ходимой естественные природные
препятствия, она была вытоптана на глубину от трех до четырех футов.
Совершенно очевидно, что по ней путешествовали на протяжении
тысячелетий и что она была привычным маршрутом с незапамятных
времен.
	С некоторыми колебаниями мы наконец, наполовину сознательно,
наполовину интуитивно, приняли решение продолжать путь по тропе.
	Ведь кто-то же все-таки обитал на планете? Но как давно? Ведь
кто-то построил город, проложил дорогу и вырастил деревья. Но теперь
город вымер, застыв в безмолвии и опустев, а дорога превратилась в
руины. Что за всем этим кроется, гадал я. Цивилизация существовала на
этой планете много веков, ее жителями было истрачено много энергии. А
затем обитатели, которые так долго жили здесь и угрохали столько сил
на благоустройство, разом покинули планету, причем перед уходом
приняли все меры к тому, чтобы любой, попавший сюда, не имел шансов
вырваться обратно. Приземлись мы в любом другом месте, кроме
города, наш корабль несомненно был бы в безопасности и без помех мог
взлететь. Но в том-то и дело, что всякий корабль, приближающийся к
планете, почти наверняка обречен был приземлиться не где-нибудь, а
именно в городе, завлеченный (как мотылек - огнем свечи) в ловушку
сигналами, посылаемыми из города в глубины космоса.
	Вдоль тропы, возвышаясь на вершинах холмов, продолжали
встречаться похожие на пчелиные улья каменные дома. Их осмотр
ничего не дал. Не было никакого мусора, никаких брошенных вещей.
Очевидно, дома никогда не служили постоянным пристанищем, а просто
использовались для ночлега - на ночь или две. Несмотря на всю свою
кажущуюся необитаемость, воздух в них все равно был каким-то
затхлым.
	За время нашего путешествия постепенно сформировался и наш
походный порядок. Тэкк почти постоянно ехал верхом. Он был чересчур
неловок и неуклюж для того, чтобы быстро идти. Сара и я ехали по
очереди. Свистун по-прежнему держался на расстоянии, находясь, как
правило, в арьергарде и подгоняя лошадок. Этот порядок не являлся
результатом какой-либо предварительной договоренности, мы сами
собой влились в этот естественный походный режим. Мы с Тэкком
мирно сосуществовали. Но мы не стали лучше относиться друг к другу,
просто научились приспосабливаться. Он все еще таскал с собой эту
дурацкую куклу, ни днем ни ночью не отнимая ее от груди. С каждый
часом он все более отдалялся от нас, словно уходил в себя. После ужина
он, как правило, уединялся, ни с кем не разговаривая и никого, похоже,
не замечая.
	Мы уже преодолели приличное расстояние. Однако конца нашему
пути пока не было видно. Мы все дальше забирались в неведомые края,
которые пока не пугали нас открытой враждебностью, но, казалось,
опасность могла возникнуть в любую минуту.
	Однажды днем мы вошли в район, столь сильно изрезанный
самыми разнообразными препятствиями, что нам далеко не сразу
удалось разобраться, куда же нас занесло. Вступая на эти косогоры, мы
даже не могли представить, что нас ожидает впереди. Как только мы
достигли сравнительно ровного участка, мы тут же сделали привал, хотя
у нас в запасе еще оставалось часа два светлого времени.
	Мы развьючили лошадок и сложили тюки в кучу. Лошади мирно
пошли пастись, что они делали всегда, как только им выпадал удобный
случай хотя бы на короткое время оторваться от нас. Мы не испытывали
опасений, что они могут сбежать. Свистун всегда сопровождал их и
пригонял обратно. На протяжении всего пути он выполнял роль пастуха
при табуне, и лошадки тоже, как нам казалось, чувствовали себя с ним в
безопасности.
	Мы развели костер, и пока Сара готовила ужин, мы с Тэкком
пошли набрать дров.
	Мы уже возвращались назад, каждый с доброй вязанкой сушняка,
когда вдруг услышали испуганное ржание лошадок и частый дробный
звук, который обычно издавали их полозья на бегу. Мы бросили хворост
и устремились со всех ног по направлению к лагерю. Как только мы
достигли его, мы увидели взмыленных лошадок, бешеным аллюром
выбегающих из узкой лощины. Они скакали во весь опор и проносились
через лагерь, сметая все на своем пути. Они растоптали костер и разнесли
в стороны кастрюли и горшки, приготовленные Сарой. Сара и сама едва
уцелела, с трудом успев увернуться от их полозьев.
