ных  существа  под
развесистым деревом.  Вот  еще  шесть  подобных  Хенмеру  существ,  весело
совокупляющиеся на берегу золотого  пруда.  А  вот  ночные  ползуны  точат
почву. Вот нечто свирепое с чудовищными клыками вместо зубов во  рту.  Вот
нечто глубоко погребенное в земле и излучающее серьезные, страстные мысли.
Вот надвигается целый взвод крылатых существ  -  птицы,  летучие  мыши,  а
может и рептилии, летящие тесными стаями, затмевающие небо,  пронизывающие
тело  Клея  снизу  доверху,  подобно  миллионам  пуль,  и   исчезающие   в
безоблачной вышине. Вот угрюмые разумные  существа,  копошащиеся  в  грязи
черных луж. Вот разрушенные груды камней, вероятно, древние руины. Клей не
видит целых зданий. Он не видит дорог. Мир не  несет  следов  человеческой
деятельности.  Повсюду  царит  весна,  все  переполнено  жизнью.   Хенмер,
нависая, словно грозовая туча, смеется и выкрикивает:
   - Да! Ты это принял!
   Клей принимает это.
   Он проверяет свое тело, заставляет его светиться и видит внизу пляшущую
фиолетовую тень. Он создает стальные ребра и позвоночник  слоновой  кости.
Он придумывает орган чувствительный к цветам и с восторгом  погружается  в
дальний конец спектра. Он становится огромным половым органом  и  насилует
стратосферу,  оставляя  следы  светящегося  семени.  А  Хенмер,  неизменно
находящийся рядом, восклицает снова и снова: Да!  Да!  Клей  занимает  уже
несколько материков. Он убыстряет свой полет в поисках  своего  причала  и
после короткой попытки  найти  его  и  привязать  к  себе,  он  становится
облачной лентой, опоясывающей весь мир.
   - Видишь? - кричит Хенмер. - Это же твой мир! Знакомая планета!
   Но Клей не уверен. Материки сдвинулись. Он видит то,  что  должно  быть
Америкой, но они изменились. Исчез хвост Южной Америки,  часть  Панамы,  а
запад того,  что  должно  быть  Чили,  имеет  огромный  выступ,  возможно,
перемещенная Антарктида? Океаны затапливают оба полюса. Линии побережья  -
новые. Он не  может  найти  Европу.  Огромное  внутреннее  море  поглощает
предполагаемую Азию, отражающиеся в нем блики  солнца,  превращают  его  в
гигантский насмешливый глаз.  Заплакав,  он  разбрасывает  вдоль  экватора
лаву. Там, где должна быть Америка, одиноко выступает каменистый купол.  В
океане протянулась цепь островов. Он испуган. Он думает об Афинах,  Каире,
Танжере,  Мельбурне,  Стамбуле  и  Стокгольме.  От   горя   он   леденеет,
раскалывается его душа на  ледяные  осколки,  которых  немедленно  находят
маленькие жужжащие насекомые, поднявшиеся из болот и трясин. Они  начинают
пожирать его, но Хенмер криком разгоняет их, направляя их к  земле  и  вот
уже Клей собрался и обновился.
   - Что случилось? - спрашивает Хенмер.
   И Клей отвечает:
   - Я вспомнил.
   - Не нужно, - говорит Хенмер.
   Они снова парят, кружатся, скачут и пробиваются сквозь реальность тьмы,
окутывающей мир, так что сама планета становится лишь  маленькой  округлой
частицей в мягкой  развевающейся  мантии  его  тела.  Он  видит,  как  она
вращается. Так медленно! Удлинился ли день? Да, и мой ли это  мир  вообще?
Хенмер толкает его, они превращаются в реки энергии в миллионы миль длиной
и устремляются в пространство. Он воспламенен нежностью,  любовью,  жаждой
единства с космосом.
   - Соседние миры, - поясняет Хенмер, - наши друзья. Видишь?
   Клей видит. Теперь он знает, что не заброшен на планету другой  звезды.
