нные живые существа под этой крышей".
     Но где же Элоиза? Почему она не ответила, когда дверь  грохотала  под
ударами булавы?
     Харкорт шагнул вперед, аббат за  ним.  Шаги  их  гулко  прозвучали  в
тишине, раскатившись эхом по залу.
     Усыпанная драгоценными камнями диадема в одной из витрин разбрасывала
в свете факелов огненные блики.  На  пурпурной  бархатной  подушке  лежала
сверкающая сабля. Браслет  чистого  золота,  блестящий  серебряный  кубок,
украшенный  самоцветами,  отделанные  золотом  шпоры,  уздечка,  усыпанная
бриллиантами, чаша, еще один кубок из половины кокосового ореха,  рог  для
вина из слоновой кости с тончайшей резьбой...
     - Сокровищница, - сказал аббат. - Добыча, которую много  лет  свозили
сюда из многих стран. Но я не вижу призмы, за которой мы сюда пришли.
     - Она здесь, - сказал Харкорт. - Должна быть здесь.  Мы  еще  не  все
видели. Нечисть боялась этого места, она не могла  сюда  ступить.  Она  не
стала бы бояться сокровищ, которые мы здесь видим. Призма -  единственное,
чего она могла бояться.
     Он стоял, разглядывая содержимое витрин, и вдруг  поднял  голову.  Из
двери, за которой исчез человек в черном, показалась женщина. Что-то в  ее
манере держаться показалось ему знакомым, он вгляделся в ее  лицо,  но  не
мог его разглядеть. Сейчас ему не мешала выбившаяся от ветра прядь  волос,
здесь не было никакого ветра, и все же он не мог разглядеть ее лицо.
     - Элоиза? - спросил он осторожно. - Элоиза, это ты?
     - Да, я Элоиза, - прозвучал в ответ ясный, высокий голос. - Но откуда
ты, варвар, знаешь мое имя? И что ты здесь делаешь?  Ты  не  имеешь  права
здесь находиться. Тебя должны были остановить  задолго  до  того,  как  ты
достиг стены.
     - Элоиза, это я, Чарлз. Чарлз Харкорт. Ведь ты меня помнишь?
     В ее голосе зазвучали хрустальные льдинки.
     - Да, кажется, помню. Но ты всего лишь слабое, далекое  воспоминание.
То, что мы когда-то были знакомы, еще не дает тебе права являться ко  мне.
Прочь! Собери своих грязных сообщников и иди прочь!
     Он все еще не мог разглядеть ее лицо.
     - И не смей ничего трогать, - сказала она, - Даже пальцем. Не  трогай
ничего своими грязными ручищами.
     Стоны привидений стали громче, они заполнили весь зал.
     - Позволь, дитя мое, - сказал аббат. - Ты как-то странно себя ведешь.
Я помню тебя девочкой, милой, очаровательной и по уши влюбленной в Чарлза.
Мы искали тебя в замке Фонтен, но не нашли...
     - Ну, вот вы меня нашли,  -  ответила  Элоиза.  -  Вы  удовлетворены?
Теперь, прошу вас, уходите прочь.
     - Но мы пришли, чтобы спасти тебя. Нам удалось...
     - Меня не надо спасать. Я хранительница этих сокровищ.  Мне  поручено
святое дело хранить их, и я...
     - Дитя мое! - вскричал аббат. - Опомнись!..
     - Мой господин! - шепнула Иоланда,  стоявшая  рядом  с  Харкортом.  -
Инструменты! Инструменты для резьбы!
     Она схватила его за руку и показала на одну из витрин.
     - Это замечательные инструменты!
     Элоиза с угрожающим видом шагнула вперед,
     - Руки прочь! - крикнула она. - Это не ваше! Это принадлежит мне! Все
здесь принадлежит мне!
     - Ты имеешь полное право их трогать, - сказал Иоланде  коробейник.  -
Ты имеешь право их взять, Они  принадлежат  тебе.  Это  инструменты  твоей
матери.
     - Нет! - взвизгнула Элоиза. - Никто ничего отсюда не возьмет!
     Она бросилась к Иоланде, растопырив пальцы, похожие на когти. Харкорт
прыгнул ей навстречу, протянув вперед руку, чтобы остановить ее. Элоиза со
всего размаха натолкнулась на его руку и отлетела назад. Она  пошатнулась,
рухнула на пол и покатилась по мозаичным плиткам. Харкорт шагнул вперед  и
встал над ней.
