о теперь и не глядя убеждался: ошибки нет, 
на ощупь ясно - это не просто каменная глыба, а обтесанная плита. 
	Наконец, я поднялся и посмотрел - да, сомнений нет. Передо мною 
квадратная плита, кое-где еще видны знаки от удара зубилом. И на одном 
углу сохранились следы хрупкого вещества - должно быть, некогда это 
было подобие цемента. 
	Разглядев все это, я выпрямился и отступил, пришлось войти в 
ручей, вокруг щиколоток заплескалась вода. 
	Не просто глыба, не какой-нибудь валун, а каменная плита! 
Обтесанная плита со следами зубила и с остатками цемента по краю! 
	Значит, Цветы - не единственные обитатели этой планеты. Есть и 
другие или были когда-то. Существа, которые умели строить из камня и 
придавали камню нужную форму и размеры при помощи орудий. 
	Я поднял глаза от каменной плиты к тому бугру у края воды - из 
него выступали и еще такие же плиты. Я застыл на месте и, позабыв о 
солнечных бликах, о серебряной песне ручья, обвел взглядом проступавшие 
из земли плиты - все ясно, некогда здесь была стена. 
	Так, стало быть, этот бугор - не прихоть природы. Это - 
свидетельство, что в давние времена здесь потрудились существа, которые 
умели строить, умели пользоваться орудиями и инструментами. 
	Я вышел из ручья и взобрался на бугор. Камни невелики и никак не 
украшены - только следы зубила да кое-где остатки скреплявшего плиты 
цемента. Видно, когда-то здесь стояло здание. Или, может быть, ограда. 
Или памятник. 
	Я опять начал спускаться к ручью, держа чуть ниже того места, где 
переходил его вброд; склон был крутой, и я спускался медленно, 
осторожно, тормозя руками - не ровен час, сорвешься. 
	И тут, прижимаясь всем телом к откосу, чтобы не упасть, я набрел 
на кость. Должно быть, дождь и ветер совсем недавно высвободили ее из-
под слоя почвы, и теперь ее укрывали только лиловые цветы. Если бы не 
чистая случайность, я, скорее всего, прошел бы мимо. Сперва я ее не 
разглядел, заметил только: в земле что-то тускло белеет. Сполз по склону - 
и лишь тогда увидел кость, вновь подтянулся повыше и вытащил ее. 
	Когда я сжал ее, пальцы мои словно пылью покрылись - верхний 
слой изъело время,- но сама кость не сломалась. 
	Чуть изогнутая и призрачно белая, белая как мел. 
	Я повертел ее в руках: похоже, что это ребро, и, может быть, судя 
во форме и размеру, человеческое,- впрочем, тут моих знаний не хватает, 
могу и ошибиться. 
	Если эта кость и вправду сходна с человеческой, значит, когда-то 
здесь жили существа, напоминающие людей. Но тогда, может быть, здесь и 
поныне обитает какое-то подобие человечества? 
	Планета, населенная цветами... никакой иной жизни - только 
лиловые цветы да в последние годы Таппер Тайлер. Так подумал я сначала, 
увидав море цветов, расплескавшееся до самого горизонта, но это был 
только домысел. Не успев путем разобраться, я поспешил с выводами. 
Отчасти их подкрепляло то, что я увидел: здесь, на этом клочке земли, и в 
самом деле нет больше ничего живого - ни птиц, ни зверей, ни насекомых, 
разве что какие-нибудь бактерии, вирусы, да и то, вероятно, лишь такие, 
которые полезны Цветам. 
	Хотя верхний слой кости под пальцами обращался в меловую 
пыль, сама кость, видимо, была очень крепкая. Не так уж давно это была 
часть живого существа. Чтобы определить ее возраст, наверно, надо знать 
состав и влажность почвы и еще многое. Это задача специалистов, а я не 
специалист. 
	Потом я заметил справа еще одно белое пятнышко. Конечно, это 
мог быть и просто белый камень, но я с первого взгляда решил иначе. В 
глаза бросалась та же меловая белизна, что и у ребра - моей первой 
находки. 
	Я осторожно передвинулся вправо и, уже наклоняясь, увидел, что 
это не камень. Я отложил ребро и стал копать. Почва рыхлая, песчаная, 
можно обойтись и без лопаты, собственными руками. 
	Кость оказалась округлой, через минуту я понял: это череп, а еще 
через минуту - что череп человеческий. 
	Я откопал его, поднял - и если с ребром я еще мог ошибиться, то 
теперь сомнений не было. 
