овался  дыхательный  аппарат.  Через  пять
минут он вернулся и сквозь диафрагму шлема произнес:
   - До рубки невозможно добраться. Все двери закрыты, и за ними,  похоже,
жарко, как в печи. - Он обвел отсек взглядом, взглянул на меня и, прочитав
в моих глазах немой вопрос, добавил: - Воздуха на носу совсем нет.


   Отсутствие воздуха означало только одно: иллюминаторы  в  навигационной
рубке приказали долго жить. Иначе воздух оттуда никуда бы не делся. Что ж,
все необходимое для ремонта у нас имелось, и когда  станет  ясно,  что  мы
выбрались из переделки, можно будет не спеша все  привести  в  порядок.  А
пока корабль сломя голову несся  непонятно  куда,  неизвестно,  правильным
курсом или нет,  с  оставшимся  без  воздуха  носовым  отсеком  и  пугающе
молчащим интеркомом.
   Поэтому мы продолжали просто сидеть и восстанавливать  силы.  Последним
пришел в себя инженер - пациент Сэма,  -  опять-таки  с  его  же  помощью.
Макналти вытер со лба пот.
   - Четыре  часа  позади,  ребята,  -  произнес  он  с  каким-то  мрачным
удовлетворением. - У нас все же получилось!
   И, клянусь Юпитером, от этих слов капитана раскаленный воздух в  отсеке
сразу показался  градусов  на  десять  прохладнее.  Мы  из  последних  сил
выразили свой восторг по этому поводу. Удивительно,  как  спад  напряжения
сразу дает о себе  знать:  мы  буквально  за  одну  минуту  оправились  от
слабости и уже были готовы к чему  угодно.  Но  потребовалось  еще  четыре
часа, прежде чем четверо инженеров в скафандрах сумели  проникнуть  в  ад,
который царил в навигационной рубке, и вернулись, неся с собой Эла Стора.
   С величайшей осторожностью они положили его на койку в  мед  отсеке.  Я
бестолково  топтался  возле  безмолвного  могучего  тела,  всматриваясь  в
сожженное до черноты лицо и без конца повторяя:
   - Эл, Эл! Ну как ты?
   Видимо, он все же  меня  услышал,  потому  что  вдруг  слабо  шевельнул
пальцами правой руки, а из его груди вырвался какой-то скрипящий звук. Два
инженера отправились в его каюту и принесли оттуда столь  поразивший  меня
при первой встрече огромный  кожаный  баул.  Они  тут  же  закрыли  дверь,
оставшись с Элом, а меня и марсиан выставили за дверь.  Кли  Янг  слонялся
взад-вперед по коридору с таким видом, будто не  знал,  куда  девать  свои
щупальца.
   Сэм вышел к нам примерно через час, и мы тут же бросились к нему:
   - Как Эл?
   - Он полностью ослеп. - Сэм сокрушенно покачал кудрявой  головой.  -  И
вряд ли сможет говорить - уж больно ему досталось.
   - А, так вот почему он не отвечал по интеркому! - Я  посмотрел  Сэму  в
глаза: - Ты сможешь... сможешь ему чем-нибудь помочь?
   - Тут одного желания мало. - По сероватому лицу Сэма было видно, что он
и сам страшно переживает. - Ты же знаешь, я и сам рад бы поставить его  на
ноги. Но не могу. - Он бессильно развел руками. - Это далеко за  пределами
моих скромных возможностей. Ему может помочь разве что сам  Йохансен.  Вот
когда мы вернемся на Землю... - Он не закончил фразу  и  снова  скрылся  в
медотсеке.
   Кли Янг печально вздохнул:
   - Как жаль!


   Эту  сцену  я  не  забуду  до  конца  своих  дней.  В  тот   вечер   мы
присутствовали в  качестве  почетных  гостей  на  заседании  Астроклуба  в
Нью-Йорке. И тогда, и теперь членами этого клуба могли стать только  самые
замечательные люди на свете. Для этого нужно было  в  отчаянной  аварийной
ситуации совершить подвиг, граничащий с  чудом.  Тогда  в  клубе  состояло
всего девять человек, а сейчас - двенадцать.
   Председательствовал Мейс Уолдрон - замечательный пилот, который  в  две
тысячи двести третьем спас марсианский  лайнер.  С  иголочки  одетый  Мейс
стоял во главе стола, а рядом с ним восседал Эл Стор.  На  противоположном
конце стола сидел, как всегда самодовольно улыбающийся, розовый  и  пухлый
Макналти. Возле нашего капитана занял  место  седовласый  старик,  великий
ученый, гениальный Йохансен, создатель Л-серии. Остальные места за столом,
с трудом  скрывая  смущение,  занимали  члены  экипажа  нашей  "Колбаски",
включая марсиан и трех пассажиров, которые в честь такого  знаменательного
события решили отложить переселение на Венеру.