	Миновав лагерь, они без колебаний повернули направо и ринулись
по тропе в ту сторону, откуда мы только что пришли. За ними гнался
Свистун. Он буквально стелился по земле, двигаясь одному ему
известным способом и, надо признать, развил вполне приличную
скорость. Он отставал совсем чуть-чуть, можно сказать, висел у них на
пятках, но как только лошадки достигли лагеря, Свистун резко
затормозил и, застыв как вкопанный, разразился страшными
проклятиями. Упираясь в землю своими короткими ногами, он
буквально кипел от ярости. С ним происходило то же, что случилось в
городе, когда лошадки неожиданно набросились на нас. Его окутала
голубая дымка, все вокруг заплясало и заходило ходуном, а бегущие
впереди лошадки поднялись над тропой и полетели, шумно рассекая
воздух. Коснувшись полозьями земли, они опять поскакали, но лишь
только они достигли вершины холма, Свистун вскипел еще раз. Теперь
они исчезли, снесенные, сметенные, смятые той неведомой силой,
которую направил против них Свистун.
	Ругаясь как сумасшедший, я побежал вверх по склону, но когда я
добрался до вершины, лошадки уже были далеко, и я понял, что их уже
ничем не остановишь. Они неслись по направлению к городу, не чуя под
собой ног.
	Я стоял и наблюдал за ними до тех пор, пока они почти совсем не
скрылись из виду, и только после этого спустился с холма в лагерь.
	Костер был совершенно разорен. Кругом валялись обугленные и
дымящиеся головешки, а две кастрюли были раздавлены полозьями
промчавшихся лошадок. Сара стояла на коленях, склонившись над
лежащим на боку Свистуном. Теперь он казался мне призраком. Это
было что-то туманное, полуматериальное, словно он пытался уйти в
какое-то другое измерение и остановился на полпути, застряв на границе
между этим и иным мирами.
	Я подбежал и опустился на колени возле него. Я старался
подсунуть под него руки, чтобы приподнять, и когда мне это удалось,
возникло ощущение, что здесь уже и поднимать-то нечего.
	Очень уж было странно - вроде что-то лежало передо мной, и, в то
же время, я мог поклясться, не было ничего. Я приподнял Свистуна,
поражаясь его невесомости, в нем не было и половины его обычного
веса.
	Он едва слышно прогудел:
	- Майк, я очень старался.
	- Что случилось, Свистун? - закричал я. - Что с тобой происходит?
Чем мы можем тебе помочь?
	Он не ответил. Я посмотрел на Сару, по ее щекам катились слезы.
	- О Боже, Майк. О Боже, Майк, - причитала она.
	Тэкк стоял в нескольких футах позади нее, впервые выронив из рук
куклу. Его вытянутое лицо выражало печаль.
	Свистун пошевелился.
	- Нужна жизнь, - произнес он таким слабым голосом, что я едва
расслышал, что он сказал. - Нужно разрешение взять часть жизни кого-
нибудь из вас.
	При этих словах Тэкк быстро подошел и, наклонившись, вырвал
Свистуна из моих рук. Он выпрямился, прижав Свистуна к груди так же,
как до этого прижимал куклу. Он прямо посмотрел на меня.
	Его глаза сверкали.
	- Не вы, капитан, - решительно заявил он. - Вам нужно сохранить
жизнь. Жизнь дам я!
	- Разрешение? - спросил Свистун жутким хрипящим шепотом.
	- Я даю разрешение, продолжай, - сказал Тэкк. - Пожалуйста,
продолжай.
	Сара и я, припав к земле, зачарованно следили за происходящим.
Весь процесс занял всего несколько минут, а может быть, даже
мгновений. Но время будто растянулось, и нам показалось, что прошли
часы.
	Никто не двигался, и я почувствовал, что мои мышцы начали
болеть от напряжения. Постепенно Свистун изменил свой призрачный
облик и снова стал самим собой, возвратившись из другого мира, в
который он уже наполовину перешел.
	Наконец Тэкк, наклонившись, поставил его на ноги, а потом сам
мешком рухнул на землю.
	Я подошел и приподнял Тэкка. Его тело безвольно повисло в моих
руках.