Вот этот облачный шар - Венера. А этот красный, испещренный  рябинками,  -
Марс, хотя он озадачен зеленым травяным морем, покрывающем ржавые равнины.
Он не находит Меркурия. Снова и снова скользит  он  по  орбите  в  поисках
маленького вращающегося шарика, но его там нет. Может он упал  на  солнце?
Он не хочет спрашивать из боязни, что Хенмер ответит - да.
   - Пойдем, - говорит Хенмер. - Наружу.
   Астероиды исчезли. О, Боже, кому нужны такие обломки? Но Юпитер остался
- чудесный, неизменный,  даже  с  Великим  Красным  Пятном.  Клей  ликует.
Цветные  полоски  тоже  здесь,  яркие  ленты  густых   оттенков   желтого,
коричневого и оранжевого, разделенные более темными цветом.
   - Да? - спрашивает Клей, и  Хенмер  отвечает,  что  это  возможно.  Они
устремляются к планете, кувыркаясь  и  плавая  в  атмосфере  Юпитера.  Они
наполняются кристаллами. Их тела насыщаются молекулами алюминия и  метана.
Ниже и ниже спускаются они, к ледяным  пикам,  вздымающимся  над  блеклыми
маслянистыми  морями,  к  бурлящим  гейзерам  и   кипящим   озерам.   Клей
расстилается по  снежному  континенту  и  лежит,  наслаждаясь  чувственным
прикосновением многотонной  атмосферы  к  его  спине.  Он  превращается  в
деревянный  молоток  и  бьется  в  скалистую  поверхность   планеты,   его
переполняет счастье, и  волны  звуков  вздымаются  к  светлым  утесам.  Он
приходит в  экстаз.  Но  затем,  сразу  после  этого,  следует  потеря:  у
блистающего Сатурна нет колец.
   - Несчастный случай, - подтверждает Хенмер. - Ошибка.  Это  было  очень
давно.
   Клей  безутешен.  Он  снова  меняет  свою  структуру  и  опускается  на
поверхность Сатурна в облаке снежинок.  Сочувствующий  Хенмер  изгибается,
окружая планету, извивается, меняет цвет, вспыхивает  золотыми  огоньками,
поворачивается под разными углами.
   - Нет, - говорит Клей. - Я тебе благодарен, но это не то.
   И они устремляются дальше к Урану, к Нептуну, к морозному Плутону.
   - Это сделали не мы, - говорит Хенмер, - но мы никогда не  думали,  что
кого-то это так расстроит.
   Плутон скучен. Кружась  над  ним,  Клей  видит  пять  кузенов  Хенмера,
бродящих  в  обширном  пространстве,  летящих  из  никуда  в  никуда.   Он
вопросительно смотрит на Вселенную. Проксион? Ригель? Бетельгейзе?
   - В другой раз, - бормочет Хенмер.
   Они возвращаются на Землю. Приземляются. Он снова оказывается  в  своей
оболочке. Он лежит на ровном поле с короткой сине-зеленой травкой, над ним
нависает гигантский треугольный монолит  с  вершиной,  похожей  на  вилку,
сквозь зубцы которой изливается бурлящая река и падает с высоты  сотен,  а
может и тысяч футов громады ониксовой плиты в круглый бассейн. Он  дрожит.
Путешествие истощило его силы. Немного отдохнув, он садится; сжимает  щеки
ладонями и глубоко вздыхает. Мир стремительно вращается. Его юпитерианская
радость  борется  с  печалью  об  утраченных  кольцах  Сатурна.  Меркурий.
Возлюбленные старые континенты, родная карта, проколотые иглами времени.
   Воздух влажен и прозрачен, он слышит далекую музыку.  Хенмер  стоит  на
краю бассейна в раздумье.
   Или это не  Хенмер?  Когда  он  обернулся,  Клей  заметил  разницу.  На
гладкой, словно восковой грудной клетке возникли две груди. Маленькие, как
у только что повзрослевшей девушки. Их венчали  крошечные  розовые  соски.
