коньей морде. Голова снова взметнулась вверх,  но
на шее у дракона уже сидел верхом Шишковатый, прочно обхватив ее ногами  и
занося секиру. Секира опустилась, поднялась  и  снова  опустилась.  Дракон
осел на землю.
     Харкорт с трудом поднялся на ноги. Вся левая сторона у него болела от
удара массивной головы. Дракон, дергая хвостом из стороны в сторону, лежал
на земле с наполовину  перерубленной  шеей,  придавив  собой  Шишковатого.
Харкорт протянул ему руку и помог высвободиться.
     - Это было отчаянное безрассудство, - сказал он.
     Шишковатый ничего не ответил и отошел в сторону,  все  еще  сжимая  в
руке окровавленную секиру.
     Аббат встал, поднял с земли свою булаву и замахнулся.
     - Уже все, - сказал ему Харкорт. - Кончено.
     - Мне здорово досталось, - сказал аббат.
     Из-под дерева вышла Иоланда, держа в руке лук  со  стрелой  наготове.
Харкорт встал на одно колено, чтобы вытереть о траву клинок. Правда, крови
на нем почти не было. Он с трудом поднялся на ноги.
     - Мой господин, ты ранен, - сказала Иоланда.
     - Да нет, это просто ушиб, - ответил он.
     По телу дракона еще пробегали судороги, но торчавшие вверх  когтистые
лапы уже не шевелились, а хвост с шипом на конце был неподвижен.  Веревка,
привязанная к его идее, спокойно лежала на земле.
     - Как ты себя чувствуешь? - спросил Харкорт Шишковатого.
     - Только оглушен немного, - ответил тот. - Когда падал.
     - Почему никто не спросит, как я себя чувствую? - воскликнул аббат.
     - Ну хорошо, как ты себя чувствуешь? - спросил Харкорт.
     - Прекрасно, - ответил аббат.  -  Немного  помят,  но  чувствую  себя
прекрасно. Но ты мог бы и поинтересоваться.
     - Я поинтересовался, - сказал Харкорт.
     - Только после того, как я тебе напомнил.
     - Нам всем изрядно повезло, - сказала Иоланда.
     - Ничуть не повезло, - возразил аббат. - Это все дело наших рук.
     - Не наших, - заметил Харкорт. - Все сделал Шишковатый.
     - Всякий делает, что может, - отозвался Шишковатый. - И как может.
     - Теперь этой истории конец, - сказал  аббат.  -  Той,  что  началась
много лет назад, когда двое двенадцатилетних  мальчишек  вздумали  поймать
дракона.
     - Как ты думаешь, помнил он об этом все эти годы?
     - Кто знает? - ответил аббат.
     Попугай слетел с дерева, опустился  на  неподвижную  тушу  дракона  и
принялся расхаживать по ней взад и вперед, издавая громкие крики и  хлопая
крыльями.
     - Мы можем уже не праздновать победу, - сказал  Шишковатый.  -  Птица
нашего аббата делает это за нас.
     - Это не моя птица, - недовольно  отозвался  аббат.  -  Скорее  я  ей
принадлежу, чем она мне. Я аббат этой птицы. Она  ездит  на  мне,  как  на
лошади. Она требует, чтобы я ее кормил, и нахально гадит  мне  на  сутану.
Никакого уважения.
     - Надо двигаться дальше, - сказала  Иоланда.  -  Если  мы  задержимся
здесь, мы можем привлечь к себе внимание.
     - Это верно, - согласился Харкорт. - Надо идти дальше.
     - Ты хромаешь, - сказал Шишковатый. - Тебе  под  силу  будет  дальняя
дорога?
     - Я же говорю, что это только ушиб, - ответил Харкорт. - Кажется, это
была голова дракона, но точно  сказать  я  не  могу.  Слишком  быстро  все
произошло.
     - А где наш приятель тролль? - спросил аббат.
     - Исчез, - ответила Иоланда. - Как только началась  битва.  Последний
раз, когда я его видела, он во все лопатки улепетывал в лес. На шее у него
все еще была веревка, а конец ее он держал в руке.
     - Будем надеяться, - сказал Шишковатый, -  что  он  еще  найдет  себе
хороший, крепкий сук и что на этот раз веревка выдержит.
     Иоланда двинулась в сторону леса, окружавшего Колодец Желаний.  Дойдя
до опушки, она остановилась и подождала их.
     - До сих пор мы шли точно на запад, и Нечисть это  знает,  -  сказала
она. - Если кто-нибудь из них  набредет  на  дракона  -  а  это  наверняка
случится очень скоро, - они подумают, что мы все  еще  идем  на  запад,  и
будут искать нас там.