	- Быстро, - сказал я Саре. - Одеяла.
	Она расстелила одеяло на земле, я положил Тэкка, распрямив его
тело, а затем обернул его другим одеялом, плотно подогнув края. В
нескольких футах от меня на земле лежала оброненная Тэкком кукла. Я
подобрал ее и положил ему на грудь. Он медленно приподнял руку и,
нащупав куклу, прижал к себе.
	Приоткрыв глаза, он улыбнулся мне.
	- Спасибо, капитан, - сказал он.



	12.

	Мы сидели вокруг костра в сгущающихся сумерках.
	- Кости, - сказал Свистун. - Кости на земле.
	- Ты в этом уверен? - спросил я. - Может быть, это что-нибудь
другое? Неужели лошадки так испугались каких-то костей?
	- В этом уверен, - ответил Свистун. - Единственное, что там было -
это кости. Больше там не было ничего.
	- Наверное, это были не просто кости, - предположила Сара, - а
скелет какого-то существа, которое даже после смерти внушает им страх.
	Где-то в скалах горластые животные наперебой перекликались
друг с другом нестройным хором, переходящим иногда в какофонию
безумного речитатива. Костер вновь ярко вспыхнул, как только занялось
очередное полено маслянистого дерева, а налетевший порыв ветра
подхватил огонь.
	Куда же мы попали, подумал я. Выброшенные, как потерпевшие
кораблекрушение мореплаватели на необитаемый остров, в самый центр
этой наполненной воем дикой страны, не ведающие даже пути своего.
Петляющая тропа - наш единственный ориентир и единственный путь
возможного спасения, если, конечно, считать убежищем большой белый
город, который по-своему не менее дик, чем эта воющая пустыня.
	Я почувствовал, что сейчас не время заводить об этом речь.
	Утром, когда займется новый день, мы посмотрим на все другими
глазами и затем уже решим, что же предпринять.
	Свистун указал щупальцем в сторону одеял.
	- Я пожадничал, - сказал он. - Взял у него чересчур много. Не мог
предположить, что у него так мало останется.
	- Все будет в порядке, - успокаивающе сказала Сара. - Сейчас он
спит, а до этого он съел целый котелок похлебки.
	- Но зачем? - зарычал я. - Зачем этому болвану понадобилось
влезать? Я был готов и желал дать все, что нужно. И потом, Свистун
обратился именно ко мне. Он имел в виду меня. Более того, Свистун и
я...
	- Капитан, - сказала Сара, - вам не приходило в голову, что это был
первый удобный случай для Тэкка хоть каким-то образом внести свой
вклад в наше дело? Несомненно, он чувствовал себя самым бесполезным
участником экспедиции. Причем именно вы сделали все возможное,
чтобы он чувствовал свою ущербность.
	- Давайте смотреть правде в глаза, - ответил я. - Пока он не принес
себя в жертву ради Свистуна, он был только обузой.
	- И вы хотели лишить его единственного шанса?
	- Нет, - сказал я. - Конечно же, нет. Меня только волнует, что же он
имел в виду, когда сказал, что именно он должен отдать жизнь?
	- Я не знаю, - ответила Сара. - Сейчас не имеет смысла ломать
голову над этим. О чем следует побеспокоиться, так это о том, что нам
делать дальше. Теперь-то мы можем рассчитывать лишь на собственные
ноги. Что бы мы ни предприняли, нам все равно придется бросить здесь
припасы. И еще проблема воды. Нужно брать максимум воды, и она
составит основную часть того, что мы сможем нести. До тех пор, пока
лошадки не вернутся.
	- Они не вернутся, - перебил я Сару. - Они искали возможность
удрать с тех пор, как мы вышли из города. Они дезертировали бы
незамедлительно, если бы Свистун не присматривал за ними. Только он
держал их в узде.
	- Поражаюсь, как им удалось застать меня врасплох, - прогудел
Свистун. - Был готов ко всему. Казалось, все предусмотрел, не отходил
от них ни на шаг, а все тщетно.
	- Мне на ум пришла ужасная догадка, - сказала Сара. - А вдруг это
их стандартный способ заманивать в ловушку? Взять группу
путешественников, завести их к черту на кулички и бросить, оставив им
ничтожные шансы на выживание и возвращение назад. Хотя, возможно,
наши шансы не стали бы выше, даже если бы лошадки вернулись...