Бедра Хенмера стали шире. Вертикальный кармашек у основания живота сузился
в щель. Полусфера мошонки под ним исчезла. Это не Хенмер. Это женщина рода
Хенмера.
   - Я - Хенмер, - говорит она Клею.
   - Хенмер был мужчиной.
   - Хенмер и есть мужчина. Я - Хенмер.
   Она идет к Клею. Походка ее тоже не хенмеровская: вместо его свободного
переливания, более органичное движение,  такое  же  жидкое,  но  не  такое
гибкое. Она говорит:
   - Мое тело изменилось, но я Хенмер. Я тебя люблю.  Давай  отметим  наше
совместное путешествие? Это - обычай.
   - А другой Хенмер ушел навсегда?
   - Ничто не уходит навсегда. Все возвращается.
   Меркурий. Кольца Сатурна. Стамбул. Рим.
   Клей цепенеет. Он молчит миллион лет.
   - Будешь праздновать со мной?
   - Как?
   - Единением тел.
   - Секс, - произносит Клей. - Значит он не устарел.
   Хенмер мило улыбается. Она мгновенно простирается  на  земле.  Растения
вокруг вздыхают,  дрожат  и  раскачиваются.  На  их  вершинах  открываются
отверстия, и в воздух  взлетают  переливчатые  капельки.  Распространяется
нежный аромат. Он возбуждает желание: Клей остро сознает жесткость  своего
члена. Хенмер сгибает колени. Она раздвигает бедра, и он изучает ожидающие
ворота между ними.
   - Да, - шепчет она.
   В совершенном  изумлении  он  накрывает  ее  тело  своим.  Ладони  его,
скользнув вниз, сжимают ее  прохладные  ровные  шелковые  ягодицы.  Хенмер
краснеет; ее прозрачные веки стали молочными,  так  что  алый  блеск  глаз
затуманился; когда его скользнувшая вверх рука начинает ласкать ее  грудь,
он чувствует, как твердеют  ее  соски  и  потрясается  чудом  неизменности
определенных вещей. Человечество за  минуту  облетает  солнечную  систему,
птицы  разговаривают,  растения  участвуют  в  человеческих  наслаждениях,
континенты смешиваются, Вселенная - буря великолепных  красок  и  чарующих
запахов,  -  и  все  же  в  этом  золотом,   кремовом   и   лиловом   чуде
усовершенствованного мира происходит старое, как  сам  мир,  действо.  Оно
кажется таким неподходящим.  С  подавленным  криком  он  входит  в  нее  и
начинает двигаться - быстрый поршень во влажной камере, - и ему  вовсе  не
кажется странным, что скоро его покидает чувство утраты,  которое  было  с
ним с тех пор, как он проснулся. Он кончает с такой быстротой, что это его
потрясает, но она напевает тихую песню, и он  быстро  готов  снова  и,  не
смущаясь, они продолжают. Ноги ее обвивают  его.  Ее  таз  вибрирует.  Она
стонет. Она шепчет. Она поет. Он выбирает момент и  разрешается  еще  раз,
вызывая в ней бурю  ощущений,  во  время  которой  ее  кожа  проходит  ряд
изменений, она становится  то  шершавой  и  щетинистой,  то  гладкой,  как
жидкость,   то   покрывается   волнами   и,   наконец,   возвращается    к
первоначальному положению. В минуту после экстаза он вспоминает про  луну.
Луна! Где она была, когда они с Хенмером прорезали  Космос?  Луны  там  не
было. Луны больше нет. Как он мог забыть поискать ее?
   Они разъединились и легли рядом. Он  чувствует  себя  бодрым  и  слегка
подавленным  одновременно.  Проходят  минуты,  прежде  чем   он   решается
взглянуть на Хенмер. Она улыбается ему. Она встает, тянет его подняться  и
ведет к бассейну под водопадом. Они купаются. Вода ледяная. Пальцы  Хенмер
нежно касаются его тела, она так женственна, что он едва может  вызвать  в
памяти  образ  стройного,  мускулистого   мужчины,   с   которым   начинал
путешествие. Она кокетлива, игрива.