     - Прочь с дороги, - загремел он в гневе. - Твоя  стража  разгромлена.
Там, за стеной, валяются груды Нечисти,  мертвой  и  умирающей.  Ты  здесь
больше не хранительница. Мы возьмем все, что захотим.
     Элоиза поползла от него на четвереньках, трясясь  от  злобы  и  шипя,
словно разъяренная кошка. Достигнув двери, через которую она вошла, Элоиза
поднялась на ноги, опираясь на косяк.
     - Ты никогда не вернешься домой, - крикнула она Харкорту.  -  Ты  уже
покойник. Все вы покойники. Каждого из вас постигнет моя месть. Ваши  тела
будут разорваны в мелкие клочья и развеяны по ветру, так что  даже  волкам
нечем будет поживиться.
     Харкорт повернулся к ней спиной и протянул Иоланде обе руки.  Иоланда
быстро подошла к нему, и он прижал ее к себе.
     - Она целилась мне в глаза, - воскликнула Иоланда. -  Она  хотела  их
выцарапать. Если бы ты не остановил ее.
     Разразившись рыданиями, она уронила голову ему на грудь.
     - Инструменты! - выговорила  она  сквозь  слезы.  -  Инструменты  для
резьбы. Я всю жизнь  хотела  такие  иметь.  Жан  кое-что  мне  сделал,  он
старался, как мог, но они такие неудобные...
     - Ты говоришь, это инструменты Марджори? - сказала Нэн коробейнику. -
Значит, это она вырезала горгулий? Мне это приходило в голову, но я ничего
не сказала. Это показалось мне невероятным.
     - Да, леди Маргарет, это она их вырезала. Я видел, как  она  работала
над ними. Она и Джон - трубадур, с которым она убежала.
     - А заколдовал горгулий ты?
     - Я сделал, что мог. Мои чары слабы. Мы с Джоном подняли  горгулий  и
установили их на место. А потом я заколдовал их, хотя и не был уверен, что
мне это удалось.
     - Вполне удалось, - сказал Харкорт. - Сегодня они спасли  нам  жизнь.
Коробейник, сегодня ты спас нас дважды.
     Иоланда подняла голову с груди Харкорта.
     - Значит, ты моя бабушка, - сказала она Нэн. - По-моему, я  с  самого
начала это чувствовала. Ты казалась мне совсем родной.  Значит,  моя  мать
тоже работала по дереву?
     - Похоже, что и ты этим занимаешься? - ответила Нэн. - Почему  же  ты
мне об этом ничего не сказала, проказница? Ты  очень  много  чего  мне  не
сказала. Я тоже чувствовала, что мы с тобой совсем родные,  и  я  задавала
тебе много вопросов, но ты не отвечала.
     Нэн подошла к Харкорту и Иоланде.
     - Молодой человек, - сказала  она,  -  уступи-ка  мне  ненадолго  мою
внучку. Совсем ненадолго.
     С другого конца зала донесся сдавленный голос аббата:
     - Чарлз! Чарлз, смотри! Я нашел ее!
     Нэн протянула руки к Иоланде. Харкорт обернулся и увидел,  что  аббат
держит высоко над головой что-то похожее на сияющую радугу, горящую  всеми
цветами в отсветах факелов на стенах.
     - Призма, - прошептал Харкорт. - Призма Лазандры.
     - Она была в одной из витрин, - сказал аббат. - Я увидел ее,  взял  в
руки, и она всего меня обдала пламенем. Ее пламя светит на весь мир. В ней
пламенеет душа святого.
     Попугай  слетел  с  плеча  аббата  и  принялся,  пронзительно  крича,
описывать круги в воздухе.
     - Значит, все кончилось, - тихо  сказал  коробейник.  -  Ваша  миссия
завершена, и те, кто покоится в зачарованном святилище, теперь могут спать
спокойно.
     Аббат направился через весь зал к ним, высоко держа призму.  Попугай,
не переставая возбужденно кричать, круто опустился на призму, задев когтем
руку аббата. Призма выскользнула у того из пальцев. Он  попытался  поймать
ее на лету, но не  успел.  Элоиза,  все  еще  стоявшая  в  дверях,  издала
отчаянный вопль.
