок ходил ходуном и дрожал, как  кусок  студня,  из-за  чего  я
сразу упал, но не ударился. Стены тоже были мягкими. Зато следующая  дверь
оказалась металлической, хотя изнутри, как и вся  кабина  управления,  она
была выложена чем-то мягким и толстым. Управление было изумительным.  Едва
мы сели в удобные кресла  и  я  пристегнулся,  Шмур  нажал  ногой  большую
кнопку, прикрытую мягким колпачком, и потом еще одну поменьше. Ни окон, ни
экрана в кабине не было, но я почувствовал, что мы в воздухе. Ускорения не
чувствовалось.
   - Как работает эта штука? - поинтересовался я.
   - Черт ее знает! - пожал плечами Шмур.
   Похоже было, что он действительно не знал.
   Летели мы долго. За  дорогу  Шмур  раз  пять  прикладывался  к  большой
фляжке, пристегнутой у него сбоку. Пил он через гибкую  трубочку,  которая
тянулась от пояса вверх и была закреплена на воротнике куртки. Каждый  раз
Шмур предлагал и мне, даже не предлагал, а давал,  не  спрашивая.  Мне  не
хотелось пить эту дрянь, но когда я  отказался  второй  раз  подряд,  Шмур
посмотрел на меня испуганно, и на третье предложение пришлось согласиться.
   - Зачем ты все время пьешь? - спросил я.
   Автомат автоматом, но я боялся, что  мы  не  долетим,  если  мой  пилот
напьется в дым. Ведь я даже не знал, какие кнопки нажимать при посадке.
   Шмур растерялся. Вопрос явно казался ему нелепым.
   - Зачем пью? - Шмур напряженно думал. - Зачем пью... А зачем ты дышишь?
- нашелся он вдруг.
   "Вот те на! - подумал я. - Пилот-алкоголик".
   И тут машину тряхнуло. Шмур вылетел из кресла, врезался в кнопки, и  мы
стали  валиться  вниз.  Мы  ударялись  обо  что-то  еще   несколько   раз,
кувыркались и болтались. Потом все выровнялось.
   -  Проклятье!  -  проворчал  Шмур.  -  Как  подлетаешь  к  городу,  так
непременно с кем-нибудь столкнешься.
   Посадка оказалась полностью  автоматический,  никаких  кнопок  для  нее
нажимать было не нужно. Правда, плюхнулись мы явно на что-то, скорее всего
на  еще  один  такой   же   мешок   и,   приземлившись,   долго   противно
перекатывались. В общем надувная оболочка была совсем не лишней.
   - Счастливо! - сказал Шмур, распахивая передо мной дверь. - Вон царский
дворец, вон пивная. А я полетел.
   Я стоял перед царским дворцом, и меня  чуть-чуть  мутило.  Вряд  ли  от
болтанки - я к ней приучен.
   Дворец был обычный. Дворец как дворец,  ничего  особенного:  несуразные
масштабы,  вычурная  архитектура,  яркие  краски.   Гораздо   оригинальнее
смотрелись тут и там высокие здания в форме бутылок - пивные, как я понял.
Но о том, чтобы пить местную дрянь, страшно было подумать, и знакомство  с
пивными я отложил на потом.
   От площади дворец отделялся обширным сквером с оградой и воротами, и  у
самых ворот по эту сторону виднелся вход в подвал,  живо  напомнивший  мне
земной общественный туалет. Аналогию дополнила невзрачная вывеска с  одной
единственной  буквой.   Мои   познания   в   спиртянском   позволили   мне
интерпретировать ее однозначно. Заведение было очень кстати, и я сбежал по
лестнице вниз. Навстречу поднимались не только мужчины, но и женщины, и не
успел я еще обдумать как следует это наблюдение, как в нос  ударил  резкий
запах смеси этанола и перегара. Внизу  в  полумраке  тянулся  длинный  ряд
кабинок. В них входили, из них выходили, в них стояли спиртяне. Я зашел  в
свободную.  Там  было  два  крана  разных  цветов  и  сток  на   полу.   И
металлическая кружка на длинной цепочке. Из первого крана текла водка,  из
второго - вода - для ополаскивания, как я понял. Спиртяне пили  быстро,  -
по-деловому и уступали место следующим. Я пить не стал. Я вылетел  наверх,
потрясенный своей ошибкой и впечатлением от мрачного подвала.
   Теперь  оставалось  выяснить,  что  же  находится   в   домах-бутылках.
Любопытство так и распирало меня, я даже про дворец забыл и, выбрав  самую
большую и красивую из  ближайших  бутылок,  направился  к  ней.  Маленькая
дверца внизу тоже имела форму бутылки. Едва я вошел, сомнений не осталось.
Правда, у входа стояла большая  чаша  с  множеством  кружек  по  краям,  и
входящие зачерпывали и пили все ту же резко пахнущую  жидкость,  но  здесь
это выглядело совсем иначе. Перед питьем и после него каждый поднимал руки
и очерчивал  в  воздухе  контур  бутылки,  а  затем  уже  проходил  вглубь
помещения. Я повторил общий жест, но пить и здесь не стал. В самом  центре
здания имелось возвышение в форме перевернутого стакана, а на нем уже дном
вниз размещался стакан поменьше, в половину  человеческого  роста,  где  и
стоял человек в малахитово-зеленой одежде. Как  я  узнал  потом,  это  был
дринк - спиртянский священнослужитель. А вокруг стояли, лежали, сидели,  а
по большей части, висели прихожане. Висели они  на  канатах  и  веревочных
лестницах, закрепленных под самым горлышком храма. Канаты были  спутаны  и
переплетены, как старая паутина, кое-где напоминая гамаки.
