е. Я знала только одно: что это давно заброшенное место, где  когда-то
христиане  поклонялись  Богу.  Там  есть  кресты,  и  могилы,  и   древнее
кладбище...
     - Ты часто туда ходишь, - сказал  Шишковатый.  -  Значит,  ты  знаешь
дорогу?
     - Не так уж часто я туда хожу. Только когда у меня кончаются  запасы,
и еще в определенное время года, когда кое-какие травы  созревают  или  их
легче собирать. Мне много чего удается найти на том кладбище и  в  саду  -
когда-то, наверное, это был прекрасный сад, только теперь  он  весь  зарос
сорняками и бурьяном, хотя там еще  попадаются  кое-какие  травы,  которые
остались с прежних времен.
     Она поднялась с пола, где сидела, и сняла с огня горшок с  питьем,  в
котором время от времени помешивала.
     - Пора дать аббату еще немного, - сказала она.
     Шишковатый подошел  вместе  с  ней  к  кровати,  встал  на  колени  и
приподнял аббата, чтобы она могла поить его с ложки.
     - Он как будто не такой горячий, - сказал Шишковатый, - и лицо у него
все в поту.
     Нэн склонилась над аббатом и положила руку ему на лоб.
     - Ты прав. Жар проходит.
     Она приподняла овчины, которыми был накрыт аббат, и осмотрела раны  у
него на ногах.
     - Начинают понемногу затягиваться.  На  вид  совсем  неплохо.  Должно
быть, та мазь, которой ты его мазал, имеет большую силу.
     - Это очень древняя мазь, - сказал  Шишковатый.  -  Это-  мазь  моего
племени. Она известна нам с незапамятных времен.
     - Конечно, мое питье тоже помогло, - сказала старуха, - но я  склонна
думать,  что  главное  целебное  действие  оказала  мазь.   В   ней   есть
какая-нибудь магическая сила?
     - Никакой магии. Просто  нужно  смешать  кое-какие  составные  части,
которые, правда, не так легко раздобыть, и тщательно соблюдать все правила
при ее приготовлении.
     - Он крепко спит, - сказала Нэн, - и это хорошо: сон восстановит  его
силы и поможет действию лекарств. Утром  он  проснется  другим  человеком,
хотя раны все еще будут побаливать. Ну-ка, подними его немного повыше.
     Она влила в рот аббату ложку питья, тот поперхнулся и закашлялся,  но
очнулся только на мгновение и сразу же снова погрузился в сон.
     Вернувшись к огню, Шишковатый сказал Харкорту:
     - Нэн говорит, что ему гораздо лучше и что утром он проснется  другим
человеком.
     - Как быстро, - сказал Харкорт. - Я  не  думал,  что  он  так  быстро
оправится.
     - Наш аббат здоров, как лошадь.
     - Мы явились к тебе незваными, - сказал Харкорт  старухе  Нэн,  -  и,
возможно, подвергаем тебя опасности. Как ты думаешь, сможем  мы  двинуться
дальше через несколько часов? Скажем, на рассвете? Мы с Шишковатым поможем
аббату идти, если понадобится.
     - Вам совсем незачем уходить, - ответила Нэн.
     - Но стоит Нечисти узнать, что ты дала нам приют...
     - Я вот о чем думаю, - перебила его  Нэн.  -  Может  быть,  когда  вы
будете уходить, и я пойду с вами. Сейчас как раз  подходящее  время  года,
чтобы поискать в саду храма травы, которые мне нужны.
     - Ты хочешь сказать, что покажешь нам дорогу?
     - Вы могли бы и сами ее найти. Найти ее не так уж трудно. Но  если  я
пойду с вами, то, конечно, доведу вас до храма. Так вам, может быть, будет
легче.
     - Я думаю, если аббату это под силу, нам надо бы отправляться в  путь
как можно скорее, - сказала Иоланда. - Я развесила наши одеяла у огня, они
уже совсем высохли. Мне станет гораздо спокойнее, когда  мы  доберемся  до
храма.
     - Мне тоже, - поддержал ее Шишковатый.
     - Гроза прошла, - продолжала Иоланда, - и небо почти  чистое.  Светит
луна. Завтра будет хорошая погода.
     - Все зависит от того, как чувствует себя аббат, - сказал Шишковатый.
     Тролль все еще сидел съежившись в дальнем углу у очага. С шеи у  него
по-прежнему свисала веревка, и он был занят тем, что  пересчитывал  пальцы
то на одной, то на другой руке, низко наклонив голову и распустив слюнявые
губы. Заметив, что Харкорт смотрит на него, он еще ниже опустил голову, но
перестал считать пальцы.