     Призма ударилась об пол и разлетелась на миллион  осколков  величиной
не больше песчинки. Радужное пламя погасло, и  атриум  заполнился  сиянием
непостижимого благочестия и святости.
     Харкорт упал  на  голени,  охваченный  до  глубины  души  глубочайшим
благоговением.
     - Благослови Господи мою душу! - крикнул попугай,  все  еще  кружа  в
воздухе.
     - Да будет так, -  произнес  призрачный  голос.  В  воздухе  возникла
призрачная  рука,   которая   осенила   их   благословением,   и   святой,
освобожденный после многих веков заточения, исчез.
     Над Брошенными Землями пронесся душераздирающий скорбный вопль.



                                Глава 29.

     Тело Шишковатого лежало под грудой  огромных  камней  из  разрушенной
стены. Половинка разбитой двери, все еще висевшая на петлях, болталась  на
ветру, который подул с запада. По склону холма, усеянному мертвыми телами,
крадучись бродили волки.
     - Это к лучшему, - сказал аббат. - Если подумать, это к лучшему.  То,
что случилось, должно было быть нашей целью с самого начала. Не сделать из
призмы святыню, чтобы прославить аббатство или какой-нибудь другой храм, а
найти и разбить ее, чтобы выпустить на свободу заключенную там  душу.  Все
остальное было бы, пожалуй, кощунством. По совести, как только я взял ее в
руки, я должен был швырнуть ее об пол, чтобы  разрушить  чары  Лазандры  и
освободить пленененную душу. Попугай понял это лучше меня, лучше любого из
нас. Почему меня так ослепило желание прославить  свое  аббатство?  Чарлз,
как может человек быть так слеп?
     Харкорт обнял аббата за плечи.
     - Все философствуешь, - сказал он. - Все ищешь истину в теологических
рассуждениях.
     - Я философствующий слепец, - ответил аббат. - Я опозорен  и  унижен.
Мне долго придется это замаливать.
     - Оуррк! - сказал попугай.
     - Не могу понять, что  сделалось  с  Элоизой,  -  сказал  Харкорт.  -
Когда-то она была очаровательной девушкой.
     - Люди меняются, -  сказал  аббат.  -  Или  их  заставляют  меняться.
Когда-то, давным-давно, Лазандра тоже, наверное, был праведным и уважаемым
чародеем, но потом он не устоял перед искушением. Его привели  на  вершину
горы и показали ему весь мир. Может  быть,  так  случилось  и  с  Элоизой.
Нечисть схватила ее  в  замке  Фонтен  и,  вместо  того  чтобы  унизить  и
оскорбить ее, предложила ей то, что ее ослепило. Власть и славу, какие  ей
никогда  не  снились,  показавшиеся  ей  даже  заманчивее,  чем   царствие
небесное, о котором она до того мечтала. Не надо ее винить, Чарлз. Не надо
ее ненавидеть.
     - Когда-то я любил ее, - сказал Чарлз. - Много лет я любил ее.
     - Все последние годы это была  слепая  любовь,  порожденная  чувством
вины. Ты наказывал себя этой любовью за преступление, которого никогда  не
совершал. Я видел, что ты с собой делаешь. Шишковатый тоже видел. Он так и
сказал тебе, умирая, - сказал то, что не мог сказать, пока не  пришел  его
смертный час, и что он должен был сказать, когда смертный час наступил.
     - Я сейчас ходил ее искать. Ее нигде нет.  И  привидения  исчезли,  и
человек в черном, и Элоиза.
     - Не надо больше о ней горевать. Забудь о чувстве вины, которое  было
для тебя как отрава. Очисти от него свою душу. У тебя теперь есть Иоланда.
Я видел, как ты обнимал ее. Ваша любовь сильна и со  временем  станет  еще
сильнее. Она поможет тебе избавиться от чувства вины.  Как  твой  духовный
наставник я...
     -  Слишком  хорошо  я  тебя  знаю,  чтобы  считать   своим   духовным
наставником. Ты всегда толкуешь сомнения в  мою  пользу.  Ты  недостаточно
суров.