	Я был подавлен, меня захлестнула жалость: вот он когда-то жил, и 
его больше нет... и еще мне стало страшно. 
	Ведь этот череп у меня в руках - бесспорное доказательство, что 
Земля эта не всегда принадлежала Цветам. Их родина не здесь... должно 
быть, они завоевали этот мир... так или иначе, он перешел к ним от кого-то 
другого. Да, очень возможно, что они переселились во времени очень 
далеко от той Земли, где иное племя - по их описанию, племя, нисколько не 
похожее на людей,- научило их мыслить. 
	Как далеко в прошлом лежит она, родина Цветов? Сколько еще 
Земель завоевали они на пути сюда, в этот мир из того неведомого, который 
был их колыбелью? Сколько миров осталось позади, опустошенных, 
очищенных от всего живого, что могло соперничать с этими Цветами... 
	А те, кто обучил и возвысил простые растения, кто наделил их 
разумом,- где они теперь, что с ними сталось? 
	Я положил череп обратно в яму, откуда его извлек. Снова 
осторожно засыпал его песком и землей - так, что больше уже ничего не 
было видно. Хорошо бы взять его с собой и внизу, на берегу, получше 
разглядеть. Но нельзя: Таппер не должен знать о моей находке. Его друзья 
Цветы с легкостью читают его мысли, а мои мысли для них - книга за 
семью печатями, иначе зачем бы им для переговоров со мной понадобился 
телефон. Значит, пока я ничего не скажу Тапперу, Цветы не узнают, что я 
нашел этот череп. Впрочем, быть может, они уже знают, быть может, они 
умеют видеть или обладают еще каким-нибудь чувством, которое заменяет 
им зрение. Но нет, вряд ли: ничего такого пока не заметно. Вернее всего, 
они способны к умственному симбиозу и знают только то, что им открылось 
в мыслях других разумных существ. 
	Я спустился с насыпи, обогнул ее и по дороге нашел еще много 
каменных плит. Несомненно, когда-то на этом месте стояло здание. А 
может быть, тут был поселок или даже город? Так или иначе, здесь жили 
люди. 
	Я вышел на берег у дальнего конца насыпи, где ручей бежал вдоль 
нее вплотную, подмывая крутой склон,- и зашлепал по воде к тому месту, 
где раньше переходил вброд. 
	Солнце село, алмазные искры на воде угасли. Смеркалось, и ручей 
казался темным, почти бурым. 
	Крутой черный берег вдруг ощерился ухмылкой мне навстречу, и а 
застыл, вглядываясь,- передо мной белел ряд обломанных зубов, выпукло 
круглился череп. Течение хватало меня за ноги, стараясь увлечь за собой, 
вода тихонько рычала на меня, с темнеющих холмов тянуло холодом... 
меня пробрала дрожь. 
	Ибо, глядя на этот второй череп, оскалившийся мне навстречу из 
черной крутизны, я понял: человечеству грозит величайшая, небывалая 
опасность. Доныне род людской мог погибнуть только по собственной вине, 
по вине людей. И вот у меня перед глазами новая угроза. 
 
 
 
	1З. 
 
	Спотыкаясь в полутьме, я спускался по косогору и еще издали 
увидел красноватый отблеск костра: Таппер уже проснулся и готовил ужин. 
	- Погулял? - спросил он. 
	- Так, огляделся немного,- ответил я.- Тут и смотреть особенно не 
на что. 
	- Одни Цветы - и все,- подтвердил Таппер. 
	Он утер подбородок, сосчитал пальцы на руке, потом пересчитал 
сызнова, проверяя, не ошибся ли. 
	- Таппер! 
	- Чего? 
	- Тут что же, всюду так? По всей этой Земле? Больше ничего нету, 
одни Цветы? 
	- Иногда еще разные приходят. 
	- Кто - разные? 
	- Ну, из разных других миров. Только они опять уходят. 
	- А какие они? 
	- Забавники. Ищут себе забаву. 
	- Какую же забаву? 
	- А а не знаю. Просто забаву. 
	Таппер отвечал хмуро, уклончиво. 
	- А больше здесь никто не живет, кроме Цветов? 
	- Никого тут нету. 
	- Ты разве всю эту Землю обошел? 
	- Они мне сами сказали. Они врать не станут. Они не то, что 
милвилские. Им врать ни к чему. 
	Двумя сучьями он сдвинул глиняный горшок с пылающих угольев 
в сторонку. 
	- Помидоры,- сказал он.- Любишь помидоры? 
	Я кивнул; он опустился на корточки у огня, чтоб лучше следить за 
своей стряпней. 