     Харкорт оглядел крохотную полутемную комнатку. В углу спал аббат.  Он
уже не метался во сне и не стонал, как прежде. Он глубоко дышал,  и  грудь
его равномерно вздымалась и опускалась.
     Слава Богу, прошептал про себя Харкорт. Во время грозы, до того,  как
они вышли к избушке, он начал серьезно опасаться за жизнь аббата. Если  бы
Иоланда не разыскала хижину и в ней не  оказалось  бы  Нэн  с  ее  знанием
целебных трав, сейчас дело могло быть совсем плохо.
     Он спросил Нэн:
     -  Когда  ты  бывала  в  храме,  тебе  не  доводилось  встречать  там
священника?
     - Один раз, - ответила она. - Такой  маленький  суетливый  человечек,
очень добрый. Но совсем дряхлый, его ветром может унести.
     - Ты разговаривала с ним? Не говорил он тебе, что он там делает?
     - Только однажды. Мы обменялись несколькими словами, пока я  копалась
в саду. Он сказал, что когда-то это, наверное,  был  прекрасный  сад.  Что
очень жалко, когда за таким садом  некому  ухаживать.  И  тут  же  куда-то
исчез. - После некоторого  колебания  она  продолжала:  -  А  как  он  там
оказался и что делает, я не имею ни малейшего  понятия.  Он,  конечно,  не
назначен туда официально, Церковью. Это место - вы называете  его  храмом,
и, должно быть, так оно и есть, - заброшено уже много лет. Однако  в  том,
что он  там  живет,  нет  ничего  особенного.  По  всем  Брошенным  Землям
попадаются такие, как он, - перебравшиеся сюда священники  или  самозваные
миссионеры, которые считают, будто само их присутствие означает,  что  эти
места не покинуты Церковью. Кое-кто из них, может быть, думает, что сумеет
обратить Нечисть в истинную веру. Это, конечно, глупость, потому что ни  у
кого из Нечисти нет души, обратить ее можно только формально.
     - Да, я знаю, -  сказал  Харкорт,  вспомнив  убитого  старика  и  его
водяное колесо.
     Кто-то потянул его за рукав, он обернулся и увидел, что это тролль.
     - Прошу тебя, господин, - сказал тролль, жалобно пришепетывая,  -  не
слышал ли ты, нет ли где хоть какого мостика.
     - Поди прочь! - крикнул Харкорт. - Не  трогай  меня  своими  грязными
руками!
     Тролль снова забился в угол.
     - Что случилось? - спросила Иоланда.
     - Да это все тот окаянный тролль.  Он  спросил,  не  слыхал  ли  я  о
каком-нибудь мостике.
     - Бедняга, - вздохнула Иоланда. - Ему так нужен мостик...



                                Глава 20.

     Отправиться в путь на следующий день, как было решено ночью,  они  не
смогли, а остались, чтобы дать аббату восстановить силы. К вечеру  он  уже
встал с постели и отдал должное  жаркому  из  оленя,  которого  подстрелил
утром Шишковатый. Нэн жаркое понравилось не меньше, чем аббату.
     - Мне редко удается поесть мяса, - сказала она.  -  Охотник  из  меня
никудышный, а те из Нечисти, кто ходит ко мне лечиться, или на  перевязку,
или еще за какой-нибудь помощью в этом роде, никогда не  приносят  мне  ни
еды, ни других даров. Они считают, что и без  этого  имеют  право  на  мои
услуги. Они редко разговаривают вежливо, и ни один еще  ни  разу  меня  не
поблагодарил.
     - Ничего другого и нельзя ждать от этих  существ,  лишенных  души,  -
сказал аббат. - Они иначе устроены. Они хуже животных. Даже лошадь, собака
или кошка могут привязаться к человеку и испытывать благодарность за  пищу
и заботу.
     - Время от времени они приносят мне свитки,  -  сказала  она.  -  Они
находят их в развалинах человеческих построек. По-моему, они  думают,  что
свои познания в медицине и магии я черпаю  из  книг  и  что,  принося  мне
книги, они действуют на благо самим себе.  Хотя  на  самом  деле  от  этих
свитков мне обычно толку мало. Это по большей части  стишки,  или  древние
рыцарские повести, или еще какие-нибудь никчемные писания в том же роде.
