управлений (сокращенно - Обсовструп) на базе  ГлавАПУ  и  всего  множества
Моспроектов.  Заслуга  в  создании  Обсовструпа  принадлежит   архитектору
Пафнутию Новостроеву, который и стал его первым директором, но, говоря  по
чести,  Новостроев  лишь  открыл  возможность  для   будущих   грандиозных
реконструкций. Сам же он вполне в духе двадцатого  столетия  выламывал  на
улицах наиболее красивые старые здания и строил на их  месте  однообразные
дома-коробки.
   Новое слово в архитектуре произнес второй директор Обсовструпа  Велемир
Расчищаев, специфика строительной политики которого заключалась в том, что
он ничего не строил, а только ломал. Ломал целые кварталы, оставляя на  их
месте скверики, детские площадки и стоянки автомобилей. Расчищаев  считал,
что все современные ему архитекторы еще  недостаточно  созрели  для  того,
чтобы заново отстраивать центральную часть Москвы.
   Зато  следующий  директор  Борислав  Разрушаев   считал   себя   вполне
созревшим, и по его проектам на расчищаевских пустырях строили  гигантские
домины этажей по  сорок-пятьдесят.  Каждый  дом  занимал  квартал.  Сносом
старых знаний Разрушаев тоже не гнушался.  Например,  он  почти  подчистую
снес дома на Садовом кольце и  понаставил  там  своих  громадин  длиной  в
километр и более.
   Четвертый  директор  Обсовструпа  Феликс  Раздолбаев  не  стал   ломать
гигантских сооружений своего предшественника, а  мудро  использовал  их  в
собственном проекте мегаполиса, соединив  между  собой  все  разрушаевские
глыбы, и превратил наш город по существу в один огромный  дом.  Раздолбаев
был первым, кто отказался от традиционной  радиально-кольцевой  московской
планировки. Это в его времена была очень популярна песенка:

   Москва не сразу строилась - не сразу и сломаем,
   Но если приналяжем - а это мы умеем! -
   То вот любимый город наш уже неузнаваем,
   И что такое улицы, известно лишь музеям.

   Улиц действительно не стало, а все сохранившиеся к тому моменту  старые
здания оказались во внутренних  двориках  мегаполиса.  Через  дворики  над
крышами старых домов перекидывались металлостеклянные и металлопластиковые
переходы. Много таких переходов висело над Кремлем, при  постройке  одного
из них пришлось снести верхнюю часть колокольни  Ивана  Великого.  В  свое
оправдание Раздолбаев заявил, что эта колокольня, некогда самая высокая  в
стране, после сооружения в  Петербурге  Петропавловского  собора  вот  уже
больше трехсот лет не является таковой и сохраняется как  ценный  памятник
по ошибке.
   Корр. Простите, Аристарх  Изосимович,  а  как  прореагировало  на  этот
дерзкий поступок Министерство охраны памятников?
   А.И. Очень верный вопрос. Спасибо, что напомнили  мне.  Ведь  именно  в
эпоху, когда  Москва  стала  мегаполисом,  и  возникло  это  министерство.
Точнее, специальная  комиссия  при  министерстве  культуры,  до  того  уже
полвека безусловно добивавшаяся статуса  госкомитета,  вдруг,  по  нелепой
случайности,  я  бы  сказал,  по  чьему-то  преступному  легкомыслию  была
превращена в самостоятельное министерство. А до спецкомиссии  было  просто
Всероссийское общество охраны памятников истории и культуры  (ВООПиК).  Но
даже оно доставляло массу неприятностей нашему ведомству. Мало  того,  что
из-за  каждой  полуразвалившейся  избушки  воопиковцы  поднимали  страшную
шумиху в прессе, так у них еще были замашки самых  настоящих  террористов.
Они  врывались  в  кабинеты  руководящих  работников,  устраивали  сидячие
демонстрации, выводили из строя технику. Потом, когда они стали комиссией,
тактика переменилась: начались открытые всенародные дискуссии, и стычки  в
верхах, и бесконечные  голосования  -  очень  трудно  было  тогда  пробить
какой-нибудь архитектурный проект. И  вот  во  второй  половине  XXI  века
создается Министерство охраны памятников - Минохрап. Круто взялись они  за
дело: с тех самых пор ни одному директору Обсовструпа не удалось до  конца
реализовать свой замысел. Как дырки в холсте, как кляксы на рукописи,  как
фальшивые ноты остались  в  Москве  по  сей  день  сбереженные  Минохрапом
здания.  Представьте  себе,  насколько  красивее  смотрелся  бы   тот   же
раздолбаевский мегаполис  без  всяких  внутренних  двориков,  а  только  с
Кремлем в центре!
