утой с двух сторон высокими стройными
стенами белых домов.
	Позади слышались злобное рычание и яростный скрежет когтей по
камню. Обернувшись, я увидел, как преследовавшие нас чудовища
тщетно пытаются протиснуться в узкую щель между домами. Все их
усилия добраться до нас, к счастью, не принесли результата. Мы были в
безопасности. И я наконец получил ответ на давно волновавший меня
вопрос: зачем в городе такие узкие улицы.



	26.

	Призрачные силуэты кораблей все также виднелись на белом поле
посадочной площадки космодрома. Величественные белоснежные утесы
городских домов окаймляли ее, как края гигантской чаши. Площадка
сияла стерильной чистотой. Кругом стояла мертвая тишина. Ни единого
движения, ни малейшего дуновения ветерка.
	Повешенное на привязанной к стропилу веревке сморщенное тело
гнома расслабленно свисало из-под потолка кладовой. И в кладовой все
было по-прежнему: те же горы поставленных друг на друга ящиков,
коробок, тюков и узлов. Лошадки куда-то исчезли.
	В небольшой комнате, куда надо было подниматься с улицы по
пандусу, каменные плиты тоже находились на своих местах. На их
боковых гранях виднелись телефонные наборные диски. От одной из
плит исходило сияние, и в нем, как на экране кинотеатра,
демонстрирующего фильм ужасов, представала картина кошмарного
мира новорожденной планеты. Ее наполовину расплавленная,
наполовину затвердевшая поверхность медленно вздымалась,
подвластная мощному внутреннему дыханию. Кругом открывались
страшные, наполненные лавой нарывы кратеров, на дне которых
шевелился раскаленный докрасна шлак. Из расщелин вырывались клубы
дыма и пара, выплескивались волны кипящей воды. В отдалении
вулканы извергали пламя, выбрасывая вверх огромные облака пепла.
	Роско уже успел снять походные мешки, а флягу с водой поставил в
проеме двери. Теперь он сидел на корточках, царапая пол пальцем,
правда, на этот раз он не пытался изобразить какие-нибудь заумные
формулы и, что особенно странно, уже не бубнил себе под нос.
	Я принялся разламывать деревянную скамью, прихваченную из
кладовой, чтобы как следует разжечь костер, устроенный мною прямо на
полу. Хорошенькое зрелище, подумал я, мы, наверное, представляем со
стороны: дикий варвар, разбивший лагерь в мертвом городе погибшей
цивилизации, еще один варвар из другого племени, болтающийся на
веревке за дверью соседней комнаты, и представитель механического
интеллекта, упорно старающийся разрешить одному ему понятную
проблему (а может быть, непонятную ему самому).
	Я бы упал в обморок от удивления, если бы мне доказали, что
Роско отдает себе отчет в своих поступках. Наверняка он никогда не был
запрограммирован для проведения тех расчетов, которыми он постоянно
занимался. Видимо, размышлял я, основательная встряска, полученная
его мозгом во время исполнения "заглавной партии" при игре в поло,
не только вышибла все остатки здравого смысла, но и вколошматила
вместо него черты гениальности.
	Солнце уже прошло свой зенит, и правая сторона улицы теперь
тонула в глубокой тени. Но, повернув голову, я увидел, что солнечный
свет все еще озаряет верхние этажи домов на противоположной стороне.
И здесь, в верхней части города, слышалось отдаленное, едва различимое
дыхание ветра, посвистывавшего, как в дымоходе печной трубы. В
нижних слоях воздуха не чувствовалось ни малейшего движения.
	Покинутый город... А почему он был оставлен? Что заставило его
обитателей уйти? Или они были увезены насильно? Возможно, они
выполнили свою задачу, а город обеспечил ее выполнение, и тогда
людям уже не было необходимости здесь находиться. Их ждали другие
планеты, где перед ними стояли уже другие цели, а может быть, там они
занимались тем же, чем и здесь. Не исключено, что единственным их
занятием на этой планете было выращивание деревьев - сначала посадка,
а потом тщательный уход за ними до тех пор, пока они не наберут
достаточно сил, чтобы существовать самостоятельно, и уже не будут
нуждаться в помощи. Этот период мог длиться века, даже тысячелетия, и
только после этого можно было оставить деревья без присмотра. Лишь
на предварительный этап - изучение условий выращивания деревьев и их
посадки - понадобились многие годы. А помимо этого, нужно было еще
построить подземные склады для хранения семян, вывести маленьких
грызунов, занимающихся их сбором. Да, тут требовалось провести
огромную работу.