   - Ты делаешь это с большим энтузиазмом, - произносит она.
   Палящее солнце  висит  прямо  над  головой.  Незнакомые  цветы  растут,
устремляясь через вершину высокой горы на - запад? Он рвется к ней, а  она
ускользает и, смеясь, бежит сквозь колючую  чашу.  Растения  тянут  к  ней
ветви, но не смеют дотронуться  до  нее.  Когда  же  он  следует  за  ней,
цветущие ветви раздирают его кожу. Окровавленный, он выскакивает из чащи и
видит  ее  у  приземистого  дерева.  Крылья  ее  ноздрей  трепещут,   веки
открываются и закрываются, маленькая  грудь  тяжелеет.  На  мгновение  она
покрывается извивающимися зелеными полосами  и  тут  же  снова  становится
гладкой. Несколько непонятных созданий хрипло выкрикивают его имя с  веток
дерева. У них огромные рты, кривые шеи и распухшие крылья, тел  их  он  не
видит.
   - Клей! Клей! Клей! Клей!
   Хенмер жестом отпускает их. Они спрыгивают на  землю  и  исчезают.  Она
подходит к нему, целует  каждую  царапину  и  те  мгновенно  затягиваются.
Внимательно осматривает она его тело,  все  щупая,  изучая  его  анатомию,
словно  собирается  однажды  создать  нечто  похоже.  Интимность   осмотра
беспокоит его. Закончив осмотр, она разрывает землю и  вытаскивает  оттуда
клубень, как это делал вчера другой Хенмер. Внезапно  почувствовав  жажду,
он берет клубень и высасывает из него  сок.  Кожа  его  покрывается  синим
мехом, а половые органы принимают столь чудовищные  размеры,  что  под  их
тяжестью он валится на землю. Пальцы ног сливаются в одно целое.  Луна,  с
горечью думает он. Хенмер приседает над ним и, садясь все ниже, надевается
на его стержень. Луна. Луна. Меркурий. Луна. Он едва замечает свой оргазм.
   Действие сока клубня проходит. Он лежит на животе, с закрытыми глазами.
Поглаживая Хенмер, он с удивлением наталкивается на выступ мошонки. Хенмер
снова мужчина. Клей смотрит: да, это так. Плоская  грудь,  широкие  плечи,
узкие бедра. Все возвращается. Иногда слишком рано.
   Наступает ночь. Он ищет Луну.
   - У вас есть города? - спрашивает он. - Книги? Дома? Поэзия? Вы  носите
одежду? Вы умираете?
   - Когда нужно, - отвечает Хенмер.



3

   Бок о бок сидят они в темноте. Разговаривают мало.  Клей  рассматривает
процессию звезд. Их блеск  кажется  подчас  нестерпимым.  Ему  то  и  дело
хочется еще раз обнять Хенмер и он вынужден напоминать  себе  о  том,  что
сейчас Хенмер не измененный. Возможно, женский облик Хенмер в конце концов
вернется, ее пребывание в таком виде кажется ему слишком кратким.
   Он говорит нынешнему Хенмеру:
   - Я чудовищно варварский? Я - груб? Я резок?
   - Нет. Нет. Нет.
   - Но  я  человек  рассвета.  Я  робкая  ранняя  попытка.  У  меня  есть
аппендикс. Я мочусь и испражняюсь. Я испытываю чувство голода. Я потею.  Я
воняю. Я на миллион лет ниже по развитию. На пять миллионов? На  пятьдесят
миллионов? Не знаю.
   - Мы восхищаемся тобой, каков ты есть, - убеждает его Хенмер. -  Мы  не
критикуем тебя. Конечно, мы, возможно, изменим нашу оценку,  когда  узнаем
тебя лучше. Мы оставляем право не любить тебя.
   Тишина длится очень долго. Падающие звезды раскалывают ночь.