   Однако вы спросили про Ивана Великого. Так вот, эта "злодейская акция",
как писал первый министр  охраны  памятников  Федор  Быковский,  настолько
потрясла  его,  что  он  направил  в  Верховный  Совет  первую  в  истории
официальную просьбу о восстановлении только что разрушенного памятника.  И
просьба была удовлетворена, но не сразу, а спустя семьсот лет. Впрочем, об
этом позже.
   Наш пятый  директор  Венедикт  Ломов-Постройкин  вернул  Москве  улицы.
Правда, улицы были чудные: очень широкие,  изогнутые  или  изломанные  под
прямыми углами и все либо обязательно замкнутые, либо кончающиеся тупиком.
Не  одно  десятилетие  ушло  у  строителей  на  то,  чтобы  прогрызть  эти
загадочные лабиринты  в  толще  раздолбаевского  колосса,  но  грандиозный
замысел Ломова стал ясен задолго до завершения проекта. Сам же  архитектор
всего за несколько дней до смерти в первый и последний раз любовался своим
детищем из космоса: гигантский лозунг аккуратно вписался в  овал  столицы:
"Превратим Москву в образцовый коммунистический  город!"  Ломов-Постройкин
не ставил себе целью сносить именно старые дома, но на пути его  улиц-букв
вставали и такие здания, которые  Минохрап  считал  памятниками.  И  тогда
Ломов применял знаменитый теперь и широко  практикуемый  "метод  случайных
ночных взрывов". Когда министр охраны памятников Кирилл Туровский  слишком
уж рьяно отстаивал какой-нибудь  дом,  снос  его  оформлялся  как  авария.
Разумеется, безопасность людей в таких авариях была обеспечена.
   Директор номер шесть Константин Островоздвиженский  был  одержим  идеей
придать Москве вид истинно русского города. В  XXII  век  Москва  вступила
мегаполисом,  и  в  этом  ничего  русского,  конечно  не   было.   Поэтому
Островоздвиженский аккуратно разобрал на  куски  циклопическое  сооружение
Раздолбаева и прямо из них настроил много-много башен больших и маленьких,
тонких,  как  спицы,  и  толстых,  как  баобабы,  но  неизменно  витиевато
разукрашенных,  со  шпилями  и  резными  флюгерами.  Строительство   башен
продолжалось более полувека, и пространства, освобожденного от  мегаполиса
им, конечно, не хватило, пришлось кое-где расчищать и внутренние  дворики,
тем  более,  что  Минохрап  потребовал  сохранить  значительный   фрагмент
мегаполиса  как  память  сразу  о  трех  архитектурных  эпохах.  В   общем
Островоздвиженский с Минохрапом тоже не ладил.
   На смену ему  пришел  Никодим  Плосковоздвиженский.  Этот  возненавидел
башни лютой ненавистью и посносил не только их, но сходные с ними высотные
здания XX века. К концу XXII столетия уцелела только одна, самая  красивая
островоздвиженская башня, взятая под охрану небезызвестным  министерством,
да  древнее  здание  Московского  университета  -  благодаря   тому,   что
находилось вдалеке от центра. Плосковоздвиженский,  стремясь  менее  всего
походить на своего предшественника, застроил Москву огромными по  площади,
но исключительно низкими, не выше четырех метров, домами.
   Корр. Простите, а как же в этих плоских зданиях могло разместиться  все
население многоэтажной башенной Москвы?
   А.И. Видите ли, это было как  раз  то  время,  когда  население  нашего
города, как и всех, впрочем, городов, резко сокращалось за  счет  массовых
миграций в лесопарковую зону.
   А знаете ли вы, что самым оригинальным архитектором всех времен прослыл
Иван Громилов. Вступая  в  директорскую  должность,  он  объявил,  шокируя
московскую общественность, что будет  только  строить,  ничего  не  снося.