     - Ты хочешь сказать, что нам нужно изменить  направление?  -  спросил
Шишковатый.
     - Не совсем, - ответила она. - Ненадолго. Но я думаю,  что  некоторое
время мы должны идти к северу.
     - Но там может быть опасно, - возразил аббат. - Когда мы  смотрели  с
верхушки холма, было видно, как толпы  Нечисти  движутся  на  север  и  на
запад. Нам с ними встречаться ни к чему.
     - Я пойду впереди и буду смотреть в оба,  -  пообещала  она.  -  Если
поблизости окажется Нечисть, я ее почую. И потом, нам  не  придется  долго
идти на север. День-другой, и все.
     - Но, прежде чем мы отправимся в путь, - сказал Шишковатый,  -  нужно
еще кое-что сделать. Мы же у Колодца Желаний. Надо в него заглянуть.  Хотя
бы попробуем узнать наше будущее.
     - Загляни, если тебе так хочется, - сказал аббат. - Что до меня, то я
отказываюсь. Все эти гадания по колодцам - сплошные глупости,
     - Пока ты будешь глядеть в колодец, - сказал Шишковатому Харкорт, - я
отвяжу веревку с шеи дракона. Он долго ее носил. Она моя.
     Он повернулся и зашагал назад, туда, где лежал дракон. Как давно  это
было, подумал он. И какой маленький был тогда  этот  дракон  -  ничуть  не
больше двенадцатилетнего мальчишки, который  попробовал  его  поймать.  Но
даже тогда он злобно шипел и кидался - видно было, что  шутить  с  ним  не
стоит.
     Харкорт подошел к закону и отвязал у него с шеи  веревку.  Петля  уже
совсем истерлась и только благодаря какой-то случайности еще держалась  на
шее. Очень скоро веревка должна была лопнуть и свалиться.
     Харкорт постоял минуту в  раздумье,  потом  бросил  веревку  и  пошел
прочь. Пусть остается дракону, сказал он себе. Он долго ее  носил,  теперь
она принадлежит ему по праву. Когда-то, пусть и не намеренно, я сам  отдал
ее дракону в подарок. А то, что дарят, обратно не берут. И грабить мертвое
тело нехорошо.
     Шишковатый вернулся от Колодца.
     - Что же ты видел? - спросил Харкорт.
     Шишковатый поморщился.
     - Самого себя, - ответил он.



                                Глава 17.

     Разводить на ночь огонь они не стали, а перекусили тем, что  взяли  с
собой, и запили водой, которую черпали пригоршнями из крохотного  родника.
На ночлег они устроились в глухом лесу между двух пологих холмов. Огромные
деревья теснились вокруг, и где-то поблизости всю ночь ухала сова.
     Харкорту приснилась Элоиза. Он стоял на  усыпанной  цветами  весенней
лужайке, рядом с лошадью, на которой сидела она, и смотрел  на  нее  снизу
вверх. Вокруг были другие всадники, все они собирались в  какое-то  долгое
путешествие и спешили тронуться. Но он решил, что не даст им уехать,  пока
не разглядит как следует ее лицо. Легкий  весенний  ветерок  растрепал  ей
волосы, и прядь их закрыла ее черты. Каждый раз, когда ему  казалось,  что
он вот-вот их разглядит, новый порыв ветра опять бросал прядь волос ей  на
лицо, и снова он не мог его разглядеть. Элоиза сидела молча,  без  улыбки,
не пытаясь поднять руку, чтобы отвести с лица эту прядь и помочь ему.
     - Элоиза! - воскликнул он. - Элоиза!
     Но не успел он произнести ее имя, как всадники тронулись  с  места  и
поехали прочь, и она вместе с ними. Он побежал рядом с ее лошадью,  но  та
шла быстрым шагом,  а  у  Харкорта  что-то  случилось  с  ногами:  они  не
двигались как обычно - казалось, он идет по колено в быстро бегущей  воде.
Он умолял Элоизу подождать, но  она  ждать  не  стала,  и  он  все  больше
отставал, Наконец он остановился и, посмотрев вслед всадникам, увидел, что
они пустили лошадей вскачь и быстро удаляются. Он пытался следить  глазами
за Элоизой, но тут же потерял ее из виду, хотел ее найти, но не мог -  она
затерялась среди всадников. Он стоял неподвижно, пока они не  скрылись  из
вида и лужайка не опустела.  А  когда  он  повернулся,  чтобы  направиться
домой, то увидел, что оказался в какой-то незнакомой стране.