   Разумеется, не обошлось и без парочки журналистов, вооруженных камерами
и микрофонами.
   - Джентльмены и ведрас! - произнес Мейс Уолдрон. - Вы присутствуете при
беспрецедентном в истории человечества, а также  в  истории  нашего  клуба
событии. И именно поэтому я считаю вдвойне почетной для себя  обязанностью
и честью предложить принять Эла Стора, аварийного пилота, в полноправные и
почетные члены нашего Астроклуба.
   - Согласны! - тут же в один голос прокричали сразу три члена клуба.
   - Благодарю вас, джентльмены. - И он выжидательно приподнял бровь.
   Восемь рук разом взметнулись вверх.
   - Принято, - сказал он. - Единогласно.
   Бросив взгляд на  сидевшего  рядом  с  ним  неподвижного  и  хранившего
молчание Эла Стора, председатель  начал  петь  ему  дифирамбы.  Он  просто
соловьем заливался, перечисляя  его  заслуги,  а  Эл  сидел  с  совершенно
безразличным видом.
   Я обратил внимание, что улыбка Макналти,  сидящего  за  дальним  концом
стола, становилась все шире и шире, а  старик  Йохансен  бросал  на  Стора
взгляды, полные отцовской любви, со стороны выглядевшие довольно  забавно.
Остальные также не сводили глаз с сохранявшего совершенно невозмутимый вид
адресата столь  пышной  речи.  Разумеется,  камеры  тоже  были  направлены
исключительно на него.
   Я тоже последовал примеру  остальных  и  обратил  наконец  внимание  на
виновника торжества, отметив  про  себя,  что  восстановленные  глаза  Эла
прямо-таки сияют, хотя лицо по-прежнему остается совершенно  невозмутимым,
несмотря на все почести, славу и отеческую гордость Йохансена.
   Но минут через десять я все же увидел, как  Л-100Р  заерзал  на  месте,
явно смущенный происходящим.
   Так вот, если кто-нибудь начнет убеждать вас, что у роботов нет чувств,
- не верьте!



ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ПУТЕШЕСТВИЕ НА МЕХАНИСТРИЮ

   Мы стояли на балконе Седьмого Административного Здания  Террастропорта.
Никто из нас даже представить себе не мог, какого черта  нас  вызвали  так
неожиданно и почему отменен наш обычный утренний рейс на Венеру.
   Вот мы и слонялись без дела, а во взгляде каждого  из  нас  можно  было
прочесть один и тот же немой вопрос, на который никто из нас не  мог  дать
ответа. Однажды мне  довелось  увидеть  группу  из  тридцати  венерианских
гуппи, в совершенном отупении наблюдающих, как шотландский  терьер  Фергус
размахивает хвостом, и отчаянно напрягающих свои гороховые мозги в тщетных
попытках  понять,  почему  у  странного  существа  подергивается  одна  из
конечностей. Мне казалось, что сейчас мы очень напоминаем этих тупиц.
   Капитан Макналти, как всегда обходительный и представительный,  подошел
к нам, когда уже вот-вот должно было начаться  соревнование:  кто  быстрее
сгрызет ногти  до  локтей.  Его  сопровождали  шестеро  техников  с  нашей
"Колбаски" и какой-то тощий  коротышка,  которого  мы  никогда  раньше  не
видели. Замыкал шествие  Эл  Стор,  шагавший,  как  всегда,  необыкновенно
легко, несмотря на триста с лишним фунтов веса. Я  никогда  не  переставал
удивляться небрежному изяществу, с  каким  он  нес  свою  массивную  тушу.
Увидев нас, он просто-таки засиял от радости. Дав нам  знак  следовать  за
собой, Макналти привел нас в  какую-то  комнату,  взобрался  на  небольшое
возвышение и  начал  говорить  тоном  школьного  учителя,  намеревающегося
наставить на путь истинный доставшийся ему волею судеб третий класс.
   - Джентльмены и ведрас! Сегодня перед нами  выступит  известный  ученый
профессор Флетнер. -  Он  кивнул  головой  в  сторону  коротышки,  который
нахмурился и, как нашкодивший ребенок, нелепо изогнул ноги носками внутрь.
