Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
ено жирным
красным грифелем:
"Писсяус злобный - существо класса гуманоидов перепончатокрылых, отряда
вампирообразных. Способно изменять свои размеры на три порядка величины.
Ядовитая слюна. Сильно развитые органы обоняния. Господствующий вид на
планете Обнаружен и классифицирован майором звездной разведки, контактеро
первого класса М.С.Хортесом".
Внизу была сноска: "Писсяус - слово, составленное по правилам
санскритской и латинской грамматик и означающее зверя кровожадного,
безжалостного и тупого". И в скобках помечено: "А на языке племени гудюк
(Проксима Арбузной Косточки-2) это слово означало бы "рука, играющая
миром".
Далее следовали беспорядочные записи обычным черным карандашом,
помеченные числами отнюдь не в хронологическом порядке, каковой порядок и
пытался восстановить теперь Касьян Пролеткин Умопомрачительные открытия,
как видно, сыпались на Хортеса одно за другим.
"На планете нет других животных, - гласила одна из записей. Писсяусы
пьют кровь самой планеты. Сама планета это один большой зверь".
"Писсяусы части тела планеты", - лаконично сообщалось далее.
"Нет! Писсяусы - автономные организмы", опровержение следовало тут же.
"Писсяусы не изменяют своих размеров, - кричала еще одна запись. -
Просто есть три вида писсяусов: писсяусы-комары - вампиры с ядовитой
слюной; писсяусы-ангелы - разведчики и стервятники; и писсяусы-гориллы
двух метров росту, покрытые шерстью и с маленькими крылышками, на которых
они едва ли способны подняться в воздух".
"Писсяусы-комары проникают повсюду, - писал Хортес. - Сегодня вычищал
их из складок скафандра, а вечером обнаружил между страницами
бортжурнала".
От последнего слова тянулась стрелочка к обведенному кружком засохшему
трупику писсяуса-комара, раздавленного и прилипшего к странице. Касьян
рассмотрел его в сильную лупу. Зрелище было жутковатое. Писсяус оказался
крошечным человечком с длинными когтистыми лапками, большими перепончатыми
крыльями и страшненькой вытянутой мордочкой, а изо рта у него, как язык у
повешенного, вываливалось длинное жало.
На другой странице значилась пометка: "Писсяусы-гориллы обступили
корабль. Разогнал ультразвуком".
А были и такие открытия: "Писсяусы-ангелы слетаются на запах мочи и
запах пота, чувствуя их в самых микроскопических дозах".
"Писсяусы-гориллы сбегаются на крики писсяусов-ангелов. Ангелы кружат
над "Тореро".
"Ядовитая слюна писсяусов-комаров катастрофически ускоряет процессы
выделения, что приводит к быстрому обезвоживанию организма".
За этим текстом тянулись длинные цепочки сложных химических реакций, а
вся пересохшая страница покоробилась и пестрела разводами, она явно была в
свое время подмочена.
"Ничего не боюсь! - заявила последняя исписанная страница бортжурнала.
- Создал противоядие".
Поиски противоядия, предпринятые Касьяном сразу после изучения
бортжурнала, успеха не имели, зато уже по дороге из "Тореро" в "Кабану"
Пролеткин подвергся нападению писсяусов-комаров. Напрягая зрение, он
видел, как те стучат крылышками и лапками в прозрачный фотолит лицевой
части скафандра. В переходном бункере Касьян провел тщательную
дезинфекцию, переоделся и улегся на свой любимый лежак отдыхать. Каково же
было его удивление, когда у себя на руке он обнаружил полудохлого, но еще
шевелящегося писсяуса-комара, который неуклюже тыкался наугад своим
хоботком. И Касьян так умилился, глядя на этого злобного и упорного в
своей злобе комарика, что даже помог ему укусить себя, после чего комарик
очень по-человечески рухнул ничком, уткнув мордочку в сложенные лапки и
распластав перепонки крыльев. Касьян стряхнул писсяуса ногтем на пол и тут
же ощутил неудержимое желание посетить бортовой санузел. "Вот оно как,
оказывается!" - вслух произнес Касьян Пролеткин (его прошиб пот) и,
шарахнув ногой в дверь, вылетел в кольцевой коридор корабля.