     Неподалеку виднелся замок, но не такой, какие ему доводилось  видеть.
Этот замок был похож на сонное видение, он как будто висел  в  воздухе,  и
все его шпили и стройные башни тоже висели в воздухе над ним, между  небом
и землей, как будто не были его частью.  Слева  от  Харкорта  простиралось
поле спелой пшеницы, по которому мерно двигались цепочкой, сверкая косами,
косари, а женщины укладывали снопы в копны. За полем  начинался  фруктовый
сад, где множество людей карабкалось по деревьям,  собирая  плоды,  а  под
деревьями валялись ведра и корзины,  которые  им  предстояло  наполнить  и
отнести домой. Откуда-то справа до него донеслись крики;  он  обернулся  и
увидел свинопасов, которые, размахивая палками  и  перекликаясь,  загоняли
свиней.
     Теперь Харкорт как будто начал припоминать  это  место,  показавшееся
ему сначала незнакомым. Когда-то он его уже видел. И тут он  вспомнил:  он
видел его на миниатюре, украшавшей  одну  из  страниц  часослова,  который
подарила ему Элоиза. Это был тот самый рисунок, только оживший. Его сердце
радостно забилось, и он побежал к замку. Ведь  там  была  Элоиза,  там  он
найдет ее и, найдя, вновь увидит ее лицо. Но как он ни старался, он не мог
сдвинуться с места. Замок все так же стоял неподалеку, не приближаясь и не
отдаляясь, и по-прежнему казалось, что он висит в воздухе  между  небом  и
землей. Харкорту нужно было попасть в замок, ему  обязательно  нужно  было
войти в ворота и обойти все шпили и башни в поисках Элоизы, зовя ее, чтобы
она знала о его приходе и вышла ему навстречу. Он  изо  всех  сил  пытался
бежать быстрее, размахивая  руками  в  такт  бегу,  подавшись  всем  телом
вперед, задыхаясь от усилий.
     Позади послышался  чей-то  крик.  Харкорт  оглянулся  через  плечо  и
увидел, что компания всадников, вместе с которой уехала  Элоиза,  поспешно
возвращается. Лошади скакали во весь опор, всадники сидели, пригнувшись  к
их шеям, и погоняли их изо всех сил. Впереди  с  развевающимися  на  ветру
волосами скакала  Элоиза,  погоняя  лошадь  и  что-то  крича,  как  и  все
остальные.
     Они неслись прямо на него, и он понял, что они хотят  его  затоптать.
От страха у него захватило  дух,  он  сделал  сверхчеловеческое  усилие  и
освободился от чар, которые удерживали его на месте. Он  пустился  бежать,
петляя, как затравленный заяц,  а  позади,  все  ближе,  раздавался  топот
копыта, сверкали подковы, скалились зубы. Он задыхался, как  будто  кто-то
огромной рукой стиснул его грудь.
     Он споткнулся, упал... и проснулся, все еще задыхаясь от сумасшедшего
бега, в той самой позе, в какой упал.
     В лесу презрительно кричала сова. Где-то в темноте хихикал  про  себя
попугай аббата. Над головой качались деревья, и  сквозь  листву  время  от
времени становился виден яркий, холодный блеск звезд. В лесу было темно  и
страшно.
     Он приподнялся на локте. Рядом на  земле  виднелся  какой-то  сгусток
темноты. Наверное, Шишковатый, подумал он. Не может быть,  чтобы  это  был
аббат, попугай наверняка где-то рядом с ним,  а  его  хихиканье  доносится
совсем с другой стороны.
     Харкорт сбросил одеяло и встал. Послышались чьи-то шаги, он обернулся
и схватился за меч.
     Послышался голос аббата:
     - Что случилось, Чарлз?
     Попугай что то проворчал.
     - Ничего особенного, - сказал Харкорт. - Мне приснился сон.
     - Плохой сон?
     - Тревожный сон. Я видел Элоизу.
     Аббат придвинулся ближе - бесформенный силуэт в темноте.
     - Чарлз, не стоит питать слишком большие надежды. То,  что  рассказал
твой дядя...
     -  Я  знаю.  С  самого  начала  знал.  Об  этих  местах  много   чего
рассказывают. Но у меня все-таки появилась надежда.
     - Ты должен быть готов испытать разочарование.
     - Знаю, Гай. Но я изо всех сил цепляюсь за эту надежду. И все же...
     - И все же? Что значит - и все же?
     - Во сне Элоиза хотела меня затоптать. Не она одна,  и  другие  тоже,
кто был с ней, но она была впереди всех. Они скакали прямо на  меня,  а  я
убегал.