	- Не наши шансы, - сказал я. - Шансы других, может быть, но не
тех, кто сейчас здесь, вокруг этого костра.
	Она посмотрела на меня жестко и неодобрительно, но этот взгляд
не был вызван непосредственно моими словами. Уж очень многое во мне
она и без этого считала не заслуживающим одобрения.
	- Я не совсем понимаю, - спросила она, - пытаешься ли ты уязвить
меня или просто от нечего делать свистишь в темноту?
	- Посвистываю в темноту, - ответил я. - Ты даже не можешь
представить себе, каких результатов можно достигнуть с помощью
воодушевляющего и решительного свиста.
	- Мне кажется, ты уже точно знаешь, что нам нужно делать, -
сказала Сара. - Тебе в голову пришла отличная мысль. И ты готов
выдать ее нам как гениальное открытие, пришедшее в минуту
вдохновения. Некоторое время ты был в растерянности, но не
поддавался панике, и вот...
	- Ну, хватит, - перебил я Сару, - давай покончим с этим.
Поговорим утром.
	Самое ужасное во всем этом было то, что я действительно
подразумевал только одно - подождать до утра. Впервые в жизни мне
пришлось отложить принятие решения. Впервые в жизни я боялся
посмотреть в глаза опасности, которая ждала меня впереди. Во всем
виноваты эти скалы, убеждал себя и, эти бесплодные, безлюдные
пространства уродливой земли, эти изломанные деревья. Они вырывают
сердце из груди человека, лишают его воли, делают его таким же
заброшенным и бесполезным, как эта нелепая, забытая Богом земля.
Всем существом своим я ощущал, что меня поглощает этот унылый
ландшафт, что я послушно превращаюсь в его органическую часть,
такую же ненужную и отчаявшуюся.
	- Утром мы пойдем, - сказала Сара, - и посмотрим кости, которые
видел Свистун.



	13.

	Мы обнаружили кости в полумиле от входа в ущелье. Здесь оно
делало крутой поворот влево, сразу же за поворотом они и лежали. Я
ожидал, что мы найдем несколько разбросанных костей, сверкающих
белизной на коричневатом пыльном грунте. Но груда костей нам
предстала широкой полосой, перегораживающей ущелье от стены до
стены и напоминающей продолговатые стога скошенных колосьев.
	Это были крупные кости, многие имели фут или даже больше в
диаметре, а скалящийся череп, который, словно специально уставился на
нас из кучи, должен был принадлежать существу размером не меньше
слона. Кости, растрескавшиеся и пористые в местах, где солнце и ветер
постепенно вытянули из них кальций, отливали желтизной.
	Кроме основной массы костей, лежащих в куче, были отдельные
кости, разбросанные по ее краям. Их, видимо, растащили стервятники,
которые в тот далекий страшный день, должно быть, слетелись на
кровавое пиршество.
	Сразу же за нагромождением костей ущелье резко обрывалось.
Земляные валы, из которых, как изюм из пирога, то там, то здесь
выпирали камни величиной от кулака до огромного валуна, полукругом
закрывали низину. Кости находились приблизительно в пятидесяти
футах от конца ущелья, а у подножия замыкавшей его насыпи в
беспорядке лежало множество камней, скатившихся за долгие века с
крутого обрыва.
	Само по себе ущелье внушало отчаяние: бесплодная голая земля,
столь голая, что не укладывалась в понятие пустыни. Можно было бы
сказать, что в природе нет ничего более пустынного и бесплодного, чем
данное место, но и это оказалось бы неверным, так как кости привносили
дополнительный фактор, расширяющий шкалу измерения этих понятий
до беспредела и возводяший картину в степень ужасающей пустынности.
Пейзаж вызывал ощущение безысходности, которое, пожалуй,
человеческий разум был не в силах выдержать.
	Я чувствовал себя отвратительно, почти больным - а нужно было
хорошо постараться, чтобы заставить меня ощутить недомогание. В
этом месте витало дурное предчувствие, побуждавшее повернуть назад и
бежать. Катастрофа, происшедшая здесь сотни лет назад, вселила в
ущелье дух проклятия и ужаса, способный смертельно испугать любого.
	И вдруг из самых глубин окружавшего нас страха донесся голос.