Утром следующего дня Касьяну довелось наблюдать через иллюминаторы
"Кабану" леденящую душу картину. Огромная туча комариков, покружив над
телом планеты, налипла на нее черным, перекатывающимся волнами пятном, и
вдруг из середины тучи ударил фонтан зеленоватой жидкости, писсяусы-комары
брызнули во все стороны, спасаясь от падающих струй, а фонтан вскоре утих,
и над большой круглой лужей появилась стая писсяусов-ангелов - маленьких
крылатых человечков ростом с новорожденного младенца. Ангелы пикировали к
луже, порхали над ней, так что поверхность лужи подвергалась рябью, но не
садились, а вновь взлетали и кричали противными голосами. И тогда
отовсюду, делая гигантские скачки на своих мохнатых лапах, сбежались
писсяусы-гориллы. Писсяусы-гориллы с торжествующим ревом кинулись в лужу
и, начиная от того места, где был фонтан, принялись хватать зубами и
лапами и отрывать целые клочья от тела планеты, и зеленая лужа окрасилась
кровью, то есть какой-то красной жидкостью, очень похожей на кровь, и
рваные куски плоти летели во все стороны. Из лужи, теперь уже не зеленой,
потекли красные ручьи, и вновь прибывшие писсяусы-гориллы припадали к этим
ручьям, а писсяусы-ангелы хватали на лету вырывавшиеся из лап горилл
ошметки и тоже пили из алых ручьев, растекавшихся звездой по телу
Хортеситы. Неожиданно меж двух ручьев открылся черный провал. Две
оказавшиеся рядом гориллы сорвались в него, а остальные, визжа от ужаса,
бросились врассыпную. Провал был черным, как пустота Вселенной, и, если бы
не упавшие в него писсяусы-гориллы, Касьян мог бы принять образовавшуюся
дыру просто за пятно мрака, настолько плоским казался этот вход в ничто.
Черный провал втянул в себя все следы жуткого пиршества и медленно
закрылся. А писсяусов уже и след простыл, и безмятежно-розовое гладкое
тело планеты вновь простиралось до самого горизонта в томительном
однообразии, словно ничего и не происходило.
Пролеткин призадумался. Хортесита задала ему задачку не из легких. На
машинный мозг надеяться не приходилось: слишком мало информации, слишком
она беспорядочна. Кумекать надо было собственным серым веществом. Касьян
вновь сделал себе кофе, сотворил блюдо кукурузных хлопьев и принялся
кумекать.
"Мигель слов на ветер не бросал, - думал Касьян, - и если есть запись о
противоядии, значит противоядие было. Меж тем Мигель искусан насмерть
писсяусами-гориллами. Значит... Значит, все очень просто: Мигель случайно
оказался рядом во время мрачного пиршества писсяусов и либо брызги
планетных выделений попали на его скафандр, либо майор Хортес подвернулся
под горячую лапу волосатого аборигена. Ну а потом - черный провал, и, надо
думать, это ни что иное, как выход в надпространство. Ну а потом... Касьян
не знал, что было потом. И значит...
Весь вечер просидел Касьян перед иллюминатором, играя в шашки со своим
дрессированным мышонком Васей, слушая музыку и поедая на пару с Васей
продукты из корабельных запасов. Но Хортесита оставалась спокойной,
никаких происшествий, и только редкие комарики стукались порой в толстый
сапфировый иллюминатор. Касьян любил отделывать свои апартаменты под
старину, и все иллюминаторы супербота были выполнены из лейко-сапфира, а
не из модного ныне фотолита.
Ночью Пролеткин прозондировал пространство над "Кабану" и обнаружил,
что пути наверх нет. Капитан Пролеткин был в ловушке. Ждать, пока вновь
откроется безопасный туннель на орбиту - дело неблагодарное, а рваться
напролом через хронобурю - себе дороже. При хортеситской интенсивности
гравитационных вихрей ни один компьютер не мог бы гарантировать
корректировку курса, а выскакивать наугад в произвольную точку на оси
времени Касьян считал ниже своего достоинства. Зондирование пространства
лишний раз убедило его в правильности собственной идеи, и спать он лег со
спокойной душой.