Проект Громилова оказался проектом  Москвы  подземной,  и  весь  город  на
поверхности не представлял для него  интереса.  Однако  Иван  Громилов  не
стал,  как  вы,  быть  может,  подумали,  лучшим  другом  министра  охраны
памятников Вадима Ословского, так  как  под  землей  проводились  взрывные
работы, от которых  страдали  исключительно  старые  дома,  а  приземистые
плосковоздвиженские постройки оставались целехоньки. Например, много  было
шуму из-за рассыпавшегося на кирпичи здания страхового  общества  "Россия"
на Сретенском бульваре. Любопытно, что подземный город Громилова дошел  до
нас в почти не измененном виде. Никому он оказался не нужен.
   А следующим директором Обсовструпа стал Варахасий Переломов, получивший
в народе ласковое прозвище Шарик. Он был маленький, толстенький,  лысый  и
не ходил, а словно катался по полу. И дома он строил под стать  себе.  Это
была эпоха восхищения дальним космосом, эпоха  освоения  планет  и  первых
контактов  с  внеземными  цивилизациями,  и  проект  Переломова  назывался
"Космическая феерия". Все здания в Москве были сделаны  в  форме  шаров  и
символизировали собою великое  множество  обитаемых  планет.  Кроме  того,
Переломов был автором  концепции  глубокого  обновления,  то  есть  взамен
снесенного,  скажем,  театра,  никогда  не  возводился  новый   театр,   а
непременно больница, столовая или что-то еще более далекое  от  искусства.
Например, был сломан Елоховский собор, а на его месте вырос  крупнейший  в
мире общественный туалет, разумеется, в виде шара.
   Корр. Но как же Минохрап допустил такое?!
   А.И. Не будьте наивны, методов борьбы с охраной памятников всегда  было
много. В частности, Переломов применял метод "заповедных зон":  специально
выбранный  район  Москвы   публично   объявлялся   заповедной,   то   есть
неприкосновенной зоной, чем усыплялась бдительность минохрапа, а затем дом
или несколько домов внезапно исчезали из зоны (изобретенные как раз  тогда
дезинтеграторы позволяли очень быстро  превращать  любое  здание  в  легко
транспортируемую пыль). Товарищи из охраны  памятников  даже  не  успевали
поднять шум, потому что всякий раз выяснялось, что начатое на месте  сноса
строительство санкционируется какой-нибудь очень влиятельной организацией.
   Корр. А общественный туалет? Тоже для влиятельной организации?
   А.И. Нет, там было  иначе.  Просто  Комитет  межпланетных  контактов  в
последний момент отказался от предоставленной площади.
   Продолжим,  однако,  наш  экскурс   в   историю.   Десятым   директором
Обсовструпа был Онуфрий Вавилонюк.  Вот  кто  действительно  ухитрился  не
конфликтовать с Минохрапом. Всю свою долгую,  почти  столетнюю  творческую
жизнь Вавилонюк создавал один единственный дом - Дворец Мира.  По  проекту
общая высота его равнялась 4160 метрам, ширина парадной  лестницы  -  1150
метрам, зал, высотой в километр и шириной 1400 метров был рассчитан на 210
тысяч мест. Поставить Дворец предполагалось  в  самом  центре  Москвы,  и,
испугавшись за Кремль, министр охраны памятников Виктор Яковский предложил
перенести древнюю цитадель Москвы на новое место,  но  Вавилонюк  оказался
смелее: используя наивысшие достижения строительной технологии и  новейшие
материалы,  он  соорудил  несущие  опоры  за  стенами   Кремля,   и   весь
исторический ансамбль очутился аккурат под парадной лестницей  Дворца.  Но
когда  начали  возводить  главную   часть   здания,   опоры   просели,   и
строительство пришлось прервать. Оно возобновлялось несколько раз, но  так
и не было закончено: грунт не выдерживал  чудовищного  веса,  и  постоянно
что-нибудь рушилось, но благодаря могучему основанию Кремль не  пострадал.
Кроме недостроенного сверхгиганта Вавилонюк оставил после себя еще  девять
точных  копий  никитинской  телебашни  в  Останкино.   Все   десять   были
расположены на  равных  расстояниях  строго  по  окружности  с  центром  в
середине Дворца. Предполагалось соединить  их  с  Дворцом  Мира  огромными
светящимися  гирляндами.  Минохрапу   был   симпатичен   Вавилонюк   своим
безразличием как к древним зданиям, так и к изобилию переломовских  шаров,
которые фанатикам охраны памятников удавалось разбирать иногда и под шумок
восстанавливать утраченные старинные дома.