     - Я могу быть  и  суров,  если  понадобится,  -  сказал  аббат.  -  И
придется, если ты не исправишься.
     - По-моему, уже исправился.
     - А если нет, - сказал  аббат,  -  мне  придется  отлупить  тебя  как
следует. Так, чтобы запомнил. Имей в виду, я непременно это сделаю.
     - Нам пора отправляться в путь, - сказал Харкорт. - До дома далеко.
     - Мы будем двигаться быстро, - сказал аббат. - Надо только  выйти  на
римскую дорогу. Это всего несколько лиг отсюда. И деревья пойдут  с  нами.
Коробейник сказал, что пойдут. С ними нам нечего бояться Нечисти. Да она и
без этого должна была пасть духом. Может быть,  она  и  жаждет  мести,  но
сейчас она обескуражена. Она всегда считала эту призму залогом, за который
можно будет торговаться, если Империя слишком ее  прижмет.  Нечисть  могла
обменять ее на какие-нибудь уступки, когда оказалась бы приперта к  стене.
Но теперь призмы у нее нет, и она обескуражена. Это был  для  нее  тяжелый
удар. Конечно, рано или поздно она оправится, но это случится наскоро,  мы
успеем добраться до дома.
     Все остальные сидели на лужайке. Харкорт и аббат подошли к ним.
     - Я так еще и не видел твоих инструментов, -  сказал  он  Иоланде.  -
Покажи-ка.
     - Она сделает это с большим удовольствием, - сказала Нэн. -  Ни  разу
еще не видела, чтобы кто-нибудь так радовался. Я помню, как  покупала  эти
инструменты для ее матери. Ты, конечно, знаешь, что моя дочь  работала  по
дереву. Вот откуда у Иоланды это увлечение.  У  нее  действительно  хорошо
получается?
     - Хорошо, - ответил Харкорт. - Я видел ее работы.
     - Коробейник рассказал мне, как все вышло, - сказала Нэн. -  Марджори
и Джон решили заменить выпавших горгулий. Из благочестия.  Без  них  фасад
казался каким-то пустым, и храму чего-то не  хватало.  Джон  сумел  своими
песнями привлечь на свою сторону кое-кого из Нечисти, и они помогли ему  с
этими горгульями. Коробейник тоже при этом был.  Иоланда  тогда  была  еще
маленькой, он нянчил ее и заботился о ней,  пока  остальные  работали.  Он
помогал установить горгулий на место,  но  это  все,  что  он  сделал:  он
слишком привязался к Иоланде и все время проводил с ней. Потом  дело  было
кончено, и он вернулся в свою пещеру. Несколько  месяцев  спустя  двое  из
Нечисти, кто работал с Марджори и Джоном,  привели  Иоланду  к  нему.  Они
спасли ее, когда мою дочь и Джона убили.
     - Ты, конечно, ничего этого не знала. И узнала только сейчас.
     - Да. Хотя я пришла сюда ради того, чтобы найти свою дочь или хотя бы
ее следы. Я была убеждена, что они с Джоном бежали на Брошенные  Земли.  Я
раньше сказала тебе, что перебралась сюда, чтобы  иметь  время  для  своих
изысканий, но на самом деле это было  не  так.  Заниматься  изысканиями  я
могла и дома - с таким же, а то  и  большим  успехом.  Я  осталась  здесь,
общалась с Нечистью, перевязывала ей раны и давала  целебные  снадобья,  а
тем временем постоянно задавала вопросы, но никогда не получала ответа.  В
конце концов я решила, что никогда его не получу. Теперь я  знаю  ответ  -
тот самый, какого и ожидала. Но Иоланда - это для меня сюрприз. Я  никогда
не думала, что найду свою внучку, раз уж не смогла найти дочь.
     - Ты пойдешь с нами? Со мной и Иоландой? Замок ждет тебя.
     - Только ненадолго, - ответила она.  -  На  юге  Галлии  есть  замок,
который, должно быть, все еще принадлежит мне. Я оставила его на попечение
верного слуги.
     - А твои свитки? Твои записи?
     - Мы не можем за ними вернуться. Там слишком лесистая местность, наши
деревья не пройдут. Мне потом все доставит коробейник.
     Харкорт взглянул на коробейника:
     - А ты с нами не идешь?
     Коробейник отрицательно покачал головой:
     - У меня здесь еще остались дела.