Наутро Касьян вновь подсел к окну в полной готовности к выходу наружу.
Мысль об исследовании ближайших окрестностей он оставил сразу после укуса
маленького писсяуса (эксперименты над собственным организмом не входили в
планы знаменитого контактеро), и потому предполагавшийся выход на
поверхность должен был стать последним.
Касьяну повезло. Не прошло и часа, как полетели с багровых небес
Хортеситы тучи маленьких злобных зверьков и давешний спектакль развернулся
во всей своей красе. Касьян проверил все системы жизнеобеспечения
скафандра, подхватил рюкзачок с провизией и приборами, бросил туда три
борт-журнала: свой, Мигеля и один пустой, посадил в карманы мышонка Васю,
тихо сказал: "Прости-прощай, "Кабану", и вышел под открытое небо.
Очередная расправа происходила на этот раз еще ближе к кораблю, и яркие
красные ручейки затекали на бордово-черную лепешку под суперботом и
собирались лужицами вокруг его опор.
Писсяусы как будто бы совсем не обращали внимания на Касьяна, а он
стоял, широко расставив ноги, с абсолютерами в обеих руках и ждал
дальнейшего развития событий.
И ему снова повезло. Черный провал в надмирные сферы разверзся как раз
в двух шагах от того места, где он стоял, и Касьян успел подстрелить трех
лохматых гигантов, которые, не сделай он этого, могли бы свалиться в
бездну раньше него. Из колодца, в который прыгнул Касьян, не было видно
красного неба Хортеситы, и не потому, что края его уже сомкнулись, -
просто, пересекая плоскость черноты, падающий попадал в небытие. Чутьем
старого галактического волка Касьян почуял чудовищное искривление
пространства - порядка миллионов риманов. А когда катаклизм завершился, и
капитан Пролеткин ощутил на своем теле направленную силу гравитации, а под
ногами нечто достаточно твердое, он решился, наконец, разорвать
первозданный мрак небытия светом мощной лампы своего любимого фонаря на
внутриядерных батарейках, переделанного им в свое время из габаритной фары
межпланетного танкера, и обнаружил себя внутри не совсем правильного
эллипсоида, образованного тонкой полупрозрачной пленкой, оказавшейся на
поверку необычайно прочной и упругой, за которой во всех направлениях
маячило нечто неопределенно-красное, влажное и дышащее. Пытаться разорвать
пленку лучом абсолютера было бы не только нетактично по отношению к
пожравшей Пролеткина планете, но и просто опасно, тогда как в маленьком,
услужливо предоставленном ему эллипсоиде было достаточно уютно. И
проанализировав свои ощущения, Касьян лег на пол (сила тяжести четко
разграничивала пол и потолок в его новом доме), подложил под голову
рюкзачок, вытащив из него все твердые предметы, засек время по хронометру
и загасил фонарь. Касьян умел погружать себя в сон усилием воли, поэтому
никогда точно не знал, ощутил ли уже желание спать, или еще нет. Но когда
через двенадцать часов он проснулся, то с поразительной ясностью осознал,
что не хочет не только есть, но даже пить. Еще через двенадцать часов у
него так и не появилось желания ни есть, ни пить, ни спать - ничего! А еще
через двадцать четыре часа, просидев почти все это время в темноте и
размышляя, он понял, что больше у него не будет никаких плотских желаний
отныне и присно, и вовеки веков. А за стенками эллипсоида едва уловимо
шевелилась непонятная жизнь, и было почему-то такое чувство, что эллипсоид
растет, хотя на глаз он совершенно не изменялся, и Касьян знал почему:
потому что он растет вместе с эллипсоидом. Как это можно было чувствовать,
Касьян объяснить не мог. Касьян многого не мог объяснить в своем
теперешнем положении, но в главном его гипотеза подтверждалась: он
находился в центре эмбриона, псевдоэмбриона, как он назвал его, и
отделенный от всего мира прозрачной стенкой загадочного эллипсоида, Касьян
оказался вне времени, то есть в его организме приостановились все
процессы, кроме высшей нервной деятельности. Сердце, впрочем, билось, как
всегда, и дыхание было, но потребление кислорода упало почти до нуля,
приборы показывали, что Касьян выдыхает практически тот же состав
атмосферы, который вдыхает. А снаружи, судя по всему, жизнь текла в своем
обычном темпе.