     Путники с  большим  удовольствием  провели  день  у  старухи  Нэн,  а
вечером, выставив дозорного, рано улеглись спать, чтобы получше  отдохнуть
и утром пораньше тронуться в дорогу. Правда, аббат все время жаловался  на
ужасный зуд в заживающих ранах, проклиная  Шишковатого  с  его  мазью,  но
похоже было, что он снова полон сил и рвется возобновить путешествие.
     - Сколько еще идти до храма? - спросил он Нэн. - Чарлз сказал, что ты
разговаривала со священником, который там живет.
     - Самое большее два дня, - ответила она. - И дорога  хорошая.  Да,  я
говорила со священником, но только один раз, да и то очень мало. А  почему
ты о нем заговорил?
     - Мы надеемся,  -  сказал  аббат,  -  что  он  располагает  кое-какой
информацией, которая нам необходима.
     - Я не спрашивала вас о цели вашего опасного паломничества, - сказала
она, - и не хочу совать нос в ваши дела. Но это, наверное, какая-то важная
для вас цель.
     - Она для нас жизненно важна, - подтвердил аббат. - Может  быть,  она
жизненно важна для самой Церкви.
     На следующее утро они двинулись в путь.  Старуха  Нэн  отправилась  с
ними, а сзади робко плелся тролль.
     День выдался погожий. Лес был одет в мягкую, нежную весеннюю  зелень,
а землю под деревьями сплошь покрывал ковер диких цветов. Никаких  троп  в
лесу не было. Нэн шла впереди, остальные следовали за ней, благодарные  за
то, что она взялась их вести, потому что  никаких  ориентиров  в  лесу  не
было.
     Нечисть не показывалась. "Неужели мы наконец от  нее  оторвались?"  -
думал Харкорт,  но  старался  отгонять  от  себя  эту  мысль  и  держаться
постоянно настороже. Однако за весь день они никого не повстречали.
     Аббат держался на удивление хорошо. Харкорт  и  Шишковатый  постоянно
поглядывали на  него  и  то  и  дело  устраивали  привалы,  чтобы  он  мог
отдохнуть, а он ворчал: "Знаю я вас. Нечего со мной нянчиться", - но более
категорических протестов не  высказывал,  и  Харкорт  подозревал,  что  он
только благодарен им за эти привалы.
     На ночлег они остановились под деревьями у родника,  который  бил  из
земли у самого подножья небольшого пригорка. Нэн  и  Шишковатый  принялись
готовить  еду.  Харкорт  немного  поднялся  по  склону  пригорка  и   сел,
прислонившись  спиной  к  огромному  дубу  и  внимательно  поглядывая   по
сторонам, не покажется ли Нечисть.
     Через некоторое время он услышал шорох  сухих  листьев,  обернулся  и
увидел, что это Иоланда. Она подошла и села рядом.
     - Мой господин, - сказала она, - ты чем-то озабочен. Ты был  озабочен
весь день. Могу ли я чем-нибудь помочь?
     Он покачал головой:
     - Нет, я ничем не озабочен. То есть ничем особенным. Сегодня все  шло
слишком хорошо, это-то мне и не нравится.
     - Тебе не нравится, когда все идет хорошо?
     - До сих пор мы с боем пробивали себе дорогу в этих местах, -  сказал
он. - Ну, может быть, не совсем с боем, потому что большую  часть  времени
от кого-нибудь убегали. Убегали  и  попадали  из  огня  да  в  полымя.  Мы
постоянно чувствовали, что за нами кто-то  гонится.  А  сегодня  это  была
просто какая-то прогулка.
     - У тебя слишком много забот, - сказала она. - Ты  ни  на  минуту  не
даешь себе о них забыть. Все время носишь в  себе.  Ни  с  кем  не  хочешь
делиться. Расскажи мне хоть об одной из своих забот.  Освободись  от  нее,
раздели со мной.
     Он рассмеялся.
     - Только об одной, и больше ты не будешь ко мне приставать?
     Она кивнула.
     - Ну, хорошо, - сказал он. - Только об одной, не больше.
     Сразу же, как только он произнес эти слова, в голове у  него  всплыла
мысль, которая постоянно его грызла, хоть он и  не  отдавал  себе  в  этом
отчета. Мысль, которую он отгонял всеми силами  и  которая  только  сейчас
возникла из глубин его подсознания.
     - Помнишь ту ночь, что мы  просидели  в  болоте  на  куче  камней?  -
спросил он. - Когда мы с Шишковатым забрались  на  самую  верхушку,  чтобы
оглядеться?
     - Помню. Это было неосторожно, вы рисковали жизнью. Туда  подниматься
было опасно.