	- Благородные дамы и господа, - пропел он неожиданно громко и
бодро, - или те уважаемые создания, которыми вам довелось родиться,
взываю к милосердию, прошу вас, вызволите меня из того неловкого и
унизительного положения, в котором мне выпало несчастье некогда
оказаться.
	Найди я вдруг миллион долларов, и то вряд ли был бы более
поражен. Этот голос буквально пригвоздил меня к месту, так я был
ошарашен.
	- Я здесь, возле насыпи, - снова раздался голос, - за грудой камней,
которые некогда оказались столь ненадежным укрытием, что не смогли
защитить от гибели никого, кроме меня, вашего покорного слуги.
	- Это может быть ловушкой, - сказала Сара твердым
металлическим голосом. - Лошадки, должно быть, почуяли засаду.
Поэтому они и убежали.
	- Пожалуйста, - молил напевный голос. - Пожалуйста, не уходите.
Сюда приходили другие, и все повернули обратно. Здесь нет ничего, что
могло бы испугать вас.
	Я сделал шаг или два вперед.
	- Не надо, капитан, не надо, - закричала Сара.
	- Мы не можем уйти, - сказал я. - Мы никогда себе этого не
простим.
	Это было совсем не то, что я хотел сказать или сделать. Мне
хотелось лишь одного: повернуть назад и бежать. Но словно кто-то
другой, спрятавшийся во мне двойник, ответил за меня.
	Несмотря ни на что, я пошел вперед, добрался до кучи костей и
начал карабкаться на нее. Идти было трудно, кости крошились под
ногами и осыпались, но я все же перебрался через них и оказался по
другую сторону кучи.
	- О, наиблагороднейшее из созданий природы, - пропел голос, - вы
проявили сострадание и пришли спасти меня, недостойного и жалкого.
	Я перебежал пространство, отделяющее кости от валунов и полез
на груду камней, из которой, похоже, и исходил голос. Валуны были
довольно крупного размера, больше человеческого роста, и только когда
я забрался на вершину нагроможденной из них гряды, я смог увидеть
обладателя певучего голоса.
	Это была лошадка. В тени камней ее шкура отливала молочной
белизной. Она лежала на спине с задранными вверх полозьями. Один ее
бок был прижат к валуну, на котором стоял я, другим - меньшим
валуном, отвалившимся от груды. Сдавленная двумя огромными
глыбами, бедняжка находилась в совершенно безвыходном положении.
	- Благодарю вас, благороднейший. Я так признателен. Вы не
спасовали. Увидеть вас я не в состоянии, но, полагаясь на свой опыт, я
сделал заключение, что вы принадлежите к человеческой расе. Люди -
это лучшие из разумных существ. Им присуще сострадание не в меньшей
степени, чем доблесть.
	В знак признательности мне оставалось только покачать ее
полозья.
	Зажатая среди камней лошадка была не единственным
заслуживающим внимания объектом. Из пыли на меня скалился
человеческий череп, кругом были разбросаны кости и куски
проржавевшего металла.
	- Как давно это случилось? - спросил я. Конечно, это был дурацкий
вопрос, имелись гораздо более важные вещи, о которых мне следовало
спросить.
	- Досточтимый сэр, - ответила лошадка. - Мною потеряно всякое
представление о времени. Минуты тянутся, как годы, а годы, как
столетия, и мне кажется, что с того момента, когда я в последний раз
стоял на своих полозьях, минула вечность. Любой, окажись он на моем
месте, да еще вниз головой, утратил бы счет времени. Здесь были другие
из моих собратьев, но все они разбежались или погибли. Так что из всей
нашей экспедиции остался я один.
	- Ладно, - сказал я, - не переживай. Мы вызволим тебя от сюда.
	- Не переживать? - послышался напевный голос. - Я слишком долго
переживал. Я проводил это нескончаемое время в размышлениях,
мечтах, постоянных надеждах и предавался самым невероятным
фантазиям, пытаясь представить, что меня ожидает. Я знал, что рано
или поздно буду свободен, так как со временем камни разрушатся: ведь
материал, из которого я сделан, долговечнее любой породы. Но все же я
надеялся, что мне удастся освободиться раньше, благодаря
вмешательству существа, исполненного добрых намерений, подобного
вам.
	Я заметил, что мои попутчики тоже взбираются на груду костей и
помахал им рукой.
	- Здесь лошадка, - закричал я им, - а также по крайней мере один
челове