     - Слишком тяжелым грузом лежит Элоиза на  твоей  совести,  Чарлз.  Ты
слишком часто о ней думаешь. Ты винишь себя за то, в чем нет ничьей  вины.
Ты стараешься чаще о ней вспоминать, как будто  это  какое-то  искупление.
Может быть, вспоминая ее, ты просто стараешься сохранить надежду.
     - Там, в болоте, я  слышал  множество  голосов.  И  они  говорили  об
Элоизе.
     - Я тоже их слышал, - сказал аббат.  -  Ни  о  какой  Элоизе  они  не
говорили.
     - С тобой они и не стали бы о ней говорить.
     - И с тобой не говорили. Тебе  показалось,  что  ты  слышал  ее  имя,
потому что его  подсказали  тебе  воображение  и  чувство  вины.  Чувство,
которого ты не должен испытывать, потому что здесь нет никакой твоей вины.
Чарлз, долго еще ты будешь себя мучить?
     - Я не считаю, что это мучение.
     -  Ну,  конечно,  ты  считаешь,  что  это  вечное  преклонение  перед
женщиной, черты которой не сохранились в  твоей  памяти.  Ты  живешь,  как
монах, неся покаяние за то, что не требует покаяния. Попытайся сбросить  с
себя эту ношу.
     - Гай, ты безжалостен. Ты не...
     - Мое призвание, - сказал аббат, - временами не допускает жалости.
     - Может быть, мы с тобой сделали ошибку? - спросил Харкорт.  -  Может
быть, мы зря дали своим чувствам увлечь нас в это отчаянное предприятие? Я
- ради Элоизы, ты - ради своего заколдованного святого?
     - Может быть, - ответил аббат. - Очень может быть. Но это не  умаляет
нашу цель. Все равно мы оказались здесь не зря.
     - Ты не задумывался о том, чем все это может кончиться? Ты можешь это
предвидеть?
     - Я не провидец, - сказал аббат. -  Все,  что  у  меня  есть,  -  это
непоколебимая вера. Мы  не  должны  спрашивать,  почему  оказались  здесь.
Здесь, в ночной тьме, в страхе перед Нечистью,  может  быть,  в  окружении
Нечисти, наши мысли мрачны и безотрадны. Глухой ночью нельзя  давать  волю
своим мыслям: они всегда будут мрачными, а надежды призрачными.
     - Может быть, ты прав, -  сказал  Харкорт.  -  Давай-ка  я  посторожу
вместо тебя. Мне больше не хочется спать. Я боюсь,  что  снова  увижу  тот
сон.
     - Буду тебе очень признателен, - сказал аббат. -  Я  еле  держусь  на
ногах. У меня слишком тяжелая туша.
     - Оуррк! - произнес попугай.
     - Вокруг все спокойно, - сказал аббат. - То и дело кричит эта  глупая
сова, и где-то на севере бродит много волков. Я всю ночь слышал,  как  они
воют, будто  собираются  в  огромную  стаю.  Но  они  далеко,  нам  нечего
беспокоиться.
     - Тогда лезь под одеяло, - сказал Харкорт. - Возьми и мое тоже,  тебе
будет теплее.
     Аббат завернулся в одеяло, а  Харкорт  еще  долго  стоял  неподвижно,
прислушиваясь к непрерывным стонам совы. С севера до него время от времени
доносился волчий вой. Он подумал, что в это время  года  волки  обычно  не
воют. Они воют глубокой осенью и ранней зимой,  а  весной  или  летом  это
бывает очень редко. Наверное, там случилось что-то такое, из-за  чего  они
забеспокоились.
     Его глаза привыкли к темноте, и он уже мог различить на земле все три
спящие  фигуры.  Аббат  причмокнул  во  сне  и  захрапел.  Попугай  что-то
проворчал в ответ. Сова наконец умолкла. Сквозь листву  понемногу  начинал
пробиваться свет. Харкорт принялся ходить взад и вперед, чтобы согреться.
     Когда еще немного рассвело, он разбудил своих товарищей.
     - Еще темно, - недовольно сказал аббат. - Утро еще не наступило.
     - Света хватит, чтобы разглядеть  дорогу,  -  сказал  Харкорт.  -  Мы
отправимся сразу, без завтрака, и будем идти час  или  два.  Потом,  когда
встанет солнце, можно будет сделать привал и поесть. Может  быть,  рискнем
развести огонь и что-нибудь приготовить.
     Он вопросительно взглянул на Иоланду. Та кивнула:
     - Я думаю, это можно. Хотя бы ненадолго. Нам нужно поесть чего-нибудь
горячего. Может быть, сварим овсянку.