	Но эти колоссальные затраты времени и сил, естественно, не
должны были пропасть даром, если деревья выращивались с целью,
аллегорическая формулировка которой содержалась в рукописи Найта.
Каждое из деревьев выполняло функции своеобразного приемного
центра, собиравшего информацию с помощью каких-то средств
перехвата, принцип действия которых был мне не известен (может быть,
это был перехват волн, излучаемых интеллектом?).
	Деревья представляли собой что-то вроде фильтров,
пропускающих через себя распространяющееся по галактике
информационное излучение. Миллионы приемников были расставлены
на периферии галактики и беспрерывно просеивали информационные
волны, анализировали, усиливали их, а затем, после переработки,
закладывали полученные данные на хранение. А через определенные
промежутки времени являлись "садовники" и извлекали накопленные
таким образом знания. К тому же, где и как можно было хранить такую
информацию? Конечно, сами деревья не могли дополнительно брать на
себя функцию банка данных. Лучше всего эту задачу можно было решить
с помощью семян, закладывающих знания в сложные цепи ДНК-РНК,
преобразуя сугубо биологические характеристики нуклеиновых кислот
таким образом, что, помимо чисто биологической информации,
позволяло семенам помещать на хранение самые разнообразные знания
других видов, в том числе неорганического происхождения.
	Когда я думал об этом, испарина выступила на моем лбу. В
закромах и бункерах, в которые грызуны складировали семена,
содержались поистине бесценные сокровища. Любой, кто бы смог
овладеть семенами, а затем разработать технологию выделения из них
информации или раскрыть код, открывающий доступ к зашифрованным
в них данным, сосредоточил бы в своих руках все интеллектуальные
ресурсы галактики. Тот, кому удалось бы опередить владельцев сада и
снять урожай раньше их, завладел бы невиданной добычей. И
"садовники", предусмотрев такую опасность, приняли чрезвычайные
меры предосторожности, предупреждая малейшую возможность утечки
информации как о самой планете, так и о цели, ради достижения
которой она эксплуатировалась. Пришельцам, впрочем, не
препятствовали появляться здесь, более того, их даже могли заманить на
планету, если они оказывались поблизости от нее. Но коли уж им выпало
несчастье совершить посадку на местном космодроме, они, похоже, уже
не имели ни единого шанса выбраться из западни и возвратиться в
галактику с сообщением о своем открытии.
	Все-таки любопытно узнать, как часто появлялись на планете
владельцы сада. Можно было предположить, что каждую тысячу лет в
галактике накапливались знания, стоящие приобретения. А вдруг с
этими "садовниками" что-нибудь случилось? И они не имели больше
возможности прилетать на планету для сбора урожая. А еще они могли
отказаться от осуществления задуманного ими проекта, как нереального
или нерентабельного. За тысячелетия, прошедшие со времен постройки
города и разведения сада, могла произойти переоценка ценностей и
коренной пересмотр стратегических целей расы. И теперь им, как более
зрелой и умудренной опытом цивилизации, создание планеты-сада (или,
не исключено, целой системы подобных планет) могло представляться не
более, чем детской затеей, ошибочным начинанием, претворенным в
наивном запале юношеского энтузиазма.
	От долгого сидения на корточках ноги начали затекать, и я,
вытянув руку, оперся о пол ладонью, чтобы переменить позу. Сделав это,
я почувствовал, что под моей рукой оказалась кукла. Я не стал ее
поднимать: мне не хотелось смотреть на нее. Я просто нащупал ладонью
ее лицо и прошелся по нему кончиками пальцев. И тут мне пришло в
голову, что строители города и создатели сада не первые жители
планеты. Прежде чем они появились здесь, планета была заселена другой
расой - расой, построившей похожее на храм красное здание на окраине
города. Один из ее представителей и вырезал эту куклу. Я был уверен,
что создание куклы, в некотором смысле, явилось более значительным
достижением, нежели строительство города и разведение деревьев. Эта
кукла была грандиозным явлением духовной культуры планеты.