   Отвыкнув за целый век от настоящей  борьбы,  Минохрап  ничего  не  смог
противопоставить новому  директору  Евлампию  Прорубаеву,  который  строил
проспекты, прокладывая  их,  как  просеки  в  лесу.  Одинаковые,  идеально
прямые,  шириной  90  метров,   проспекты   пересекали   Москву   в   двух
перпендикулярных направлениях, и при взгляде из  иллюминатора  планетолета
город в эту эпоху напоминал бадминтонную ракетку  с  застрявшим  в  центре
воланчиком - Кремлем. Основание Дворца над ним было разобрано.
   Корр. Аристрах Изосимович, вспомнил по ассоциации: мы тут  поспорили  с
женой, что было сломано раньше. Калининский проспект или  Сухарева  башня.
Она утверждает, что  башня,  причем,  намного  раньше  -  я  же  уверен  в
обратном. Думаю, что ваше мнение будет интересно узнать и читателям нашего
еженедельника.
   А.И. Видите ли, я тоже  не  способен  удержать  в  памяти  всю  историю
московской архитектуры, но давайте попробуем порассуждать. Эпоха  башен  -
это XXII век,  а  все  древние  проспекты  были  уничтожены  еще  Феликсом
Раздолбаевым, то есть на целое столетие раньше.
   Корр. Стало быть, прав я. И все же, не могло быть так, что  Калининский
проспект построен Прорубаевым в XXIV-XXV веках?
   А.И. Нет, это исключено. Прорубаевские проспекты не имели названий, они
все были под номерами.
   А после Прорубаева в московском строительстве  наступил  долгий  период
глубочайшего кризиса. Двенадцатый директор Пантелеймон Недопонятов был  из
той породы творческих личностей, которым вечно не дают  покоя  грандиозные
замыслы,  но  ни  один  из  них  не  воплощается  до  конца.  Во   времена
Недопонятова Москва была похожа на  одну  большую  строительную  площадку.
Повсюду высились гигантские незаконченные сооружения,  развалины  сносимых
зданий и  целые  горы  мусора  и  материалов.  Надо  всем  этим  кружилось
бесчисленное  множество  строительных  флаеров.  Самая   впечатляющая   из
недопонятовских построек была возведена в Зарядье, где, наконец-то, снесли
гостиницу  "Россия"  вместе  со  всеми  окружающими   ее   церковками.   А
полупостроенное недопонятовское сооружение, тошнотворное  для  нормального
человеческого глаза, сохранялось, как  вы  знаете,  до  самого  последнего
времени по просьбе наших галактических друзей - древовидных  гуманоидов  с
Альтаира-6. В этой гениальной,  по  их  мнению,  конструкции  разместилось
альтаирское посольство.
   Тринадцатый   директор   Обсовструпа   Вольдемар   Сносов-Вдохновенский
оказался  шизофреником,  но  узнали  об  этом  слишком  поздно,   и   лишь
случайность спасла Москву от ужасной трагедии. Сносов начал  с  того,  что
разрушил единым махом все, что ему позволили разрушить. Потом он  принялся
возводить дома в форме, ракушек, кораллов, глубоководных рыб  и  просто  в
виде бесформенных, но живописных скал. Затем он  взялся  декорировать  все
старые здания гигантскими синтетическими  водорослями.  И  тогда  москвичи
поняли, что это имитация океанского  дна.  Многие  восхищались  цельностью
замысла. А параллельно вокруг Москвы строилась  мощная  крепостная  стена,
становившаяся с каждым годом все выше и выше, и была  версия,  что  Сносов
таким  образом  отдает  дань  традициям  древности.  Но  однажды   группой
энтузиастов-археологов была обнаружена система мощных насосов и  подземный
трубопровод, тянувшийся от Северного Ледовитого океана к стенам сносовской
Москвы. И только благодаря оперативным действиям сотрудников  комитета  по
контролю город не был затоплен.
   Можно понять,  что  после  Сносова-Вдохновенского  Обсовструп  был  рад
любому директору, и этот высокий пост смог  занять  хронический  алкоголик
Питер Непросыхайкин. При нем все  дома  строились  исключительно  в  форме
бутылок. Бутылки блестели, пестрели этикетками - это было по-своему  очень
красиво.  Примечательно,  что  Непросыхайкин,  разрушив   древнее   здание
Большого  театра,  предоставил   ему   огромную   бутылку   из   дымчатого
розовато-белого стекла на той же площади.  Акустика  в  театре  получилось
несколько  странной,  как  в  колодце,  но   оптимисты   утверждали,   что
современные оперы звучат в этой бутылке неповторимо.