     - И поджарим сала, - с надеждой добавил аббат.
     - И поджарим сала, - улыбнулась она.
     Аббат повеселел.
     - Это другое дело, - сказал он. - Всухомятку есть вредно.



                                Глава 18.

     Они шли весь день и все следующее утро. Идти  было  легко.  Местность
была большей частью открытая,  лишь  кое-где  попадались  небольшие  рощи.
Много раз они видели заброшенные хозяйства, заросшие бурьяном и  сорняками
поля, развалины домов. Когда-то эти места изобиловали зажиточными фермами.
     Холмов на пути больше не было - повсюду вокруг лежали  сырые  низины.
Путники то и дело посматривали на небо - не покажется ли  там  дракон  или
еще кто-нибудь, но никого не было видно, даже феи не появлялись.
     В середине первого дня Шишковатый подстрелил из лука молодого кабана,
которого они спугнули в кустах. Вечером они  поджарили  его  на  костре  и
устроили пир, предварительно  как  следует  затоптав  огонь.  Может  быть,
необходимости в таких предосторожностях и не было,  потому  что  местность
была совершенно пустынна, но на этом настояла Иоланда.
     - Чтобы привлечь Нечисть, хватит одной струйки дыма, - сказала она. -
Не стоит рисковать.
     Во время ужина Харкорт присел рядом с Иоландой и спросил:
     - Что говорит тебе раковина?
     Он знал, что это глупый вопрос. Раковина ничего не может говорить,  у
нее нет никакого дара предвидения. Но больше им не на что было полагаться,
да и Иоланда в это  верила.  Такой  вопрос  мог  придать  ей  новые  силы,
показав, что Харкорт принимает раковину  всерьез.  Сама  Иоланда,  похоже,
относилась к ней очень серьезно - она утверждала,  что  там,  на  острове,
раковина предупредила ее о приближении великанов.
     - Ничего не говорит, - ответила она. - Наверное, это означает, что  у
коробейника нет ничего такого, о чем он хотел бы мне сказать.
     - Или что он ничего такого не знает, - заметил Харкорт.
     - Может быть, хотя он мало чего не знает. Он  умелый  чародей,  очень
умелый.
     - А он работает на нас? В наших интересах? Ты в этом уверена?
     После некоторого колебания она ответила:
     - Уверена, насколько это вообще возможно. Я давно  его  знаю  и  верю
ему.
     - Значит, все, что говорит тебе раковина, исходит от коробейника?
     - Мой господин, - сказала она, смело взглянув на него, - в этом я  не
очень уверена. Это его раковина, он мне ее дал, но я не знаю, заключена ли
в ней только его мудрость. Может быть, в ней есть и мудрость  кого-то  или
чего-то другого, еще более мудрого, чем он.
     Харкорт решил больше  ни  о  чем  не  расспрашивать:  он  понял,  что
дальнейший разговор заведет его  в  такие  метафизические  дебри,  которые
окажутся ему не под силу. Он не  имел  ни  малейшего  желания  предаваться
глубокомысленным рассуждениям о тонкостях чародейства.
     - Ну ладно, - сказал он, смирившись; - слушай и дальше, если хочешь.
     Ночью, перед самым рассветом, разразился короткий весенний ливень,  и
они выползли из-под одеял насквозь  промокшие  и  недовольные.  Но  ливень
кончился, и вскоре уже ярко светило солнце, а  на  голубом  весеннем  небе
плыли лишь последние клочки пронесшейся тучи. Путники быстро обсохли, хотя
их одеяла были все еще мокрые.
     - Придется остановиться на ночлег задолго до захода солнца, - сказала
Иоланда, - чтобы расстелить их и высушить.
     Несколько раз они видели, как вдалеке крадутся волки.  Потом  в  небе
показались стервятники, летевшие парами  и  тройками  в  одном  и  том  же
направлении. Вскоре после полудня к путникам подбежала Иоланда.
     -  Наверное,  мы  приближаемся  к  гнездилищу   гарпий,   о   котором
предупреждал коробейник, - сказала она. - Я что-то чую  в  воздухе.  Очень
может быть, что это и есть гарпии.
     - Где они могут быть? - спросил аббат.
     - Как будто вон там, - она указала пальцем. - Чуть севернее.
     - По-моему, дело пахнет не просто гарпиями, -  сказал  Шишковатый.  -
Слишком много волков. Они всю ночь выли и  много  раз  попадались  нам  по
пути. И еще стервятники.
     Харкорт пристально посмотрел на него.