     - Когда мы снова спустились, - продолжал он, -  Шишковатый  рассказал
вам, что мы там нашли. Скелет великана, распятого  на  сколоченном  наспех
кресте из кедрового дерева и прикованного к  нему  цепями.  Вы  с  аббатом
слушали, но не слишком внимательно, как будто это пустяк, всего  лишь  еще
один случай в пути. Да и Шишковатый не придал этому особого значения.
     - И правильно. Никакого особого значения это не имеет.
     - Но как ты не понимаешь? Ведь тот великан умер на кресте.
     - Я  помню,  ты  сидел  ужасно  мрачный,  когда  Шишковатый  об  этом
рассказывал.
     - Тогда, может быть, я не прав?
     - А может быть, и прав, только я не понимаю. Скажи мне, что тебя  так
беспокоит? Не мог же ты пожалеть великана. Ты  их  не  жалеешь.  Мой  отец
рассказывал, как тогда, на стенах замка, ты осыпал их ударами и выкрикивал
проклятья, убивая одного за другим.
     - Нет, дело не в великане, - сказал Харкорт,  -  хотя  он,  наверное,
умер мучительной смертью. Должно быть,  от  жажды.  Его  приковали  там  и
бросили, и он высох, как лист, упавший с дерева.
     - Но если дело не в великане, то в чем же?
     - В кресте! - выкрикнул он.
     - В кресте?
     - На кресте умер наш Спаситель.
     - Ну и что? С тех пор еще многие умерли на кресте.
     - Крест для нас священен, - сказал он. - Мы  молимся  перед  ним.  Мы
носим его на шее. Мы венчаем им наши  четки.  Это  святое  орудие  смерти.
Очень плохо, что и другие, как ты говоришь, тоже  умирали  на  кресте.  Но
великан? Чтобы Нечисть умирала на кресте?!
     Она обняла его за плечи и прижала к себе.
     - И ты страдал из-за этого? - сказала  она.  -  И  никому  ничего  не
говорил?
     - Кому мне было об этом рассказать?
     - Сейчас ты рассказал об этом мне.
     - Да, - ответил он. - Я рассказал об этом тебе.
     Она убрала руку с его плеч.
     - Прости меня, мой господин. Я только хотела тебя утешить.
     Он повернулся к ней, охватил ее лицо руками и поцеловал.
     - Ты меня утешила,  -  сказал  он.  -  Я  так  нуждался  в  утешении.
Наверное, я глупец, что так расстраиваюсь...
     - Ты не глупец, - сказала она. - В  тебе  есть  какая-то  неожиданная
доброта, и за это все должны тебя любить.
     - Имей в виду, - сказал он, - что я смог рассказать  об  этом  только
тебе.
     Он сам не знал, зачем это  сказал.  Ему  пришло  в  голову,  что  это
неправда. Он мог бы рассказать аббату. Нет ничего такого, о чем он не  мог
бы рассказать аббату. Однако об этом он аббату все же не рассказал.
     - Я должна кое о чем с тобой поговорить, - сказала  она.  -  Нэн  все
время присматривалась  ко  мне,  и  очень  внимательно.  И  пыталась  меня
расспрашивать. Конечно, исподволь, чтобы это не бросалось в  глаза.  Но  в
том, что она говорила, таились вопросы.
     - Ты ей ничего не сказала?
     - Ничего. Ты же сам  мне  ничего  не  говорил.  Но  из  того,  о  чем
разговариваете вы трое, из случайно оброненных слов, я поняла.
     - Я не собирался ничего от тебя  скрывать,  -  сказал  Харкорт.  -  Я
просто...
     - Да нет, ничего страшного.
     - Как ты думаешь, Нэн хотела расспросить тебя о нашей цели?
     - Мне так показалось. И вот еще что. Она не та, за кого себя выдает.
     - Что ты хочешь сказать?
     - Она одевается в лохмотья, ходит босая, у нее всклокоченные  волосы,
к которым она не притрагивается гребнем. Она хочет, чтобы  мы  считали  ее
просто старой каргой. Но все равно видно, кто она на самом деле.
     Харкорт заинтересовался.
     - А кто она, по-твоему, на самом деле?
     - Когда-то она  была  благородной  дамой.  Очень  благородной.  Такой
благородной, что теперь не может этого  скрыть.  Кое-какие  обороты  речи,
когда она не следит за собой, отдельные движения, манеры. На пальце у  нее
перстень с камнем, и она  хотела  бы,  чтобы  мы  считали  камень  дешевой
стекляшкой. Но я знаю, что это не так.  Могу  поклясться,  что  это  рубин
чистейшей воды.