	- Они всегда говорят правду,- вновь начал Таппер.- Они и не могут 
врать. Так уж они устроены. У них вся правда внутри. Они ею живут. Им и 
ни к чему говорить неправду. Ведь люди почему врут? Боятся, вдруг им кто 
сделает больно, плохо, а тут никого плохого нет, Цветам никто зла не 
сделает. 
	Он задрал голову и уставился на меня с вызовом - дескать, 
попробуй, поспори. 
	- Я и не говорил, что они врут,- сказал я.- Пока что я ни в одном их 
слове не усомнился. А что это ты сказал: у них правда внутри? Это ты про 
то, что они много знают? 
	- Да, наверно. Они много-много всего знают, в Милвиле никто 
такого не знает. 
	Я не стал возражать. Милвил - это прошлое Таппера. В его устах 
Милвил означает человечество. 
	А он опять принялся пересчитывать пальцы. Сидит на корточках, 
такой счастливый, довольный, в этом мире у него совсем ничего нет - но 
все равно он счастлив и доволен. 
	Поразительна эта его способность общаться с Цветами! Как мог он 
так хорошо, так близко их узнать, чтобы говорить за них? Неужели этому 
слюнявому дурачку, который никак не сосчитает собственных пальцев, 
дано некое шестое чувство, неведомое обыкновенным людям? И этот дар в 
какой-то мере вознаграждает его за все, чего он лишен? 
	В конце концов, человеческое восприятие на редкость ограниченно: 
мы не знаем, каких способностей нам не хватает, и не страдаем от своей 
бедности именно потому, что просто не в силах вообразить себя иными, 
одаренными щедрее. Вполне возможно, что какой-то каприз природы, 
редкостное сочетание генов наделили Таппера способностями, 
недоступными больше ни одному человеку, а сам он и не подозревает о 
своей исключительности, не догадывается, что другим людям недоступны 
ощущения, для него привычные и естественные. Быть может, эти 
сверхчеловеческие способности под стать тем, непостижимым, которые 
таятся в лиловых Цветах? 
	Деловитый голос, по телефону предлагавший мне заделаться 
дипломатом, сказал, что меня рекомендовали наилучшим образом. Кто же? 
Уж не этот ли, что сидит напротив, у костра? Ох, как мне хотелось его 
спросить! Но я не посмел. 
	- Мяу,- подал голос Таппер.- Мяу, мя- ау! 
	Надо отдать ему справедливость, мяукал он как самая настоящая 
кошка. Он мог изобразить кого угодно. Он всегда неутомимо подражал 
голосам разного зверья и птичья и достигал в этом истинного 
совершенства. 
	Я промолчал. Он, видно, опять ушел в себя и, может быть, 
попросту забыл обо мне. 
	От горшка, стоявшего на угольях, шел пар, в воздухе дразняще 
запахло едой. На востоке, низко над горизонтом, проглянула первая 
вечерняя звезда, и снова меж треском угольев и мяуканьем Таппера я 
ощутил мгновенья тишины - такой глубокой, что, как вслушаешься, 
кружится голова. 
	Страна безмолвия, огромный вечный мир тишины - ее нарушают 
лишь вода, ветер да слабые, жалкие голоса пришельцев, чужаков вроде 
меня и Таппера. Хотя Таппер, наверно, больше не чужак, он стал своим. 
	Я остался в одиночестве: тот, кто сидит напротив, отгородился и от 
меня, и от всего окружающего, замкнулся в убежище, которое сам для себя 
построил; там он совсем один, охраняемый накрепко запертой дверью,- 
только он один и может ее отпереть, больше ни у кого нет ключа, никто и 
не представляет, с каким ключом к ней подступиться. 
	В одиночестве и молчании я ощутил Лиловость - смутный, едва 
уловимый дух и облик хозяев планеты. Веет словно бы и дружелюбием... но 
оно какое-то пугающее, будто к тебе ластится огромный, свирепый зверь. И 
становится страшно. 
	Экая глупость. Испугаться цветов! 
	Тапперов кот, одинокий, потерянный, скитается во тьме, в унылых, 
оплаканных дождем лесах некоей страны чудовищ, и тихонько, жалобно 
мяучит, тщетно отыскивая путеводную нить в этом мире неведомого. 
	Страх отступил за пределы тесного светлого круга от костра. Но 
Лиловость по- прежнему здесь, на холмах - затаилась и подстерегает. 
	Враг? Или просто - нечто чуждое, непонятное? 
	Если это враг, то грозный, безжалостный и неодолимый. 