	Но к настоящему времени обе эти великие расы покинули планету,
а я, посланец другой цивилизации, вероятно, не такой развитой, но,
бесспорно, не менее честолюбивой, находился здесь. Я находился здесь и
знал историю планеты, мне открылась тайна ее сокровищ. Это были
настоящие сокровища, а не мифы, за которыми охотился Найт. Они
имели реальную цену, их можно было выгодно продать, и в этом плане
для меня они были более привлекательны, чем бесплотные сказочные
богатства. Найт мог догадываться о их существовании - об этом
недвусмысленно свидетельствовали отрывки из его записей, - но к тому
времени, когда ему пришла в голову эта догадка, Найт уже настолько
был увлечен своей идеей, настолько попал под власть созданных его
собственным воображением призраков, что пренебрег своим открытием,
как недостойным внимания.
	Несчастный глупец, думал я, упустить такой шанс! Хотя, не
исключено, что он совершил такую оплошность уже после того, как
утратил все надежды вырваться с этой планеты.
	А я этих надежд не утратил! Выход должен быть. Выход всегда
можно найти, если упорно и непреклонно его искать. Никакая банда
тупых "садовников" не сможет помешать мне выбраться отсюда!
	Сначала нужно найти продовольствие и немного отдохнуть, а
потом уж я доберусь до этих параллельных миров. Хотя Сара и
старалась убедить меня, что все они изолированы один от другого,
нельзя отвергать возможности, что хоть один из них населен разумными
существами, имеющими средства передвижения в пространстве. А это -
все, что мне было нужно. Только бы добраться до них и любыми
способами завладеть каким-нибудь кораблем.
	Я раздумывал, как мне поступить с гномом, и решил, что надо
оставить его повисеть. Пусть посидит на поводке. Если я его сниму,
неизвестно, какая от него будет польза. К тому же я не знал, что он еще
захочет выкинуть. В конце концов, он сам шел к подобному финалу и
получил по заслугам, так что я не буду вмешиваться. Честно говоря, мне
все же было любопытно узнать, зачем он это сделал. Сам по себе
поступок доказывал его принадлежность к расе гуманоидного типа.
Только существо, подобное человеку, могло на такое решиться.
	Я бросил взгляд на Роско. Он перестал писать свои иероглифы и
теперь смирно сидел с вытянутыми вперед ногами и тупо смотрел перед
собой. У него был вид человека, впавшего в оцепенение после того, как
ему внезапно открылась потрясающая правда.



	27.

	Сара оказалась права. Выхода не было. Все миры приводили в
тупик. Я изучил каждый, неустанно переходя из одного в другой,
постоянно подгоняя себя. Спал я урывками, и только тогда, когда
изматывался до такой степени, что начинал опасаться, как бы,
переутомившись, чего-нибудь по рассеянности или небрежности не
пропустить. В то же время я не позволял себе допускать поспешность в
работе. На изучение миров я тратил значительно больше времени, чем
было необходимо, подвергая каждый из них самому скрупулезному и
тщательному анализу.
	Пришлось порядочно повозиться, прежде чем я научился
обращаться с наборным диском, открывающим путь в другие миры. Но
как только я приобрел навык, я немедленно, засучив рукава взялся за
дело, уже ни на что не отвлекаясь. Роско не беспокоил меня, и я, в свою
очередь, не обращал на него внимания. Правда, иногда замечал, что он
часто отсутствует. У меня сложилось впечатление, будто он бродил по
городу, но времени разобраться, зачем ему это было нужно, не хватало.
	Конечно, никто не мог поручиться, что ни одна из открывшихся
мне планет не обладает техникой, поисками которой я занимался. Ведь
передо мной распахивалась лишь дверца, ведущая в другой мир, через
проем которой можно было разглядеть только незначительную его
часть. Было бы крайне безрассудно и рискованно перейти границу
другого мира и вступить в неизведанное, не имея веских доказательств,
что я найду в нем то, что мне было нужно. Однажды перейдя Рубикон, я
мог потерять все надежды на благополучное возвращение назад. Без
помощи Свистуна и паукообразного существа нам никогда бы не удалось
выбраться из зыбучих песков пустынного мира.