   Позднее Клей произносит:
   - Я не хотел извиняться. Мы сделали то, что было в наших силах. Мы дали
миру Шекспира в конце концов. И - ты знаешь Шекспира?
   - Нет.
   - Гомера?
   - Нет.
   - Бетховена?
   - Нет.
   - Эйнштейна?
   - Нет.
   - Леонардо да Винчи?
   - Нет.
   - Моцарта!
   - Нет.
   - Галилея!
   - Нет.
   - Ньютона!
   - Нет.
   - Микеланджело. Мухаммеда. Маркса. Дарвина.
   - Нет. Нет. Нет. Нет.
   - Платона? Аристотеля? Иисуса?
   - Нет. Нет. Нет.
   Клей спросил:
   - А вы помните, что у этой планеты раньше была Луна?
   - Да, я слышал о Луне. Но о других не знаю.
   - Значит, все, что мы сделали,  утрачено?  Ничего  не  сохранилось?  Мы
вымерли?
   - Ты ошибаешься. Твоя раса выжила.
   - Где?
   - В нас.
   - Нет, - с горечью заметил Клей. - Если все, что мы сделали, мертво, то
мертвы и мы. Гете. Сократ. Гитлер. Атилла. Карузо. Мы боролись с темнотой,
а она поглотила нас. Мы вымерли.
   - Если вы вымерли, - возразил Хенмер, - значит мы - не люди.
   - Вы - не люди.
   - Мы - люди.
   -  Гуманоиды,  но  не  люди.  Может,  сыны  человеческие.  Качественная
разница. Слишком она велика, чтобы  считать  вас  нашим  продолжением.  Вы
забыли Шекспира. Вы мчитесь в небеса.
   - Ты должен помнить, - говорит Хенмер, - что ваш период занимает  очень
маленький промежуток времени, и информация, сжатая в этом кратком отрезке,
блекнет и разрушается. Разве удивительно, что забыты ваши герои?  То,  что
кажется тебе мощным сигналом, для нас лишь секундный  писк.  Мы  различаем
лишь более широкие отрезки.
   - Ты говоришь о ширине? - Изумленно  спрашивает  Клей.  -  Вы  потеряли
Шекспира и сохранили технический жаргон?
   - Это всего лишь метафора.
   - Как ты можешь говорить на моем языке?
   - Друг, это ты говоришь на моем языке, - отвечает Хенмер. - Есть только
один язык и все говорит на нем.
   - Существует множество языков.
   - Один.
   - Ci sono molte lingue.
   - Только один, который понимают все.
   - Muchas lenguas!  Sprache!  Langue!  Sprak!  Nyelv!  Путаница  языков.
Echante de faire votre connaissance.  Welcher  Ort  is  das?  Per  favore,
potrebbe dirigermi al telefono. Finns det nagon bar, som  talar  engelska?
El tren acaba de salir.
   - Когда разум касается разума, - говорит Хенмер, - понимание мгновенное
и абсолютное. Зачем вам нужно было так  много  способов  говорить  друг  с
другом?
   - Это одно из удовольствий дикарей, - горько произнес Клей. Он  борется
с мыслью, что все и все забыты.
   Мы определяем себя по своим поступкам, думал он.  По  продолжительности
нашей культуры мы осознаем, что мы - люди.  И  вот  вся  продолжительность
сломана. Мы утратили бессмертие. Мы могли вырастить три головы и  тридцать
ног, наша кожа стала бы голубой,  но  пока  живут  Гомер,  Микеланджело  и
Софокл, живет и человечество. Но они исчезли. Если  бы  мы  были  зелеными
огненными  шарами  или  красным  наростом  на  камне,  или  сияющим  узлом
проволоки и все же помнили, кем мы  были,  мы  бы  оставались  людьми.  Он
сказал:
   - Когда мы с тобой летели сквозь пространство, как мы это делали?
   - Мы растворились. Мы ушли.
   - Как?
   - Растворились. Уходя.
   - Это не ответ.