	Ведь растительное царство - единственный источник энергии, 
питающей царство животных. 
	Только растения способны уловить, преобразить и сохранить про 
запас то, без чего нет жизни. И только пользуясь энергией, накопленной 
растениями, могут существовать животные и люди. Если растения 
умышленно погрузятся в сон или станут несъедобными, все живое, кроме 
них, погибнет. 
	А эти Цветы опасно переменчивы. Они могут обернуться каким 
угодно растением, тому свидетельство - огород Таппера и деревья, что 
растут ему на топливо. Эти оборотни могут стать деревом и травой, 
колосом, кустом и лианой. Они не просто прикидываются, нет они и 
вправду превращаются в любое другое растение. 
	Что, если им откроют доступ на нашу Землю, на планету людей, а 
за это они предложат заменить наши деревья другими, лучшими... или это 
будут те же, издавна знакомые дубы, березы и сосны, только они станут 
быстрей расти, поднимутся стройней и выше, дадут больше тени и лучшую 
древесину, лучший строевой лес... Допустим, Цветы заменят нашу пшеницу 
другой, лучшей - урожаи станут богаче, зерно полновеснее, этой пшенице 
не страшны будут ни засуха, ни иные напасти. Допустим, будет заключен 
такой уговор: Цветы заменят все земные растения - все овощи и травы, все 
злаки и деревья - и дадут людям больше пищи с каждого поля и каждой 
грядки, больше дров или досок от каждого дерева, больше пользы и выгоды 
от всего, что растет. 
	В мире не станет голода, всего будет в избытке, ведь Цветы могут 
дать человеку все, что ему нужно. 
	Мы привыкнем полагаться на них, от них, от их верности уговору 
будет зависеть все хозяйство и самая жизнь человечества - и тогда 
человечество в их власти! А если они вдруг снова превратятся из пшеницы, 
кукурузы, травы во что-нибудь другое? Они разом обрекут всю Землю на 
голодную смерть. Или внезапно станут ядовитыми - и смогут убивать 
мгновенно, это все-таки милосерднее. А если к тому времени они по-
настоящему возненавидят людей? Разве они не могут наполнить воздух 
какой-нибудь тлетворной пыльцой, столь пагубной для всего живого на 
Земле, что смерть, когда она наконец настанет, покажется желанным 
избавлением? 
	Или, предположим, люди не захотят пустить их на Землю, но они 
все равно к нам проникнут... люди не станут заключать с ними сделку, но 
они сами тайно обратятся в хлеба и травы и все другие земные растения, 
вытеснят их, убьют, подменят собою несчетные виды земной 
растительности. Что ж, конец будет тот же. 
	Проникнут ли они к нам с нашего согласия или наперекор нашей 
воле,- мы бессильны их остановить, мы в их власти. Быть может, они нас 
истребят, а может быть, и нет, но если и нет, важно одно: стоит им 
пожелать - и они в любую минуту нас уничтожат. 
	Однако если Цветы намерены пробраться на Землю, захватить ее, 
смерти с лица ее все живое,- тогда чего ради они вступали со мной в 
переговоры? Они вольны проникнуть к нам и без нашего ведома. На это 
уйдет немного больше времени, но дорога открыта. Ничто не могло бы им 
помешать, ведь люди ни о чем бы не подозревали. Предположим, некие 
лиловые цветы выйдут за пределы милвилских садов и год от года начнут 
множиться, разрастутся среди живых изгородей, в придорожных канавах, в 
глухих уголках и закоулках, подальше от людского глаза... ведь этого никто 
и не заметит. Год от года они станут расползаться все шире, все дальше и за 
сто лет обоснуются на Земле прочно и навсегда. 
	Так я думал, рассчитывал, прикидывал на все лады, а откуда-то из 
глубин сознания упрямо пробивалась и взывала другая мысль - и наконец я 
прислушался: ну, а если бы мы и могли воспротивиться Цветам, отбросить 
их - нужно ли это? Даже если здесь и может таиться опасность, надо ли 
преграждать им путь? Ведь это впервые мы встречаемся с иной жизнью, с 
иным разумом. Впервые человечеству представился случай - если только у 
нас хватит решимости - приобрести новые познания, по-новому посмотреть 
на жизнь, заполнить пробелы в нашей науке, перекинуть мост мысли через 
пропасть, постичь иные, новые для человека воззрения, изведать новые 
чувства, встретиться с незнакомыми побуждениями, разобраться в 
незнакомой нам логике. Неужели мы струсим и попятимся? Неужели не 
сумеем пойти навстречу первым пришельцам из иного мира, не 
постараемся сгладить разногласия, если они и есть? Ведь если мы 
провалимся на первом же экзамене, не миновать провала и во второй раз, 
и, может быть, уже никогда нам не знать удачи. 