   Дринк, стоя в своем стакане, размахивал зеленой бутылкой на  веревке  и
сиплым голосом пропойцы выкрикивал нараспев фразы на незнакомом мне языке.
Прихожане подхватывали нестройным хором, как пьяные гости на  второй  день
свадьбы.  И  я  уже  потянулся  было  за   микролингвиком,   когда   пение
прекратилось и началась проповедь. На нормальном спиртянском языке. Начало
ее я прослушал из-за того, что кто-то вдруг  потянул  меня  за  рукав:  "А
ну-ка выйдем!" Я нетерпеливо отмахнулся от  пьяного  нахала.  Он  напирал.
Наконец, ему двинули в ухо, и он,  запутавшись  в  веревках,  грохнулся  в
толпу. Я вновь получил возможность слушать.
   - ...Я повелел тогда господь: "Да будет фонтан!" И был фонтан.  Великий
фонтан до небес, - вещал из своего стакана  дринк.  -  И  бил  фонтан  тот
девять дней и девять ночей,  не  прекращаясь,  и  сделалось  озеро,  коему
берегов не видно было, но не слилось оно с океаном, а замерло  в  пятистах
руках от края Острова, и  возблагодарили  островитяне  господа  своего  за
снизошедшую на них благодать, и омыли они грехи свои в озере том, и дарило
озеро то радость людям, и пили островитяне воду озера того, и дарила  вода
его радость людям.
   И нарекли его люди красивым именем Алко. И  снарядили  люди  корабль  и
отправились в путь по озеру Алко. И за то стали называть их алконавтами.
   И ужасные бури поднимались на озере Алко, и в волнах его тонул  человек
быстрее и легче, нежели  тонут  в  волнах  океана.  Но  не  ведали  страха
отважные алконавты и плыли вперед, и чем ближе была  середина  озера,  тем
слаще делались воды его.  А  когда  достигли  они  середины,  посетили  их
видения  божественные,  и  возвратились   алконавты   на   твердь   сухую,
преисполненные счастья до конца дней своих.
   Но правил в те  времена  планетой  жестокий  тиран  Нивод-ном-Глазу.  И
повелел царь Нивод перекрыть к озеру доступ и стеречь его денно  и  нощно,
так чтобы даже птица пролететь не могла над волною.
   Но господь наш всемилостив, братья мои! -  с  воодушевлением  продолжал
дринк. - И послал он на Спиртянию нашу сына своего. И  сделал  так,  чтобы
стал он охранником озера. И звали его, братья мои, Бормо Туха.
   В этом  месте  проповеди  все  прихожане  испустили  сдавленный  вопль:
"Бормо! Туха!" Потом воздели руки к горлышку храма, очертили ими бутылку и
пали ниц или же повисли безвольно на канатах.
   - Вы меня уважаете? - вопросил дринк, свесившись через край стакана.
   - Уважаем! Уважаем! - одобрительно загудела паства.
   И тогда дринк продолжал:
   - Было так. Под покровом ночи  покинул  Туха  божественный  Остров,  на
утлом катере, груженном ящиками. И были в ящиках тех бутылки с водою озера
Алко. И добрался Туха до суши, и скинул одежду охранника, и волнам  предал
богомерзкие эти покровы, и отправился в  рубище  по  городам  и  весям  на
тряской машине с прицепом, и звенели в прицепе божественным звоном бутылки
- сосуды священные со священной жидкостью Алко.
   И где бы не шел сын божий пророк Бормо Туха, всюду рассказывал людям  о
божественном Острове, о божественном озере, о напитке божественном Алко. И
припадали люди к бутылкам его, и исцеляли люди несчастья свои и беды.
   Но предали Бормо Туху, и схватил его царь жестокий и обрек на  смертную
казнь, а для казни той сделал бутылку, огромную, словно дерево, и заставил
пророка Туху на спине его многострадальной огромную ту  бутылку  поднимать
на гору Бухану. А на горе солдаты швырнули Туху в бутылку, и пролежал  сын
божий на дне ее, прежде чем умер, питаясь одной лишь  только  божественной
жидкостью Алко, девять дней и ночей.  И  стала  ненужной  стража,  и  ушли
солдаты тирана,  и  пришли  под  покровом  ночи  сподвижники  Бормо  Тухи,
извлекли из бутылки тело, возложили на ветви древа у подножья горы Бухану.
А когда вернулись на утро, то уже не нашли они тела, только рубище было  в
листве,  ибо  вознесся  Туха  в  беспредельный  таинственный  космос,  ибо
вернулся сын божий, долг, исполнив к отцу своему.  И  вот  с  тех  пор  на
планете...
   Мне так и не удалось узнать, чем кончилась  эта  трогательная  история.
Сзади меня взяли за  локти.  Я  оглянулся  и  увидел  двоих  в  одинаковых
салатного цвета комбинезонах и при оружии. Сопротивляться было глупо, и мы
пошли сквозь толпу из храма. Позади семенил доносчик - тот самый  нахал  и
тараторил:
   - Я его еще в пивной заприметил. Он ничего не пьет! Это ниводист!
   Меня бросили в открытый сзади  фургон,  облепленный  надувными  шарами,
закрыли его и фургон тронулся. Я остался один. Но ненадолго. Я видел через
окошко, как хватали моих будущих попутчиков. Сначала было неясно,  за  что
их брали. Первые два после меня были угрюмы, неразговорчивы  и  на  взгляд
совершенно трезвы, ко