     - Вот,  я  разложила  инструменты,  -  сказала  Иоланда  Харкорту.  -
Посмотри. Это резец, а это стамеска, а вон там рашпиль...
     Она  обвила  рукой  шею  Харкорта,  притянула  его  к  себе  и  нежно
поцеловала.



                                Глава 30.

     Они преодолели подъем, и перед ними открылся мост. Дорога  спускалась
к нему, а на той стороне над домиком мельника вился дымок.
     - Вот мы и дома, Чарлз, - сказала Иоланда. - Наконец-то дома!
     Аббат достал кусок сыра, припрятанный им где-то в складках сутаны,  и
принялся его жевать.
     - Надо было нам немного раньше устроить привал, - сказал он, - и  как
следует подкрепиться. Ветчиной и салом. Путешествовать на  пустой  желудок
вредно для здоровья.
     - Обжоррра! - проскрежетал попугай. - Грррех, грррех, грррех! Оурррк!
     - Не знаю, что делать  с  этой  птицей,  -  проворчал  аббат.  -  Она
становится обузой. Постоянно сидит у меня на плече и меня же  поучает.  Ни
на минуту не оставляет в покое. Как ты думаешь, а вдруг у него есть душа и
он почему-то сделался святой птицей?
     - Забудь об этом, - ответил Харкорт. - Ты ни о чем больше не  думаешь
вот уже несколько дней. Это тоже вредно для здоровья.
     - И все-таки, - не унимался аббат. - Когда эта глупая  птица  там,  в
поместье, крикнула "Благослови Господь  мою  душу!",  кто-то  ответил  "Да
будет так", и некая рука поднялась в благословении. А ведь никто из нас не
просил благословить наши души.
     - Скорее всего, это ничего не значит, - сказала Нэн.  -  Но  если  уж
разубедить тебя никак не удается, это, по крайней мере, даст тебе пищу для
теологических размышлений, когда ты темными ночами будешь  сидеть  один  у
себя в аббатстве.
     - Не надо мне никакой лишней пищи для размышлений, - возразил  аббат.
- В аббатстве хватает о чем подумать и без этого.
     Он покончил с сыром и вытер руки о сутану.
     - Обжоррра! - крикнул попугай.
     Когда они подошли к мосту, деревья развернулись, встали парами по обе
стороны дороги и принялись поспешно вкапываться корнями в землю.  Аббат  в
изумлении остановился.
     - Что это они делают? - спросил он.
     - Наверное, будут стоять здесь, пока не понадобятся снова, -  ответил
Харкорт. - Если вообще когда-нибудь  понадобятся.  Их  дело  сделано.  Они
проводили нас до дома.
     - А горгульи? - спросила Нэн. - Я уже несколько дней  их  не  видела.
Они все еще с нами?
     - Они стали частью деревьев, - сказал аббат. - Деревья приняли  их  в
себя. Или, может быть, они просто вернулись на место,  не  знаю.  Они  уже
покрылись корой. Я думал, что сказал вам, когда это заметил.
     - Что-то не помню, - заметила Нэн.  -  На  протяжении  многих  лиг  я
только и слушала, как ты препираешься с попугаем.
     Деревья остались на месте, а они начали спускаться по дороге к мосту.
Вдруг из кустов выскочило какое-то жалкое  существо  с  веревкой  на  шее.
Подпрыгивая от нетерпения посреди дороги, тролль возбужденно пропищал:
     - Я очень быстро шел и пришел сюда уже давно. Я ждал  вас.  Под  этим
концом моста живут очень противные тролли,  и  пришлось  всячески  от  них
прятаться. Если бы они меня увидели, мне пришлось бы плохо.
     - Ну хорошо, - сказал Харкорт, - вот ты здесь. Нечего  устраивать  из
этого спектакль. Пошли с нами.
     - Наверное, сейчас слишком поздний час, чтобы  строить  мне  мост,  -
сказал тролль. - А как насчет завтра?
     - На днях построю, -  пообещал  Харкорт.  -  Только  не  вздумай  мне
надоедать.
     Нэн и аббат вступили на мост. Харкорт и Иоланда,  взявшись  за  руки,
шли за ними.
     А впереди всех вприпрыжку бежал тролль.