   Легко  заметить,  что  по  мере  увеличения   продолжительности   жизни
архитектурные эпохи становились все более долгими. Так, если  в  XXI  веке
сменилось  пять  директоров  Обсовструпа,  XXVI,  например,  век  достался
целиком Сносову-Вдохновенскому, а XXVII - Непросыхайкину. Следующая  эпоха
была  еще  длиннее.  Полтора  столетия,  когда  директорствовал  Анастасий
Реконструякин вошли  в  историю  как  единственный  в  своем  роде  период
восстановления. В результате бурной деятельности Минохрапа Москва к XXVIII
веку  оказалась  настолько  разностильной,  что   даже   непросыхайкинские
бутылки, возводившиеся в течение всего предыдущего столетия, не являлись в
ней доминирующим архитектурным элементом. Не вступая в острый  конфликт  с
Минохрапом,  не  представлялось  возможным  сделать  Москву   одностильным
городом. И Реконструякин сказал: "Нельзя - значит не надо. Пусть в  Москве
будет представлена каждая эпоха, но пускай всех  эпох  будет  поровну".  И
восстановление началось: по чертежам, по фотографиям, а то и  по  картинам
живописцев. Было вновь выстроено крупнейшее культовое сооружение Москвы  -
величественный храм Христа Спасителя и крупнейший в истории концертный зал
"Сириус" - зеркальный шар переломовской эпохи; Страстной монастырь и  весь
спорткомплекс  в  Лужниках;  высотный   дом   на   площади   Восстания   и
замечательная островоздвиженская башня  "Русская  сказка";  самый  большой
жилой дом XXI века на 154 тысячи  квартир  и  Елоховский  собор;  а  также
гостиница  "Космос",  почтамт,  колокольня  Ивана   Великого,   знаменитый
плосковоздвиженский дом с огромным рынком на крыше, ГУМ, здание СЭВ и  еще
многое-многое другое. Кстати, вы знаете, что такое СЭВ?
   Корр. Нет.
   А.И. Я тоже не знаю, но штучка изумительная! Я взял ее в свой проект.
   Корр. Надо полагать, Реконструякин не конфликтовал с Минохрапом?
   А.И. Разумеется, Реконструякин и министр Лошадевский были друзьями,  но
один принципиальный спор между ними все-таки  произошел.  Известно,  было,
что великий писатель XXI  столетия  Александр  Бураго  родился  в  доме  у
Никитских ворот,  снесенном  в  конце  XX  века  под  здание  Телеграфного
агентства  Советского  Союза,  сокращенно  -  ТАСС.  И   у   Бураго   есть
стихотворение  (в  молодости  он  баловался  стишками),  которое  Минохрап
написал на своем знамени. Вы, должно быть, видели выбитое у них на  фасаде
четверостишие:

   Не к прошлому зову, поймите бога ради,
   Да, в будущем у нас не холод и не тьма,
   И все же жаль, когда назад не глядя,
   В Москве ломают старые дома...

   Но мало кто знает это стихотворение целиком. А есть  там  еще  и  такие
строчки:

   Я против зданья ТАСС ни слова не сказал бы,
   Хотя и не люблю столь грубый колорит,
   Но-там был дом, и мне его безумно жалко,
   Ведь в доме этом я издал свой первый крик.

   И вот эти слова красовались  на  стене  здания  ТАСС,  на  мемориальной
доске, в течение девяти веков  -  столь  велико  было  уважение  к  памяти
Бураго. И вот одержимый страстью восстановления Реконструякин заявил,  что
ТАСС нужно сломать  и  вновь  построить  родильный  дом,  подаривший  миру
Александра Бураго. Лошадевский уперся, дескать здание  ТАСС  на  настоящий
момент уже более ценный памятник, чем какой-то  там  никому  не  известный
родительный дом. Были крупные дебаты в видеопечати. И  в  итоге  родильный
дом все-таки восстановили, а здание ТАСС просто передвинули.
   Корр. Ну, а следующим генеральным директором Обсовструпа стал  Аристарх
Изосимович Староломов.
   А.И. Ваш покорный слуга.
   Корр.  Ваш  проект  хорошо,  известен  нашим  читателям.   И   все-таки
расскажите о том, как он возник.
   А.И