     - Откуда ты знаешь?
     - Любая женщина тебе сразу скажет. Не мужчина - мужчины на такие вещи
не обращают внимания.
     - Надо будет взглянуть, - заметил Харкорт. - Хорошо, что  ты  мне  об
этом рассказала. А теперь пойдем, пора ужинать.
     Ужин был готов, и аббат уже приступил к еде.
     - Я слишком проголодался,  чтобы  дожидаться  вас,  -  сказал  он.  -
Садитесь и скажите, как вам понравится угощение. Наша приятельница  Нэн  -
необыкновенно искусная  повариха.  Кому  еще  могло  бы  прийти  в  голову
поджарить нарезанное мясо с натертым  сыром,  кусочками  сала  и  травами,
собранными в лесу, и все это  как  следует  перемешать?  Получилось  очень
вкусно.
     И он снова набил полный рот.
     - Этот старый  козел  уже  почти  такой  же,  как  раньше,  -  сказал
Шишковатый.
     - Если не считать того, что у меня по всему телу зуд от твоей гнусной
мази, - проворчал аббат.
     - Завтра мы дойдем до храма, - сказала Нэн. - Не  рассчитывайте,  что
после этого я смогу вас  кормить,  -  мне  будет  некогда,  буду  собирать
коренья и травы.
     К вечеру следующего дня, поднявшись на  вершину  холма,  они  увидели
храм.
     - Вот он, - сказал аббат. - Вот наконец этот храм,  куда  мы  столько
времени пробиваемся по этой нечестивой стране.
     Храм стоял  в  небольшой  долине,  по  которой  извивался  прозрачный
ручеек. Он был окружен вековыми деревьями, почти скрывавшими его от глаз.
     - Мы устроим здесь привал, - сказал Харкорт, - а туда пойдем утром, Я
не хочу блуждать в темноте.



                                Глава 21.

     Храм  был  огромен  -   Харкорт   еще   никогда   не   видел   такого
величественного здания. Каменные стены колоссальной высоты  были  увенчаны
уходящими ввысь башнями, и даже башни казались столь же массивными, как  и
несущие их устои. Над стенами возвышались крутые  скаты  крыш,  причудливо
пересекавшиеся под всевозможными углами  по  прихоти  неведомого  зодчего.
Утреннее солнце отражалось в красных, зеленых и синих витражах. Все здание
дышало былой роскошью и неумирающим величием. Глядя на  него,  Харкорт  не
мог не подивиться тому, как могли такое выстроить обыкновенные люди.
     Вокруг храма шла невысокая каменная ограда, кладка  которой  казалась
грубой и примитивной рядом с великолепно выложенными стенами самого храма.
Кое-где она обвалилась, и видно было, что за ней растет множество плодовых
деревьев, многие из которых стоят в полном цвету.
     Торжественной цепочкой путники двинулись вдоль южной части  ограды  к
западу. Немного не доходя до места,  где  ограда  поворачивала  на  север,
оказался пролом, через который можно было  подойти  к  храму.  Они  обошли
западный угол здания и вышли на мощеный двор, откуда поднимались ко  входу
в храм широкие каменные ступени. Одна из створок  тяжелых  дубовых  дверей
сорвалась с петель и лежала на камнях, другая,  косо  висевшая  на  месте,
была полуоткрыта. С карниза над дверью  на  путников  смотрели  оскаленные
морды горгулий.
     Взглянув на них, Харкорт не то чтобы заметил, а скорее  почувствовал,
что в них есть нечто странное. Часть  их  выглядела  как-то  не  так,  как
другие, -  они  казались  более  гладкими  и  округлыми.  Он  присмотрелся
внимательнее, но не мог понять, есть между ними разница или это ему только
почудилось.
     - Иоланда, - сказал он девушке, стоявшей рядом, - по-моему,  с  этими
горгульями что-то не так. Они как будто разные.
     - Они и не должны быть одинаковые, - ответила она. - Горгульи  всегда
непохожи друг на друга. Скульптор всегда дает волю фантазии и  придает  им
разное выражение.
     - Я не о том, -  сказал  он.  -  Дело  не  в  выражении,  а  в  самом
материале. Как будто они сделаны из разного камня.
     - Это возможно, - ответила она, - но все же...  Погоди,  я,  кажется,
поняла, что ты хочешь сказать.
     - Некоторые из них, - сказал он, - напоминают мне ту горгулью, что ты
показывала мне у себя в мастерской.
     У нее перехватило дыхание.
     - Может быть, ты и прав. Похоже