- Профессор набирает экипаж для межзвездного корабля "Марафон". Эл Стор  и
еще шестеро наших техников уже дали свое согласие  на  участие  в  полете.
Комиссия утвердила их кандидатуры, и за то  время,  что  вы  находились  в
отпуске, мы успели пройти курс дополнительного обучения.
   - Все прошло просто  замечательно,  -  вставил  Флетнер,  видимо  очень
обеспокоенный нашим возможным недовольством по поводу  того,  что  он  без
спросу отнял у нас любимого капитана.
   - Земное правительство, - продолжал  польщенный  Макналти,  -  одобрило
идею  укомплектовать  экипаж  "Марафона"  членами  моей  старой   команды,
обслуживавшей венерианский грузовоз "Калабаска-Сити". Теперь, ребята, дело
за вами. Те, кто пожелает остаться на "Калабаска-Сити", может  уйти  прямо
сейчас, вернуться на корабль и приступить к исполнению своих обязанностей.
А теперь прощу тех, кто все же решил присоединиться  ко  мне,  подтвердить
это поднятием руки. - Тут его взгляд скользнул по марсианам, и  он  быстро
добавил: - Или щупальца.
   Сэм Хигнет быстро вытянул загорелую руку вверх:
   - Я хотел бы остаться с вами, капитан.
   Он опередил остальных всего на какую-то долю секунды. Самое смешное то,
что на самом деле  ни  один  из  нас  не  горел  желанием  снять  пробу  с
флетнеровского летающего гроба. Скорее  всего,  нам  было  просто  страшно
отказаться. А может,  просто  захотелось  заслужить  одобрительный  взгляд
Макналти.
   - Спасибо, ребята, - сказал Макналти похоронно-торжественным голосом.
   Он вздохнул, громко высморкался  и  обвел  нас  теплым,  почти  любящим
взглядом, который вдруг остановился на фигуре одного  из  марсиан,  нелепо
скукожившегося в углу и разбросавшего вокруг себя многочисленные щупальца.
   - Саг Фарн, а ты... - начал он. Кли Янг, глава  нашей  шайки  уроженцев
Красной Планеты, тут же вмешался:
   - Я поднял два щупальца, капитан. Одно за себя, а другое  за  него.  Он
спит. Он поручил мне выступать от его имени, говорить "да", "нет", а  если
потребуется, даже спеть за него песенку.
   Все засмеялись. Саг Фарн с его абсолютной и  всепоглощающей  ленью  был
настоящей достопримечательностью нашей "Колбаски". Один  лишь  капитан  не
знал, что только самая срочная работа в  открытом  космосе  или  партия  в
шахматы могли пробудить Саг Фарна от вечной спячки. Не успел стихнуть  наш
смех, как в наступившей тишине этот засоня испустил  характерный  свист  -
марсианский вариант нашего храпа.
   - Прекрасно, - сказал Макналти, изо всех сил пытавшийся  удержаться  от
улыбки. - В таком случае вы все должны явиться на  борт  на  рассвете.  Мы
вылетаем ровно в десять по Гринвичу. Эл Стор расскажет вам все остальное и
ответит на все ваши вопросы.
   "Марафон" был просто воплощением красоты. Сконструированный Флетнером и
построенный на правительственные средства, он представлял собой прекрасное
сочетание военного  крейсера  и  спортивной  яхты.  И  в  самом  деле,  по
сравнению со старушкой "Колбаской" он был оборудован просто роскошно. Мне,
как, впрочем, и всем остальным, он сразу ужасно понравился.
   Стоя  на  металлическом  телескопическом   трапе,   я   наблюдал,   как
подтягиваются последние члены экипажа. Эл Стор  куда-то  сбегал  и  вскоре
вернулся с баулом огромных размеров. Он имел право взять с собой в рейс  в
три  раза  больше  багажа,  чем  кто-либо  другой.  И  это  неудивительно,
поскольку среди совершенно необходимых ему вещей  был,  например,  атомный
двигатель  -  этакий  чудесный  маленький  образчик  последних  достижений
технической мысли, весивший около восьмидесяти фунтов. В некотором  смысле
это было его запасное сердце.
   Четверо  правительственных  экспертов  поднялись  на   корабль   тесной
группкой. Хотя я не имел ни малейшего понятия,  кто  они  такие  и  какого
черта летят с нами, я все же объяснил им, как  найти  отведенные  для  них
каюты. Последним прибыл молодой Уилсон - светловолосый угрюмый парень  лет
девятнадцати. До этого на корабль и так уже  загрузили  три  принадлежащих
ему коробки, а сейчас он пытался протащить еще три.