И капитан Пролеткин вычислил, что срок его заключения равен, таким
образом, девяти месяцам. Подобно Сервантесу, он решил не терять времени. У
великого контактеро было о чем поведать миру, и за долгие месяцы
заключения пустой бортжурнал от корки до корки покрылся ровным убористым
почерком. Так родились знаменитые "Внутриутробные записки капитана
звездной разведки Касьяна Пролеткина".
А пока Касьян писал, время от времени гася свет и укладываясь спать,
хотя спать ему совершенно не хотелось, он не уставал физически, просто
боялся сойти с ума от девяти месяцев непрерывной литературной работы - так
вот, пока он писал, эмбриональные процессы шли полным ходом. Эллипсоид
перестал быть эллипсоидом, прозрачная пленка вокруг Касьяна причудливо
изменяла свои очертания в полном соответствии с картинками из учебника
биологии, пройдя путь от хвостатого головастика до обезьяноподобного
существа. На соответствующем этапе возникла пуповина, и по ней побежала
кровь, и Касьян увидел, что прозрачные стенки его каземата двухслойны и
что, растекаясь между слоями, кровь медленно растворяется в пустоте. Шли
месяцы, и за пять дней до рассчитанного Пролеткиным срока, когда он, еще
не завершив последнего рассказа, уже начал писать на обложке бортжурнала,
ибо чистых страниц больше не было, литературную деятельность пришлось
прервать: начались родовые схватки. Псевдоэмбрион трясло и бросало, и
твердые предметы, извлеченные Касьяном из рюкзака, сыпались в беспорядке
со всех сторон и понаставили ему шишек и синяков, так как впервые это
началось во время сна. И пришлось собрать все эти вещи, рюкзак закинуть за
плечи и в томительном ожидании, нарушаемом головокружительными падениями,
сидеть и смотреть по ту сторону прозрачной силовой пленки. Касьян уже
понял, что это не вещество, а просто силовое поле, идеально изолирующее
его от организма, в который он помещен. И через пленку поля он увидел, как
схлынула окружавшая эмбрион жидкость и устремилась в темный узкий туннель,
и стенки поля стали сжиматься, теряя форму младенца, а вход в туннель
расширился, и Касьяна увлекло в него, и тогда поле исчезло, и Касьян
задохнулся и зажмурился от внезапно навалившихся запахов, звуков и
ощущений и, помогая себе руками и ногами, рванулся наружу.
Роженица кричала, а Касьян выскочил мокрый, радостный, отфыркиваясь,
сбросил рюкзак, выхватил из кожухов свое космическое оружие и салютовал в
потолок. Медсестры попадали в обморок, врач метнулся к склянке с
фомальгаутским спиртом, а роженица приподнялась на локтях и увидев
Касьяна, деловито отряхивающего скафандр, сразу перестала кричать,
улыбнулась и проговорила:
- Ой, какой хорошенький!
- Здравствуй, мама! - сказал Касьян.
Мама была совсем молодой - лет семнадцать, не больше.
- Здравствуй, сынок, - ответила она.
Сестры лежали на полу не двигаясь, врач, уже глотнувший спирта,
обалдело смотрел на происходящее и тоже не решался пошевелиться.
- Как вас зовут, мама? - спросил Касьян.
- Пролеткина Мария Ивановна, - солидно ответила юная роженица.
- Что?! - заорал Касьян, и в этот момент мир вокруг него стал
стремительно уменьшаться. Черпая энергию из надпространства, капитан
звездной разведки вместе со своим рюкзаком вырос до нормальных размеров,
лихо спрыгнул с постели и вопросил, ни к кому конкретно не обращаясь:
- Да вы знаете, кто я такой?!