	Итак, к сожалению, я не увидел ни единой планеты, на землю
которой мне захотелось бы вступить, ни одного мира, в котором бы я
обнаружил хотя бы зачаточные формы разумной жизни.
Преимущественно все эти планеты были ужасны, в них только
нарождалась живая природа - непроходимые дикие джунгли, скованные
льдами пространства, материки, находящиеся в процессе карстовой
ломки. Некоторые из планет имели очень плотную атмосферу, их
поверхность окутывали клубящиеся облака паров, один взгляд на
которые вызывал у меня удушье.
	Было несколько совершенно мертвых планет (с обширными
равнинами, начисто лишенными растительности), тускло освещенных
бледным кроваво-красным умирающим солнцем. Встретилась и
обуглившаяся планета, сожженная дотла вспышкой новой звезды.
	Меня очень занимал вопрос, зачем были нужны эти двери в другие
миры? Несомненно, если бы кто-то собирался пользоваться ими для
того, чтобы переходить из одного мира в другой, он поставил бы двери
где-нибудь на окраине города или в деревне. Никто не стал бы
переселяться в дикие джунгли, на ледяные торосы или на прогоревшие
угли. Может быть, двери были сделаны с единственной целью - как
канализационный люк, предназначенный для избавлении от
непрошенных гостей. Но если их предназначение ограничивалось только
этой функцией, достаточно было бы выхода в один или несколько
миров. А тут их сотни. Не было никакой необходимости иметь их так
много.
	Разумеется, представители использовавшей их расы могли
руководствоваться совершенно другими соображениями, не доступными
человеческой логике, а я просто был не в состоянии предусмотреть все
способы их возможного применения.
	Я проглядел все миры и теперь был не в лучшем, а даже, наверное,
в худшем положении, чем до начала поиска. По крайней мере, до того,
как я все это затеял, оставалась надежда, а теперь и она умерла.
	Я подошел к костру. Он погас. Осторожно потрогав ладонью угли,
я не ощутил тепла. Роско не было, и кажется, его не было уже несколько
дней.
	Может быть, он бросил меня? Наверное, все же не бросил, но
попросту забрел куда-нибудь и не особенно задумывается о
возвращении. Да, черт побери, следует признать, что я исчерпал свою
фантазию. Я сделал все, что было в человеческих силах.
	Я тихо сидел у потухшего костра и всматривался в сумрак узких
улиц. Возможно, еще есть за что уцепиться - например, отыскать какой-
нибудь выход в городе или на планете, пойдя на восток, запад или юг, а
не к призрачным вершинам пурпурных гор на севере. Где-то должен
быть ответ. Но моя воля иссякла. Я не хотел никуда идти. Я не хотел ни
за что больше браться. Хотелось бросить все к чертовой матери и
сдаться.
	Будет еще один гномик, подумал я.
	Конечно, я был неправ. Это было пораженческое настроение.
Нечего драматизировать. Когда придет время совершить новую
попытку, когда только забрезжит новая, пусть самая эфемерная надежда
на успех, я опять встану и ринусь в бой.
	Но сейчас я, сгорбившись, безвольно сидел у костра и жалел себя -
не только себя, а всех нас. Хотя стоило ли переживать из-за Смита, Тэкка
или Сары? Они получили то, что хотели.
	Внизу в уличной темноте мелькнула тень: черное пятно на сером
фоне. Холодок страха пробежал по моей спине, но я не пошевелился.
Если некто или нечто, кто бы это ни был, захочет застигнуть меня
врасплох и разделаться со мной, что ж, пусть придет и попробует. Пока у
меня есть меч, пусть это и не самое подходящее для меня оружие, - без
боя я не сдамся.
	Как же все-таки были измочалены мои нервы, если я докатился до
таких мыслей! Не было ни малейших оснований предполагать, что в
городе мог находиться кто-то, кому была нужна моя жизнь. Город был
пустынным и заброшенным, и никто, кроме привидений, в нем не мог
обитать.