   - Что в них? - спросил я.
   - Пластинки. - Он с нескрываемым отвращением оглядывал корабль.
   - Музычку, что ли, слушать собираешься? - спросил я.
   - Фотографические, - отрезал он без тени улыбки на лице.
   - Ты фотограф экспедиции, что ли?
   - Да.
   - Ну хорошо, давай закидывай коробки в грузовой отсек.
   Он нахмурился.
   - Запомни раз и навсегда: их никогда не кидают, никогда не швыряют и не
бросают. Их ставят, понятно? Ставят, - сказал он. - Причем  аккуратно.  Ты
понял?!
   Мне в  общем-то  понравилась  внешность  этого  парня,  но  страшно  не
понравилась его агрессивность.
   Преувеличенно бережно поставив коробки на верхней  площадке  трапа,  он
смерил меня взглядом. Его тонкие губы были плотно сжаты, а кулаки стиснуты
так, что даже костяшки пальцев побелели. Наконец он сказал:
   - Интересно, а сам-то ты что за шишка?
   - Я - корабельный оружейник, - безапелляционно заявил  я.  -  А  теперь
бери  свои  коробки  и  тащи  их  подальше  отсюда  в  какое-нибудь  более
безопасное место, пока я не вышел из себя и не дал им здоровенного пинка.
   Это был удар ниже пояса. Думаю, если бы  я  задел  его  самолюбие  хоть
немного еще, он точно бросился бы на  меня  с  кулаками.  Но  он,  похоже,
скорее бы умер, чем  дал  мне  или  кому-нибудь  еще  дотронуться  до  его
ненаглядных коробок.
   То  и  дело  бросая  на  меня  взгляды,  попеременно  предвещавшие   то
смертельную битву, то мою скоропостижную смерть, то просто море крови,  он
начал перетаскивать свои драгоценные коробки в шлюз. Он  носил  по  одной,
неторопливо и бережно, как любимых детей. После этого я его довольно долго
не видел. Наверное, я обошелся с ним чересчур круто, но,  к  сожалению,  я
понял это гораздо позже.
   Перед самым вылетом я заметил, что двое уже пристегнувшихся  пассажиров
о чем-то ожесточенно спорят друг с другом. В  мои  обязанности  входила  и
проверка того, как пристегнуты новички. Пока я проверял множество ремней и
пряжек, они продолжали дискуссию.
   - И все же что ни говори, - заводился один, - а ведь  действует,  разве
не так?
   - Ну и что же? - с раздражением фыркнул второй. - Только-то и всего.  Я
тысячу раз проверял эти совершенно безумные формулы Флетнера, так что  мне
по ночам стали сниться разные символы. С логикой у него все в порядке. Она
неопровержима. Но вот сама исходная посылка совершенно дурацкая.
   - Ну и что? Ведь первые два его  корабля  достигли  системы  Юпитера  и
вернулись обратно так быстро, что никто и глазом моргнуть не успел.  Полет
в обе стороны потребовал времени меньше, чем нужно обычному кораблю, чтобы
оторваться от Земля. Это что, по-твоему, сумасшествие?
   - Чушь  собачья!  -  безапелляционно  заявил  второй.  Он  уже  начинал
багроветь. - Теория, конечно, просто поразительная  и  в  то  же  время  -
полная чушь! Флетнер утверждает, что все бумажки астрономов  с  подсчетами
расстояний можно смело спустить в унитаз, потому что в космосе нет  такого
понятия, как скорость, поскольку сам космос -  материя  и  пространство  -
постоянно испытывает разного рода колоссальные колебания.  Он  утверждает,
что там, где не от чего  оттолкнуться,  кроме  какой-то  там  воображаемой
точки, не  может  быть  ни  скорости,  ни  даже  малейшего  ускорения.  Он
утверждает, что мы просто одержимы идеей скорости и  расстояния,  так  как
наши умы привыкли к восприятию законов  внутри  Солнечной  системы,  но  в
глобальном космосе эти мерки неадекватны и совершенно неуместны.
   - Лично я, - спокойно вставил я, - уже написал завещание.
   Один из правительственных экспертов мельком  взглянул  на  меня,  затем
быстро сказал другому:
   - Ал по-прежнему утверждаю, что все это чушь.
   - Не большая, чем телевидение или подобные тебе спорщики,  -  парировал
оппонент, - но факт остается фактом: и то и другое существует.
   В этот момент заглянул Макналти и спросил:
   - Ты еще не заходил к этому парню, Уилсону?
   - Нет, но через минуту подойду.