- Знаю, - ответил врач, уже пришедший в себя. - Вы - контактеро первого
класса Касьян Пролеткин. Но эта девочка не ваша мать. Просто случайное
совпадение.
- Славу богу, - выдохнул Касьян.
Хотя роженица была совсем не похожа на его мать, в какой-то момент
Пролеткин действительно испугался, что заброшен в прошлое.
- Простите, а в каком смысле Мария Ивановна девочка? - Спросил Касьян,
удивленный таким обращением к женщине в родильном доме.
- В самом прямом, - сказал врач. - Она девственница.
Касьян оглянулся на свою юную мать и, увидев, как она вопреки всякой
логике стыдливо отвернулась, прикрываясь руками, ощутил такой прилив
нежности, что даже врач не мог не заметить, каким неотрывным влюбленным
взглядом смотрит знаменитый звездный капитан на свою новую маму -
очаровательную Машу Пролеткину.
- Царь Эдип вам кланялся, - с сарказмом проговорил врач.
Из интервью, взятого у контактеро первого класса Касьяна Пролеткина
специальным корреспондентом международного еженедельника "Зеркало мира".
Корр. Как вы объясняете причины гибели Мигеля Хортеса?
К.П. Хортес, безусловно, был искусан писсяусами и попал в эмбрион в
сильно травмированном состоянии. У Хортеса не было с собой фонаря и не
было предварительной информации. Он в принципе не способен был понять, что
с ним происходит. Умереть он не мог, так как все процессы в организме
приостановились, и значит в течение девяти месяцев он испытывал поистине
адские муки. Я преклоняюсь перед мужеством и мудростью моего друга,
который, проведя девять месяцев во мраке и боли, не стал стрелять ни в
себя, ни в окружающую тьму. Но когда начались родовые схватки, он,
безусловно, стрелял. Может быть, от страха может быть, от усилившейся
боли, может, еще от чего-то. А силовое поле настолько смягчило выстрелы,
что патологоанатомы приняли их следы за травмы, нанесенные тупым
предметом. И наконец, когда поле пропало, возобновившиеся в организме
Хортеса процессы незамедлительно привели к летальному исходу.
Корр. Ваша вторая мама стала вашей женой. Как отнеслась к этому ваша
первая мама?
К.П. Весьма положительно. Моя первая мама давно мечтала видеть меня
женатым, и теперь обе мамы замечательно ладят между собой.
Корр. А не мешает ли вам в вашей супружеской жизни Эдипов комплекс?
К.П. Я свободен от каких бы то ни было комплексов вообще. И мы с Машей
очень любим друг друга. Скоро у нас будет сын. Он будет мне одновременно и
братом.
Корр. Теперь во все полеты вы будете брать с собой жену?
К.П. Думаю, что теперь полетов станет несколько меньше, но, безусловно,
мы с женой не собираемся разлучаться надолго.
Корр. А на чем вы думаете лететь?
К.П. Пока действительно не на чем. Но точная копия моего утраченного
корабля "Кабану супербот" уже строится. А вообще-то я мечтаю вернуть себе
тот, подлинный корабль, хотя сейчас еще не знаю, как это сделать. Если мы
научимся программировать хортеситские штучки, может быть, мой корабль
родит какая-нибудь слониха.
Корр. Скоро ли увидят свет ваши записки?
К.П. Отдельные главы из них уже публиковались в "Галактическом
вестнике" и даже в вашем еженедельнике. Полностью мои "Внутриутробные
записки" должны выйти в этом году в издательстве "Гипернуль".
Корр. Ваше отношение к гипотезе отца Лаврентия.
К.П. Предположение достопочтенного отца. Лаврентия о том, что Христос
был межпространственным путешественником и родившая его дева Мария,
подобно моей жене, действительно была девой, представляется мне очень
интересным и близким к истине. Ведь и правда, мессия мог быть ребенком
представителей высшей цивилизации, попавших в беду на Хортесите. Но от
мистических рассуждении отца Лаврентия, что якобы только женщина по имени
Мария способна зачать непорочно, мне бы хотелось решительно отмежеваться.
Три случая за всю историю человечества, - э