   - Я не могу дать тебе лучший ответ.
   - Это для вас естественно? Как дышать? Ходить?
   - Да.
   - Значит, вы стали богами,  -  сказал  Клей.  -  Для  вас  открыты  все
возможности. Если нужно, вы летите к Плутону. Ради  прихоти  меняете  пол.
Живете вечно или почти вечно, как хотите. Если вам нужна музыка, вы можете
превзойти Баха, каждый из вас. Вы можете рассуждать, как Ньютон, рисовать,
как Эль Греко, писать как Шекспир, вам это  просто  не  нужно.  Вы  каждую
минуту живете в единстве цвета, форм,  структур.  Боги.  Вы  рождены  быть
богами. - Клей рассмеялся. - А мы трудились для этого. То есть  мы  знали,
как летать, мы могли достичь  других  планет,  мы  укротили  электрическую
энергию, мы  извлекали  звуки  из  воздуха,  мы  бежали  от  болезней,  мы
расщепили атом. Чем мы были  -  мы  были  достаточно  хороши.  Для  своего
времени. За двадцать тысяч лет до нас люди носили звериные шкуры и жили  в
пещерах, а в мое время  люди  прогуливались  по  Луне.  А  вы,  верно  уже
двадцать тысяч лет живете такими, какие есть, так? Изменилось ли что-то  в
мире за это время? Нет. Раз уж ты бог, ты не  можешь  однажды  измениться,
потому что всего достиг. Знаешь ли, Хенмер, что  мы  всегда  задумывались,
верно ли все время стремиться к вершинам? Вы утратили греков,  поэтому  вы
может  быть  не  знаете  о  hybris.  Чрезмерной  гордости.  Если   человек
забирается слишком высоко, боги сбрасывают его вниз, потому что  некоторые
вещи должны быть доступны  лишь  богам.  Мы  много  думали  о  hybris.  Мы
задавались вопросом, не становимся ли  мы  слишком  похожи  на  богов?  Не
покарают ли нас? Чума, огонь, буря, голод?
   - Вы правда так думали? -  с  любопытством,  отчетливо  прозвучавшем  в
голосе, спросил Хенмер. - Разве достичь слишком многого - зло?
   - Да, правда.
   - Жуткий мир, придуманный трусами?
   - Честная концепция, изобретенная величайшими умами человечества.
   - Нет, - возразил Хенмер. -  Кто  бы  стоял  за  такую  идею?  Кто  мог
отказаться от судьбы человечества?
   - Мы жили, - объяснил Клей, - в напряжении между стремлением  вперед  и
страхом забраться слишком высоко. И мы продолжали взбираться, несмотря  на
страх. И мы  становились  богами.  Становились  вами,  Хенмер!  Теперь  ты
понимаешь, Чем мы наказаны? За то, что забыли hybris?
   Он доволен сложностью своего объяснения.  Он  ждет  ответ  Хенмера,  но
ответ не приходит. Постепенно он осознает, что Хенмер  ушел.  Надоела  моя
болтовня? Вернется ли он? Все возвращается. Клей будет ждать всю ночь,  не
двинувшись с места. Он пытается уснуть, но спать совсем не хочется. Он  не
спал с момента своего первого пробуждения здесь. В звездной  черноте  мало
что можно увидеть. Слышны какие-то звуки. В воздухе плывет звук  лопнувшей
струны. Затем доносится звук, словно вибрирует какая-то огромная масса. Он
слышит, как шесть полных каменных колонн поднимаются и  стучат  по  земле.
Тонкий высокий свист. Густой черный  бум.  Мерцанье  перламутровых  шаров.
Сочное бульканье. Поблизости никого.  Он  уверен,  что  помещен  в  темный
корпус одиночества. Музыка затихает вдали, оставляя лишь свой  аромат.  Он
чувствует окутывающую его влажность. Интересно, насколько  заразны  чудеса
Хенмера? Он экспериментирует с изменением пола:  лежа  кверху  животом  на
скользкой сланцевой плите, он пытается вырастить