   - Давай, и постарайся успокоить его. Похоже, У него депрессия.
   Подойдя к каюте Уилсона, я увидел, что  он  уже  пристегнулся  и  сидит
молча, совершенно неподвижно, глядя перед собой невидящим взором.
   - Доводилось когда-нибудь летать на космическом корабле?
   - Нет, - проворчал он.
   - Ну и не волнуйся. Конечно, бывали такие случаи,  что  человек  улетал
целиком, а приземлялся по частям; но, по официальной статистике, за год на
море людей погибает гораздо больше, чем в космосе.
   - Думаешь, я боюсь? - спросил  он,  вскочив  так  быстро,  что  я  даже
вздрогнул.
   - Я?! Н-нет! - Я искал подходящие слова. Его уныние как рукой сняло,  и
теперь он выглядел даже страшновато.  -  Давай  поговорим  как  мужчина  с
мужчиной, - предложил я, - скажи мне, что  тебя  гложет,  и  я  постараюсь
чем-нибудь помочь.
   - У тебя не получится. - Он сел с таким же унылым выражением лица,  что
и раньше. - Я очень волнуюсь за мои пластинки.
   - Какие пластинки?
   - Ну те, фотографические, которые я везу с собой.
   - Слушай, да они же в полной безопасности. И кроме того,  слезами  горю
не поможешь.
   - Ошибаешься, - сказал он. - Когда я впервые  доверил  их  другому,  то
получил их назад порошком, в который они превратились, после двух  аварий.
С тех пор у меня и появилась странная привычка самому заботиться о них.  Я
очень волновался за них прямо перед крушением "Сэнчури Экспресса" и разбил
тогда, к счастью, только две. Волновался я  и  перед  Большим  Неапольским
землетрясением. И тогда у меня разбилось всего шесть штук. Видишь, все это
не так просто. Ладно, ты иди, а я  должен  поволноваться  как  следует,  -
сказал он, откинулся назад, затянул ремни и вернулся к своим переживаниям.
   Вы можете себе такое представить? Я все еще был под впечатлением  того,
что услышал от фотографа, как вдруг, поднявшись на мостик, услышал громкие
крики. Это Макналти орал на марсиан. Они вылезли  из  своего  специального
отсека, где поддерживается  давление  три  фунта  -  то,  к  которому  они
привыкли. Теперь же они все выползли на мостик, в отвратительную для  себя
атмосферу. Значит, дело того стоило.
   Кто-то торжественно прошествовал вниз по трапу, неся в руках вазу яркой
раскраски  и  самой  что  ни  на  есть   омерзительной   формы.   Марсиане
протестовали  все  громче  и  громче.  Они  визгливо   чирикали,   сердито
размахивая щупальцами. Я подумал, что эта фарфоровая уродина, должно быть,
представляет собой приз, полученный Кли Моргом за  победу  в  каком-нибудь
шахматном чемпионате, и является марсианским  вариантом  нашего  призового
кубка. С земной точки зрения  ваза  была  отвратительна.  В  любом  случае
приказ командира - закон, и эта уродина должна остаться на Земле.
   Раздался вой сирены, предупреждавший всех, кто еще не  пристегнулся,  о
том, что старт через тридцать секунд. Вы бы видели, как  марсиане  тут  же
заткнулись и бросились в свой отсек!
   Я пристегнулся почти мгновенно. Воздушные люки закрылись. Буууум! Будто
гигантская рука надавила мне на череп, пытаясь протолкнуть его в  ботинки,
и на время я потерял сознание.


   Планета, которая быстро увеличивалась в иллюминаторах, была чуть больше
Земли. Освещенная сторона этой  планеты  переливалась  черным,  красным  и
серебряным цветами, в отличие от нашей - зеленой,  голубой  и  коричневой.
Эта была одной из пяти планет, вращавшихся вокруг светила, чуть меньшего и
чуть более белого, чем наше Солнце.  Нам  повстречалась  небольшая  группа
астероидов, также обосновавшихся в этой  системе,  но  мы  лихо  пролетели
сквозь них.
   Понятия не имею, как называлась звезда, служившая им светилом. Эл  Стор
сказал, правда, что это небольшая звездочка в  окрестностях  Волопаса.  Ее
выбрали лишь потому, что из всех окрестных звезд только у нее  одной  были
планеты, а вторую планету выбрали потому, что она лежала прямо по курсу.
   Мы приближались к ней на слишком большой  скорости,  поэтому  не  могли
притормозить и облететь ее  вокруг,  чтобы  тщательно  все  рассмотреть  и
выбрать место для посадки. Кор