	Тем более странно, что тень продолжала двигаться. Она вышла с
улицы и направилась по пандусу прямо ко мне, шагая медленной
неуверенной походкой, напоминавшей старческую поступь.
	Теперь я разглядел, это был Роско. Боже, как я был рад, что этот
несчастный вернулся. Я встал, чтобы поздороваться с ним. Он
остановился перед самой дверью и заговорил, осторожно произнося
слова, словно боясь опять сбиться на привычную рифмованную
белиберду. Медленно и старательно, делая отчетливые паузы после
каждого слова, он произнес: "Пойдемте со мной".
	- Роско, - сказал я, - спасибо, я рад, что ты вернулся. Что
произошло?
	Он стоял в сгущающихся сумерках, тупо глядя в мои глаза. Затем
также медленно и осторожно, с трудом артикулируя каждое слово, ой
выдавил из себя: "Если математические выкладки..." - и снова
замолчал. Особенно тяжело ему далось слово "математические".
	- У меня были трудности, - сказал он увереннее, - со мной
случилась беда, но теперь я справился с трудностями и чувствую себя
лучше. Борьба вылечила меня.
	Он уже говорил свободнее, но все еще с усилием. Длинные фразы
давались ему нелегко. Было заметно, как он преодолевает невидимый
барьер, чтобы правильно произнести фразу.
	- Не волнуйся, Роско, - посоветовал я. - Не мучай себя. У тебя
прекрасно получается. Не стоит переживать.
	Но он не мог расслабиться. Ему очень нужно было что-то мне
объяснить. Это что-то слишком долго бродило в его мозгу и теперь
настойчиво требовало выхода наружу.
	- Капитан Росс, - сказал он, - долгое время я боялся, что не смогу
справиться. На этой планете есть два явления, требующих объяснения, и
я никак не мог привести их к знаменателю... нагревателю, предателю,
законодателю...
	Я быстро подошел к нему и взял за руку.
	- Ради Бога, - взмолился я, - не волнуйся. У тебя вагон времени. Не
надо торопиться. Я тебя спокойно выслушаю, не спеши.
	- Спасибо, капитан, - произнес он с усилием, в его голосе звучала
искренняя признательность, - за ваше терпение и сострадание.
	- Мы прошли вдвоем длинный путь, - сказал я. - Мы можем
позволить себе не торопиться. Если ты нашел ответы, я могу и
подождать. Что до меня, то я готов воспринять любые открытия.
	- Существует структура, - выдавил он, - материал белого цвета, из
которого сделан город, вымощена посадочная площадка, которым
опечатаны корабли.
	Он сделал паузу и молчал так долго, что я начал опасаться, как бы
с ним опять чего-нибудь не произошло. Но потом он снова заговорил.
	- В обычных молекулярных структурах, - сказал он, - связи между
атомами существуют только вне их ядер. Вы понимаете?
	- Думаю, что да, - ответил я. - Хотя, туманно.
	- В белом материале, - пояснил он, - связи распространяются
глубже внешних орбит электронов, распространяются на ядра атомов.
Вы улавливаете идею?
	Я вздохнул, показывая, что, по крайней мере, частично до меня
дошло.
	- А, черт, - сказал я, - и эти связи, наверное, никак нельзя
разорвать.
	- Точно, - объявил он. - Так и было задумано. А теперь, капитан,
пожалуйста, пойдемте со мной.
	- Погоди минутку, - запротестовал я. - Ты еще не все сказал. Ты
говорил о двух явлениях.
	Он пристально посмотрел на меня, как будто прикидывая, стоит
ли метать бисер перед свиньями, а затем вдруг спросил:
	- Капитан, что вам известно о реальности?
	Я даже вздрогнул от неожиданности. Более дурацкого вопроса
нельзя было придумать.
	- Какое-то время назад, - ответил я с сомнением, - я мог
поручиться, что хорошо умею отличать реальность от вымысла. Сейчас
я не уверен.
	- На этой планете, - заявил он, - реальность разделена на части,
слои. Здесь их, как минимум, два. А, может быть, гораздо больше.
	Теперь он говорил уже