	Таппер очень похоже изобразил звонок телефона. Любопытно. как 
попал телефон в дебри, где одиноко блуждает его воображаемый кот? 
Может, кот набрел на телефонную будку посреди темной, залитой дождем 
чащи, и теперь хочет узнать, где же он и как ему вернуться домой? 
	Снова телефонный звонок, потом короткое, выжидательное 
молчание. И вдруг Таппер сказал мне с досадой: 
	- Да отзовись ты! Это ж тебя! 
	- Что такое?! 
	- Скажи - слушаю! Давай отвечай. 
	- Ладно,- сказал я. лишь бы он не злился. - Слушаю. 
	И тут он заговорил голосом Нэнси, да так похоже, что мне 
показалось - она тут, рядом. 
	- Брэд!- позвала она.- Брэд, где ты? 
	Она почти кричала, задыхалась от волнения, голос дрожал и 
срывался. 
	- Где ты, Брэд? Куда ты исчез? 
	- Трудно объяснить,- сказал я.- Понимаешь... 
	- Где я только не искала! - она захлебывалась словами.- Мы тут все 
обыскали. Тебя весь город ищет. А потом я вспомнила про этот телефон у 
папы в кабинете - знаешь, который без диска. Я его и раньше видела, 
только внимания не обращала. Думала, это какая-то модель, или игрушка, 
или так, подделка, обман шутки ради. А сейчас столько шуму из-за этих 
телефонов в хижине у Шкалика Гранта, и Эд Адлер рассказал мне, что у 
тебя в конторе тоже был такой аппарат. И под конец до меня дошло: может, 
и у папы такой же телефон. Только до меня ужасно долго не доходило. А 
потом я пошла к папе в кабинет, стала, и стою, и только смотрю из этот 
телефон... понимаешь, просто струсила. Стою и думаю - кто его знает, 
возьмусь за него - и вдруг начнется что-то очень страшное. А потом 
собралась с духом, сняла трубку. слышу - дышит, ток есть, я и спросила 
тебя. Конечно, это дурацкий поступок, но... Так что ты сказал, Брэд? 
	- Я говорю, очень трудно объяснить толком, где я. Сам-то я знаю, 
да объяснить не могу, никто не поверит. 
	- Скажи мне. Не трать время зря. Только скажи, где ты. 
	- В другом мире. Я прошел через сад... 
	- Куда прошел?! 
	- Просто я шел по саду, по следам Таппера, и вдруг... 
	- По каким следам? 
	- По следам Таппера Тайлера. Я, кажется, забыл тебе сказать: он 
вернулся. 
	- Не может быть! Я прекрасно помню Таппера. Уже десять лет, как 
он исчез. 
	- Он вернулся. Сегодня утром. А потом опять ушел. И я пошел по 
его следам... 
	- Это ты уже говорил. Ты пошел за Таппером и очутился в другом 
мире. Где он находится, этот мир? 
	Нэнси - как все женщинам задает невозможные вопросы! 
	- Точно не знаю, но он в другом времени. Может быть, разница 
только в одну секунду. 
	- А вернуться ты можешь? 
	- Попробую. Что выйдет - не знаю. 
	- А я не могу тебе как-нибудь помочь? Или все мы - весь город? 
	- Слушай, Нэнси, это пустой разговор. Скажи лучше, где твой отец? 
	- Он сейчас у тебя дома. Там полно народу. Все тебя ждут. 
	- Ждут? Меня? 
	- Ну да. Понимаешь, они все обыскали и знают, что в Милвиле тебя 
нет, и многие считают, что ты знаешь, в чем секрет... 
	- Это насчет барьера? 
	- Да. 
	- И они здорово злы? 
	- Некоторые - очень. 
	- Слушай, Нэнси... 
	- Не трать зря слов. Я и так слушаю. 
	- Можешь ты пойти туда и потолковать с отцом? 
	- Конечно! 
	- Вот и хорошо. Скажи ему, что когда я вернусь... если только 
сумею... мне надо будет с кем-нибудь поговорить. С кем-нибудь наверху. 
На самом верху. Может, даже с президентом или кто там к нему поближе. 
Или с кем-нибудь из Организации Объединенных Наций. 
	- Кто же тебя пустит к президенту, Брэд? 
	- Может, и не пустят, но мне нужно добраться до кого-нибудь там 
повыше.